Знакомство по-итальянски

Знакомство по-итальянски
(Meine italienische Freundin)

Впервые я заметил ее на тренировочных курсах, устроенных нашей компанией (большой международный морской и сухопутный транспортный концерн), в толпе прочих желающих приобщиться к делам большого бизнеса. И то — заметил лишь поскольку шеф отдела кадров устроил этой толпе ознакомительную экскурсию по всей конторе. Тогда я увидел загорелую девицу лет семнадцати, с длинными чуть вьющимися каштановыми волосами и крупным ртом, сохранившую остатки подростковой пухлости. А потом потерял ее из виду, потому что она училась в другом отделе, далеко от нашего здания.
С моей тогдашней подружкой, Дорис, дела у меня как раз перешли в стадию холодной войны, потому как она окончательно свихнулась на похудении. По мне, куда уж там дальше худеть-то — но Дорис решительно заявила, что должна сбросить еще немало, и постоянно сидела на диетах и занималась спортом (в основном — бегом).
В новый год — кажется, это было 4 января — в мой отдел, только этажом ниже, перевели ту самую юную брюнеточку. Столкнулись мы случайно — я как раз подошел к ксероксу и ждал, пока агрегат закончит выплевывать страницы. Слово за слово, мы быстро познакомились. Девушку звали Кончита Альбиони, семья у нее — коренные сицилийцы! Большей части осеннего загара девушка уже лишилась, но хуже выглядеть от этого не стала; милый курносый носик и пухлые губки, которые в широкой улыбке приоткрывали два ряда белоснежных зубов. Кончита рассказала, что в Германии живет с детства — родители иммигрировали, когда ей было лет пять, — но на Сицилии осталась бабушка, к которой она ездит каждое лето и гостит подолгу. По-немецки девушка говорила без акцента, однако что-то в ее голосе напоминало о старых фильмах Софи Лорен...
А вот «подростковая пухлость» никуда не делась, напротив, преобразовалась в весьма завлекательные женственные изгибы; под блузкой вздымались солидного размера груди, которые уравновешивал округлый задний фасад, едва вмещающиеся в тесные джинсы. При росте в 175 весила Кончита где-то под 80 кило. Болтая о том о сем, она призналась, что в компании ей практически не с кем общаться, народ в ее отделе — как на подбор, одно старичье. И я для нее ну просто отдушина, хоть с кем-то помоложе можно обменяться словом, дома-то ее держат едва ли не на привязи. Я удивился, почему, а она сказала, что мама категорически возражает против новых знакомств, особенно с мужчинами, потому что Кончита уже «сговорена», вероятно, с кем-то в Италии. Что за средневековая дичь, решил я — но девушка возразила: в южной Италии такое сплошь и рядом. А нравится ей это или нет, никого не волнует.
Время потихоньку приближалось к обеду. Я спросил:
— Хочешь, перекусим вместе, тут за углом есть итальянский ресторанчик.
— Альфредо? Знаю, конечно. С удовольствием.
Сказано — сделано, и вот мы уже сидели в маленьком уютном заведении и разбирали меню. Разумеется, платил я. Подошедшему официанту она что-то прощебетала по-итальянски — как непохоже на обычную немецкую речь.
— Что ты взяла? — поинтересовался я, заказав пиццу.
— Так, пару мелочей. И еще велела, чтобы они там поторопились, потому что у нас обеденный перерыв всего час.
«Пара мелочей» оказалась полным блюдом закусок — пармская ветчина и ломтики дыни, — тарелкой лазаньи и большой пиццей со всеми дополнениями и двойной порцией сыра. Я только-только начал расправляться с собственной пиццей, а Кончита уже умяла закуски и лазанью, и постанывая от удовольствия, перешла к пицце. Доели мы практически одновременно.
— А десерт? — непосредственно поинтересовалась девушка.
Уже интересно.
— Само собой, — кивнул я и заказал нам по тирамису, отчего карие глаза Кончиты округлились заметнее, чем ее животик. Чистое наслаждение.
С тирамису она разобралась быстрее, чем я — хотя ей принесли порцию куда солиднее. Что она такого сказала официанту, а главное, куда ухитрилась все это уместить?
Последний вопрос я задал вслух. Кончита рассмеялась:
— Это еще что! Вот у бабушки я просто объедалась пиццей и макаронами, потому-то я так люблю проводить у нее лето. Это мать меня перевела на половинные порции, мол, я слишком толстая.
Я возразил — даже и близко нет, и вообще, у женщин должны быть формы, жаль только, нынешние девицы это редко понимают. Рассказал о своей подружке и ее одержимости похуданием.
— Вот уж чего точно со мной не случится, — усмехнулась Кончита, — скорее наоборот. Люблю покушать. Особенно люблю, когда после хорошего сытного обеда живот заметно округляется...
Мне такое было более чем по душе, о чем я и сказал. И назавтра мы ужинали в другом ресторанчике.
