Живой тортик

Живой тортик
(Kuchenschlacht)

С тех пор, как он в последний раз видел Беату, она растолстела.
Сильно растолстела.
В дверном проеме стояла раскормленная, откровенно разжиревшая девица, впереди которой в комнату гордо вдвигалось бочкообразное пузо. Неужели это тот самый пухленький колобочек, которого Аксель видел несколько месяцев назад?
Он уставился на нее, не мигая.
Короткая юбочка в обтяжку, все жиры напоказ. Нижняя часть пуза, тяжелая и обильная, свисает на мясистые бедра. Эластичный пояс юбочки безжалостно врезается в пухлую плоть впереди, сзади и на боках. Над поясом нависает почти столь же массивная складка верхней части пуза, этакая перекачанная салом автокамера. Футболка небрежно заправлена за пояс юбки, а пояс этот затянут там, где полагалось быть талии, только у данной конкретной персоны именно в этом месте, чуть повыше пупка, самый солидный обхват. Футболка ей также тесновата, невооруженным взглядом видно, как объемистое пузо подпихивает вверх небольшие пухлые грудки, так что декольте у малышки начинается фактически сразу от подбородка. От второго, разумеется.
В ее-то невеликие года — и так растолстеть. Обзавестись таким пузом, и таким пышным бюстом, и так раздаться вширь… все тело Беаты состояло из такого количества изобильных выпуклостей, что его бросало одновременно в холод и в жар, стоило взглянуть на нее как следует. Да, она и правда больше не ребенок...
Она нерешительно шагнула к нему, глядя снизу вверх сквозь густые ресницы. Аксель собрался, но не мог не отметить, как неуклюже она движется, как ей самой мешает столь сильно выпирающее вперед пузо. О да, Беата невернятно растолстела за эти недолгие месяцы.
Он обнял ее, выдохнув «здравствуй», легонько прижав поближе, ощущая, какое же мягкое и тяжелое ее пузо… Беата доверчиво приникла к нему, радостно выдохнув, когда он прижал ее еще теснее… вжимаясь в ее податливое и нежное пузо… объятия продолжались так долго, как он мог себе позволить, а потом неохотно — с обеих сторон — прекратились.
— Я принес тортик, чтобы отпраздновать мое возвращение… ты голодная?
— Не очень, — малышка смущенно потупилась, — но мама вообще говорит, чтобы я о тортиках и думать забыла...
— Это почему же? — Не то чтобы Аксель не знал ответа, но хотел услышать эти слова от нее. Что она слишком толстая, что своим обжорством отрастило себе такое пузо, что она слишком много ест и вообще уже поперек себя шире...
Толстушка смущенно потупилась.
— Ну… я слишком… толстая… я… должна похудеть… и не есть так много сладкого. — Заливаясь краской стыда, она скрестила руки на груди, над круглым пузом. Помогло не так чтобы очень, наоборот: пышный бюст подался еще чуть выше, а пузо выпятилось еще сильнее вперед.
Он вновь подался Беате навстречу.
— Что ж, говоришь, ты несколько растолстела?
Она смущенно потупилась, переступив с ноги на ногу, отчего все ее изобилие естественным образом колыхнулось.
— Ну тогда покажи мне свой кругленький животик...
Взял Беату за запястья, развел руки в стороны, чтобы она не вырвалась, и откровенно окинул взглядом ее солидное пузо, которое вздымалось и опадало в такт учащенному дыханию толстушки.
— Да, и правда раньше твой животик был поменьше… теперь его толком и не обхватить… ты действительно изрядно поправилась, так? А еще раздалась в бедрах, да и бюст попышнее стал, так что полнота в твоем конкретном случае вовсе не такой уж недостаток...
— Ты правда так думаешь? — взглянула она снизу вверх, с надеждой взмахнув густыми ресницами
— Что ж, ты повзрослела — а у женщин это как раз и предполагает появление некоторых симпатичных округлостей… особенно если несколько пополнеть в правильных местах… Да, ты становишься круглее и более женственной, и это нормально. А у толстушек округлостей еще больше, — и он коснулся обеими ладонями места, где полагалось быть талии, и легонько огладил ее круглые бока. — Так что не парься и можешь угощаться вкусняшками. Я же вижу, как ты посматриваешь на тортик, и если тебе понравится, буду только рад. Твое пузико меньше сегодня точно не станет.
Долго упрашивать малышку не понадобилось, что и понятно: Беата всегда была сладкоежкой, всегда имела более чем здоровый аппетит и всегда была очень упитанным ребенком. А в последние месяцы явно из обычной привычки превратила это дело в истинную страсть… с очевидными последствиями. Так что через две минуты они уже сидели за кухонным столом, и маленькая обжора радостно уплетала один кусок торта за другим, пока Аксель рассказывал ей о своей командировке.
