Жрица

1349 год от Рождества Господа нашего. Англия страдает в тисках Черной Смерти. Молодые, старые, богатые, бедные, благочестивые и грешные — все едино ложатся под ее косу, и остается лишь вымершая земля. В Риме Папа Климент VI обеспокоен тем, что духовенство вымирает, пытаясь творить обряд для больных и умирающих. Он издает указ, запрещающий священнослужителям путешествовать по пораженным чумой землям, и приказывает монастырям закрывать свои ворота от внешнего мира.

Глава 1.

Епископ Оксфорда Семен Ислоп объезжал со своей свитой церковные земли, чтобы провести ревизию живых и вымерших деревень.

Роджер де Монморанси, капитан личной охраны епископа, оглядел небольшое скопление зданий в миле от маршрута прохождения епископской свиты, и, повернувшись к своему начальнику в карете, спросил, куда они забрели.

Епископ сверился с картой.

— Это, должно быть, Чиллсвортское Аббатство.

Семен присмотрелся внимательнее: трубы не коптели, крестьяне не пахали землю, скот не мычал. Никаких признаков жизни. Вздохнув, он посоветовал Роджеру:

— Я опасаюсь худшего. Пусть ваши люди будут готовы к любой ситуации.

Когда процессия приблизилась к частоколу, защищавшему аббатство, пятьдесят вооруженных людей перекрыли все ходы и выходы с территории. Лучники обмотали стрелы тканью, обмакнув тряпки в смолу. Несколько ветеранов выгрузили лопаты, чтобы убить крыс, которые обязательно набегут, как только здания заполыхают.

Все было готово, и капитан как раз собирался дать залп, когда смотровая дверца главных ворот открылась. Оттуда вышла молодая женщина с ведром. Судя по выражению ее лица, она была так же удивлена своими “посетителями”, как и они, увидев ее. Через мгновение она поняла, что сейчас произойдет, и воскликнула:

— Пожалуйста. Не сжигайте это место. Куда я пойду?

Она приблизилась к карете епископа, чтобы объясниться.

Он, в свою очередь, высунулся из окна и крикнул:

— Не подходи ближе, девочка, если тебе дорога твоя жизнь, — если мрачный тон его голоса был недостаточно убедителен, то полдюжины натянутых луков, направленных прямо на нее, сделали свое дело. Он снова крикнул испуганной девушке:

— Сколько людей осталось в аббатстве?

Она поняла, что священник имеет в виду.

— Живых, Ваша Светлость? Увы, теперь я здесь единственная обитательница. Сестра Офелия умерла ночью. Я просто хочу собрать немного воды, чтобы обмыть тело. Возможно… ваши люди могли бы помочь мне похоронить ее. У меня одной не хватит сил, чтоб ворочать тело. Ваш приезд — поистине благословение от Бога.

Епископ тихо выругался. Многих старых друзей он надеялся встретить в этих стенах – но всех их призвал Господь. Епископ присмотрелся к девушке, стараясь по внешности узнать о ней как можно больше. Одежда – простая, но манера говорить и держаться выдают благородное происхождение. Девушка явно не служанка и не крестьянка.

— Кто вы и что здесь делаете? — спросил епископ.

Девушка слегка покраснела.

— С вашего позволения, Ваша светлость, я Клэннис, дочь сэра Хенерика Ларссона. Все остальные были монахинями.

— Как вы сюда попали?

— Монахини кормили и ухаживали за теми, кто был слишком болен, чтобы работать в поле. Отец послал меня сюда, чтобы я помогала, как могла. Я здесь уже три месяца. Мой дом в нескольких днях езды на юг, феод Фаэрон. У вас есть весточка о моей семье? Все ли у них хорошо?

Епископ тягостно сжал губы. Сначала он не собирался рассказывать девушке о смерти ее родителей и сожжении поместья. Но выражение его лица говорило понятнее, чем любые слова. Увидев реакцию Клэннис, епископ добавил:

— Мне очень жаль, дитя мое. Бич божий забрал их всех, даже слуг.

— Не всех, — поправила она. — Вот она я! А мой брат все еще служит королю во французских кампаниях.

Епископ кивнул и сосредоточился на деле.

— Дитя моё, мы должны убедиться, что вы не пострадали от болезни. Это может быть немного неприятно для вас, но если вы не будете сотрудничать, нам придется принять более суровые меры.

Клэннис отвесила вежливый реверанс:

— Как скажете, ваша светлость.

— Хорошая девочка! Теперь, я, кажется, припоминаю, что неподалеку небольшой ручей. Ты умеешь плавать?

Естественно, она не умела плавать, как и большинство женщин той эпохи. Клэннис испуганно покачала головой, и епископ попытался успокоить ее:

— Это всего лишь омовение. Бояться нечего. Капитан, принесите веревку и пару чистых одеял.

Закончив, молодая женщина повела их к ручью, и епископ скомандовал:

— А теперь снимай одежки. Мне нужно осмотреть тебя.

Смущенная, Клэннис все же подчинилась, повернувшись спиной и уронив сорочку на землю. Пока капитан и двое его дружинников наблюдали за происходящим, епископ подошел так близко, как только осмелился, и приказал трем своим спутникам стоять на месте. Он искал фурункулы и гнойнички — признаки инфекции. Будь у него хоть малейшее сомнение, он махнул бы рукой, и две стрелы, нацеленные в Клэннис, нашли бы свою цель. Но опасения не подтвердились – епископ вздохнул облегченно.

— Повернись, пожалуйста.

Молодая женщина дрожала от холода и пыталась прикрыть руками пах. Ее мягкая плоть трепетала при каждом движении, когда она перемещала руки с одного места на другое. Епископ отметил, что она особенно старается скрыть свой живот. Он спросил:

— Ждешь ли ты ребенка?

Она покраснела.

— Нет, милорд. Никто не познал меня. Никто, кроме моей матери, не видел меня нагой с тех пор, как я достигла совершеннолетия. Пожалуйста, попросите своих людей отвести глаза. Меня это… расстраивает.

Епископ отругал своих людей, которые с удовольствием ели глазами ее тело.

— Я почти закончил, — заверил епископ девушку. Он бросил ей один конец веревки. — Завяжите веревку вокруг талии и прыгайте в ручей. Вы должны пройти через весь путь под водой. Не волнуйся, мы не дадим тебе утонуть.

Перепуганная, но послушная девочка подползла к берегу и прыгнула в ручей. После того, как она погрузилась в воду всего на несколько секунд, ее вытащили – Клэннис сердито отплёвывалась.

— Извини, дитя. Нам нужно было убрать с тебя всех блох. Мои исследования показывают, что чистота — это лучший щит от болезни.

Он бросил ей одеяло, чтобы она вытерлась. Капитан прорезал дыры во втором одеяле, и с помощью куска веревки Клэннис соорудила из него грубое платье.

Епископ сказал:

— Похоже, болезнь минула вас стороной. Однако мы должны убедиться, что симптомы не проявятся позже. Через неделю мы все узнаем. А пока я оставлю здесь повозку, в которой вы сможете переночевать, и немного провизии.

— Но, ваша светлость, почему я не могу оставаться в стенах? Так будет безопаснее. Кроме того, некоторые из умерших еще не похоронены и не отпеты. Может быть, вы и ваши люди...

— Ах, это невозможно, дитя — словно в подтверждение сказанного, огромное облако едкого черного дыма поднялось над деревьями. Они вышли из леса, и Клэннис увидела, что ее бывший новый дом охвачен пламенем, как и все непогребенные тела внутри.

Епископ хотел обнять ее, чтобы утешить, но знал, что этого делать не стоит.

— Прости, дорогая, так будет лучше. Огонь очищает Бич, а сжигание имущества ещё и отпугнет мародеров. Теперь я вернусь через неделю, и если вы выживите, я возьму вас с собой.

Епископ оставил ее с тремя надежными людьми для защиты. У них были строгие инструкции убить Клэннис и сжечь фургон, если на её теле проявятся какие-либо признаки болезни, или если она попытается сбежать.

Глава 2

Прошла неделя; “найденка” с успехом выдержала карантин. Епископ отметил, что она за три дня съела почти всю оставленную ей пищу – пришлось выдать добавку. Даже за вычетом порций, выделенных ее защитникам-мужчинам, Клэннис словно ела за троих. Что-что, а покушать девушка любила.

