Укрепляйте организм, принимайте меры

Укрепляйте организм, принимайте меры
(A girl's gotta eat)

Когда-то — в пятнадцать лет — у меня была подружка. Мы все на свете делали вместе, нас дразнили «не-разлей-вода», и так оно на самом деле и было. Рослая, чуть повыше меня; роскошные рыжевато-каштановыми волосы во всю спину, фантастически искристо-зеленые глазищи, задорные веснушки на щеках… Я был без ума от нее, и знал, что это взаимно.
Увы, но не прошло и года, как случилось страшное. Она сказала, что ее родители решили кардинально сменить место жительства, и ближайшие четыре-пять лет она в добрую старую Англию не вернется. Более того, ее отец сообщил, что после школы собирается устроить ее в университет в Америке — есть варианты. Конечно, я был ошеломлен, однако деваться было некуда. В таком раскладе наши отношения продолжаться не могли, и хотя мы обещали друг другу оставаться на связи и, действительно, потом обменивались письмами, а иногда и перезванивались — со временем прекратилось и это. Мы не забыли друг друга, нет — как я мог позабыть ее, когда даже во снах ее ангельское лицо и чудесный аромат были со мною, — однако это и все.
Так что я невероятно удивлен, получив на свой двадцать четвертый день рождения подарочную открытку (она пришла не на мой адрес, а на родительский), в которой великолепным летящим почерком сообщается следующее:

Привет, Джордж,
С днем рождения! Надеюсь, у тебя все хорошо.
Через несколько недель я возвращаюсь в родные британские пенаты, как насчет пересечься? Надумаешь, вот мой электронный адрес: XXXXXXXXXXXX. Но если у тебя другие планы, я пойму.
Обнимаю и целую,
Люси.

Я тут же отмыливаюсь на приведенный адрес, и в награду получаю не менее радостный ответ. Она прибывает через шестнадцать дней, уже присмотрела себе апартаменты и договорилась обо всем. За эти шестнадцать дней электронные письма между нами летают так часто, что вряд ли кто поверил бы, что до этого мы не общались несколько лет.
И хотя я уверен, что знаю ее лучше кого бы то ни было, в день, на который было назначено воссоединение с моей прежней любовью, у меня чуть не случился нервный срыв. Я переодевался раз двадцать, наверное, а когда наконец пришло время выдвигаться в парк (у нас там была наша, особая скамейка, на которой мы всегда сидели, когда были моложе), я едва набираюсь храбрости выбраться из дому.
Парк мало изменился за эти годы. Тихий и уединенный, плакучие ивы, пышно-зеленый газон над мерцающей гладью пруда. Меня всегда удивляло, почему в таком роскошном уголке почти никого не бывает, но оно и к лучшему. Особенно сейчас. Я сажусю на скамью, нетерпеливо поерзав. Как сейчас помню, вот здесь я вырезал сердце, а внутри инициалы G+L — и да, скольжу я кончиками пальцев по доске, они здесь, сглаженные временем, но не стершиеся.
— Джордж? — слышу я.
Этот голос, я узнал бы его из тысяч! Подскакиваю на месте и разворачиваюсь, чтобы увидеть ту, о которой все эти годы лишь грезил.
Солнце светит ей в спину, в ярком сиянии я вижу только силуэт — но даже одного этого силуэта хватило бы, чтобы понять: многое изменилось. Очень, очень многое.
— Люси? — говорю я, едва веря, что это — та самая девушка, которую я когда-то любил. — Какого черта с тобой случилось?
Люси явно расстроена, и сердце мое стремится к ней, однако я не в силах скрыть изумление, охватившее меня, когда я увидел вместо своей бывшей подружки такую громадину. В глазах у нее слезы — в таких же ярко-зеленых омутах, как в моих воспоминаниях, а вот щеки много полнее и круглее, чем когда-то. Пухлые красные губы, а лицо… оно, конечно, не менее симпатичное, чем когда-то, и все же я до сих пор не могу поверить в то, что подобное изменение действительно произошло.
