Жена кондитера

 Жена кондитера

(Bakkersvrouw)

Пирожные у Жана просто великолепные. Когда он только ухаживал за мной, я сперва влюбилась не в него самого, а именно в эти его пирожные, сладко-воздушные и пышные. Мы познакомились на дискотеке в соседней деревушке, через две недели уже стояли у алтаря, а через год родился наш сын Анри.

Тогда мы еще жили у Жана, в родительском доме, с его матерью. Вроу ван Линден — дама монументальных обхватов, она также обожает выпечку, особенно если к ней прикладывает руки ее сын. Обычно Жан, возвращаясь с работы — из кондитерской, разумеется — приносит нам пакет всякой всячины на попробовать.

— Просто сокровище, — любовно повторяет вроу ван Линден, вгрызаясь в булочку. — Вот что значит правильно вырастила сыночка. Ты тоже бери, Янни, — подвигает она мне пакет со сластями.

Сам Жан сладкого не ест вообще. Не нравится, мол.

Как-то Жан приходит домой, в руках пакет с шоколадной мелочью, на лице грусть-печаль.

— Люк уходит, — хмуро сообщает он. — Его дети кондитерским делом заниматься не желают, а сам он уже не тянет.

Люк — это хозяин кондитерской, где работает Жан. Небольшая семейная лавочка, там трудится еще супруга Люка, Катлин. Оба они люди пожилые, под семьдесят, и здоровье уже не то, чтобы вставать в четыре утра. Так что Люк купил апартаменты в городе и намерен через месяц окончательно уйти на пенсию.

— А ты смог бы тянуть эту лавочку?

— Готовить — смог бы, — вздыхает Жан, — рецепты-то я знаю. Вот бумаги и прочая рутина...

Я поглаживаю своего любимого по плечу.

— Давай попробуем. Немного отложить мы успели, расходов у нас мало, а за кассу могу и я встать.

Я работаю в яслях — там же, где и до рождения Анри. Специально брала полную смену, и ребенок всегда при мне. Но если надо — могу и сменить профиль.

Назавтра любимый возвращается домой, весь сияя.

— Люк сам предложил мне взять дело в свои руки. Он полагает, что я справлюсь, а с выплатами готов и потерпеть.

Я обнимаю его. Для нас обоих это шанс. Будем жить в доме Люка, над кондитерской, я встану за прилавком и помогу с бумагами. Конечно, из ясель придется уйти, но если что, с ребенком поможет бабушка, в конце концов, тут пять минут идти.

Кондитерская Люка специализировалась на шоколаде. Обожаю шоколад. Работать среди всех этих вкусностей — это же великолепно, я о подобном еще в детстве мечтала. Правда, сейчас я уже взрослая и совершеннолетняя, мне двадцать два и я точно знаю, что придется себя сдерживать. Во время беременности я набрала пятнадцать кило и только-только с трудом скинула их, вернув прежнюю стройность. Ну, почти. Блюсти фигуру будет трудно, но ведь мне это по силам, правда?

Через месяц, сразу после новогодних праздников, кондитерская уже официально становится нашей. Мы переехали в апартаменты над лавочкой, Люк и Катлин нам очень помогли, подсказали, где-что-с кем, первую неделю стояли за спиной, но теперь у руля уже мы.

А эти запахи, о, весь день проводить среди ароматов свежей выпечки, яблочных пирогов и разнообразных пирожных! Порой я не могу удержаться, чтобы не сцапать из корзинки круассан или ломтик пирожного. Просто попробовать.

Жан время от времени зовет меня к печи — опять же, попробовать.

— Я люблю готовить, — объясняет он, — но пробовать — сама знаешь, я не по сладкому.

И привлекает меня в качестве дегустатора. Я вдыхаю аромат шоколада, вылизываю ложку от шоколадной глазури.

— Вкусно?

— Божественно! — отвечаю я, ни разу не кривя душой.

И ухожу с ломтиком свежеотпрессованного шоколада в руках. А потом, облизав пальцы, задумчиво тянусь за следующим, уж очень вкусно.

Сдерживать себя у меня получается не так чтобы очень. Вскоре мои брюки становятся слишком тесными. Сперва я решила, что они сели после стирки, но потом обнаруживаю ту же проблему со всеми шмотками в шкафу. Приходится достать тот комплект, что был куплен специально во время беременности. Через три месяца после того, как хозяином кондитерской стал Жан, на мне трещат и «беременные» штаны.

Взвешиваюсь. Семьдесят кило. Не то чтобы очень уж много при моих ста семидесяти босиком, но, однако, тенденция.

— Жан, я не буду больше пробовать твой шоколад, — заявляю не сходя с места. — Он конечно прелесть, но я опять вешу столько же, сколько перед рождением Анри. Все усилия по похуданию — коту под хвост...

— Конечно-конечно, родная моя, — хлопочет Жан, — как скажешь. Моя вина. Не буду больше тебя так часто отвлекать, а ты сама следи за диетой.

И я слежу. Жестко. Порой Жан вечерком говорит «ну ты же за целый день и кусочка не съела» и подсовывает мне, скажем, корзиночку кремовых пончиков в шоколадной глазури. Я откусываю самую толику, во рту взрывалась сладко-воздушная бомбочка — вот почему, когда худеешь, сладкое кажется втрое вкуснее? — и сметаю всю корзиночку в две минуты. Диета диетой, а организм требует.

Через месяц Жан, подбивая итоги, замечает, что выручка несколько упала. Надо что-то делать с ассортиментом — выпечка, даже самая вкусная, приедается, клиенты хотят разнообразия. И просит меня пофантазировать на эту тему, как эксперта по сладостям. Я задумываюсь. Ну, пожалуй, разнообразие пирогов — не повредит. А еще, может, поэкспериментировать с шоколадной начинкой? С трюфелями, похоже, народу надоело, надо бы поменьше, но разновсяких. Жан загорается и вспоминает про ярмарку, где как раз участвуют многие кулинары, в том числе и пекари с кондитерами. А поскольку он сладкого не любит, дегустировать чужие шедевры придется мне.

Шоколадный рай. Громадный павильон с бесконечными рядами кондитерских изделий. Хочу. Но если пробовать все, чего хочу — я точно лопну.

А надо. Вот и Жан настаивает.

— Но у меня же диета, — цепляюсь за последнюю соломинку здравомыслия. — И как раз завтра по расписанию надо взвешиваться...

— Сегодня сделаешь перерыв, — твердо говорит он, — завтра дегустировать уже не понадобится.

Первое шоколадное драже отправляется в рот. Прикрыв глаза, чувствую, как она тает на языке. Вкусно, сладкая начинка и горьковатый шоколад, вроде и вместе, но не смешиваются. Отправляю в рот еще одну. Еще вкуснее. Бесконечный круговорот шоколадок, конфет, драже и плиток, Жан вел меня вдоль рядов, я пробовала и пробовала, а самых вкусных он брал «в запас» еще как минимум парочку, чтобы я потом, чуть попозже, дома попробовала еще раз и вынесла окончательное решение.

Через несколько часов я уже света белого не вижу, чувствую, что сейчас лопну. На той неделе на весах было шестьдесят пять — мне таки удалось скинуть пять кило. И всю неделю я вроде держалась… однако мой организм явно желал совершенно противоположного. Тугой как камень желудок, выпирающий вперед живот. Ни крошки больше не влезет. В голове туман, губы сами собой расплываются в счастливой улыбке. Да, так жить нельзя. Но очень хочется.

До машины Жан меня тащит только что не волоком. И по дороге интересуется, хочу ли я есть, а то он проголодался.

— Только не сладкого, — со стоном выдаю я.

