Загадка ее сестры

Загадка ее сестры
(Riddle With Sister)

— А еще там будет моя сестра, — промурлыкала Кэти, пока я разминал ей спину. — Вы вряд ли знакомы, Милли последние полгода была за границей.
А с Кэти мы встречаемся только три с небольшим месяца, логично.
«Там» — это на семейном ужине, в смысле у ее родителей, куда нас сегодня пригласили. Мы собрались несколько раньше, чем следовало, так что после того, как Кэти сполоснулась в душе и вытерлась, осталось время чуть-чуть поваляться вместе на диване.
— Ну не знаю, а вдруг я ее случайно видел до того как?
— Ты бы запомнил, мы с Милли очень похожи. Вообще-то… — несколько секунд она пыталась подобрать подходящее слово, а потом решила отбросить ненужную скромность, — она еще толще меня. — Затем передернула плечами. — Но не мне ее осуждать, ведь с определенной точки зрения это я толще.
Слово «толстая» в описании Кэти было вполне уместно, потому как в определения «пышнотелая» и «полная» она банально не втискивалась, будучи достаточно большой, чтобы именно «толстой» ее первым делом охарактеризовал бы всякий встречный. Еще чуть-чуть, и ее габариты вызывали бы у этих встречных удивление или эстетическое расстройство. Впрочем, вес ее распределялся по фигуре достаточно равномерно, одарив Кэти полными руками, обильными бедрами — достаточно обширными, чтобы застревать промеж подлокотников креслиц поуже, — животом широким и достаточно выпирающим вперед, чтобы ей трудно было видеть собственные ноги, и бюстом достаточно объемистым, чтобы скрывать вид на большую часть этого самого живота. Когда она сидела, живот выплескивался ей на колени достаточно далеко, чтобы под ним скрывалась моя ладонь. Все тело Кэти было мягко-плюшевым, так что когда я ее разминал, приходилось прилагать некоторые усилия, иначе вместо массажа я просто лапал девушку за мягкие места, а это не то, хотя несомненно приятно и даже обоюдно приятно.
— Это как так? — удивился я, продолжая разминать ее шею, а кончики ее волос, подстриженных почти до высоты плеч, щекотали мне тыльную сторону ладони.
Она захихикала.
— А попробуй, догадайся!
— Ну, самый очевидный ответ — кто-то из вас двоих сильно ниже, и потому кажется толще, хотя и весит меньше.
— Я бы не стала загадывать такой детский вариант. У нас с Милли разница сантиметра в полтора, да и фигуры по пропорциям почти одинаковые.
Я задумался. И думал довольно долго, поскольку Кэти поднялась и сняла с вешалки парадные одежки, велев не сильно углубляться в загадку — видать, у меня слишком мало информации, чтобы правильно ее решить.

По прибытии в дом родителей Кэти я сразу узнал ее сестру, хотя и правда раньше ее не видел. У Милли был чуть пошире нос, а несколько более темные волосы струились до бедер, однако лицо и фигура действительно почти один в один с Кэти. И она, таки да, выглядела потолще — достаточно заметная разница, чтобы сказать, кто тут пообъемнее, даже когда сестры не стояли рядом. С учетом, что фигуры у них одинаковые, это значило, что и грудь, и бедра, и все прочее у Милли было чуть побольше, чем у сестры. Вот разве что живот не просто круглее и сильнее выпирал, он и свисал заметнее. Ну и еще разница — то ли потому, что Милли ночевала в родительском доме, то ли просто потому что не столь формально подходила к вопросу одежек, но на ней сейчас были только полотняные шортики и домашняя футболка, тогда как Кэти пришла, аки на званый ужин, в вечернем платье. Ни то, ни другое, впрочем, ни капельки не скрывало обильных выпуклостей обеих сестер.
Кэти и Милли не виделись несколько месяцев и бросились крепко обниматься, а я не мог не обратить внимания, что даже вжимаясь всем телом друг в дружку, обеим пришлось сильно наклониться вперед, чтобы расцеловаться. Затем сестры сбежали куда-то в комнату, и пока на стол не подали ужин, я их и не видел. Очевидно, им требовалось пообщаться, посплетничать и вообще восполнить длительную разлуку — ясно было, что девушки близки и друг дружку искренне любят, как с сестрами должно быть, но бывает вовсе не всегда.