Епископ привез с собой несколько целомудренных дамских платьев и, убедившись в незаразности Клэннис, пригласил ее присоединиться к нему в экипаже — предстояла долгая поездка в его поместье. Оказавшись в карете, Клэннис первым делом спросила, как ей теперь вернуться домой?

— Мне очень жаль, дитя мое. Твой дом постигла та же участь, что и аббатство. Усадьба была сожжена дотла. До тех пор, пока твой брат не вернется с войны, чтобы потребовать свое наследство – землю, крестьян, стада и прочее — оно будет принадлежать королю. Что же касается вас, незамужней аристократки, то теперь вы будете под опекой короны. Его Величество милостиво позволил мне опекать вас. Вы будете моим отдохновением в той клоаке с хамами и подхалимами, что обычно окружают меня.

Поместье епископа представляло собой величественный замок, построенный во времена древних саксонских королей. Клэннис заметно оправилась от пережитых горестей, но в поместье епископа у нее не было достойной свиты ее возраста и подобающих аристократке занятий. В отличие от наиболее просвещенных женщин своей эпохи, она не умела ни читать, ни музицировать. Как говаривал отец, для леди то и другое – новомодный чужеземный яд.

Клэннис, будучи благородной, не могла и не хотела работать. Предоставленная самой себе, она коротала время в компании главной кухарки епископа. Немолодая Эсме была рада, что в доме появилась еще одна женщина-саксонка. Они быстро подружились.

Через несколько дней, когда Клэннис однажды спускалась к завтраку, Эсме обратила внимание, что на ее новой подруге нет лица.

— Почему ты так печальна, дитя мое?

— О, Эсме, посмотри на меня! Я растеряла всю свою красоту. Я никогда не найду подходящего мужа с такой внешностью!

Эсме сразу же решила помочь, но не могла придумать, с чего ей начать; поэтому она отвела Клэннис в свою крошечную комнату и попросила объясниться.

— Недели в монастыре были ужасны. Посмотри, что их еда сделала с моей некогда прекрасной фигурой!

Пожилая женщина могла только пожать плечами, поскольку целомудренная одежда Клэннис укутывала формы ее молодой подруги. Сняв их, девушка без стыда покрутилась на пятках перед Эсме. Та кивнула.

На бедрах Клэннис трепетал слой жира сантиметров в семь, а округлый живот выступал впереди паха почти на пять. Груди были размером с большие яблоки, крепкие и упругие.

Клэннис тихо заплакала.

— Я так старалась стать желанной, но все было напрасно. Посмотри на этот живот, — Она ткнула его и погрузила палец в мягкую плоть, потом отпустила и посмотрела на дрожь.

Эсме успокоила ее:

— Тише, дитя. Я помогу тебе, — она ощупала мягкий живот своей подопечной, ущипнула Клэннис за бедро и потискала за подбородок, чувствуя ее пухлые щеки и зачаток двойного подбородка, — Одевайся и возвращайся на кухню.

Когда Клэннис вернулась, ее уже ждала большая порция сосисок и яиц. Схватив девочку за руку, Эсме усадила ее и заставила съесть все до последней крошки. Затем она добавила еще несколько сосисок и немного хлеба, покрытого чем-то, чего она никогда не пробовала.

— Что это такое? — спросила Клэннис. – Вкус просто изумительный!

— Яблочный сок, мед, козье масло и гусиный жир. Это мой собственный рецепт. Съешь столько, сколько сможешь, а потом еще чуть-чуть. Скоро мы вернем прекрасной юной деве ее прелесть!

Рыхлый слой «зефира» на животе и бедрах не был причиной расстройства Клэннис. Причиной была тонкость, почти эфемерность этого слоя. Желанные женщины той эпохи не стеснялись изобилия плоти. Более того — чем толще была саксонская невеста, тем богаче и знатнее считалась ее семья. Хороший аппетит и хорошо откормленное женское тело воспевались как аллегория плодовитости. Большие бедра означали легкие роды, а пышный бюст считался залогом сытости и здоровья младенца. По сравнению с их норманнскими современницами, саксонские дамы носили гораздо более свободные наряды; только самые полные девы могли рассчитывать, что все эти ткани и юбки не скроют от женихов их прелести.

Эсме тем временем передала Клэннис еще хлеба и спросила:

— Сколько ты потеряла?

Клэннис пожал плечами.

— Даже не знаю. Меня никогда не взвешивали — у нас дома не было весов. В чем я точно уверена — я теперь провалю испытание, придуманное моей мамой!

На самом деле Клэннис похудела на два стоуна — примерно 13 килограмм. Современная женщина – особенно из индустрии красоты — пришла бы в ужас, увидев на весах текущий вес юной саксонки – 63 кг, но в собственных глазах Клэннис выглядела истощенной как сильфида.

Любопытная Эсме спросила:

— Что это за испытание?

— Когда я достигла совершеннолетия, мать начала кормить меня, чтоб я достигла веса невесты. От природы я худощава, и поначалу мое тело отторгало большую часть яств. Работу делали слуги, доход от поместья был огромен, а потому поэтому еда была богатой и обильной. Мама большую часть времени распоряжалась моей кормежкой, а я сидела в обеденных покоях и ела. Либо сидела в своей комнате и ела. В перерывах я спала. Мама гладила мой живот, когда боль от переедания становилась невыносимой, и щипала меня за ягодицы каждый день, как это только что сделала ты. Когда мое телосложение стало более женственным, она подарила мне свое особое кресло.

Эсме подняла бровь.

— Да, большое кресло. Теперь я объедалась, только сидя в нем. Однажды мой зад стал таким роскошным, что больше не помещался между ручками. Вот тогда-то мама и поняла, что время пришло. О Эсме, ты б меня видела! Я чувствовала себя такой красивой, такой желанной! Но мама продолжала пытаться сделать меня еще красивее и пленительнее.

— Ты сказала «пришло время». Время для чего?

Клэннис намазал еще один ломоть хлеба и принялась жевать.

— Чтобы найти мне достойного мужа. Например, однажды она пошла на хитрость, накормив меня большим горшком сливок прямо перед тем, как я и мой жених были официально представлены друг другу. За ужином я едва ковыряла тарелку, и жених должен был подумать, что я мало ем, но легко пышнею. Это сработало – желание лилось из его глаз таким потоком, что хоть ведром черпай.

Эсме кивнула.

— Так ты все-таки замужняя?

— Увы, нет. Первый жених уехал во Францию, где он встретил богатую женщину из Гиза и остался с ней.

Эсме усмехнулась.

— Эти норманны все больше французы, чем англичане. Почему бы им всем просто не вернуться домой и не закончить эту глупую войну? Ты сказала «первый»…Был еще один?

— Второй тоже отправился во французские земли короля и был убит под Креси. Третий умер от чумы. Последний сказал, что я слишком стара. Вместо этого он женился на моей кузине Ардет. Теперь она носит их ребенка.

Тот снова приподнял бровь.

— Сколько тебе лет, дорогая?

— Я родилась в один день с принцем Уэльским.

— Хм. Он родился в 1330 году.

— Да, мне уже девятнадцать. В таком возрасте мама уже почти потеряла надежду найти мне мужчину. Отец настоял, чтобы она послала меня в монастырь — там я начну молиться за души нашей семьи, и от меня хоть какой-то толк будет. Она не хотела мне судьбу старой девы. Маме было на два года меньше, чем сейчас мне; и к тому возрасту мой брат уже лежал у нее на груди, а я – под сердцем. А теперь мне почти двадцать, а я все еще дева. Похоже, мне все-таки следовало дать обет…

Эсме шикнула на нее.

— Чепуха, дитя мое. А теперь ешь этот пирог — и давай больше не будем суетиться по пустякам. Мы найдем тебе подходящего мужа. Расскажешь мне что-нибудь про монастырь?

Клэннис рассмеялась, проглотив еще кусок пирога.

— Не думаю, что я продержалась бы там долго. Сдержать обет целомудрия мне легко, но меня всегда наказывали за чревоугодие.

Словно подчеркивая этот факт, Клэннис взяла последний кусок.

Так началась скорая, но плодотворная дружба. Со своей стороны, Эсме была для девушки как мать, истосковавшаяся по родной дочери. Но у Эсме были свои планы. Возможно, отчаявшуюся девушку удастся убедить выйти замуж за менее знатного, чем она, человека.