Вместо высокой и стройной девчушки передо мной громадная женщина, которой буквально тесно в собственной коже. Колоссальных объемов бюст — буквально вываливается из выреза просторного (теоретически) платья цвета спелой сливы. Неимоверное пузо, выпирающее на полметра вперед объемистого бюста и свисающее ниже середины бедра, колышущееся и вздрагивающее от дыхания. Клянусь, сквозь растянутую ткань платья вполне заметна глубокая каверна пупка! В ширину она как два меня, если не больше… Ноги, затянутые в огромного размера панталоны, раздвинуты в стороны из-за массивных, разбухших бедер, она физически не способна стоять иначе!
Я поднимаюсь, не очень понимая, что сказать — ляпнул, что на язык скользнуло, понимаю, что это зря, что должен был совладать с собой, и все же...
— Прости, я, это… Люст, ну...
Слезы текут по ее пухлым щекам. Шагаю навстречу, раскинув руки. Понятия не имею, что тут поделать, сжимаю ее ладонь обеими руками и заглядываю ей в лицо. Понимаю, что мы одного роста — ее тапочки, разумеется, без каблуков — и для смягчения ситуации выдаю:
— Ну вот, а я-то надеялся, что перерасту тебя. — Так, кажется, не самая удачная формулировка. — В смысле, что однажды все-таки буду смотреть на тебя сверху вниз. Увы, не удалось. Только и сумел, что сравняться. Кто бы мог подумать.
Она не отвечает. Только смотрит на меня, большими зелеными и влажными очами.
— Прости, я не хотел… вот так. Просто, ну, удивился. Ты так… изменилась, вот и все. — Пытаюсь замять дело.
Она всхлипывает. Пытаюсь отпустить ее ладонь — может, она не хочет, чтобы я ее касался, — но она сама крепко сжимает мою руку.
— Это ты прости. Я знаю, что изменилась, просто думала, что уж ты-то меня осуждать не станешь… — в три приема, прерывая быстрыми вдохами и подавленными всхлипываниями.
— Тихо, тихо, — ласково сжимаю ее ладонь, — я тебя совершенно не осуждаю.
— Правда? — смотрит мне в глаза, озаренная надеждой.
— Ну конечно же. Я просто удивился, вот и все. Так, давай-ка попробуем еще раз. — Я ухмыляюсь до ушей, отступаю на шаг и протягиваю ей обе руки. — Добро пожаловать домой, Люси!
Она, разумеется, воспринимает это как приглашение к объятиям, всхлипывает еще раз — и обнимает меня сама, крепко и жарко, как никогда.
— Ах, Джордж, — шепчет мне на ухо, влажная щека прижимается к моей, — я знала, что могу на тебя положиться.
Сам я изначально обнимать ее не собирался, но теперь уж деваться некуда. Обхватить ее не то что моих рук — двоих таких, как я, не хватило юы, — и я просто хватаю куда достал, похлопав по мягкой широкой спине сразу за плечами. В мою грудь вжимается ее двухарбузный бюст, а массивный живот трется о мой собственный и пониже. Сам не ожидал, но от прикосновения свисающей складки сала к моему сокровенному местечку это самое местечко одобрительно дергается.
Желая избежать смущения, высвобождаюсь из объятий и провожаю ее на нашу скамейку. Она широкая, рассчитанная «на троих», однако сейчас третьему тут уместиться определенно негде, даже нам двоим тесновато. Скамья, скрипнув, принимает на себя весь немалый вес Люси, а я завороженно наблюдаю, как ее телеса буквально растекаются по деревянному сидению.
— Итак, — говорю я, пристроившись рядом и вынужденный вжаться в ее массивное бедро, поскольку с противиположной стороны у меня твердый деревянный подлокотник, — как делишки?
Люси внезапно хохочет, развернувшись ко мне.
— Ах, Джордж, ты просто прелесть.
— То есть? — озадаченно переспрашиваю я
— Да просто поверить не могу, что именно об этом ты спрашиваешь в первую очередь, — нашаривает мою ладонь и сжимает, ласково, но крепко.