Когда мы все наконец сели за стол, я вспомнил заданную мне загадку и искоса наблюдал за обеими. Кэти обычно не страдала отсутствием аппетита и сейчас накладывала на тарелку без стеснения всего, что захотелось, может, даже чуть больше. Ничего сверхнеожиданного: сколько я ее знаю, она никогда не сидела на диетах, но и безудержным обжорством не отличалась. Просто большие порции — не чрезмерно большие, ровно по своим габаритам; время от времени навещала ресторации быстрого питания, но так, без фанатизма; от сладкого ни разу не отказывалась, но и не то чтобы сметала все, до чего руки дотягивались. Нынешний вечер исключением не стал: Кэти медленно, но уверенно накладывала в тарелку себе всякого-разного, с удовольствием уплетая родительскую стряпню. А вот Милли сметала все в рот как конвейером, словно боялась, что сейчас все вкусняшки уберут куда подальше. И даже по окончании ужина, когда мы сидели в креслах и пили чай, тянулась за вкусняшками как минимум вдвое чаще, чем Кэти.
Ну и в каком, спрашивается, аспекте моя подружка может быть толще? В собственном внутреннем восприятии? Так Кэти, сколько я ее знаю, всегда без всякого стеснения относилась к собственной фигуре. Если бы вдруг чудом она сейчас стала стройной — Кэти легко приняла бы себя такую, но ЖЕЛАНИЯ стать стройной и ради этого резко менять образ жизни у нее не было даже близко. Она не скрывала, сколько весит, пару раз говорила, что похудеть не может, хотя несколько раз пыталась, в итоге приняла все как есть и теперь просто наслаждается жизнью и не парит мозги на этот счет ни себе, ни окружающим. С таким отношением к делу она теперь буквально излучала ауру уверенного положительного настроения — и это, как по мне, куда сильнее влияет на привлекательность конкретной персоны, чем наличие или отсутствие лишнего веса. Собственно, и для меня вопрос «сколько весит девушка» был не самым важным: пышечек я любил всегда, но взгляд мой периодически притягивали и некоторые стройно-воздушные барышни, и барышни растолстевшие до полной шарообразности, если они при этом чувствовали себя удобно и уверенно именно такими, каковы они есть. По крайней мере, виртуально; в реале я никогда не встречался с девицами габаритов Кэти, прежние мои пассии были просто пышнотелыми — именно такие пропорции я ранее полагал идеальными. Однако к ее объемам я привык практически мгновенно и теперь восхищался ими настолько, что не мог теперь, к собственному удивлению, и представить ее в более стройном виде. Когда мы познакомились, ее отношение к собственному весу было сформировано скорее на уровне разума, нежели подсознания, и сперва она машинально вздрагивала и отстранялась, когда я касался ее живота или ласкал складки сала на боку, но Кэти очень быстро привыкла к моему такому отношению и теперь от таких ласок сама млела не меньше меня.
А что Милли? Она просто сидела и оглаживала свое разбухшее пузо, настолько набитое, что распирало все ее одежки, и при этом источала ауру довольства и счастья. Уж не знаю, о чем она думала, но судя по тому, что она только что не мурлыкала от наслаждения, несчастной Милли от своих габаритов себя уж точно не чувствовала. С таким поведением Кэти ну никак не может выглядеть сравнительно более толстой.
Что снова не приближало меня к разгадке ни на шаг.
Тем вечером я куда чаще обычного размышлял над весом Кэти. И пока сидели у родителей, и пока ехали домой — нынче она все чаще ночевала у меня в апартаментах, — и все равно никаких идей у меня не было. Может быть, Милли в последнее время сильно поправилась, судя по ее поведению нынче вечером, а раньше она была стройнее сестры? Нет, это не могло быть ответом, в такой загадке смысла вообще нет, опять же вопрос был задан в настоящем времени. Но поскольку лучшего варианта я не нашел, пришлось спросить.
— Нет, — улыбнулась Кэти, — за последние годы Милли поправилась не больше, чем я. Но это уже хотя бы немного ближе к теме.
— Стоп. Ты же младшая сестра, так?
— Да, Милли на три года старше, ей уже двадцать шесть.