Однако, быть может, кухарке не следовало так торопиться помочь «дочке» откормиться до нужного размера. Чем полнее была Клэннис, тем больше имелось шансов, что достойный юноша позовет ее замуж. Но возраст девушки явно смутит аристократичных женихов – ведь вокруг немало знатных невест, чьи формы в пятнадцать затмевают пышностью девятнадцатилетнюю беднягу Клэннис.

Погруженная в размышления, Эсме поглядела на собственную фигуру. Четвертой дочери мелкого землевладельца, ей уже повезло получить хотя бы имя, не говоря уже о муже. Семье было тягостно кормить лишний женский рот, и ее отослали замуж за епископского пивовара. Так Эсме получила бесплатный эль; и должность кухарки позволяла ей не отказывать себе в лакомствах. Из ста тридцати кило, что Эсме сейчас носила под платьем, восемьдесят были набраны уже после того, как она обменялась клятвами с мужем. Пивовар считал себя счастливым человеком и при каждом удобном случае демонстрировал свою привязанность к своей необъятной жене.

Глава 3.

Чревоугодие Клэннис не ускользнуло от хозяина, который, несмотря на свое высокое положение в церкви, неограниченными средствами не располагал. У него появилась идея, которая, возможно, послужит к обоюдной выгоде.

Епископ спустился на кухню, когда Клэннис откусывала кусок баранины – он не знал, что это была уже третья порция. Он улыбнулся.

— Я вижу, к тебе вернулся здоровый аппетит.

Клэннис кивнула.

— Я люблю поесть. Жизнь в монастыре была невыносима. Их еда была ужасной. Я потеряла там большую часть своей… женственности.

Епископ задумался.

— Ты сказала, что пробыла там три месяца?

Клэннис утвердительно кивнула — ее рот был слишком полон, чтобы ответить.

— Согласно сообщениям, существует горстка людей, на которых болезнь не оказывает вредного воздействия. Похоже, что ты – одна из них. Я думаю, ты можешь мне помочь.

Девушка пожала плечами — ей уже наскучила болтовня старика. Вместо этого она сосредоточилась на толстом куске говядины и плюхнула его на свою тарелку.

Он на мгновение задержал ее руку, чтоб она подняла глаза. Епископ пристально посмотрел на нее.

— Когда ты в последний раз исповедовалась?

Она на мгновение задумалась.

— Я всю жизнь была доброй христианкой, но, увы, все священники вокруг меня быстро умерли от чумы.

— Вполне понятно, учитывая обстоятельства. Однако церковь по-прежнему считает тех, кто погибает не исповедованными, находящимися в неискупленном грехе.

Клэннис подумала, что поняла намек, и вытерла рот. Оглядевшись по сторонам, чтобы убедиться, что их никто не подслушивает, она начала:

— Благослови меня, отец, ибо я согрешила...

Он оборвал ее:

— Не сейчас, моя дорогая. Я не поэтому хотел встретиться с тобой, — он указал на тарелку, — пожалуйста, закончи трапезу, пока она не остыла.

Клэннис не нуждалась в других подсказках и с жадностью набросилась на мясо.

— Видишь ли, Его Святейшество запретил священнослужителям совершать таинства над больными и умирающими от чумы. Слишком многие из моих коллег стали новыми мучениками веры. При этом он обеспокоен тем, что многие умершие не очищены от своего греха перед погребением. Их души нуждаются в отпущении. Вот тут-то ты мне и нужна.

Заинтригованная, молодая женщина на мгновение перестала есть.

— И в чем моя задача?

— Существует старая практика – «жрец грехов». Слышала о такой?

— Только краем уха. Это практиковалось в саксонских общинах, пока норманны не запретили его после своего вторжения — внезапно вспомнив, под чьей крышей она находится, Клэннис покраснела и добавила. — Не обижайтесь, ваша светлость.

— Ничего, — кивнул епископ. – Ты знаешь, в чем состоит ритуал?

Клэннис хотела было солгать, но передумала.

— Приблизительно. Есть в этом ритуале нечто языческое, но…

— Отныне, считайте, что церковь не видит в этом ритуале ничего языческого. Первая практика имела место в Чешире, и со временем все коллеги признали ее успешной.

Клэннис прожевала говядину и заявила:

— Я правильная католичка. Я могу исповедаться вам, ваша милость, и мне не нужен «жрец грехов».

— Ты не понимаешь, дитя. Я не прошу вас использовать его. Я хочу, чтобы ты стала жрицей и работала на меня.

Если что-то и могло бы отвлечь юную лакомку от тарелки, то это было оно.

— Я, ваша светлость? Видеть ритуал и проводить его – это не одно и то же. Я не знаю многих деталей церемонии.

— Это легко, дитя мое. Я все тебе покажу. Наша встреча в монастыре мне показала, что ты не боишься мертвых, и чума обходит тебя стороной.

Девушка кивнула и снова принялась за еду.

— В чем моя задача?

— Все будет просто. Я научу тебя нескольким простым благословениям, которые нужно произносить над… пораженными. Затем церемониальное блюдо с лакомством передается тебе над телом. Как только ты съедаешь ритуальное угощение, душа умершего освобождаются и плоть может быть похоронена в освященной земле. Как видишь, всё просто.

Клэннис усмехнулась.

— За исключением того, что их грехи теперь мои. Я не буду осуждать свою душу на муки за бесплатную еду.

— Я буду исповедовать тебя каждую ночь и причащать. Это отпустит с тебя чужие грехи.

Она кивнула, но все еще сомневалась. Епископ достал свой главный козырь:

— Прости, моя дорогая, но тебе нужно зарабатывать себе на жизнь в моих стенах. Если откажешься, то я попрошу тебя найти себе другое жилье.

Чтобы подчеркнуть это, он отнял у нее тарелку с едой и выхватил у нее из рук куриную ножку.

Потрясенная, Клэннис широко раскрыла глаза; повисло молчание.

Епископ продолжил:

— Эта работа обычно дается нищему в спокойные времена, и этот ритуал предназначен для бедных. Но сейчас среди просителей множество богатых людей. В наши дни смерть не слишком щепетильна в выборе… клиентов. Ты установишь свой собственный гонорар – например, любимые блюда, размер порции — который ты будешь брать за чужие грехи. Тебе это определенно нужно. Возможно, в конце концов, ты в своих путешествиях встретишь себе достойного жениха.

Клэннис задохнулась от неожиданности:

— Вы знаете о наших с Эсме планах?

— Естественно. Надо быть слепым, чтобы не увидеть, как усердно моя повариха пытается раскормить свою «дочку». Ты сейчас кожа да кости — ни один мужчина не возьмет в невесты такого задохлика, как ты. Я видел тебя раздетой – ты не забыла? Немного пышности твоим женским прелестям не повредит. Хотя… кого я обманываю! Ты знатно отощала!

Клэннис не спорила.

— Простите, Ваша Светлость. Я знаю, что костлявое тело служанки неинтересно жениху-дворянину. Вот почему я так упорно тружусь в этих стенах, — Клэннис облизала куриный жир с пальцев, — Я думаю, тридцать-тридцать пять килограмм вернут мне аристократическую женственность. Красота в нашей семье не передается по наследству. Моя мать тоже была худой для аристократки. Когда я видела ее в последний раз, в ней было меньше центнера!

Чтобы подбодрить ее, он добавил:

— О, ты хорошо стараешься, доченька. Но представь, каким ежедневным праздником живота может стать твоя новая работа.

Клэннис облизнулась:

— Ммм, ваша светлость. С этой точки зрения – ваше предложение звучит интересно.

Он протянул ей кольцо, чтобы она поцеловала его.

— Очень хорошо. Мы заключили договор. Я планирую выехать из замка с утра. Ты готова?

Клэннис заколебалась и снова посмотрела на тарелку. Уловив намек, Епископ положил на него остатки цыпленка и передал девушке.

— Я буду готова на рассвете, Ваша Светлость.

— Хорошо, я приготовлю экипаж.

Он хихикнул, глядя, как она жадно поглощает цыпленка, и почувствовал жалость к лошадям, которым придется тащить девушку.

Глава 4

На следующее утро было прощание – со слезами на глазах. Эсме плакала, обнимая «дочку», но великодушно дала ей корзину с едой, чтобы та не голодала в дороге.