Неудивительно, что ее пузо растет как на дрожжах, если она всегда ест так жадно и без каких-либо ограничений. С одной стороны, ей стыдно, что она в свои неполные шестнадцать уже такая толстая, а с другой, при виде вкусняшек быстро забывает обо всем и предается активному насыщению, плавно переходящему в безудержное чревоугодие.
И конечно же, когда через три часа он позвал ее ужинать, Беата слопала четыре тарелки с таким аппетитом, словно никакого тортика никогда и не было.
А потом малышка лениво развалилась на широком диване перед телевизором, он обнимал ее за плечи, а она доверчиво прильнула к его боку, скрестив ноги. Акселю открывался отличный вид на сочное декольте, и он силой заставил себя оторвать взгляд от нежной плоти — но не мог не чувствовать, какое тучное и тяжелое пузо сейчас прижимается к нему сбоку, теплое и податливое. Вот интересно, как с немалым количеством обычных калорий сочетаются калории пивные — он никогда не был сторонником принудительной трезвенности и позволил Беате пару кружечек...
Рука его соскользнула с ее плеча пониже, туда, где полагалось быть талии… ладонь огладила сочную складку сала, ласково стиснула… малышка нервно одернула слишком тесную футболку, но не сделала ни малейшей попытки отстраниться. Аксель нежно погладил пухлый бочок, и через некоторое время, все так же не ощущая и тени протеста, приложил к делу и вторую руку, медленно лаская тучную и нежную плоть, а она все так же доверчиво и покорно прижималась к нему. Пальцы его взбирались все выше и выше по объемистой выпуклости пуза малышки, остановившись в области раздувшегося желудка обжоры — твердого как камень под слоем мягкого жира. О да, пузо у Беаты было просто потрясающим, кажется, оно стало даже больше, чем несколько часов назад...
Впрочем, неудивительно, учитывая, сколько малышка сегодня слопала. Сперва практически весь килограммовый тортик, а затем несколько тарелок макарон с сыром… удивительно, что встала после этого самостоятельно. Определенно объедаться так, как сегодня, Беате не в новинку, напротив, она должна регулярно ставить личные рекорды чревоугодия, растягивая желудок, иначе в нее ни за что не влезло бы столько. Мысль о том, что она вот так вот лопает каждый день, восхищала. Эх, вот бы полюбоваться, а лучше, если возможно, и покормить ее самому… глядя, как ее роскошное пузо раздувается, растет, круглое, как тяжелый шар сала...
О, Акселю хотелось откормить ее до габаритов среднего моржа, чтобы это нежное пузо раздулось как бочка и выпирало под ее пышными грудками так далеко, чтобы ее ручонки едва дотягивались до пупка. Он хотел откормить ее, чтобы желудок Беаты всегда был полон вкусняшек, тяжелый и раздувшийся до такой степени, чтобы она едва могла двигаться, придерживая его обеими руками, а лучше просто валяться на диване, пыхтя от пережора и открывая свой ненасытный маленький ротик, в который он бы запихивал все новые и новые порции калорийной снеди, пока она не отрубится там же на месте, обессиленно держась за непропорционально раздувшееся пузо… чтобы часика через два проснуться от приступа голода, ведь желудок уже переварил очередную колоссальную порцию и готов к новому приему пищи.
Он кормил бы ее с рук, потому что она слишком разленилась и расплылась, чтобы шевелиться самостоятельно, и она бы жадно слизывала с его пальцев все до последней крошки, пока не отключится от пережора, давно забыв о чувстве сытости и желая лишь есть, есть и есть, с головой нырнув в омут чревоугодия...
Он хотел раскормить ее так, чтобы все ее одежки треснули по швам, чтобы ее разжиревшее пузо выплескивалось из-под самой просторной футболки — нет, чтобы эта футболка вообще на пузо не налезала, превратившись в подобие лифчика, обтягивающего ее разбухшие груди, тяжелые и арбузно-круглые.
Он хотел раскормить ее до такой степени, чтобы Беата и думать больше ни о чем не могла, кроме как о следующей трапезе, чтобы ощущение «не могу больше» стало для нее привычным, как дыхание, чтобы она, дразня его своим раздувшимся пузом, требовала «еще, еще, ты же видишь, какая я голодная», а он бы запихивал в нее это «еще и еще», пока она не растечется обессиленной лужицей, пока даже ее колоссальный растянутый желудок не взмолится о пощаде, тугой как барабан под толстым слоем сала, громадный шар, похожий на медицинский мяч.
О, он бы ласкал и гладил это ее громадное жирное пузо, тискал и жмакал под ее обессиленные стоны, гладил и тискал ее сиськи, пухлые и податливые, и когда обожравшаяся Беата едва будет способна шевелиться, только тогда… вот тогда Аксель сам наконец расстегнет пояс, и сделает с нею все, что захочет...