Проехав через «МакДональдс», он вручает мне полную коробку куриных хрустиков, большую картошку и коктейль. Пока доехали домой — сама не замечаю, как уплетаю все (и расстегнула пуговицу на джинсах, потому что живот распирает). Точно как под конец беременности, только теперь там не ребенок, а еда. И в основном шоколад. Много.

Жан включает в ассортимент новые виды шоколада. Прощай, фигура. Я стою в зале, за прилавком, задевая его выпирающим пузом. Из рабочей зоны, то и дело зовет Жан — «ну же, Янни, попробуй, как получилось»? Все так же пузом вперед иду туда:

— Жан, ну правда, нельзя так, меня от этих дегустаций уже распирает как на дрожжах.

— Ну хоть чуточку, — отвечает он и в ладони подносит к губам свежий, горячий коричнево-глянцевый кренделек с кремово-шоколадной глазурью. Откусываю, кусочек, потом еще. Вкусно, это да.

— Ммм, — только и могу ответить с набитым ртом.

Ладонь его скользит по моему животу.

— А теперь попробуй еще вот это...

Слышу звяканье дверного колокольчика — на подходе клиент, — и быстро тороплюсь занять свое место у прилавка. С этой дамой мы знакомы — как со всеми в нашем городке, собственно, — но ее нельзя назвать частой посетительницей нашей лавочки.

— Яне, когда ожидаем? — интересуется гостья.

Непонимающе переспрашиваю, о чем это она.

— Нет, я понимаю, что вы до последнего хотели сохранить секрет, но правда, ведь невооруженным глазом видно...

Я все еще ничего не понимаю.

— Ну, весь город уже шепчется, а сейчас я и сама вижу. Очень мило, что у вашего малыша Анри будет братик или сестричка...

— Но я ведь не беременна, — озадаченно сообщаю я.

Она удивленно на меня смотрит.

— То есть?..

Киваю.

— О, прошу прощения.

— Да пустяки, — отвечаю.

Как же. Совсем не пустяки.

Определенно пора встать на весы. В последний раз было семьдесят — все мои усилия блюсти фигуру пущены прахом, — а потом еще эти бесконечные сладости… Все вокруг думают, что я беременна. Мрак.

За ужином сообщаю Жану, он понимающе кивает.

— Но у нас лучший шоколад на двадцать километров вокруг, — говорит он, — и все благодаря тебе, твоей помощи. Кто-то ведь должен пробовать, правильно ли я работаю с рецептурой, а то клиенты не получат лучшего и будут недовольны.

Выкладывает на стол маленький шоколадный кирпичик, на пол-плитки.

— Кстати, вот, попробуй. Людям должно понравится.

Раскусываю. Ноздреватый острый шоколад, а внутри мягкая карамель с ликером. И правда, очень вкусно.

— Очень хороший шоколад, вот только… — выразительно кладу ладонь на выпуклость перманентно набитого желудка, — клиенты уже наперебой интересуются, когда мне рожать.

И поднимаюсь в ванную. Весы у нас там, и я должна точно знать, на каком я свете. Достаю девайс из-под тумбочки, влезаю. Стрелка бодро перескакивает за 70, и даже за 75, остановившись на отметке 78. Семьдесят восемь кило. То есть менее чем за два месяца я набрала восемь кило за счет всего этого шоколада?!

Я ударяюсь в слезы, на мой плач прибегает Жан.

— Что такое?

Все так же голая стою на весах. Пузо торчит вперед, как на шестом месяце. Ужас.

— Мне нельзя столько жрать, — сообщаю очевидный рецепт здорового образа жизни.

Жан кивает.

— Да, и поменьше жевать между завтраком-обедом-ужином. Ты когда пробуешь — пробуй, самую чуточку, а не съедай весь шоколад.

Он прав, конечно же.

На формовочном столе у Жана что-то вроде свиньи из марципана, большой и розовой.

— Хочешь попробовать?

Кусочек марципана сам собой исчезает у меня во рту. Великолепно.

Протягиваю руку за следующим, и вот у свиньи уже не хватает хвоста.

— Неважно, — фыркает Жан, — я пока так, экспериментирую.

— Очень вкусно, — говорю, слизывая сахар с губ. — У тебя потрясающее чутье на сладости, Жан, особенно для человека, который сам их не любит.

Он подмигивает и придвигает ко мне еще один кусочек марципана, мой рот автоматически распахивается. А потом еще, и еще, и вот задние ноги и окорока марципановой свиньи отправляются туда же, пока я не беру себя в руки. Придется Жану восстанавливать четверть экспериментальной конструкции.

Назавтра марципановая свинья гордо лежит на стойке. Клиенты охотно покупают новинку, а я каждый раз отщипываю по кусочку. Время от времени меня зовут попробовать очередной вариант шоколада или роскошные наполнители для «головы мавра» — Жан снова взялся за эксперименты. Вкуснятина. Одергиваю себя я только тогда, когда в желудке уютно устраиваются две крупных, с кулак, шоколадных «головы» и три ложки взбитых сливок. Все-таки Жан по сластям гений, и за это я люблю его еще больше. Воистину, путь к любви лежит через желудок.

Неделю спустя на мне уже трещат штаны сорок шестого размера, пузо постоянно выпирает над поясом. Грудь не влезает в лифчик третьего номера, а футболки так и норовят задраться под напором все того же пуза. На боках начинают расти складки. Жирею, и ничего поделать с этим не могу. «Резерв» лишних калорий откладывается не только на животе — бедра и ягодицы также раздаются в объеме. Расту как на дрожжах.

Беру круассан и сосиску в тесте. Скользнув по пищеводу, еда ныряет в желудок… и растворяется, словно и не было. Пожалуй, одной сосиски мне теперь маловато, чтобы насытиться, съедаю еще одну, и еще. Желудок тяжелеет, и от этого на душе становится теплее и приятнее. Штаны все теснее и теснее. Не только потому, что сверху на них давит желудок, складки жира тоже надо куда-то утрамбовать.

Наелась. Хорошо. Обслуживаю нескольких клиентов, сражаясь с собственными рефлексами потянуться за очередной шоколадкой. Зовет Жан — что, снова надо что-то попробовать? Ладно, уже иду.

Жан трудится над громадным свадебным тортом.

— Позвонили, срочный заказ на вечер, — сообщает он, — а я тут сомневаюсь, правильно ли сочетаются слои — мармелад, коржи и глазурь.

Дает мне откусить. Несравненно.

— Это что, ты сделал?

— Да. Что, невкусно?

— Ну что ты! Совершенно великолепно.

Откусываю еще немного, не могу удержаться.

Он подносит мне ко рту ложку взбитых сливок.

— Годится, для покрыть здесь и здесь?

Слизываю. Вкуснотища. Сливки скользят в желудок и стопроцентно завтра же превратятся в жир. Божественно.

Не могу остановиться, вот так вот сижу и жую торт и взбитые сливки. Штаны все теснее и теснее, и вот тарелка пуста. Великолепно. Пытаюсь встать — и со штанов с треском отрывается пуговица, а пузо с облегчением выплескивается вперед. Жан быстро наклоняется и поднимает ее.

— Прости, я виноват, — покаянно вздыхает он. — Но очень уж важный заказ, а я не был уверен насчет торта, и без тебя ну никак...

Полгода крутятся дела в нашей кондитерской. Полгода растет мое пузо, даже когда я носила Анри, оно не было таким громадным. Снова приходится прикупить новые джинсы, пятьдесят второй размер становится маловат. Утром снова влезаю на весы — жуть! Восемьдесят семь кило!

Так, с этим надо что-то делать. На завтрак грызу корни сельдерея, а пытаясь обмануть голод — пью много воды. Три литра в день, не меньше. Кажется, немного помогает, желудок уже не так распирает. Но все время хожу злая и голодная.