Епископ неодобрительно посмотрел на свою подопечную, когда его новая «жрица» облизывала пальцем остатки второй миски с гусиным жиром. Корзина с едой опустела, прежде чем процессия прошла две мили.

— Моя дорогая, ты, кажется, не поняла своего… долга. Я думаю, скоро тебе придется съесть значительное количество пищи. Мы всего в двух часах езды от первой деревни.

— Ох, — вздохнула Клэннис, – Как еще долго. Надо было попросить Эсме собрать побольше лакомств. Может, вы попросите извозчика прибавить скорость?

Епископ подавил смешок и добавил:

— Будем надеяться, что твой аппетит останется таким же неуемным, как и твое рвение. Если это так, из тебя выйдет отменная жрица.

За окном раздался резкий лай, и карета действительно тронулась чуть быстрее.

Процессия прибыла к окраине первой деревни, что звалась Мэпплтон. Карета приблизилась к церковному двору, и батраки поставили маленькую палатку, предназначенную только для Жрицы Грехов. Затем солдаты отступили назад и стали ждать, когда прибудут селяне. На земле рядом с шатром Клэннис зияли четыре ямки под размер гроба.

— А теперь отойди и дай верующим приблизиться, — приказал епископ.

Через минуту стали видны печальные крестьяне с запечатанными гробами и их грустные женщины с вкусно пахнущими корзинами. Закопав покойников, могильщики уступили место плакальщицам, те, причитая, расставили корзины по могилам. На каждом бугорке было разложено множество сладких и жирных лакомств. Затем горожане удалились, и ритуал начался. Клэннис почувствовала облегчение.

— О, я думала, что мне придется, есть прямо с видом на тела усопших.

— Нет, моя дорогая. Это всё символично. Все, что требуется от тебя — это чтобы пища прошла над место захоронения. Папа счел, что этого будет достаточно, да и так будет безопаснее для всех. Прежде чем начнется ритуал, я попрошу тебя переодеться в это.

Епископ протянул ей прозрачную белую сорочку и указал на палатку.

Она узнала в сорочке погребальный саван.

— Ваша светлость, пожалуйста…

— Не волнуйся, дитя. Это лучший способ защитить нас всех и не допустить распространения бедствия на соседнюю деревню.

Клэннис озадаченно наморщила лоб.

— Причина, по которой мы держимся на расстоянии, заключается в том, что многие из тех, кто хоронил своих мертвых на этой неделе, присоединятся к ним. Мы видели это много раз. Таким образом, твоя собственная одежда будет избавлена от контакта с толпой. Как только ритуал будет завершен, мы должны искупать тебя и сжечь этот служебный саван.

— Ага, — кивнула девушка и пошла переодеваться. Теперь все без исключения спутники могли видеть сквозь тонкий хлопок гораздо больше ее прелестей, чем ей хотелось бы, но она сосредоточилась на своем долге.

Епископ надел ей на шею четки и распятие и дал большой сосуд со святой водой.

— Ты помнишь слова ритуала?

— Да, ваша светлость.

Не умея читать, Клэннис смогла запомнить последовательность звуков на латыни.

— Продолжай, — кивнул епископ.

Жрица побрызгала святой водой на каждую могилу, а затем на свою голову.

С глубоким вдохом Клэннис заговорила по-латыни: “Святой Господь, наш Небесный Отец. Мы умоляем тебя очистить этих добрых христиан от их земных грехов и прегрешений и позволить им войти в твое царство. Поглощая эти скромные приношения, я хочу впитать их грех в себя.”

Наконец-то Клэннис принялась за подношения, старательно выбирая что-нибудь с каждой тарелки по очереди. Она боялась, что насытится, прежде чем еда закончится. Вскоре тарелки опустели, и Клэннис поймала себя на мысли о том, что не отказалась бы продолжить церемонию.

Затем епископ благословил жрицу и вновь освятил могилы. Крестьяне поклонились и разошлись по домам.

Клэннис повернулась к епископу и спросила:

— И это все?

— Так и есть. Ну, не совсем так. Мы останемся здесь на день или два. На всякий случай. Ты будешь жить в палатке. На случай, если придется спасать еще… души.

Спасать души действительно пришлось. В течение следующих трех дней еще десять человек получили свое последнее отпущение, и каждый раз Клэннис повторила ритуал как подобает.

Наконец, пришло время двигаться дальше. Епископ проводил Клэннис в шатер, где та приняла ванну, пока батраки сжигали ее ритуальную одежду. Его святейшество внимательно осмотрел ее лицо, шею и плечи в поисках характерных черных волдырей. Если бы на девушке были чумные бубоны, то одежда Клэннис сгорела бы вместе с ее телом.

Расслабившись в ванной, Жрица ощупала свой живот – не стал ли он больше и мягче? Без весов этого сказать было нельзя, но Клэннис набрала полкило. В любом случае, задача оказалась не трудной и приятной. Вся эта оккультная возня с трупами Жрицу не смущала — в конце концов, она спасала их бессмертные души и заслуживала за это уважения.