Ага, вроде понял. Мысленно собрал кусочки паззла и проговорил:
— Что ж, ты мне еще не показывала семейных фоток, где вы обе помоложе, но я бы предположил, что три года назад, когда ей было столько, сколько тебе сейчас, она была меньше, чем твой нынешний вес...
Кэти вздернула брови, изображая любопытную мордочку.
— Ну и?
— Вот тебе и «и». Вы обе тогда были стройнее, ты всегда была стройнее, чем Милли, но если сравнить, сколько в определенном возрасте весила она, а сколько ты — ты получаешься тяжелее. В смысле, ты сейчас толще, чем в твои годы была она.
— Ты такой умный, — и сгребла меня в мягкое объятие, чмокнув в лоб. — В детстве мы обе были разве что немного пухленькими. Это у нас семейное, маму мою ты только что видел. — Ага, комплекцией «сама не знаю насколько за сто», лицом обе сестры скорее в отца, но и от мамочки взяли достаточно". — Ну а дальше мы обе росли и ввысь, и вширь — а потом уже только вширь. Что Милли, что мне очень легко набрать вес и очень трудно его согнать. Милли, пожалуй, повезло больше: она всегда обожала покушать и обычно ела куда больше меня, но при этом полнели мы примерно одинаково. Она только потому все еще толще, что у нее три года форы. Если бы у меня был такой аппетит, из нас двоих я давно бы стала более толстой.
Я с интересом слушал сей монолог, не прерывая, и Кэти продолжала:
— Она всегда любила объедаться, и последствия Милли не волновали. Ну да, пару раз она жаловалась — ой, как я растолстела, ой, я все ем, ем и не могу перестать, — но она слишком любит много и вкусно поесть, чтобы всерьез что-то менять. Ну а что ее так разнесло, отозвалось и на мне. Нет, винить одну лишь Милли я не собираюсь, — похлопала она себя по пузу, отчего ее жиры внятно колыхнулись, — я бы и без нее располнела. Но чтобы настолько — нет, это вряд ли. Мы везде и всюду были вместе, у нас был общий круг общения, и я нигде и никогда не была самой толстой. Даже когда мы обе переросли статус пышечек и стали явно толстыми, несколько раз я беспокоилась, не слишком ли меня разнесло — но ответ постоянно был «нет, не слишком», ведь рядом все время была моя сестра, и пока я не настолько толстая, как она, вроде и волноваться особо не о чем. Опять же меня никогда особо не шпыняли и не оскорбляли за мой вес, наверное, потому что у меня всегда уверенный и довольный вид. А когда мы растолстели настолько, чтобы столкнуться с некоторыми проблемами, каких не бывает у стройных персон — Милли со всем этим сталкивалась первой, соответственно, проблемы эти никогда не были для меня неожиданностью и поводом для испуга. Я слышала, как она жалуется, что при ходьбе бедра трутся друг о дружку — и сама поняла, каково это, примерно год спустя. А потом ей стало неудобно завязывать шнурки на ботинках — что ж, когда аналогичные трудности возникли у меня, Милли все равно была толще и при этом спокойно справлялась со всем, так что у меня перед глазами всегда был ее пример как «можно жить и с такими габаритами», и я решила, что вот когда стану такой, как она, тогда и подумаю о диетах… но когда я дорастала до таких размеров, Милли по-прежнему была еще толще, и все вовсе не выглядело таким уж страшным, во всяком случае — недостаточно, чтобы собирать себя в кулак и менять все привычки. Ну да, несколько раз мы обе пробовали очередные рекомендованные диеты, всегда вместе, и всегда срывались: она слишком любила поесть, а я как «более стройная» не была «достойным внимания ориентиром», — последнее она процитировала, изобразив кавычки.
Интересно было слушать столь долгий и откровенный рассказ Кэти о своем весе. Интересно — и на удивление приятно, уж не знаю, почему, но я готов был слушать ее излияния на тему своей фигуры часами. При этом любуясь и вновь и вновь исследуя на ощупь основной тезис повествования.