Как-то днем Жан снова зовет меня — он придумал новый шоколадный торт. На вид сплошной шоколад. Пустой желудок злобно рычит, вода хоть стаканами, хоть литрами приносит мало утешения. Шоколад плывет у меня перед глазами. Соблазняет видом, запахом, одним своим присутствием… Вода комком подступает к горлу. Не могу. Нельзя. Не могу оторваться и уйти.

— Я уж боюсь спросит, ты на этой неделе на таком жестком режиме, — говорит Жан, — но может, хочешь попробовать самую чуточку? — По моей реакции видит отсутствие активного отрицания и продолжает: — Ты же такая сильная, так крепко держишь себя в руках. Ты заслужила.

О, его голос включается в процесс охмурения меня самым непосредственным образом. Шоколад покрывает торт сплошной коркой как громадное драже. Он дает мне кусочек. Умопомрачительно. Какао-сливки-наполнитель, вместе и не смешиваются. Слишком хорошо, чтобы удержаться. Откусываю еще кусочек, и еще, и так Жан скармливает мне целый торт.

Пусть это будет длиться вечно, так мне хорошо. Полный желудок спокойно занимается своим непосредственным делом, живот выпирает, снова придавая мне тяжело беременный вид. Футболка задралась, оголяя нижнюю часть живота, каверна пупка проглядывает под тонкой тканью. Упомомрачительно.

Вечером меня пробивает на свежий хлеб — Жан и хлеб умеет печь, он у меня разносторонний. Сегодня на столе багет. Хрусткая корочка. Толстый слой масла и такой же толстый слой шоколада. Ломоть за ломтем багет отправляется ко мне в желудок. О да, вот так и надо жить. Сельдереем и морковкой организм не обманешь. Зачем же издеваться над собой, когда вокруг меня, только руку протянуть, столько вкусного? А кроме того, кто, как не я, должен помогать Жану поддерживать и улучшать качество нашей продукции?

На завтрак меня ждут свежие круассаны и записка «сколько хочешь, столько бери». Жан просто прелесть. Шесть круассанов. Снимаю ночнушку, чтобы животу уже ничто не мешало, и очень, очень быстро уплетаю все шесть. После вчерашнего на меня нападает жор. С утра, как пришла в кондитерскую, Жан время от времени зовет меня попробовать то шоколад, то плюшки с кремом — крема ему явно не хватит, очень уж капитально я к нему прикладываюсь. Предлагаю последнюю партию плюшек, без крема, замесить просто с сахаром и изюмом. Жан пожимает плечами — ему без разницы. Вот совсем ничего человек в сладком не понимает. А мне этот контраст очень даже нравится.

Так что весь день и вечер устраиваю себе праздник живота, умяв на ужин большую порцию рагу. После недели диетических мучений — улетает вмиг, я вроде бы и не могу быть голодной после такого количества еды… а желудок считает иначе.

Вечером, развалившись на диване, смотрю телевизор. Жан подсовывает миску с аппетитными сырными круассанами.

— Держи, остались с вечерней выпечки, завтра их все равно не продать.

Беру один. Вкусно. И чего эти клиенты нос воротят, отличные же круассаны?

После семи крученых рогаликов живот вздувается тугим комом. Жан ласкает мое выпирающее пузо. Ощущение непередаваемое — кажется, чем больше под кожей жира, тем она чувствительнее. Ладонь его медленно скользит по моему круглому животу, опускаясь ниже гордой каверны пупка.

— Роскошная моя, — шепчет Жан.

— А все от твоих дегустаций, — отвечаю я.

— Прости меня. Тебе это не нравится?

— Сперва на стены лезла, а сейчас… сейчас уже нет.

Он осторожно стягивает с меня трусики, зарываясь лицом промеж бедер. Выпуклость над тайными местами тоже стала больше и пышнее.

— А теперь моя очередь… дегустировать, — сообщает он.

Язык его касается моего бугорочка, разжигая внутри пожар.

Кажется, там я тоже стала… чувствительнее. Мягче. Полнее. Жану приходится прилагать чуть больше усилий, раздвигая складки жира. А еще в едином любовном ритме колышется все мое тело, со стоном я стискиваю свои сиськи, отяжелевшие и пополневшие… ахх, да, да, да, хочу еще!..

— Это было великолепно, — целую я его, когда небо в алмазах медленно уплывает туда, где ему и полагается быть.

— Это ты великолепная, — отвечает Жан, — ты и твоя божественная плоть. Завтра хочу попробовать кое-что новенькое, будешь дегустировать?

— Да, — уже предвкушаю я. Очередные его шедевры у меня на языке. Прелесть.

Жан ласково стискивает складку сала у меня на боку, зарываясь пальцами в пухлую плоть. Играет с моими жирами.

— Конечно же, я продегустирую все. И чем ты меня завтра порадуешь?

— Новый вид драже, твердое шоколадное покрытие, а внутри мягкая шоколадно-карамельная начинка.

Аж слюнки потекли. Хочу.

— О да, обязательно попробую. Но уже по описанию вижу, будет вкуснотень.

День за днем я неустанно дегустирую кондитерские новинки, наблюдая параллельно, что творит с моим телом избыток калорий. Пряный хрустящий шоколад, тающий на языке мягкий крем начинок… положи в рот и глотай. Так я и говорю покупателям, предлагая попробовать образчики будущего ассортимента.

Жан медленно, но уверенно делает себе имя как кондитера для свадеб и банкетов. К нему приезжают уже со всей округи, заказывать торты, пирожные, разнообразные шоколадные изделия. Иногда заказ забирают сами покупатели, иногда после закрытия лавки развожу я.

А дома меня всегда поджидает шкворчащий на сковородке ужин. Жан умеет готовить не только сладкое, и хотя без десерта не обходится ни разу, но он мастер и насчет жареной картошки, и по стейками, и… в общем, не взять добавки просто нельзя.

Разумеется, смотри выше про избыток калорий. Наш бизнес расширяется, но еще быстрее вширь расту я сама. Живот начинает свисать, я уже не могу взбежать по лестнице одним махом, не переводя дух.

Знаю, сама виновата. Слишком много еды. Слишком много сладкого. Но уж очень вкусного, а удержаться невозможно.

Пузо, большое и тяжелое, всегда выпирает передо мной. Всегда колышется от моих движений. Жан любит подходить сзади, прижиматься, забираясь обеими руками в складки на боках, а потом нарочно колышет туда-сюда мое пухлое и круглое пузо. От этого я начинаю колыхаться вся. От этого у меня все щекочет и теплеет внутри. Одного мгновения этого ощущения достаточно, чтобы отбросить всякую мысль о диетах.

Все чаще и чаще ловлю себя на том, что сама же задумчиво так поглаживаю свое пузо, играя с теплыми и мягкими жирами. Пальцы утопают в мягкой плоти. А когда сижу у телевизора, ладонь автоматически ныряет под резинку трусиков и опускается ниже, к самым нежным и чувствительным местечкам.

Ну, конечно, когда первым туда не добирается Жан.

С приближением новогодних праздников я подсаживаюсь на марципан. Жан несравненно его готовит. Пробую, пробую, а мне все мало. Сладкий как сахар, но с кислинкой в основе. Поглощаю его килограммами, Жан не успевает замешивать новый. Клиентам достаются остатки. Нехорошо.