Искупавшись, обсохнув и разместившись в карете, девушка с нетерпением ждала следующей остановки; она облизала губы в предвкушении, когда экипаж тронулся и покатил дальше. Теперь Клэннис превратилась в профессионального обжору и намеревалась выжимать из этого максимум пользы.

~~~

Прошло три недели, и только один инцидент нарушил повседневную рутину. Один из стражников, Уильям Баллантрэ, поддался чарам деревенской девушки и ушел с поста, чтобы провести с ней ночь. Он был разоблачен, и его изгнали из группы. Идти ему было больше некуда, и он воссоединился с любовницей. Счастье и гармония длились всего два дня. Его товарищи с грустью смотрели, как Жрица грехов пирует над их могилами. После этого среди солдат епископа больше не было разговоров о дезертирстве.

Изменилось еще кое-что, а именно – телосложение Клэннис. Она улыбнулась, пробуя пальцем на мягкость свой растущий живот. Его бледные нежные складки пока не достигли аристократичной толщины, но, по крайней мере, он по утрам выступал впереди нее на пару сантиметров дальше. Бедра пополнели и стали еще более рыхлыми, да и тяжесть груди теперь ощущалась по-новому, когда Клэннис делала повседневные дела. Если бы у нее были весы, то она бы узнала, что набрала чуть меньше десяти кило со дня выезда, что был три недели назад. Трепет и объем упитанных округлостей позволяли Клэннис чувствовать себя соблазнительной.

— Ваша светлость, как вы думаете, я стала красивее?

Епископ слегка усмехнулся.

— Я человек Божий, дитя мое, не соблазняй меня такими расспросами. Но надо сказать, ты действительно выглядишь более… женственно. Я горжусь тобой, однако твоя краса требует еще многих трудов…

— Я знаю, — Клэннис кивнула, — Бог благосклонен ко мне. Однако мне явно надо больше стараться — никто из ваших воинов не находит меня привлекательной. Они… даже не смотрят мне в глаза!

Епископ задумался.

— Пожалуй, я могу ответить на этот вопрос. Воины поклялись мне охранять твою безопасность… и девичью честь. Я думаю, что эпизода с молодым Баллантрэ было достаточно, чтобы держать их похоть в узде.

— А, ну и прекрасно. Кроме того, признаться, меня мало волнует, что они думают. Я все равно никогда не выйду замуж ни за одного из этих болванов, — Клэннис едва не сказала «нормандских болванов». Однако епископ прекрасно понял, что девушка имеет в виду.

Кое о чем его светлость умолчал. Мужчины боялись ее не только потому, что Клэннис была окружена болезнью, которая, несомненно, убила бы воинов, но для юной жрицы была безвредна. До епископа доходили слухи, якобы Клэннис верна запрещенной Вере друидов и дружит с Сатаной, и он приложил немало усилий, чтобы праздные рты замолчали. Что еще более важно, мужчины были абсолютно уверены, что она впитала все грехи, которое съедала вместе с пищей во время ритуала. И суеверные бойцы сомневались, что силы благословения – пусть даже епископского – достаточно для защиты потенциально возлюбленного «Жрицы»от сатанинского внимания.

Глава 5.

Время шло своим чередом. Прошло три месяца; слуги и воины затосковали по дому. У епископа накопились нерешенные вопросы в имении, и вся экспедиция вернулась в поместье, где люди смогут передохнуть и получить новую провизию и лошадей для следующей поездки.

Эсме была очень рада снова увидеть «дочку» и приготовила ужин для нее одной, чтобы разузнать все подробности. Клэннис опустилась на стул и застряла на полпути. Ее бедра уперлись в подлокотники кресла и отказывались пропускать зад глубже. Клэннис улыбнулась Эсме и воскликнула:

— Ты запомнила! Как мило с твоей стороны!

Вместо того чтобы смутиться, Клэннис была абсолютно довольна тем, что время в походе прошло не зря. Отодвинув стул от ее спины, Эсме дала «дочке» тарелку сладких булочек и проводила в ее покои.

Девушка знала, что жала от нее старшая подруга; та сняла с нее рубашку, пока Клэннис ела булочки свободной рукой. Эсме улыбнулась; Боже, ее «дочка» теперь такая красавица! Ее бедра расширились почти на двадцать сантиметров в стороны, и Эсме потискала мягкий слой, чтобы убедить себя, что под кожей нет ни грамма лишней мускулатуры. Раздавшаяся грудь была теперь размером с небольшую дыню, но при этом сохраняла юную упругость. Эсме загляделась на покрытый растяжками живот своей подопечной – он теперь выпирал сантиметров на двадцать. Тридцать два килограмма, набранных за путешествие, в большинстве своем осели именно здесь. Клэннис схватила его и нежно погладила:

— Многие будущие мамы не столь округлы, как я! — затем задумчиво добавила – моя фигура стала чуть менее похожа на фигуру служанки…

— Глупости, девочка, ты прекрасна. Но погляди на швы – платье трескается на тебе. Позволь мне обмерить твои чудные округлости – я сошью тебе наряды, что подчеркнут твои новообретенные прелести.

Эсме достала из-под фартука ленту и измерила жизненно важные участки, где швы грозили лопнуть. Неудивительно, ведь теперь Клэннис весила уже 95 кило. Размер ее бюста теперь составлял 122 см в обхвате, а бедра выросли до 124 с половиной см; в обоих случаях округлости стали на 23 см роскошнее. Ее живот округлился еще больше, его новый 101-сантиметровый обхват прирос на 33 сантиметра! Эсме ущипнула Клэннис за щеку, распухшую от отложившегося жира и сдобы, которую ее подопечная жевала.

— Хорошая работа, моя девочка. Держи эти щеки работающими как подобает, и этот живот станет еще пышнее и мягче.

Эсме взяла еще одну сладкую булочку и вложила ее в руку Клэннис, после чего суеула кисть между складок на животе девушки и хихикнула:

— Прежде, чем ты начнешь беспокоиться о том, чтобы наполнить свое прекрасное тело новой жизнью, мы должны найти тебе пару. С твоими пышными дыньками теперь это не будет так уж трудно. Просто продолжай есть, и все будет хорошо.

Клэннис согласилась и в тот же вечер встретилась с епископом в его кабинете.

— Ваша светлость, у меня просьба. Для меня это приключение подошло к концу. Вам нужно будет найти нового… ученика. Эсме занимается поиском подходящего мужа для меня.

По взгляду епископа девушка вдруг осознала, что старик рассердится.

— Ищет мужа? Моя кухарка забывает свое место; ведь это я твой опекун. Но ты можешь покинуть мое поместье, с моего благословения. Я легко могу найти замену тебе. Есть много желающих занять твое место.

Клэннис знала, что епископ блефует.

— Согласна, Ваша Светлость, но многие ли защищены Господом от чумы, как я? Как только двое или трое жрецов умрут, полагаю, что список добровольцев резко сократится.

Старик кивнул и добавил:

— Я предвидел этот разговор. Прежде чем ты уйдешь, я должен тебе кое-что сказать. Святой воды, которую я возил с собой, было недостаточно, чтобы разом освятить и тебя, и могилы. Я должен был сделать сложный выбор.

— Я не понимаю… — Клэннис побледнела, посмотрев ему в глаза.

— Позволь мне выразиться яснее. Я использовал обычную речную воду для «отпущения» твоих «грехов», вместо святой. Все грехи людей, что ты впитала со съеденной едой, до сих пор на ТВОЕЙ душе. Если сегодня ночью ты умрешь во сне, то Господь с тебя за них спросит.

Потрясенная, девушка ахнула.

— Я обречена!

— Нет, моя дорогая. Нам просто надо не дать тебе умереть. Даю слово, что отпущу все накопленные грехи, как только решу, что твоя работа закончена.

Клэннис потерла живот и проговорила:

— Значит, я стану еще прекраснее!

— Да, моя дорогая. Намного прекраснее. Мы отдохнем несколько недель и снова двинемся в путь. Не обижайся на меня: упокой душ умерших от чумы людей – это мой христианский долг. Я буду держать за них ответ, когда Господь призовет меня. Кроме того, твоя прелестная фигура являет собой побочный эффект наших ритуалов. Просто подумай, насколько более роскошны твои формы становятся с каждым новым ритуалом!

Поздно вечером Клэннис рассказала старшей подруге о печальной ситуации. Та заверила свою молодую «дочку», что епископ — хороший человек и не поступил с ней дурно; она добавила:

— Давай сделаем все возможное в сложившейся ситуации и насладимся этими короткими неделями отдыха. Когда вы все уехали, я страдала от одиночества, да и мне некому было готовить, кроме моего мужа — а он неприхотливый едок.

Эсме предложила подопечной особое угощение из угря, сыра и лукового пирога. Клэннис жадно набросилась на щедрое угощение, но после двух порций отодвинула тарелку. Эсме в удивлении подняла бровь:

— Тебе не нравится, дорогая?

— Твоя стряпня шедевральна. Но мне надо начать себя ограничивать, — Клэннис погладила себя по нижней складке живота, на которой натянулось платье – я достигла аристократической упитанности, не так ли? В следующем путешествии я точно не исхудаю. Не будет ли моя плоть ИЗЛИШНЕ изобильной?

— О, разве что для мужа-бедняка или мужа… норманна, — Эсме содрогнулась от наигранного отвращения. — Если ты хочешь добиться предложения руки от истинно достойного юного саксонца, тебе придется еще немало поработать этими губками.

Клэннис удивленно надула губки.

— Ты гораздо пышнее меня, однако вышла замуж ниже своего положения.

Эсме кивнула.

— Прежде всего, позволь мне сказать, что теперь, прожив жизнь, я поняла, сколь сильно люблю моего мужа Эдельберта, и что не хочу иметь другого. Но, моя дорогая, ты должна помнить, что на свадьбе я была маленькой хрупкой девчонкой. Работа на кухне мне даровала вожделенную упитанность. Посмотри на мою фигуру: мне почти столько же лет, сколько королю, но, держу пари, что и сейчас могу соблазнить любого мужчину в королевстве. Я до сих пор вижу, как солдаты украдкой поглядывают на меня, когда я иду к ручью умыться. Я, конечно, польщена, но ты заслуживаешь лучшего. Норманнам не понять, но ты благородная саксонка, достойная того, чтобы выбрать себе мужа сама, а не вешаться на первого встречного. Чем пышнее объемы юной аристократки, тем более достойные юноши просят ее руки.

Клэннис промолчала. Она вздрогнула, увидев фигуру подруги; ее телеса растянули шерстяную сорочку почти до треска, и каждая складка плоти дрожала и трепетала, пока Эсме работала. Конечно, кухарка не лгала: пышность форм делала ее желанной даже в солидном возрасте.

-Я… наверное, ты права. Это хорошо, потому что я думаю, что новая экспедиция епископа в любом случае добавит мне аристократичности. Я просто хочу, чтобы еда была более вкусной. Некоторые из ритуальных подношений весьма сомнительны на вкус. Иногда кажется, словно крестьяне несут мне отбросы из свиного корыта.

Широкое лицо Эсме расплылось в улыбке.

— Тем больше причин позволить мне баловать тебя, пока ты здесь. Это доставит мне огромное удовольствие. У меня нет дочери, а у тебя нет матери.…

Клэннис улыбнулась, и прежде чем она успела ответить, Эсме поставила на стол миску с ломаным хлебом и большую миску с гусиным жиром. Кухарка обмакнула в него ломоть хлеба и сунула в рот подопечной.

— Начни с этого, пока я разогреваю остальную часть пирога.

После двух мисок жира Клэннис отказалась от хлеба, и третья была съедена сама по себе — ложкой. Следом отправилась вторая половина пирога с угрем. Лакомства, съеденные красоткой чуть ранее, казалось, ни в малейшей степени не уменьшили ее аппетита. Клэннис удовлетворенно откинулась на спинку стула, и Эсме похлопала ее по животу – желудок был настолько полон, что складки словно разгладились изнутри. На растянувшуюся ткань платья было больно смотреть.

— У тебя такой здоровый аппетит, дитя. При нашей первой встрече я и поверить не могла, что ты сможешь столько вместить. Я горжусь тобой. Как тебе идея – округлиться к субботе килограмчиков на шесть-семь?

Глава 6.

Клэннис тихо икнула.

— Ты же знаешь, что я не могу устоять перед твоей стряпней. Как ни странно, я все еще чувствую потребность… съесть еще что-нибудь вкусное.

Эсме улыбнулась.

— Я рада, что у тебя найдется место для особого угощения!

Она взяла несколько вишен, мед и клубнику и растерла их в однородную массу. Смесь была добавлена в двухлитровый кувшин цельных сливок. Протягивая Клэннис кубок, наполненный жидкостью из кувшина, Эсме сказала:

— Это то, что моя мама называла «родильным нектаром». Она поила этим меня в последний месяц, что я носила сына.

Первый глоток развеял все сомнения. Клэннис залпом выпила его, потом еще – и так, пока не осушила весь кувшин. Насытившись, девушка отодвинула чашу и кубок.

— Не надо больше, я лопну, если выпью еще хоть чуть-чуть!

Эсме кивнула, довольная задором своей подопечной. Кухарка была в восторге от того, что ее коктейль был столь тепло встречен. Если «дочка» будет продолжать в том же духе, то ее попа в считанные дни станет истинно королевской!

Женщины немного потрещали, пока Клэннис помогала Эсме с уборкой кухни — насколько это было возможно в ее стадии переедания. Поже, когда сумерки сгустились над Англией, аристократка легла в постель. Через несколько минут Эсме постучала и вошла. В руках у кухарки был еще один кувшин нектара, и еще один пирог с угрем. Клэннис сначала пыталась протестовать, но желудок намекнул ей, что в нем освободилось немного места. Подбадривая девушку, Эсме смогла скормить той все яства, прежде чем та задремала.

На следующее утро Клэннис проснулась от обильного завтрака в постель: дюжины сосисок и фазана, плюс несколько перепелиных яиц. Потом Эсме с ложечки скормила подруге еще две миски гусиного жира и уговорила поспать – или хотя бы просто полежать — до обеда.

Так продолжалось все три недели до отъезда. Епископ порадовал свою жрицу подарком в виде четырех новых платьев. Все были подогнаны под благородные женственные пропорции — 129-114-135 см. Сладостная рутина оставила на ее теле след – почти тринадцать новых килограмм роскошной женской пышности. Поскольку Клэннис только ела, спала или лежала на перинах в перерыве между этими двумя удовольствиями, то новообретенная плоть была лишена даже минимального подобия тонуса. Девушка наслаждалась ощущением благородной полноты и рыхлости своего тела. Когда посторонних не было рядом, Клэннис тайком предавалась греху рукоблудия, лаская свободной рукой свои толстеющие складки.