— Ну, вежливость еще никому не вредила.
— Знаю, и за это еще больше тебя люблю. — Наклоняется и целует меня в щеку, при этом ее гигантская грудь тяжело упирается в мою руку.
— Ладно, а о чем, по-твоему, мне следует спросить? — осторожно интересуюсь я.
Люси снова смеется, а я понимаю, что обожаю этот ее смех. Он такой же, как когда-то, и то, что теперь его издает гигантских габаритов женщина, в которую я вжимаюсь… мне нравится еще больше.
— О чем хочешь, Джорджи.
Так она называла меня еще в те года.
— Я просто не хочу снова тебя расстроить.
Она поглаживает мою ладонь.
— Все в порядке. Это я виновата, не ты. Просто меня в последние дни достали… Семья осталась там, в Штатах, я здесь сама по себе, и вдруг подумала, что потеряла и тебя. Но когда ты меня обнял, все прошло.
Мне становится неуютно. Да, Люси знает, что сейчас у меня никого нет, эти моменты мы обсудили еще по электронке, но кажется, это немного слишком. А с другой стороны… все снова, как когда-то. Мы — одно целое, я не могу обидеть ее, потому что не могу обидеть себя.
— Ладно, тогда, — осторожность? к черту, — как это ты так растолстела?
Может, вопрос и бестактный, но Люси только устраивается поудобнее и кладет голову мне на плечо.
— Американская кухня. Мы с ней поладили так, как с британской никогда не получалось, — улыбается она.
— Ты, или вся твоя семья? — уточняю я.
— Поправились на американских харчах все, но не настолько. У меня обмен веществ просто замер, когда я познакомилась с тамошними пиццами, жареной курятиной и сладкими батончиками, ммм… просто прелесть.
Мы могли сидеть и молчать еще долго, но увы, под тяжестью Люси у меня в правой руке уже замерло кровообращение.
— Ну а теперь у тебя какие планы, раз уж ты вернулась? — спрашиваю я.
— Продолжу вести дела — через сеть, мне понравилось, — а там, глядишь, через год-два и семью создам, — и смотрит мне в лицо.
— Погоди, ты это о чем? — вид у меня озадаченный.
— Ну, ты же тоже не хочешь ждать вечно, правда?
— А?
— Иди сюда, Джорджи, — и ее ладони сжимают мое лицо, а губы впиваются в мои, жадно и нетерпеливо, и я не могу не ответить, жарко и страстно.
Спустя целую вечность и несколько минут она меня отпускает. А я, осознав, что это не продолжение моих ночных грез, а реальность, все же собираю мысли в кучку.
— То есть ты думаешь, что мы просто начнем там, где остановились, и все? — Мне самому стыдно за такое… блеяние.
На ее лице тень сомнений.
— Я знаю, что этого хочу я. Думаю, ты тоже этого хочешь, или я неправа?
Я сам не знаю, чего хочу.
— Просто все так быстро, так сразу… — теряюсь в словах, в мыслях.
— И? — спрашивает Люси, не отводя взгляда.
Не могу смотреть ей в глаза, не отвлекаясь на могучие холмы грудей, вздымающиеся и опадающие.
Не дожидаясь, пока я справлюсь со своим смущением, она продолжает:
— Джордж, давай не создавать трудностей на пустом месте. Ты меня все еще любишь?
— Я… я сам не знаю. Я любил тебя раньше, и когда писал тебе эти дни — все было просто великолепно. Когда ты зовешь меня «Джорджи», сердце мое радуется, но...
— Но теперь я толстая, в этом дело? — спрашивает она, и на ее лице раздражение и усталость.
— Ну, это большое… в смысле, заметное изменение, знаешь ли, — выдавливаю я, пытаясь не отводить взгляда.
Люси, выпустив мою ладонь, тяжело воздвигается в стоячее положение. Руки в боки, смотрит на меня сверху вниз, а ее живот угрожающе нависает над моими коленями.