К счастью, не марципаном единым. Жан снова берется за сложный шоколад — хочет сделать начинку более нежно-сливочной, и разумеется, пробовать на промежуточных стадиях мне. Чем я активно и занимаюсь, оставшись утром или днем с дюжиной плошек с вариациями рецепта. Теплый, нежно-сладкий состав отправляется в мой желудок весь до капли. Потом я, разумеется, едва могу передвигаться от сытости, и за прилавком плюхаюсь на стул, обеими руками придерживая вздувшееся пузо, и потихоньку восстанавливаю дыхание. Потом, чуть придя в себя, угрызаю несколько солоноватых крендельков или сырный круассан, чтобы уравновесить переизбыток сладкого. Где-то после этого меня и вызывает на новую дегустацию Жан — вот как чувствует, что у меня в желудке освободилось немного места и я готова оценить новый рецепт. Или вариант старого. Или просто попробовать что-нибудь вкусненькое. Заканчивается сеанс дегустации ровно так же — едва дыша от пережора, возвращаюсь обратно на свой верный стул, с которого и обслуживаю покупателей, потому что встать не в силах. И как только отдохну и могу вздохнуть чуть поглубже — снова зовет Жан, и через пятнадцать минут я снова на стуле с переполненным желудком, сражаюсь за лишний глоток кислорода. И так целый день.

Толстею со страшной силой. С каждым днем, кажется, пузо становится все больше и круглее. Иногда сомневаюсь, может, хоть притормозить — но со всех полок и прилавков на меня смотрят новые искушения. И Жан, как назло, выдает все новые рецепты — сливочный шоколад, ванильный крем… от последнего слюнки капают сами собой. Жан ухитрился использовать его в слоеных тортах и пирожных а-ля наполеон, вкусно — слов нет. С утра до вечера могу его есть (ну, что в общем и делаю). Жан на всякий случай хранит пару коробок этого наполеона в холодильнике, если вдруг меня пробивает на ночной перекус — пожалуйста, пару кусочков и все в порядке, можно спать дальше.

Наполеон в исполнении Жана оценила не только я, вся округа прыгала вокруг кондитерской с заказами. За что Жан воздавал хвалу исключительно мне — с твоим дегустаторским талантом, мол, ничто не сравнится. Я после этого выразительно указываю на вздувшееся пузо — ничто, кроме объема моей же талии, — а Жан только улыбается и играет с моими жирами, отчего внутри у меня все переворачивается...

Вечером стою перед зеркалом и обреченно рассматриваю себя, вернее, свое громадное пузо. Пупок утопает в глубокой каверне. Шоколад, наполеон, марципан — вот они, причина и следствие этого отяжелевшего шара, покрытого слоями жира. Когда я была беременна и боялась, что стала как бочка, толстая и некрасивая, Жан всячески меня успокаивал и повторял, что любит меня и вообще ничего не имеет против барышень с объемами. Что любит — я чувствовала, а прочее относила за счет попытки поднять настроение беременной жене со всеми ее, то бишь моими, неизбежными капризами. Но то было тогда… а сейчас, стоит мне только заикнуться, что надо бы похудеть, нельзя же столько жрать — он тут как тут, с новыми искушениями на дегустацию.

— Брось, детка, — отвечает он на мои новые сомнения, — ты прекраснее, чем когда бы то ни было. Незачем тебе худеть.

В общем, на весы я встаю уже после нового года, когда мы отмечаем годовщину нашего безраздельного владения кондитерской. За этот год наша популярность высока как никогда, нас знают по всей округе, продажи выросли до небывалых объемов.

И до небывалых объемов раздалась я сама. Как бы не вдвое против прежнего. Весы, конечно, покажут точно, но в зеркале я каждый день вижу громадное пузо, большие и тяжелые груди, очень пухлые и круглые плечи, раздавшиеся вширь бедра. Мясистые и расплывшиеся окорока. Круглое как шар лицо и тяжелый двойной подбородок, демонстрируемый всему свету рубенсовский эталон достатка и благополучия во всей красе.

Когда я последний раз взвешивалась-то? Даже боюсь вспоминать. Кажется, в октябре, тогда я перешагнула трехзначный рубеж. Даже истерику закатила, увидев на весах 101, но на следующий день Жан начал экспериментировать с наполеоном...

Сейчас стрелка рванет к ста двадцати, не сомневаюсь. Не сомневаюсь — и все равно боюсь. Хорошо, что Жана сейчас нет рядом. Хорошо, что он не будет знать, что сотворили его дегустации с моим телом.

Хотя он и так это видит. Я же вижу. Как я выбиваюсь из сил и останавливаюсь перевести дух, поднимаясь по лестнице, как колышутся все мои жиры от малейших движений. Как у меня от этого все сжимается внутри. Да если бы здесь сейчас возник Жан с очередной вкусняшкой, я бы растеклась лужицей прямо на месте, потому что сразу столько наслаждений организм не выдержит.

Ставлю одну ногу на весы. Другую. Стрелка сдвигается с места. Боюсь смотреть на экран. Боюсь — и трепещу от возбуждения. Хочу знать. Хочу увидеть эти цифры.

Совладав с волнением, открываю глаза. Да, цифры. Три штуки. Пузо мешает, привычно подбираю его, вытягивая шею...

Охх. Я-то думала, там будет сто двадцать, ну может чуть больше.

Сама не знаю, я рада видеть то, что вижу, или эта истина, обнаженная как я сама, ввергнет меня… куда? Я и так знаю, что мне уже и в машину втискиваться трудно, и пройти от парковки до дома, и взбираться по лестнице… я и так знаю, что стала намного толще.

И вот теперь вижу это «намного» в цифровом эквиваленте.

Каждое утро я слышу за спиной дыхание Жана, потом он ласкает мой живот и предлагает что-нибудь вкусненького. Сейчас его нет, он внизу, занят тестом, аромат свежей выпечки уже разносится по всему кварталу. Он вот-вот поднимется сюда с корзинкой свежих круассанов, слоистых и манящих. Для меня. Сперва это было три штучки, сейчас уже семь. Я уплетаю все, сколько бы их ни было — так, легкий перекус.

А сейчас смотрю на весы.

Сто тридцать девять.

Тридцать восемь кило с прошлого раза, меньше чем за четыре месяца. Слишком вкусно готовит Жан. Слишком много его вкусностей я ем, а ведь он то и дело подбрасывает еще что-нибудь этакое. Понятно, что я набираю вес, но чтобы по десять кило в месяц?!

— И сколько же ты весишь? — внезапно раздается в тишине ванной комнаты голос Жана.

Я вся краснею, словно пойманная на горячем. Да нет, он конечно видит меня, но о чем я думаю — видеть никак не может… В руках у него корзинка со свежими круассанами. Кажется, их там уже не семь, а восемь.

Молча слезаю с весов, поворачиваю экраном к Жану и снова встаю на плоский агрегат.

— Сто тридцать девять, я правильно прочел? — в голосе его удивление и удовольствие. Киваю, чувствую, что краснею еще сильнее, сердце бьется чаще. — Да уж, моя маленькая Янни теперь уже не такая маленькая… Но правда, ты просто сногсгибательно выглядишь.

Он счастлив и не скрывает этого. Ладонь его, теплая и уверенная, касается моего громадного пуза, лицо сияет от радости. Примерно таким он был, когда я сообщила, что у нас будет ребенок. Полагаю, Жан об этом тоже вспоминает.

— Как ты выросла, — повторяет он. — Это из-за дегустаций, да?

Я киваю.

— Слишком много проб приходится снимать.

— И приходит все вот к этому вот, — подмигивает он, теребя мои жиры, отчего все тело колышется, а внутри поднимается волна наслаждения. Сквозь застилающий глаза туман я вижу то же выражение в глазах у Жана. Пожар. Пожар, который надо тушить, иначе я наброшусь на него прямо здесь и сейчас.

И это чудесно.

— А хочешь стать еще толще?

Вопрос его прокатывается по телу новой волной, лицо, наверное, становится совершенно багровым от смущения. Еще толще? Я даже не знаю, как на такое ответить. Еда — да, я действительно хотела есть, есть и есть, очень уж вкусно. Но — есть, а не толстеть, то, что я толстею, это, так сказать, неизбежное последствие, а не желаемый результат. Похоже, Жан к этому делу подходит иначе.