~~~

Однако всему приходит конец – и епископ призвал свою Жрицу в новый поход.

Клэннис опасалась, что еда в новом походе станет хуже. По качеству – да; так, увы, и произошло. Но в количестве — нет. Разгар лета привел к сезону сбора урожая, и теперь каждая деревня могла предложить для ритуала намного бОльшие угощения.

К первой неделе октября экспедиция вернулась в поместье на очередной “отдых”. Под платьем Клэннис гордо несла 147 кг аристократичной белой изнеженной плоти, покрытой растяжками, и теперь когда-то свободные платья снова до треска натянулись на роскошных округлостях. Эсме была довольна.

— Дорогая моя, посмотри, какая ты у меня красивая! Теперь ты больше меня!

Клэннис гордо кивнула.

— Соседние деревни начали соревноваться друг с другом, чтобы удержать меня рядом. Видимо, я у них сделалась чем-то вроде живой легенды, приносящей удачу. Крестьяне очень стараются для меня, хотя их стряпня никчемна, по сравнению с твоей.

Эсме довольно кивнула.

— Я вижу, они очень старались. Как и ты! Какой упитанной и круглой ты становишься! — повариха закрыла кухонную дверь и обратилась к «дочке»:

— Разденься. Мне нужно снять с тебя мерку для новой одежды, пока не поздно.

Клэннис покорно разоблачилась, и Эсме еще раз смерила подопечную взглядом.

— О боже. Я надеюсь, что у нас хватит дорогих тканей, чтобы сделать достойный наряд.

Новые объемы Клэннис были 152-157-157. Записав цифры, Эсме улыбнулась.

— Твой живот догоняет все остальное. Держи его полным, и он скоро превзойдет эти тучные бедра.

