Жизнь - отрада, когда жена рада

Жизнь — отрада, когда жена рада
(To Have A Happy Wife)

Когда я вернулся с работы, она стонала.
Удивлен я не был. Она, моя раскормленная супруга, как всегда, валялась на диване. Ну, или если без экивоков — диван прятался где-то там, под ее телесами.
Хизер совсем не была тростинкой и когда выходила за меня замуж. И вовсе не собиралась худеть, напротив. Я так прикинул, что если однажды встанет вопрос о детях и таком прочем — могут быть сложности. Я был готов к этому. Правда, готов.
Но детей у нас не было. Не сложилось. У нее. И я это принял.
— Я всегда буду любить тебя, — пообещал я.
Пристроив на вешалку пояс с инструментами, я прошел в гостиную, где и сидела моя невероятных габаритов супруга. Голая, поскольку принимать гостей и тем паче самой выбираться из дому не собиралась. Разбухшие ноги ее опирались на скамеечку, много недель назад утратив способность поддерживать ее тело, как предназначалось природой.
Чуть выше ступней располагались две складки сала в области икр. Коленки походили на жирные колоды, а бедра в обхвате не уступали бочкам — впрочем, их все равно полностью скрывало ее массивное разбухшее пузо. Сколько в нем складок, не знал даже я. Обнаженные груди двумя пудовыми подушками возлежали на верхней полке пуза.
С каждым стоном тело ее содрогалось и колыхалось, она даже не заметила, что я уже дома. Хизер существовала в собственном маленьком мире. Я наблюдал за ней сзади и сверху.
Из запасов рядом с нею остались коробка пончиков, пицца, двухлитровая бутыль колы и половина тунцовой запеканки. Утром я, как всегда, оставил ей целую гору еды, чтобы она благополучно дожила до моего возвращения, и это вот — были просто остатки от ее скромной трапезы. Хизер обычно ела только раз в день, то бишь с утра и до ночи не останавливаясь.
Она громко икнула, хихикнула, огладив пальцами-сосисками массивное пузо, оставляя на коже пятна шоколада. Все ее лицо было в шоколаде.
— Мммфф… — проглотила она остаток зефирного крема, — Хизер реально его пила, эту густую пасту из кукурузного сиропа, — и потянулась за колой. Глоток, еще глоток, еще. Ее распирало. Она разбухала от обжорства. Лопая, набивая пузо, объедаясь как не в себя, и все толстела и росла вширь, круглее и круглее.
Когда это началось?
В тот день, когда полное обследование вынесло вердикт, что детей у нас не будет, я обнаружил ее в ванной с коробкой пончиков и ведерком жареных крылышек. Я попытался затащить ее в постель, и она унесла еду туда же. Ей теперь не нужен был я, только еда, все больше и больше. Заполнить пустоту. Объедаясь до отказа. Я, конечно, после этого научился, как доставлять ей удовольствие.
Но в основном она и это делала сама, а я… что ж, мы с моей секретаршей, Джиной, прекрасно понимали друг друга. Хизер знала о нас, но ей было все равно.
Хизер переставила пиццу себе на живот. Коробка легко уместилась там. Довольно хихикнув, она взяла сразу три ломтя, сложила их трехслойным бутербродом и запихнула в рот, снова издав утробный стон. Разбухшие щеки перепачканы в крошках. Потом мне придется ее вымыть, как всегда. Огладив пузо, Хизер расправилась с остатком трехломтевого бутерброда, а потом взяла следующие три.
Довольно быстро от пиццы осталась лишь пустая коробка. Хизер дрожала на диване, от сытости и возбуждения, все еще не замечая меня. Икнула. Довольно рассмеялась и потянулась за колой. Ненасытная. Обжора.
Она пила и стонала, а газировка распирала ее больной растянутый желудок. Сама с собой это сотворила.
Когда бутылка опустела наполовину, я подошел и чмокнул ее в живот.
— Привет, красавица.
Она давно уже не красавица даже в моих глазах, но признаваться ей в этом — бесполезно. Слова, слова, слова.
Хизер, икнув, продолжала всасывать колу. Я просунул три пальца в каверну ее пупка и потеребил, как она любила; новый утробный стон. Слизнул шоколад с бледной складки сала. Да, определенно ее нужно вымыть.
Допив колу, она отшвырнула бутылку и громко икнула. Жиры ее вздымались и опадали. Я игриво куснул ее за пузо; она радостно пискнула. Я передал ей запеканку. Обжорство продолжилось. Я оглаживал ее пузо, ее бока и ноги. Чтобы достать до обеих боков сразу, не пришлось сесть на нее сверху, но Хизер это нравилось. В сравнении с ее собственным весом мой — практически пушинка.
Разделавшись с запеканкой, она застонала и попыталась достать себе промеж ног. С габаритами ее пуза — без шансов, все, что ниже пупка, могло с тем же успехом находиться на Венере. Я поставил ей на живот коробку пончиков и занялся делом сам, получив в награду глупую ухмылку.
Подмигнув, я раздвинул ее разбухшие бедра. Иногда я реально боялся, что задохнусь в ее жирах, но все равно — супружеский долг есть супружеский долг. Удовольствия мне это давно не доставляло, это ведь не Джина.
Я сделал то, что должен был, и Хизер, дойдя до вершины, содрогнулась и расслабилась. Высвободившись из ее складок, я улыбнулся ей, затем взял влажные салфетки и вытер ее лицо и живот.
— Жизнь — отрада? — переспросил я.
Она кивнула:
— Когда жена рада.