— Ты что имеешь в виду?

— То, что и сказал, — отвечает он все с той же загадочной улыбкой.

Ну и что об этом думать? Да, я растолстела. Невероятно растолстела. Потому что много ем, потому что очень вкусно. Но я бы предпочла — есть и НЕ толстеть, сохраняя прежнюю стройность. Мне совсем не хотелось толстеть, отсюда и проистекали мои безуспешные попытки сесть на диету.

А вот Жану результат со всей очевидностью нравится.

— По-моему, ты теперь еще красивее, когда немного поправилась, — переминается он с ноги на ногу. — Стала такая хорошая, пышная, кругленькая. Такая мягонькая, что просто нельзя вот так вот взять и не потискать, — что он и делает, глядя мне в глаза. С трудом сражаюсь с реакцией собственной плоти, фокусируясь на его словах. — Ты не хочешь стать еще толще?

Во взгляде Жана напряжение. Он боялся задавать мне этот вопрос… и сейчас боится услышать ответ.

— То есть ты намеренно заставлял меня дегустировать? — возмущенно вопрошаю я.

Он кивает.

— Ты же знаешь, я не люблю сладкого. Но периодически давал тебе «на дегустацию» уже проверенные рецепты, которым проверка не нужна, просто подбрасывая немного вкусненького.

То есть он прямым текстом говорит, что специально все это делал...

— Ты нарочно меня раскармливал? — эхом повторяю я собственные мысли. Куда громче, нежели собиралась.

Он снова кивает. Да, он это нарочно. А я… я ела все, что он мне подсовывал. Не могла удержаться. Сама виновата. Лопала больше, чем следовало бы. А он смотрел и наслаждался. Подсовывал мне еще и еще, даже когда я объедалась. Особенно когда я объедалась.

Молча отодвигаю его с дороги и иду в спальню. Натягиваю трусики. С трудом влезла. В ушах все еще звучит признание моего благоверного. Он специально меня раскармливал, желая, чтобы я растолстела — но я-то ела, потому что было вкусно! Я бы лучше ела весь день напролет и оставалась худой! Да, так не бывает, но...

Расстроенная и злая на весь свет. Чувствую себя обманутой.

К круассанам не прикасаюсь, демонстративно отношу их в кондитерскую. Покупатели приходят и уходят. Один кусочек наполеона за другим отправляется с ними, навсегда покидая помещение. Выпечка сегодня очень хороша. Жан в поте лица трудится у печей, готовя все новые плюшки, круассаны, слойки и пончики. Трудится, чтобы накормить вкусностями весь наш городок и гостей из округи. Чтобы заработать на жизнь мне и Анри. Мы оба работаем, я прекрасно это понимаю.

Десятками роскошные вкусняшки исчезают с витрины, провожаю их взглядом. О, они превосходны, я это прекрасно знаю. А я жутко голодная. Но не беру в рот ни крошки. Я не позволю себя откармливать.

В кондитерской тишина. Жан все не зовет меня на дегустацию. Время за полдень. Хочу шоколад — хоть немного, чтобы таял на языке… Кажется, вот сейчас он снова позовет меня. Но — нет, только кажется. Из рабочей зоны доносится жужжание миксера и аромат свежих сливок, готовится крем для наполеона.

Желудок мой издает голодное рычание.

Нет, зову желудка я не подчинюсь. Грызу сухой крекер, чтобы демонстративно заткнуть голодающий организм: на, и подавись. Сосиски в тексте соблазинтельно выгибаются запеченными тушками. Их примеру следуют булочки с кремом и круассаны с шоколадной начинкой. Жужжание миксера. Ароматы шоколада.

Жан все еще не зовет меня.

Павловские рефлексы терзают мой организм. Все вокруг требует, вопиет: съешь меня! Нет, меня! Нет, меня, меня, меня!

Не могу бороться с собой. Хочу ли — не знаю сама, но голод точно сильнее, чем желание похудеть. Я просто не выдержу так, с одним голодом — совладала бы, но голод плюс любовь к слишком хорошо знакомым вкусняшкам одерживают уверенную победу.

Открываю служебную дверь и иду в рабочую зону.

Жан, удивленный моим появлением, выключает миксер. Беру с подноса свежую булочку с кремом, откусываю. Мягкое тесто и свежайшая начинка. Сладкая глазурь на губах.

С миксера капает полужидкий шоколад.

— А мне что, не нужно ничего пробовать? — спрашиваю я.

В глазах у Жана вспыхивают искры.

— А ты уверена, что хочешь этого? Ты ведь поправишься — а я не знаю, хочешь ли ты этого.

Целую его, беру большую ложку и примеряюсь к шоколаду. Потом еще одну ложку. И еще. Теплый шоколад ручейком течет в желудок, успокаивающий и смягчающий. Именно то, что мне было нужно. Именно то, чего я хочу.

Весь мой организм требует шоколада — а он такой вкусный… мягкий… с ароматом сливок, нежный, жидкий, положи в рот — и глотай. И я так и делаю. О, это чудесно.

Дверной колокольчик сообщает, что появился клиент. Жан выходит к прилавку обслужить покупателя, а я продолжаю поглощать шоколад. Желудок переполнен. Расстегиваю джинсы, высвобожденное пузо выкатывается из них, и со стоном опускаюсь на табурет. Столько слопать в один присест — половину чаши комбайна, почитай! Сама не верю. Сердце колотится, подстегнутое ударной дозой сладкого. Еще ложка. И еще.

Жан уже снова рядом со мной. Опускается на колени, оглаживает мой живот, большой и вздувшийся. Сейчас лопну. Но мне так хорошо — и после шоколада, и потому что Жан ласкает мой большой-большой живот. Под его пальцами медленно сдвигаются мои жиры, давление в желудке потихоньку умеряется.

Ладони его скользят к моим грудям. Массивным и тяжелым, слишком большим для моего лифчика. Они вздрагивают, когда Жан принимается гладить их. И я вздрагиваю. Они тоже стали куда чувствительнее и нежнее от всего этого жира...

Тело мое колышется и дрожит, промеж ног становится влажно.

— Жан… возьми меня, — только и могу простонать я, — здесь же, сейчас же… не могу больше...

С трудом, с его помошью, поднимаюсь с табурета и опираюсь о рабочий стол, на котором раскатывают тесто. Он стягивает с меня джинсы. Трусики совсем промокли. Круглые ягодицы трепещут от ветерка, от прикосновений. Он сжимает мои окорока — о да, они за эти месяцы тоже стали пышнее и тяжелее. Я наклоняюсь, опираясь животом на стол. Живот очень-очень полный, я объелась, и мне это в кайф! Чуть раздвигаю ноги, чтобы он мог войти.

Руки упираются в стол, сиськи свободно колышутся, расщелина истекает соками. Да, там тоже прибавилось жирка. Чувствую, как он прижимается ко мне сзади, раздвигает складочки, с силой нажимая и погружаясь… да, так, еще! Он всаживает в меня свою восставшую плоть, мои филейные части гневно трясутся, все мои жиры ходят ходуном от этих толчков, его ладони стискивают массивные складки у меня на боках, сгребают сало моих ягодиц...

Каждый толчок вырывает из меня все новый стон, мои телеса трепещут. Его твердая плоть в моих жирах. Мое раскормленное пузо на столе. О, это чудесно, он добирается до моего живота и ласкает его, там в желудке освободилось немного местечка — утрамбовалось в процессе нашей обоюдной активности. Он дрожит от возбуждения, еще глубже вжимаясь в мои жиры, и я больше не могу, я содрогаюсь всем своим раскормленным телом, из глубины моего естества вырывается темная волна и накрывает меня так, как еще никогда не бывало.