— А еще, — продолжила она, — мы часто сравнивали обхваты друг дружки, и когда выяснили, что во всех отношениях идем вровень, полнея и раздаваясь вширь строго параллельно, мы решили, что это наша судьба. Поэтому я так открыто и говорю о своем весе — пожалуй, немногие барышни моих габаритов на это способны. И это, как ни странно, сблизило нас с сестрой еще сильнее. Мне, конечно, иногда хотелось быть независимой личностью, а не «младшей, чуть менее разжиревшей версией Милли», разорвать круг. Но для этого существовало лишь два варианта, и ни на один из них мне не хватало мотивации. Первый — взять себя в руки и как следует похудеть; ну и ты прекрасно понимаешь, что я не хочу провести остаток жизни, с калькулятором подсчитывая калории и не получая более удовольствия от приемов пищи как таковых. А второй — наоборот, растолстеть до ее габаритов, в смысле, в то же самое время, а не с поправкой на возраст. Странно, однако думая о таком, я вовсе не впадала в истерику «ужас-ужас-ужас»; просто не чувствовала, что это мое. Частично я стеснялась стать слишком толстой, а частично потому, что все-таки разница получалась немалая, и мне нужно набрать не только те килограммы, на которые она превосходит меня сейчас, но и те, которые Милли наберет за время всего процесса. Впрочем, это так, игра ума. Обычно же меня более чем устраивает как раз такая разница между нами, у нее немало плюсов. — Кэти ухмыльнулась. — Мне по наследству переходит столько клевых шмоток! Когда сестра вырастает из очередной кофточки, штанов или платья, я точно знаю, что скоро они мне будут в самый раз.
— А она тебе из-за этого не завидует?
— Из-за одежек? Да ну, это никогда не было проблемой, все равно Милли не любит очень долго ходить в одном и том же. Или ты имеешь в виду, что я не такая жирная, как она? Так мы обе понимаем, что с поправкой на возраст именно я потолще буду, и у нее просто лучший обмен веществ. Вот где мы как-то действительно устроили состязание — это с волосами. У нас обеих они были куда длиннее, мы подстриглись лишь в том году.
Я это уже вычислил, у Кэти все еще осталась привычка отбрасывать назад отсутствующие косы — что значило, что она довольно долго ходила с длинными волосами; и почему-то об этом я ее ранее не спрашивал.
— Это чтобы сравнивать что-нибудь кроме нашего веса. Вот и отрастили кто сколько может. Дошли до того, что косы уже спускались ниже колен.
— Выглядели вы наверняка потрясающе.
— Ну, нам оно нравилось, но с такой длиной стало неудобно и неуютно. Только ни я, ни она не хотели обрезать волосы первой, ведь другая тогда выиграет. В итоге, когда волосы уже собирали пыль с пола, когда мы сидели, мы обе согласились на ничью и в тот же день пошли в парикмахерскую.
— Просто сердце разрывается, а тебе не жаль, что ты так коротко подстриглась?
— Ха, видел бы ты меня тогда, там остался ежик на пару сантиметров! Я просто хотела почувствовать, как это — ходить с короткими волосами. Милли больше любит длинные и обрезала их до пояса, и я с ней в принципе согласна, сама потом отращу именно так, но вот захотелось попробовать короткие. Как видишь, — провела она пальцами по волосам, спадающим на плечи, — они у меня растут достаточно быстро. Через пару лет, если хватит терпения, получу именно такие, какие мне нравятся.
— Что ж, тогда лично я настроюсь именно на длительные отношения, чтобы получить возможность вволю играть с твоими длинными волосами, — рассмеялся я.
— Собственно, ты мне напомнил, — улыбнулась Кэти в ответ, — знаешь, почему я загадала тебе такую загадку?
А правда, почему?
— Ну, думаю, ты хотела, чтобы я как следует поразмышлял насчет твоего веса, посмотреть, как я буду реагировать, возможно, проверить, что я на самом деле думаю на этот счет… Но ты же знаешь, твой вес для меня совершенно не проблема, я принял тебя такой и на самом деле люблю именно такой. Поэтому — не понимаю, почему ты решила, что это нужно.
Кэти глубоко вздохнула, словно не зная, как начать. Но, вероятно, она уже многократно размышляла на эту тему, поэтому собралась с духом и заговорила — решительно, хотя и не без опаски.
— Ты не заметил, что я за эти месяцы поправилась?
— Ну, я не был уверен, — честно отозвался я. — Мыслишка мелькнула, но это не казалось таким уж заметным, вот и не обращал внимания.