А домашние разборки все продолжались. Дорис при своих сорока с небольшим кило считала, что она слишком толстая; я обозвал ее стиральной доской, после чего она завопила, что это я лентяй и неряха, у которого нет ни малейшего понятия о самодисциплине и вообще в постели от меня уже никакого толку. Где-то в чем-то Дорис была права, но в последнем — лишь потому, что ее тело утратило в моих глазах всякую привлекательность. Постоянное похудание уничтожило последние граммы жира, оставив лишь жилы и кости. В общем, нам обоим стало ясно, что вместе жить уже не имеет смысла, и через пару дней, пока я работал, она собрала вещички и ушла.
В назначенное время мы встретились с Кончитой — или Конни, для друзей. На плече у девушки висела спортивная сумка с теннисной ракеткой. Ох, только не это, мысленно вздохнул я, и поинтересовался:
— Ты уже с тенниса, или только собираешься?
— Ни то, ни другое, — фыркнула Конни, — это для матери, прикрытие. Она все твердит, что мне надо похудеть, и я наврала, что дважды в неделю иду играть в теннис с подружкой. Поверила. Так что дважды в неделю мы можем хорошо покушать, а дома я честно скажу, что всячески блюду фигуру.
Что было истинной правдой, фигура девушки после каждого обеда выглядела все лучше и лучше. Я провожал ее до дому, оставляя в нескольких кварталах за углом, а остаток пути Кончита проделывала бегом и вприпрыжку, изображая усталость после тенниса.
Так оно и шло. Дважды в неделю мы встречались, чтобы она покушала в свое удовольстие. Девушка приходила со спортивной сумкой и большим аппетитом. Мы перебрали все знакомые нам обоим кафешки, но разумеется, итальянская кухня не имела себе равных ни по части вкуса, ни по количеству блюд, которое умещалось у Конни в желудке. Как-то она в один присест уплела салат, солидную порцию тартеллини с ветчиной, лососину в сметане, потом пиццу (как обычно, со всеми дополнениями), филе с гарниром и еще большое мороженое сверху; кошелек мой изрядно отощал, но и живот Конни пропорционально вырос. Девушка заметно раздалась вширь и в джинсы уже не влезала. За обедом она всегда расстегивала пуговицу и молнию, выставляя на обозрение округляющееся пузико, хотя это были штаны уже на размер больше прежних. А потом, когда Конни как-то попыталась их застегнуть, ткань просто лопнула по шву.
— Что за черт, дурацкие штаны! — взорвалась она, хотя мы оба знали, что виноваты в случившемся отнюдь не штаны.
Я любовался, как она кушает, смакуя каждую крошку и тяжело дыша. Мысли мои текли по иному руслу — я представлял, как роскошно Конни выглядела бы без одежды, и получает ли она от еды такое же наслаждение, как занимаясь любовью. И когда после обеда Конни сыто икала и любовно оглаживала переполненный живот, я едва сдерживался. Но увы, юная итальяночка под строжашим контролем матери — не совсем тот вариант, который может себе позволить респектабельный немец. Конни сама установила табу на эту тему, и нарушать его я не мог.
Становилось все теплее, девушка все чаще носила легкую летнюю одежду, в которой ее роскошные женственные округлости выглядели еще великолепнее. Длинные каштановые волосы, сияющая кожа — истинная богиня любви; увы, недоступная. Весила она тогда что-то около 88 кило.
На следующим свидании, в китайском ресторанчике, Конни с ухмылкой сообщила, что мать снова начинает капать ей на мозги насчет похудания.
— А я ей ответила, что мой гинеколог сказал — с девушками в период расцвета это случается. Но все пройдет, когда я вырасту. — Девушка фыркнула. — Я, правда, за последние два года в росте не прибавила и сантиметра, только в ширину. А еще сказала матери, что после тенниса у меня всегда зверский аппетит. Вот в это она поверила.
И еще сообщила, что скоро уедет в Италию — только не на семь недель, как обычно, а всего на четыре, новичкам длинный отпуск не полагается. С одной стороны, это хорошо, потому что мы быстрее увидимся снова, с другой — не слишком хорошо, уж очень ей нравится отдыхать у бабушки, развалившись на пляже и кушая с утра до вечера.
— Я бы с удовольствием там и год провела, — призналась Конни, — но тогда я так растолстею, что перестану тебе нравится.
Вот уж напротив, возразил я, мне всегда нравились пышные женщины, с ними куда уютнее, да и в постели лучше.
Конни покраснела до ушей и мы сменили тему. Говорить об этом ей определенно было неудобно.
Потом — куда быстрее, чем я надеялся — настал день расставания. Накануне мы как следует пообедали и Конни сказала, что на вокзале совершила налет на МакДональдс и затарилась достаточно, чтобы хватило на всю дорогу, и она уже по мне скучает. Увы, проводить ее на вокзал я не мог, работа не позволяла.
С отбытием Конни нагрузка на мой бюджет заметно снизилась — прожорливая девушка стоила мне в последнее время около семи сотен в месяц, — и все-таки было грустно, сидеть все эти недели и не видеть ее роскошной фигурки, которая нашими общими усилиями потихоньку росла вширь.