А он продолжает, я чувствую, что Жан еще не завершил со своей стороны, он продолжает, и меня уносит все дальше, все глубже, целой серией непрекращающихся взрывов, и вот он наконец выплескивается в меня новой мощной волной, от которой я кричу, кажется, на весь дом.

— Хочу, чтобы ты стала толще, — слышу, словно сквозь одеяло, голос Жана. — Пробуй все, что захочешь, я приготовлю все, что только пожелаешь.

— Да… — обмякнув и растекаясь по столу, выдыхаю я. — Да, корми меня, чтобы я растолстела еще сильнее, дай мне все, что у тебя есть — обещаю, съем все и попрошу добавки!..

С Жаном у меня окончательно срывает крышу. Начиная с того великолепного дня он закармливает меня шоколадом, и целыми горами круассанов на завтрак, и тортиками в течение дня. С утра до поздней ночи я только и делаю, что ем, ем и ем.

Замечают это и клиенты.

— Девонька, что ты с собой творишь? — удивляются многие покупательницы, видя, что я все время жую то ломтик тортика, то коржики, когда стою за прилавком.

Мужчины также смотрят, но в основном помалкивают.

Слухи по городку хотят… разные. С каждым новым моим килограммом — все фантастичнее. Говорят у меня за спиной, замолкая, когда я прохожу мимо. Общий тон понятен, и Жан подтверждает: людям за меня стыдно. Они удивляются, как это такая красавица довела себя до подобного непотребства. Толщину вроде моей они считают уродством. Жан же гордится мной и моим телом больше, чем своими кулинарными шедеврами — которые в общем тоже тут замешаны.

Жирею со страшной силой, неустанно и безудержно. Через три недели весы, рассчитанные на сто пятьдесят кило, сказали под моей расплывшейся тушкой последнее «хряп». Жан, узнав, заказал новые, с лимитом на триста «чтобы уж наверняка».

Пузо у меня стало совершенно колоссальным, чуть ли не вдвое против того, каким было прежде. Колышется от малейшего движения — и осознавать, что вот эта гора сала тоже я, просто неописуемо.

Прямо на пузо я обычно и устанавливаю тарелку, когда ем. А иначе тянуться трудно. Жан только радуется и все время подкладывает новые вкусняшки. Плюшки, круассаны — ну и сосиски в тесте, конечно. Когда-то после четырех я чувствовала, что объелась. Теперь восьми мне хватает лишь слегка заморить червячка. Ну, это если бы я была голодная, но поскольку с утра до вечера я только и делаю, что ем, желудок у меня соответственно с утра до вечера набит как барабан. Ощущение более чем приятственное и успокаивающее. Единственно правильное.

Слухи ничуть не мешают делу. Более того, даже в какой-то мере помогают. Что бы там у меня за спиной ни говорили, но покупателей меньше не стало, напротив. Продажи растут как на дрожжах. Слухи и сарафанное радио — это ведь тоже реклама, а любопытные, желающие своими глазами увидеть их источник, заглядывают в кондитерскую и хоть что-то да покупают. Хоть круассан к утреннему кофе или сосиску в тесте на обед.

А нередко и побольше, чем просто кое-что — затем у нас и представлен ассортимент пирожных, шоколада и выпечки. Скажем, как Мари с соседней улицы; когда мы только открылись, она заглядывала раз в неделю прикупить плитку белого шоколада, а сейчас каждый день приходит после занятий и загружается пирожными, коробкой шоколада и пакетом сосисок в тесте или круассанов с ветчиной и сыром. И потихоньку растет вширь, из обычной слегка полноватой школьницы превращаясь в явственных очертаний толстушку. Нередко болтает со мной, иногда — с Жаном, которого пару раз развела на выдать и ей на дегустацию новый кексик. Разумеется, дегустировали мы вместе.

— Жан очень вкусно готовит, — призналась она на днях. — Понимаю, почему ты так растолстела. Думаю, я иду той же дорогой, — улыбнулась и похлопала себя по пузу, под напором которогоу уже трещали джинсы. — За полгода я набрала двадцать пять кило, — шепотом призналась она. — А можно мне еще одну булочку? Такие вкусные, просто кайф!

Ушла она, нагруженная несколько большим количеством съестного, чем вчера. Полагаю, так у Мари дальше и пойдет.

И она не одна такая. Кондитерские таланты Жана оценил весь городок. Я, в конце концов, служила хорошим индикатором качества: что нравится мне, то уж безусловно хорошо. Городок у нас небольшой, но даже половина жителей раз в неделю в одной нашей лавочке — это сумасшедший успех. Кстати, местный супермаркет практически перестал торговать выпечкой.

И вот она ставосьмидесятикилограммовая я, медленно передвигающаяся по кондитерской. Втрое тяжелее себя прежней. Едва влезаю в зеркало и всякий раз поражаюсь собственному отражению, поражаюсь тому, насколько же меня расперло. Пузо отросло — не обхватишь, выпирает вперед на полметра и свисает на бедра. Массивные груди, выплескивающиеся из любого лифчика, уютно на него опираются. Спина в складках, толстых и тяжелых. Филейные части бугрятся круглыми мячами, пытаясь хоть как-то уравновесить громадное пузо.

Сзади ко мне подбирается Жан, любовно похлопывает по ягодице. Одного его прикосновения достаточно, чтобы настроение у меня взмыло до небес.

— Идем в рабочую зону, — шепчет он.

Клиентов нет, так что я следую за ним, вперевалку, все мои многочисленные жиры колышутся туда-сюда.

Вхожу — и вижу на столе громадный торт. Примерно такие заказывают на свадьбы. Этот — относительно маленький, на скромное торжество человек на двадцать, чтобы каждому досталось по хорошему куску.

— Это тебе, — говорит Жан.

Роскошно вылепленный двухъярусный торт. Пухлые коржи разделены толстыми слоями крема, сверху слой глазури и марципана, и искусно вылепленные сладкие фигурки, кремовые завитушки и прочие милые мелочи. Чудесный торт. Свежий, яркий, манящий.

А венчает весь этот торт марципановая фигурка чуть покрупнее прочих, проработанная до мелочей. Обнаженная женщина — очень-очень толстая, с громадным пузом, большими сиськами и широченными окороками, примерно так выглядела бы Венера Виллендорфская в исполнении Микеланджело. Ну хорошо, ученика Микеланджело. Стоит, бросая вызов всем условностям этого света.

— Это ты, — говорит он.

Улыбаюсь. Внутри все теплеет. Прелестный подарок. Слюнки текут.

Внимательнее смотрю на венчающую торт фигуру. Нет, это не я, она куда толще, чем я. Похоже, кое-кто выдал свои тайные чаяния.

Жан широко улыбается:

— Ну, в смысле, после тортика.

Не могу не улыбнуться. Ну, после такого тортика… с учетом, что он в этой жизни не последний… о да, Жан знает, как говорить комплименты.

— То есть ты хочешь, чтобы я была такой толстой? — уточняю я.

— Да. Такой толстой.

Смотрю на этот роскошнейший торт — и понимаю, что отказаться не могу. Жан в своем деле эксперт. Он работает день и ночь. Работает, подсаживая на свои шедевры, словно на наркотик, меня — и большинство клиентов. И последствия этой наркомании вскоре отзовутся на общей статистике страны по ожирению, если уже не.

Внутри вздымается привычная темная волна.

— Ох, перестань, — смеюсь я. — Ты же понимаешь, что я не скажу «нет». Очень уж вкусно выглядит. А как попробую, боюсь, оторваться уже не смогу...