— Слушай, Джордж, я должна знать точно. Да, я неадекватна, но с любовью всегда так: из-за нее люди становятся неадекватными. Я знаю, что за эти годы изменилась физически, но женщина, с которой ты переписывался эти две недели — и, замечу, безудержно флиртовал, — та самая, которую ты видишь перед собой. Итак, ты хочешь, чтобы мы снова были вместе, или это все — такая я — для тебя уже перебор?
Я не отвечаю, чувствуя, как она всей свой громадной массой нависает надо мной, готовая буквально обрушиться, как лавина, и раздавить. Физически. Сам себе удивляюсь, но это… возбуждает. Мне нравится чувствовать ее вес, ее колоссальную мягкость, боком, руками… и я хочу снова попытаться обнять ее, вжаться, как следует.
— Ну? — нетерпеливо спрашивает она.
— Я тебя люблю, — отвечаю я, и тут же та самая лавина обрушивается на меня, ее груди, ее живот, а сама Люси целует меня, жадно и ненасытно.
Наконец она позволяет мне встать, даже помогает отлипнуть от скамейки, а потом снова обнимает, ее губы накрывают мои, а мои руки пробегают снизу вверх и сверху вниз по ее расплывшемуся телу, словно запоминая эти неимоверные габариты.
— Черт, ну ты и тяжелая, — выдыхаю я, когда ухитряюсь впустить в легкие толику кислорода.
Люси смеется.
— Это еще мягко сказано.
Мы все еще стоим обнявшись, ее громадный живот и груди вжимаются в меня. Руки жадно скользят по ее телу, она не отрывает от меня взгляда и снова смеется, увидев, как я озадаченно пытаюсь пощупать ее… пониже спины.
— Нет, на это я хочу посмотреть, — заявляю я, выпустив ее из объятий и обойдя с тыла. Задний фасад у нее просто громадный, целая полка сала. Сгребаю полные горсти мягкого жира, прижимаюсь, шлепаю. Да, она в ширину как два меня, и даже больше.
— Спокойно, Джорджи, — смеется она, разворачиваясь и снова целуя меня, — потом как следуешь все рассмотришь, когда перенесешь меня через порог своих апартаментов и все такое.
Да уж, физиономия у меня еще та, судя по тому, как она заливается от хохота. Ну да, поднять такую громаду — у меня на это фантазии не хватило бы, а уж нести ее куда-то… И все-таки я от подобной мысли возбуждаюсь еще сильнее.
— Хочешь посетить мои апартаменты? — уточняю я.
— Куда торопимся, Джорджи? — игриво подмигивает Люси.
— Не то чтобы торопимся… — начинаю я, но тут она снова переходит к поцелую, долгому и мокрому, а я параллельно пытаюсь приподнять ее грудь. Одной рукой — не получается, угол не совсем удачный.
— Ты учти, я не из тех девушек, которых парень вот так вот просто может привести к себе домой, даже не пригласив предварительно на обед.
Смотрю на часы.
— Еще и полудня нет.
— Ну, надо укреплять организм, — изображает она американский акцент и снова целует меня, а правой рукой нашаривает сквозь джинсы мое мужское достоинство, которое радостно подается навстречу, а я обхватываю — ну, насколько получается — ее громадный живот.
— Да, пожалуй, — соглашаюсь я, пропускаю ее вперед и любуюсь ее покачивающимися туда-сюда полушариями заднего фасада, пока мы медленно шествуем по тропинке из нашего уединенного уголка на автостоянку.
— Поедем на моей машине, — сообщает она у самой стоянки, слегка запыхавшись. Хотя мы шли небыстро и все время под горку.
— А с моей-то что не так? — глупо моргаю я, на каковой вопрос невербально отвечают стоящие бок о бок моя скромная «королла» и ее массивный «опель-комбо».