Из Италии она прислала пару открыток — о погоде, о несравненной бабушкиной кухне и все такое. А еще — о том, что за неделю до ее предполагаемого отъезда в Италию должна была прибыть мать, и это дурной знак: Конни боялась, что ее выдадут замуж. Ну, к тому все и шло.
Потом две недели от нее не было ни слова. Я думал, что ее-таки окрутили. И тут зазвонил телефон. Кончита приехала и желала непременно увидеться, причем готова была заявиться прямо ко мне домой.
Я тут же заказал из итальянского ресторанчика за углом всякой всячины из ее любимого, да побольше. Точно в срок в дверь позвонили, на пороге появилась Кончита — роскошный загар, солнечная улыбка и плюс пяток кило во всех нужных местах. Рухнув мне в объятия, девушка подарила мне глубокий-глубокий поцелуй, прижимаясь всем своим пышным и теплым телом. Все мои страхи рассеялись в тот же миг.
— Ох, как же я рада тебя видеть! — призналась она. — Меня, конечно, хотели выдать замуж. Бабушка все мне рассказала еще в день приезда. Дальше я, как видела вся округа, обжиралась как свинья. Мать, как приехала, была вне себя. Потом появились два потенциальных жениха — местные, из старых семейных друзей. Один, к счастью, сразу сказал, что я слишком толстая, и исчез с горизонта. А вот второй был очень настойчив и отстал только тогда, когда я сказала, что больше уже не девушка и у меня в Германии есть приятель; он обозвал меня шлюхой и слышать больше ни о каком браке не пожелал.
— Это кому так повезло? — озадаченный, спросил я.
— Да тебе, дурачок ты мой, — фыркнула Конни. — Если не передумал.
Накрытый в честь возвращения Кончиты праздничный стол быстро сдал позиции перед ее аппетитом. А потом девушка обняла меня и мы направились в спальню.
— Десерт приготовил? — спросила она.
К счастью, большая коробка шоколада была у меня в руках, потому что Конни уже практически набросилась на меня и оторваться от нее было немыслимо. Мы быстро избавились от одежды. В полумраке я впервые увидел Конни во всей красе, одетую только в лифчик и трусики и сияющую от желания. Роскошный бюст девушки с трудом вмещался в «особый» бюстгальтер — 105, четвертый размер
двойной полноты; круглый живот и пышные бока практически скрывали под собой трусики; задний фасад округлялся двумя солидными арбузами. Весила Конни около 95 кило, причем роскошнее не выглядела еще никогда! Воплощенная женственность, восхитительная и соблазнительная.
Я опустился на нее, лаская пышную теплую плоть. Большие груди девушки трепетали, соски набухли и затвердели, и она шепотом призналась, что в Италии соврала — она все еще девушка. Я был очень осторожен, а потом мы поменялись, чтобы Конни села сверху. Она снова проголодалась и принялась одну за другой поглощать конфеты, все активнее и активнее двигая бедрами, пока коробка не опустела. До вершины мы дошли одновременно. Никогда не думал, что с такой пышечкой все будет настолько сильно, все мои прежние пассии в сравнении с ней теперь вспоминались бледно.
Обливаясь потом, Конни покачивалась вверх и вниз, объемистые груди ходили ходуном, а живот раз за разом подпрыгивал на моем собственном; наконец изможденная девушка плюхнулась рядом со мной и свернулась калачиком.
— Значешь, чего мне сейчас хочется? — выдохнула она. — Мороженого, и побольше!
Отдышавшись, Конни прошла на кухню, покачивая массивными бедрами, добыла из холодильника поллитровое ведерко пломбира со сливками и умяла его без остатка. К этому моменту обоим захотелось повторить, чем мы и занялись. Пузо у объевшейся девушки настолько раздулось, что я сверху лечь не мог — пришлось ей снова оседлать меня. Собственно, эта поза у Конни стала любимой, так она при желании могла еще и кушать.
— Через месяц я стану совершеннолетней, — сказала она, — мать не понимает моего аппетита и намерена усадить меня на диету. А я не хочу. Можно, я поживу у тебя, хотя бы пока мне не исполнится 18?
Разумеется, отказа она не услышала.
С тех пор Кончита живет у меня и продолжает поправляться. В ней уже 110 кило, а фигура в обхвате где-то 125-110-135. Конни охотно готовит для нас обоих, в основном — лучшие итальянские блюда, сочащиеся калориями, большую часть которых с аппетитом уничтожает сама. Отчего ее живот постоянно набит и гордо оттопыривается, словно на девятом месяце. У Конни нередко спрашивают, не пора ли уже рожать, а она обычно отвечает — внутри у нее могучий парень, которому еще есть куда расти. И каждую ночь эти слова неизменно правдивы, к нашему обоюдному удовольствию.
Недавно мы ходили за покупками и натолкнулись на мою бывшую, Дорис. От вида нас обоих, особенно Кончиты с ее роскошными формами, Дорис аж перекосило. Я пожелал ей всего наилучшего, после чего мы с Конни заглянули в кафе. Так, на пару ломтиков торта со взбитыми сливками, настоящий пир ждал нас дома — бабушка прислала Конни несколько семейных рецептов. День удался.