Осознав это, Эсме усадила Клэннис к столу и налила в кубок «родильный нектар». Повариха приготовила для подруги три кувшина коктейля, сочащегося жиром гуся и молочного поросенка. Клэннис съела все за полчаса и попросила еще. Двух яблочных пирогов должно было хватить на сегодня. Было очевидно, что аппетит Клэннис растет пропорционально обильности ее форм. Христианское чувство вины по поводу греха чревоугодия исчезло некоторое время назад.

~~~

Последний выезд в этом году пришелся на День всех Святых. Клэннис становилось все труднее передвигаться – за октябрь Эсме раскормила «дочку» еще на шестнадцать килограмм. Влажное сладострастное тепло обжигало бедра Клэннис изнутри, когда та думала о своем теле; потягиваясь с набитым желудком среди перин и подушек, она мечтала об объятиях прекрасного юноши, сжимающего ее груди или складки на боках. Ее возбуждало, если она задевала предметы животом, бедром или ягодицей. Клэннис старалась не вылезать лишний раз из постели в своих покоях, и Эсме носила ей пиры в кровать с превеликой нежностью и заботой. Переев, Клэннис сразу запускала пухлую ладонь в щель между рыхлым как бархан бедром и нижней складкой живота. С каждым новым килограммом темперамент девушки все чаще напоминал о себе и требовал удовлетворения.

Теперь, когда красавица весила 165 кило, томный тяжелый живот стал главным выдающимся достоинством девушки – почти 175 см в поясе! С обхватом груди в 160 см, и бедер в 165 см – Клэннис была влюблена в свое тело и чувствовала себя желанной как принцесса.

В этой экспедиции епископ не собирался сопровождать Жрицу, поскольку у него имелись какие-то государственные дела в соседнем графстве. Когда Клэннис залезала в карету, все мужчины в экспедиции с вожделением смотрели, как сотрясаются ее округлости от такой физической нагрузки, а затем ее бедра немного застряли в дверце. Потребовался толчок в ее обширный зад со стороны капитана стражи, чтобы помочь ей забраться внутрь. Это не ускользнуло от внимания епископа, который предложил капитану поехать в карете вместо него, чтобы тот составил компанию Клэннис и помогал ей в затруднительных положениях. Молодой офицер смущенно улыбнулся и согласился.

Декабрь застал их в странствиях, а с ним — холодная и сырая погода. Холод убил многих зараженных блохами крыс, которые распространяли чуму. Жертв чумы для ритуала было совсем мало. Без обильных подношений Клэннис съела большую часть дорожных пайков, поэтому экспедиция повернула домой — на зимнюю стоянку.

Вернувшись в замок, Жрица обнаружила, что поместье кипит от бурной деятельности. Несколько местных жителей драили залы, конюшни и плац. Развешивались праздничные венки и ленты. Вспомнив, что приближаются Святки, Клэннис спросила, не в этом ли причина переполоха.

— Только отчасти, — хихикнула Эсме. — Мой сын завтра женится. Мы нашли для него пару.

— Вот это да! – воскликнула Клэннис, — Праздник пройдет тут?

Эсме кивнула.

— А почему бы и нет? Он служит нашему епископу, и тот согласился провести церемонию лично.

Клэннис задалась вопросом – кто из замковых слуг является сыном ее подруги?

— Разве ты не догадалась? Мой сын – это капитан Роджер из твоей свиты.

Теперь Клэннис была сбита с толку окончательно.

— Ты дала сыну Нормандское имя?

— Епископ объяснил, что с нормандским именем юноше будет проще продвигаться по службе. Не волнуйся, в душе он настоящий сакс, — объяснила Эсме.

Клэннис кивнула, но внезапно ее лицо омрачилось. Она и молодой капитан очень сблизились во время поездки. У нее появились чувства к нему, но, коль скоро у него свадьба, она не будет в них признаваться.

Будущая свекровь посмотрела на лицо «дочки» и истолковала его выражение неверно:

— Не волнуйся, дитя. Он женится на хорошей женщине, и, конечно, ты приглашена. Да если бы появился сам король, то банкет не мог бы быть лучше!

— О… Спасибо, конечно, — Клэннис слабо улыбнулась.

В этот момент вошел епископ в сопровождении предполагаемого жениха. Лицо капитана также было вытянуто от новостей. Очевидно, он узнал о предстоящей свадьбе только что и не испытывал особого энтузиазма. Епископ заговорил:

— Приготовления идут полным ходом?

— Да, ваша светлость, все будет готово. Роджер, для тебя есть отличный наряд. Мы, девочки, наносим последние штрихи на платье невесты. Надеюсь, оно сядет правильно.

Роджер усмехнулся:

— Я тоже надеюсь, что оно будет на ней хорошо смотреться. Мама, ты тоже хочешь сказать, что до сих пор не видела невесту?

В ту эпоху жених и невеста часто лично встречались только у алтаря. Свадьба была чем-то вроде сделки между патриархами семейств, которые улаживали дела за спинами своих детей.

— О, невеста хорошо известна в этом замке, — заинтриговала всех Эсме, — Она просто уезжала ненадолго. А еще она – обадательница самой прекрасной саксонской фигуры в этом замке! Говоря о фигуре, она неплохо набрала красоты в последние недели.

Тишина была оглушительной, но сияющая улыбка Эсме выдала все. Клэннис первой сообразила, в чем дело.

— Так невеста это я, не так ли?

Епископ кивнул и посмотрел на своего молодого “сотрудника”, а потом на девушку.

— Поскольку у тебя нет семьи, я устроил ваш брак от твоего имени. Довольна ли ты выбором жениха для тебя?

Клэннис вежливо присела в реверансе, насколько позволил живот, и с улыбкой сказала:

— Более чем довольна, ваша светлость. Если он меня примет…

Эсме отмахнулась от нее.

— Глупости, дитя мое. Он возьмет тебя, если знает.…

Роджер перебил маму:

— … что для меня хорошо? Я знаю. Ничто не сделает меня счастливее, чем женитьба на такой красавице, как Клэннис – она прекрасна как душой, так и телом.

Эсме радостно захлопала в ладоши.

— Так вот оно что. А теперь кыш, мужики. Есть много дел, и которые нам, девочкам, надо сделать.

Роджер с вожделением посмотрел на бюст невесты и хотел что-то сказать, но мать оттолкнула его, говоря:

— У вас есть целая жизнь, чтобы узнать друг друга получше!

Дверь закрылась, и сцена закончилась тем, что обе женщины обнялись, а по их лицам текли слезы радости.

— Какая ты у меня красавица, дитя мое, — вздохнула Эсме, сжимая складки жира на спине Клэннис. Она достала из ящика красивое белое платье.

— Давайте разложим его и посмотрим, правильно ли я рассчитала размеры?

Как оказалось, Эсме недооценила формы невестки. Клэннис с утра вставала на весы – они показали 187 кило. Лицо девушки уже давно было круглым, но теперь его круглота приблизилась к тому, что поэты на востоке зовут «полная луна». Ее щеки были столь пышны, что, казалось, будто она спрятала по булочке в каждой. Как только Эсме принялась за замеры, живот Клэннис заурчал, и она принялась набивать рот пирожными, стоявшими в корзине рядом. Эсме с восторгом ощупала толщу бедер и ягодиц будущей невестки: когда Клэннис забеременеет, не будет опасности, что плод будет голодать. Замер груди Клэннис показал, что объем бюста расширился до 170 сантиметров; каждый вожделенный шар объемом был вдвое больше, чем голова мужчины. С таким весом они утратили юношескую упругость, и Эсме придумала систему шнурков, поддерживающую бюст. Просторная юбка смогла спрятать тяжелые рыхлые ягодицы, даже несмотря на их невероятный обхват – 175 см. Эсме улыбнулась. Она позаботится о том, чтобы все присутствующие на свадьбе заметили, как они выступают за линией спины почти на полметра. Каждое из ее бедер Клэннис было толще ее талии в тот день, когда женщины встретились; а ведь Клэннис уже тогда не была легкой. Раскормленные ляжки – каждая в обхвате по 107 см, беспощадно терлись друг об друга – к счастью, Клэннис редко передвигалась на своих двоих. Затем Эсме загляделась на томную толщу живота невестки: да, столь изобильны в талии были лишь дочери саксонских королей! Почти два метра в обхвате в самой широкой точке, он был разделен тремя складками. Когда Клэннис сидела, он занимал все колени и простирался с них дальше.

— Надеюсь, здесь найдется место и для внуков. Когда ты забеременеешь, обязательно скажи мне. Никто кроме тебя не сможет заметить, что ты забеременела.

Клэннис подумала, что свекровь ее критикует.

— Эсме, ты недовольна? Неужели я зашла слишком далеко?

— Наоборот, детка. Я очень счастлива. За тебя и за Роджера. У моего сына не могло быть лучшей жены, а у меня — более красивой… дочери. Теперь ты будешь называть меня мамой?

— Конечно, мама!

Женщины обнялись и приготовились к радостному дню.

Глава 7

26 декабря 1349г.

Свадьба прошла, как и было запланировано. Клэннис сияла в своем пышном свадебном платье. Эсме позаботилась о том, чтобы все видели, что складки ее дочери толсты, как у саксонских принцесс былых времен, и многие мужчины в толпе, одинокие и женатые, смотрели на откормленные юные формы с вожделением. После того, как епископ отслужил мессу, начался пир. Празднество началось около полудня и продолжалась до раннего вечера. Даже местные жители были приглашены — их обслуживали снаружи, в лагере. В пиршественном зале Клэннис ела самозабвенно — сочные свадебные угощения были бесконечно лучше солдатских рационов, которыми она пробавлялась в походе.

Она потерла живот и посмотрела на своего нового мужа.

— Мне кажется, я добавила пяток кило только за сегодня.

Роджер вымокал в меду куриную ножку, протянул жене и улыбнулся.

— С каждым граммом я хочу тебя все больше. Я счастливейший человек на Земле…