Она опускается на сидение, поочередно загружая невероятно разбухщие бедра, а я, разинув рот, восхищаюсь тем, как под ее тяжестью оседает на правый бок не такая уж маленькая, «грузопассажирская» машина. Люси утрамбовывается на водительское сидение — широкое, явно по спецзаказу, и тем не менее слишком тесное для ее обширных телес, у Люси левое бедро нависает над расположенной посредине кабины коробкой передач, а громадный живот едва втискивается под рулевое колесо. Причем сидение еще и сдвинуто назад по максимуму. К счастью, «комбо» у Люси с коробкой-автоматом, на механике она даже не смогла бы перевести рычаг сцепления с нейтралки — собственная нога не позволила бы.
— Куда едем? — уточняю я, устраиваясь на пассажирском сидении.
Она медленно выруливает с парковочной площадки.
— Куда-нибудь, где ты можешь как следует меня накормить за не слишком дорого, — отвечает Люси. — Шведский стол вполне подойдет, а то после этой прогулки я есть хочу, умираю.
— Ты что, не завтракала? — удивляюсь я. Как можно так оголодать еще до полудня?
Покосившись на меня, она хитро улыбается.
— О, Джорджи, ну конечно же я завтракала...
Индийский ресторанчик «ешь-сколько-влезет» обнаруживается на выезде из города. Люси радостно пищит, заявив, что сто лет не пробовала индийской кухни, в Штатах она совсем другая. Галантно открыв для нее дверь, помогаю выбраться — похоже, это еще труднее, чем утрамбоваться внутрь, у меня едва хватает сил извлечь наружу колоссальную тушку Люси, и вот рессоры «комбо» с облегчением поскрипывают, а она, пыхтя, замирает в моих объятиях.
Откидываю локоны с ее лица.
— Вперед, Лу, пока ты не умерла от голода.
— И поскорее, — соглашается она. Это шутка, да?
Официант, бросив короткий взгляд на обильное пузо Люси, колышущееся под напором разбухших бедер, коротко выдает:
— С вас — вдвойне.
Я уже собираюсь возмутиться, но Люси только кивает. И шепчет мне на ухо:
— Поверь, мы внакладе не останемся, если даже с меня возьмут как за четверых.
Вот уж с ней я спорить не собираюсь, хотя и не понимаю, как такое возможно.
— Не желаете ли вина? — спрашивает официант, усадив нас за столик в альков (меня — на стул, Люси — на банкетку, которая под ней сразу начинает походить на слишком тесное кресло). Он, как и я, не сводит с нее глаз, а сама Люси весьма хищным взором смотрит на выставленные на буфетной стойке блюда.
— Бутылку красного, — отвечает Люси. — Хотя нет, две бутылки, у нас праздник. И само собой, «шведский стол», мы сами возьмем.
— Хорошо, — отвечает он, — но вы платите вдвойне.
Сомневаюсь, что Люси слышит его напоминание — она уже устремляется к стойке. Под ее тяжелой поступью сотрясается все заведение. Поблагодарив официанта и вручив ему десять фунтов за себя и двадцатку за Люси, следую за… своей девушкой, пожалуй, она для меня теперь именно такова. Люси же быстро наполняет две тарелки жареным рисом, добавляет сверху горы мяса и поливает четырьмя видами жирных соусов.
— Джорджи, у меня всего две руки — собери мне, пожалуйста, на две тарелки наанов и какие тут у них еще есть гарниры.
— Конечно, — отвечаю, смерив горы еды, которые она уже успела взять, — но ты уверена, что хочешь все это прямо сейчас? В смысле, может, потом попробуешь что-нибудь еще?
— Ах, Джорджи, ты еще многого не знаешь...
И точно. Никогда прежде не видел, чтобы кто-то СТОЛЬКО мог слопать в один присест. Судя по лицу официанта, до него тоже дошло, что «вдвойне» и наполовину не покроет расходов на то, что Люси у них съест. Тарелка за тарелкой отправляются в ее бездонный желудок — оприходовав первые четыре, она замечает, что я уже не ем (насытился, да и мне не до еды было, я просто не могу оторвать от нее взгляда), и просит, чтобы за добавкой к буфетной стойке ходил я. Я не возражаю. Горы карри и риса размеренным потоком исчезают меж пухлых губ, а из полутора литров густого красного вина мне досталось лишь пол-бокала. Впрочем, пьяной Люси совершенно не выглядит.