Забираю у Жана вилку и всаживаю в торт. Кусочек сам распадается на языке. Это не просто работа мастера, какую Жан выдает на прилавок, почитай, каждый день — это шедевр, пропитанный глубочайшей страстью. Он в этот торт вложил всю свою любовь.

Еще один кусок, марципан с тортом и кремом, пропитывающим коржи. О, какое наслаждение, какое безумие. Каждый кусок требоет продолжения. Марципановая Венера совсем близко, ее нетрудно рассмотреть во всех подробностях. В два кулака ростом, она как живая. Желанная, пышная, круглая. Колоссальный живот выпирает больше вперед, чем в стороны и вниз. О да, эту женщину, как и меня, раскормил ее супруг.

Перевожу взгляд на Жана.

— Хочу быть такой же.

В глазах его костры радости и восхищения. Он перехватывает вилку и следующий кусочек скармливает мне сам.

— Правда хочешь?

Киваю.

— Да. Хочу стать такой.

Снова любуюсь массивной Венерой. Потрясающие формы. Мне такие тоже не повредят, уверена.

Он подносит к моим губам еще один кусок торта. Сижу в кресле (специально заказал его сюда по моим габаритам), открывая рот, жуя и глотая. Жан кормит меня, иногда давая запить шоколадным молоком. Я ем и пью молча, поглощенная процессом и медитируя на желаемый результат. Желудок медленно наполняется. Привычно, уютно… правильно. Просто вот так вот сижу и ем.

Живот все тяжелее. Мягкий крем, коржи и марципан смешиваются в желудке в единое целое. Сладкий шоколад тоже очень вкусный. Места в желудке все меньше и меньше. О да, и это мне тоже насквозь знакомо.

Плотно набитый желудок начинает выпирать сквозь все мои жиры. Жан, видя это, принимается гладить мое громадное пузо, утрамбовывая съеденное. Освобождается чуточку места. Еще кусок, и еще, и еще. Все новые калории, которые растворятся в моем расплывшемся теле. В моих жирах. Завтрак, обед, ужин — я уже не делаю различия между ними, просто ем, постоянно и без перерыва. Отдавшись волнам вкуса, волнам наслаждения и сладости. Да, я растолстею, как бог свят. И для Жана — я готова толстеть. Для него одного.

Медленно отдаюсь грезам, ударная доза сладкого обволакивает сознание пуховым покрывалом. Нет, я не сплю — даже закрыв глаза, я продолжаю жевать, а Жан продолжает меня кормить. Желудок раздувается, он продолжает гладить и ласкать меня, мой живот, мои тяжелые сиськи, а потом вилка с тортом снова касается моих губ — и я раскрываюсь навстречу, втягивая в себя очередной кусок.

Так продолжается… какое-то время. Не знаю, явь это или сон, но в какой-то момент торт превращается в чистый марципан.

— Не могу больше… — со стоном выдыхаю.

— Все в порядке, — шепчет он.

Открываю глаза — он подносит к моим губам кусочек Марципановой Венеры. В ужасе смотрю на Жана, он улыбается:

— Это копия, формочку-то я сохранил. Хоть каждый день новую буду лепить, если захочешь.

Темная волна снова проходит по всему моему телу, а марципан отправляется в желудок.

Смотрю на Жана, на пустой стол, снова на Жана.

— А торт где?

— У тебя в животе, — гордо сообщает он.

Чего?!

— Быть не может!

Он кивает.

— Я скормил тебе весь торт.

— О господи… а который час-то?

На весь торт у меня, с учетом перерывов на массаж живота, ушло чуть больше полутора часов.

— А как же покупатели?

— Я их обслужил.

Глаза у меня совершенно круглые.

Как и пузо. Настолько большим оно еще никогда не было. Ну еще бы — лопать весь день, а потом умять полный свадебный торт на двадцать персон. И я со всем этим справилась за полтора часа.

Безумие.

К счастью, вместо джинсов сегодня я надела юбку из эластика, так что пузу было куда расти — и оно выросло, выпирая минимум сантиметров на десять дальше, чем утром. После такого количества сахара тянуло в сон. С третьей попытки я поднимаюсь на ноги. Охх, мое пузо, мое бедное раздувшееся пузо. Блузка под его напором трещит, задираясь вверх и обнажая изрядную часть этого самого пуза. Потянула бы вниз, да боюсь, тут же и лопнет.

А еще хочу спать, так устала.

— Пойду покемарю немного, — сообщаю я.

Поворачиваюсь к выходу — и слышу отчетливый треск. Нет, это не я лопнула, а какой-то шов на блузке. Делаю шаг, и с блузки отлетает нижняя пуговица. Ну смешно же, не могу не удержаться. Ох, зря я это, пуговицы отстреливаются одна за другой, только верхняя остается на месте. И пузо мое круглой горою жира оголяется, открытое всему свету.

Смеюсь уже безо всякого стеснения, а Жан смотрит на меня широко распахнутыми глазами.

— Вот это пузо...

Ну еще бы. Когда внутрь утрамбован целый торт. Он завороженно смотрит на оголенное изобилие, я обеими руками оглаживаю пузо. Да, таким громадным, таким массивным оно еще не было никогда. Опускаю взгляд, и только пузо и вижу, настолько выпирает.

И все это я. Немыслимо.

Так, но нельзя же вот так вот полуголой выйти в свет? А запасной одежды у меня в кондитерской, как назло, нет, все, что было, уже килограммов пятьдесят как не налезает… Придется пробираться домой.

А домой — это выйти из лавочки, обойти дом и подняться по лестнице на второй этаж, и там же меня ждет диван, на который я завалюсь покемарить, вот только доберусь — и сразу же.

Веревочками-завязочками кое-как стягиваю полы блузки, прикрыв примерно половину пуза. И медленно двигаюсь к выходу, со смесью гордости — вырасти до таких объемов, — и стыда — а вдруг наткнуть на клиентов, что люди подумают, увидев, как я посреди дня в таком виде выбегаю из лавки? Правильно: решат, что я слопала все, что было на полках. Ну, по объемам почти так и выходит...

Насчет выбегать из лавки — это я себе льщу, бег давно уже не для меня. От малейшего движения все жиры ходят ходуном. У самой двери пригибаюсь, готовая к рывку сразу направо, скрываясь за кустами от возможных взглядов. Завязочка и последняя живая пуговица отрываются, и открыв дверь, я сталкиваюсь с клиентом. Старичок удивленно смотрит на меня, я извиняюсь и пытаюсь со всей возможной скоростью скрыться за углом, а он, сообразив, что именно видел, краснеет, отворачивается и бросает вслед «прошу прощения».

Лестница кажется бесконечной. Вся взмокшая, взбираюсь, хватая воздух широко разинутым ртом. В моем обожравшемся состоянии лазить по лестницам противопоказано. Добравшись до апартаментов, выдуваю стакан холодной воды немного остыть и плюхаюсь на диван, повернувшись на левый бок.

Охх. Пузо мое весь диван в таком положении и занимает, почти свешиваясь с края. Вот что значит месяцы неустанного труда. Кладу ладонь на голое пузо, выше пупка. Там оно сейчас выпирает сильнее всего.

Живот медленно вздымается и опадает с каждым вдохом и выдохом. Я медленно отдаюсь дреме и расслабляюсь. И во сне вижу себя, расплывшейся до пропорций Марципановой Венеры, которую только что слопала вместе с тортом и теперь по древнему магическому закону подобия не могу не стать такой же. О да, все нынешнее и будущее изобилие калорий, переваренное моим организмом, отложится жирами во всех нужных частях моего тела. Я стану еще толще, еще больше, еще пышнее. Я сплю и вижу сны, которые будут правдой. Не могут ею не быть.

Давным-давно, в прошлом году, я проснулась бы с криками ужаса, назвав такой сон кошмаром...