— Не так уж заметно, говоришь? Но мы вместе всего три месяца. Умножь на четыре, и за год это будет уже не такое уж незаметное количество. А если умножить на двенадцать, увидишь, что три года спустя я буду толще, чем моя сестра сейчас.
— Это как бы не высечено в граните, — возразил я.
— Высечено, не высечено — так будет. Жиры откладываются на моей тушке последние десять лет, что бы я ни делала. А ведь я не такая обжора, как Милли, которая могла бы сказать «это цена, которую я плачу за то, что все время жру как не в себя». У меня это цена, которую я плачу просто за то, что живу нормальной жизнью, а не морю себя голодом. Причем я даже не уверена, насколько эту жизнь можно назвать нормальной, потому как я уже почти в тех габаритах, под которые многое просто не предназначено. Милли недавно призналась, что под ней хрустнул садовый стульчик, значит, и у меня скоро так будет.
Кэти говорила, опустив взгляд и сложив руки на коленях, а потом вновь посмотрела прямо мне в глаза.
— Вот ты видел, насколько она толще меня. И в очень недалеком будущем я эти габариты перерасту.
Возможно, я недооценил дрожь в ее голосе и попытался обернуть все в шутку, которую в тот момент счел удачной:
— Но поскольку Милли все равно продолжит набирать вес, у нас в ее лице всегда будет система заблаговременного предупреждения.
Шутка ей не понравилась.
— Для тебя — да, будет! — внезапно разозлилась она. — Когда моя сестра станет, на твой вкус, слишком жирной и уродливой, ты будешь знать, что скоро такой же буду и я, и у тебя хватит времени спланировать, как от меня избавиться!
Я попробовал объяснить, что совсем не это имел в виду. Бесполезно.
— Ты так говоришь, потому что мы обе пока еще не настолько толстые, — скривилась Кэти, — и ты думаешь, что я буду выглядеть еще симпатичнее, если поправлюсь до размеров моей сестрицы. А Милли тогда будет еще толще, и тебе это тоже понравится. Но со временем все это ведь будет продолжаться, и вот однажды она растолстеет настолько, что это станет беспокоить и тебя, и вот тогда-то у тебя появится страх и неуверенность в том, что ты чувствуешь уже в отношении меня!
— Да нет же, Кэти, родная моя, — попытался исправить положение я, — я просто говорил о практической рекомендации, — о чем это я вообще? — … для тебя самой, что ли. Если ты однажды увидишь, что Милли раздалась настолько, что для тебя это станет неудобно — я имел в виду, что тебе не нужно самой ждать этой ситуации, ты о ней получишь предупреждение загодя и сама будешь иметь запас времени на принять решение, что делать.
Однако я чувствовал, что наспех подобранные слова не выражали того, что я на самом деле пытался сказать. Так что я прекратил выдавливать из себя логическое обоснование того, что на самом деле не чувствовал, тем более что примерно это мне сама Кэти уже сказала тысячу лет назад.
— Ты все равно не убеждена, что я люблю тебя и принимаю такой, какая ты есть, неважно, пополнеешь ты или похудеешь, и это не имеет никакого отношения к твоей сестре. И неважно, как там выглядит Милли — меня заботишь ты, а не она!
Она продолжала молча смотреть на меня, так что я поднялся, заметив «ладно, если тебе нужны еще доказательства...» и сбегал в кладовку. Мы планировали через пару дней зазвать к себе друзей на вечернюю партию в бридж, для чего докупили вкусняшек. Я взял коробку пончиков — завтра куплю еще, — и с ней в руках поспешил к Кэти.
— Ты все еще думаешь, что меня волнует, станешь ли ты еще толще? — распечатал коробку и подал ей пончик.
— Ужин был плотный, и я не голодная… — заколебалась она, а глаза ее сами собой сфокусировались на сладком колечке, покрытом розовой глазурью. — Ладно, — наконец решила Кэти, — немного места в желудке у меня, пожалуй, найдется.
Откусила. Покатала на языке, откусила еще, а я тем временем стиснул ее бедра.
Она все еще нерешительно проговорила:
— Но что, если я...
Остаток фразы я не разобрал, так как в ее рту уже был весь остаток пончика. Первого из многих — тем вечером.