День их свадьбы закончился, супружеская жизнь четы была безоблачной. Роджера трижды повышали в звании, и, в конце концов, он стал командовать значительной частью королевской армии. Клэннис так и не вернулась к своим обязанностям Жрицы: чума утихла сама по себе. Теперь Клэннис сосредоточилась на том, чтобы стать самой лучшей женой своему супругу и матерью их детям. Через девять месяцев после свадьбы они отпраздновали рождение первенца. Следом родились еще шесть сыновей и четыре дочери. После каждых родов свекровь откармливала Клэннис, чтобы молодая мама восстановила силы. К моменту своей кончины Клэннис стала самой дородной аристократкой в Англии. Потребовалось 10 сильных мужчин, чтобы донести гроб с 330-килограммовым телом до места ее последнего упокоения. Это место стало святыней для тех саксов, которые искали очищения от грехов в течение многих лет.

Эпилог.

Июнь 1420 года.

Юная Эсме, внучка Джилл, угрюмо смотрела на бабушку через стол. Названная в честь своей прабабушки, она, к сожалению, не имела никакого сходства с ней ни во внешности, ни по поведению. 18-летняя девушка отодвинула миску с тушеной куропаткой в сторону, настаивая:

— Я больше не буду. Я знаю, почему мама отправила меня сюда и то, что ты пытаешься со мной сделать.

— Правда? — спросила бабушка Джилл, — И что же?

— Не притворяйся. Я слишком умна для этого. Однажды я подслушала, как отец разговаривал со сквайром Гаскойном о его младшем сыне; так что, когда я вернусь домой, я буду уже помолвлена. Я так понимаю, они послали меня сюда для того, что ты делаешь с девушками лучше всего.

И снова застенчивый ответ.

— Жених? Клянусь, я ничего не знаю об этом. Тем не менее, я рада за тебя. Каков он из себя?

— Откуда мне знать? Я едва с ним познакомилась, но, очевидно, он был недоволен моим обликом, иначе меня бы здесь не было.

Джилл продолжала расспросы.

— Девочка моя, ты говоришь загадками. Я понятия не имею, что ты имеешь в виду.

— Бабушка, я знаю о твоем ремесле. Каждая девушка, которая приезжает к тебе погостить, возвращается домой, скажем так, несколько крупнее. Родители просили тебя раскормить меня, как ты сделала это с моими старшими сестрами, и ты намерена сделать именно это!

Джилл покраснела и быстро ответила:

— Дорогая, я понятия не имею, о чем ты говоришь. Эовен всегда была большой девочкой. Во всяком случае, она никогда не проводила здесь больше двух недель. Ее полнота не была ни моей заслугой, ни моей заботой.

Эсме возразила:

— А как насчет Гвинн-младшей? Она гостила у тебя два года назад, и ты кормила ее так обильно, что она едва могла ходить, когда вернулась к родителям.

Пожилая женщина улыбнулась.

— Это она тебе так сказала? Неудивительно, что ты винишь меня. Моя дорогая, правда в том, что Гвинн была помолвлена с сыном графа; тот был старше ее, оставаясь при этом достойнейшей партией. Находясь здесь, бедняга влюбилась в молодого булочника и в его товар. Если тут и есть чья-то вина, то лишь его. Он изливал свою запретную страсть, даря ей корзины пирожных; она доказывала ему свою любовь, поедая их каждый день. Но это еще не все. Свадьба Гвинн и графа была поспешной и всего на несколько недель опередила рождение твоего младшего племянника. Я бы предположила, что ребенок был причиной ее повышенного аппетита и ее последующей… изобильности. Что касается тебя, Эсме… хм, посмотри на себя. Ребенок, которого родила юная Гвинн, был ненамного меньше, чем ты сейчас. Я думаю, сильный ветер может сдуть тебя в Шотландию.

Эсме фыркнула:

— О, не рассказывай сказки, бабушка. Я в хорошей форме. Но я не стану откармливаться, как индейка, чтобы какой-нибудь болван пускал слюни на мое тело!

Девушка встала.

— Смотри, у меня уже настолько пухлая попка, что она еле втискивается в это кресло. Пусть жених берет меня такой, какая я есть — или не женится вовсе.

Бабушка признала, что в словах внучки есть здравый смысл. Для девочки всего пятидесяти кило весом, зад Эсме был непропорционально круглым, даже огромным. Если эту чертовку все-таки удастся раскормить, ее ягодицы станут легендой. Следующие несколько минут спора будут решающими.

Внучка собралась уходить, но Джилл толкнула ее обратно в кресло.

— А знаешь, родители привезли тебя сюда, чтобы дать твоей матери передышку от твоего злословия. Должна признаться, оно меня уже угнетает. Если ты не хочешь тушеного мяса, так не бери. Я люблю мяско и съем его сама. Никто не собирается пихать в тебя лакомства силой. В любом теле, ты всегда будешь выглядеть принцессой в моих глазах.

Затем бабушка добавила:

— Но сделай для меня кое-что.

Джилл протянула Эсме одну из вазочек с клубникой.

— Я собрала их сегодня специально для тебя. Ты же любишь клубнику, и от нее не толстеют, уверяю тебя.

Эсме снова попыталась заговорить, и Джилл воспользовался случаем, чтобы засунуть ей в рот одну из ягод. Девушка чуть не выплюнула ее в знак протеста, но потом вспомнила, как сильно ей нравится вкус этих летних ягод. Она проглотила ягоду и ушла в свою комнату, а бабушка направилась в кладовую за хлебом, чтобы добавить его к тушеному мясу. Предыдущее заявление не было пустой угрозой; она действительно собиралась съесть мясо в одно лицо. Похлопав себя по огромному животу, Джилл хихикнула: по крайней мере, есть один человек, который успешно откормился от ее стряпни — она сама. Пожилая женщина уже была пухленькой – 140 килограмм в день своей свадьбы, более 30 лет назад. С тех пор она добавила еще 146, и конца этому было не видать. Она любила готовить и есть, и никто не упрекал ее за это.

Эсме, в свою очередь, сделала несколько шагов по коридору, слизывая с пальцев клубничный сок. Внезапно возникло страстное влечение, и она метнулась на кухню, чтобы стащить еще парочку ягод. Клубника была чудесна, но бабушке незачем было видеть Эсме в минуту ее слабости. Пригоршня исчезла еще до того, как они добрались до лестницы. Повернувшись, она побежала обратно на кухню, чтобы взять еще несколько. На этот раз ягоды были съедены все, Эсме даже облизала миску для пущей уверенности.

Внезапно Эсме охватило странное чувство. Когда она поднялась, чтобы уйти, то с удивлением увидела, что Джилл смотрит на нее с некоторым самодовольством. Удивительно, но девочка улыбнулась в ответ и поблагодарила бабушку за ее старания. Обняв ее, она добавила:

— Прости мне мое хамство. Можно мне еще ягод? Да и от обеда не откажусь…

Желудок Эсме заурчал, и Джилл улыбнулась. Ягоды снова подействовали. Много лет назад Джилл обнаружила, что дикий куст ягод вырос над местом последнего упокоения ее бабушки Клэннис. Любая девушка, съевшая одну из ягод на ее могиле, получала частичку ее чревоугодия. Эсме обнаружила ягоды и их волшебную силу и использовала в своих интересах. К тому времени она уже приобрела в здешних краях репутацию кормилицы невест, но секрет ягод никому до сих пор не выдала.

— Обед уже остыл. Я снова разогрею его на огне. А пока возьми вот это.

Бабушка протянула внучке огромную миску традиционного компота на гусином жире, и Эсме с благодарностью проглотила его, заедая сладкими булочками.

Тем временем бабушка добавила в рагу фунт масла и немного бекона.

— Ну вот, еще минута-другая, и все будет готово.

Она посмотрела на котелок — в походе из такого обычно кормились троих мужчин.

— Боюсь, осталось не так уж много. Я принесу ветчину из кладовой.

Очень довольная собой, бабушка направилась в погреб. Вернувшись, она с удивлением увидела, что внучка склонилась над очагом и жадно ест тушеное мясо прямо из котелка. Джилл на мгновение замолчала, радуясь внезапной перемене в поведении подопечной. Бабушка засмотрелась на роскошный зад внучки, все еще ошеломленная его обхватом. Вечером она снимет с Эсме мерку для нового платья и решит, какой запас ткани делать. В современных условиях девушке с пропорциями 81-55-112 катастрофически трудно подобрать одежду в бутике, но в эпоху Эсме вся одежда шилась индивидуально и на заказ.

Эсме вздрогнула и покраснела.

— Извини, что не смогла дождаться.

Джилл со своей стороны играла роль строгой матроны.

— Что же ты ешь, как уличная торговка? А что, если слуги увидят? Садись, и я обслужу тебя как подобает. Ты должна научиться вести себя как леди.

Эсме с недовольным лицом села как было велено, и снова вжалась задом в кресло. Набросившись на третью миску тушеного мяса, девочка выпалила:

— Бабушка, не забудь про ветчину… пожалуйста.

Джилл уже нарезала с полдюжины щедрых ломтиков, добавив:

— Уже иду, дитя. Будь терпелива.

Джилл попробовала немного бекона и довольно цокнула языком.

Глядя, как Эсме сметает еду, Джилл упрекнула себя за беспечность. Ей не следовало оставлять ягоды без присмотра. Обычно для того, чтобы побудить голод в девушке, требовалось только одна ягода. Бедняга Гвинн съела три штуки, и под влиянием магии клубники, соблазнов пекаря и потребностей ребенка она стала ненасытной и к моменту отъезда от бабушки едва могла ходить. В конце концов, бабушке Джилл пришлось прятать от нее еду! Формы девушки стали столь аристократичны, что Гвинн не смогла пролезть в дверцу кареты — домой она ехала на открытой повозке.

Эсме немного волновалась. В любом случае, какая разница, если добавить еще несколько ягод? Потом она заметила, что Эсме сгребла к себе всю ветчину и съела ее прямо с кости. Проходя мимо, она сделала себе мысленную заметку – надо попросить плотника об одной услуге: отпилить подлокотники на кресле Эсме. На всякий случай.

Конец