По дому разносится аромат чего-то вкусного. Жан возится на кухне. Который вообще час?

Желудок недовольно урчит. Поднимаюсь и чувствую внутри пустоту. Так, непорядок, голод надо срочно устранять.

В комнату входит Жан, на нем фартук, а в руках большой поднос со шкворчащей еще лазаньей.

— Ты, наверное, проголодалась.

Удивленно смотрю на него, потом на часы. Семь вечера?! Кондитерская час как закрылась, то есть я продрыхла весь день, а ведь собиралась просто полчасика покемарить.

Протираю сонные глаза, еще раз оцениваю размер лазаньи. Нет, ну вот как я после этого торта еще могу чувствовать голод? Я же отрубилась в час дня, объевшись до невозможности. Шесть часов прошло, а желудок рычит так, словно неделю не жрамши?

Ладно. Голодная я набрасываюсь на лазанью. Жан прелесть, он испек целый поднос, с сырным соусом. Пахнет ну очень вкусно, и после такого количества сладкого нормальная сытная трапеза из островатой и жирной вермишели кажется еще вкуснее.

Тарелка моя пустеет мгновенно. На подносе еще половина, и Жан с усмешкой придвигает ко мне остаток, поливая новой порцией соуса. Вгрызаюсь в добавку. Прелесть. И соус, пряно-островатый, и лазанья, мягкая внутри и зажаренная хрусткой корочкой снаружи.

Выскребаю поднос дочиста.

— Что, я слишком мало сделал? — спрашивает мой любимый.

Оценивающе прислушиваюсь к собственному организму. Желудок полный — не как после торта, конечно, но в самый раз для уютной приятственной сытости. Ощупываю складки сала, скрывающие желудок, вздыхаю.

— Нет, родной, вполне достаточно.

И икаю. Да уж. Раньше я бы столько за два дня с трудом съела, а теперь...

— Но у меня для тебя еще кое-что есть, — сообщает Жан.

Исчезает на кухне и возвращается с вазочкой мороженого. «Белая дама», мягкое белое мороженое со взбитыми сливками и шоколадом.

И вазочка эта размером с хорошую такую супницу.

Потираю живот.

— Но я уже наелась...

— О, — понимающе кивает Жан, — не беспокойся, ты справишься. Просто открывай рот и глотай.

Целая гора мороженого и взбитых сливок, политая растопленным шоколадом. На пустой желудок — без проблем, но сейчас? Даже столь роскошный десерт просто некуда вместить. Ну разве что ложечку...

— Не влезет, Жан, — вздыхаю я.

Бесполезно. Он наклоняется к моему уху и шепчет:

— Я помогу. Ну правда, дорогая, неужели ты даже попробовать не хочешь?

Он стоит у меня за спиной, его ладонь ласкает складку сала у меня под грудью, чуть повыше желудка. Полгода назад ее не было, а год назад я и представить не могла, что такая вообще бывает.

Складок у меня теперь много. На боках, на спине, на бедрах...

Жан мягко ласкает мои жиры, живот колышется в такт его ласкам, которые всплесками желания отзываются в подбрюшье и между бедер. О да, хочу. Закрываю глаза. Темная волна, я тебя уже вижу, я уже готова отдаться твоему потоку, мягкому и нежному, который медленно понесет меня к пенящемуся страстью водопаду...

И тут Жан подносит к моим губам ложку мороженого. Автоматически открываю рот, мороженое с нежными сливками тает на языке, теплый шоколад венчает сию композицию роскошнейшим вяжущим привкусом. Уверен, все это Жан сделал собственными руками. Прелесть.

Ложка за ложкой содержимое вазочки перемещается ко мне в желудок. Не верю. Ем, и сама себе не верю. После такого количества лазаньи? Мои новые аппетиты даже меня поражают. Такого никогда раньше не бывало. Ложка за ложкой я уплетаю громадную порцию «белой дамы». Я могу столько слопать. Сама не знаю — как, но могу.

Обессиленная, сползаю на диван. Пузо снова выпирает горой. Оно кажется еще больше, чем днем. Я сама не знаю, на что способна, не чувствую пределов своего аппетита. Это пугает. Я лежу, ладони Жана скользят по выпуклости моего пуза. Нет, но я же сейчас лопну, если он надавить чуть сильнее… еще бы, так обожраться...

Жан, однако, иного мнения — и темная волна внутри меня с ним солидарна. Меня кружит на излучине, подхватывает глубинным потоком, подводит к водовороту… Тело мое в огне, пальцы Жана касаются расщелины, услужливо открытой раздвинутыми бедрами. Я медленно поворачиваюсь на спину, чтобы ему было удобнее. Закрываю глаза, чувствую его язык на внутренней поверхности бедра, дразняще скользящий выше и касающийся чувствительного бугорочка. Всплеск, волна подбрасывает меня вверх, податливую и невесомую. Его голова трется о мое мягкое подбрюшье, полностью скрытая горою жира, которой стало мое пузо. Язык Жана гуляет промеж складочек, играя с чувствительными местами, которые так хорошо ему и мне знакомы...

Исследуя языком глубинные местечки, лицом он зарывается в мои жиры, ему трудно дышать.

Водопад все ближе и ближе. О, как же я его чувствую, как же это прекрасно...

— Войди! — требую я. — Войди, быстрее же!

Повторять просьбу не приходится, каменно-твердая плоть Жана входит в трепещущую и влажную расщелину, как клинок в ножны.

Темная волна сталкивается с пожаром внутри меня, гасит его, подбрасывая меня в клубах пара, вознося на седьмое небо. Толще, мягче, чувствительнее. Жан может глубже и резче, но сейчас он очень нежен — понятно, почему, желудок так набит, что самого легчайшего движения достаточно, чтобы меня выбросило в тот водопад. Сиськи мои мягко колышутся. Стройный и подтянутый Жан тонет в моих изобильных жирах, он едва касается моего пуза, но входит глубоко и основательно. Складки у меня на боках настолько велики, что рука полностью тонет между ними. И его рука, крепкая и уверенная, и моя, пухлая и мягкая.

По коже мурашки. Что со мной творится, сама не понимаю, но меня уверенно несет к водопаду. О да, Жан знал это с самого начала. Или не знал, но чувствовал подсознательно. Дал мне продегустировать, попробовать, ощутить самой, что значит — быть толстой, по-настоящему толстой, что это состояние творит с моими ощущениями.

Раньше я мирилась с тем, что растолстела.

Теперь я обожаю себя-толстую. Свои жиры, свои колоссальные объемы. Свое выпирающее горой пузо, большие груди, расплывшиеся ягодицы. Да, Жан раскормил меня, дал мне возможность жить полной жизнью, и я наслаждаюсь такой жизнью, такой едой, и собственным раскормленным телом.

Водопад швыряет меня в бездну, расплющив в водовороте ощущений. О да, это невероятно, немыслимо, невозможно, и с каждым разом все лучше и лучше, словно он с каждым разом все тверже, а я с каждым разом все мягче, и может быть, так и есть — чем толще я, тем больше это возбуждает его. Ну а теперь и меня тоже, что уж там.

Так что я буду и дальше идти дорогой, которую открыл мне Жан. И — пробовать, пробовать, пробовать, ибо нет пределов, насколько я способна растолстеть, и насколько больше удовольствия подарит мне, нам обоим, мое раздавшееся тело. Я уже сейчас чувствую это, я вижу, что творится со мной и какой же великолепной стала моя нынешняя жизнь.

И с этим погружаюсь в дремоту, счастливо вздохнув, обхватив обеими руками свое громадное пузо. И во сне видела грядущее — то есть отправляющийся в это самое пузо поток пирожных, круассанов и шоколада...