— Такой большой девочке, как я, — поясняет она, сделав краткую паузу в пережевывании, — нужно много, очень много, чтобы захмелеть.
И указывает на почти опустевшую тарелку с наанами. Намек понял, доставляю следующую порцию, пряча ухмылку.
И вот седьмая тарелка вылизана дочиста, она останавливается, отдуваясь, откидывается на спинку сидения, придерживая разбухшее пузо обеими руками. У меня язык к небу прилип: не могу оторвать взгляда от Люси, от ее живота, вздувшегося сверх всякой меры. Все, больше ни крошки?
Ага, конечно.
— А можно нам еще десерт? — спрашивает Люси возникшего рядом официанта.
С мрачно-обреченной физиономией индус подает ей меню. Люси заказывает торт — не ломтик и не два, а целый торт, и к нему еще полдюжины разных мороженых.
— После карри во рту пожар, надо заесть сладеньким, — объясняет она с невинным видом, поймав мой неверящий взгляд.
Десерты против ее аппетита долго не продержались, и изничтожив последние крохи торта (мороженое исчезло еще раньше), Люси объявляет, что пока хватит. Да уж, последние кусочки она, мне так показалось, запихивает в себя силой, отчего ее и так разбухший живот вздувается еще сильнее.
— Придется тебе помочь мне встать, — говорит Люси и икает, прикрыв рот рукой.
Официант едва сдерживает отвращение, а я пытаюсь понять, возбуждает это меня — или ровно наоборот. Наверное, все-таки да. Помогаю Люси выбраться из «кресла», ее пузо угрожающе выпирает вперед и в стороны, а подол платья вздернут выше прежнего — ткань растянулась, пытаясь сдержать напор разбухшей плоти.
Люси загружается в машину — и понимает, что вести не может.
— Ох, я опять...
— Что — опять? — смотрю на нее, вздувшееся пузо почти перекрывает рулевое колесо, а подпираемый им бюст упирается ей в подбородок. — Ну у тебя и видок!
Она краснеет.
— Да не стой тут, а помоги мне выбраться!
Сил отнимает уйму, чуть плечо не вывихнул, но в итоге Люси оказываеся на свободе.
— Я в салон, ты ведешь.
В салоне грузопассажирского «комбо» места вдоволь, особенно после того, как мы возвращаем водительское кресло на место, а задние отодвигаем назад, чтобы она могла расположиться полулежа, придерживая перегруженный желудок. Я привык к ручной коробке, рулить на автомате оказалось делом новым, но ничуть не сложным, и по указаниям Люси я быстро добрался до места.
Апартаменты она себе сняла на первом этаже, что с ее стороны более чем предусмотрительно. Отперев дверь, замирает на пороге.
— Почему не заходишь? — спрашиваю я.
— Неужто в этом мире больше нет настоящих рыцарей? — театрально вопрошает она.
— Ты шутишь, — заявляю я, и мы оба смеемся.
— Мог бы хоть попытаться… — потом критически меня оглядывает. — Хотя нет, сперва тебе надо как следует подкачаться в спортзале.
— Я туда и так дважды в неделю хожу! — делано протестую я, наблюдая, как она вдвигается внутрь. Разбухшие бока задевают оба дверных косяка сразу, до «протискиваться» дело пока не дошло, но...
— Брось, Джорджи, я же втрое тяжелее тебя. Без вариантов, не осилишь, — весело усмехается она.
— Втрое?.. — роняю челюсть, но дверь все-таки за собой закрываю.
— Ну, вот сколько ты весишь?
— Точно не скажу. Семьдесят семь, что-то типа того.
— Вот-вот, Джорджи. Втрое, с изрядным походом.
Разворачивается и идет в комнату. Следую за ней, и уже войдя, обнаруживаю, что это ее спальня.
— Ну и?
— Что — и? — игриво интересуется она.
— Ты мне что, не скажешь, сколько весишь ты?
— Я-то думала, тебя другое больше интересует… — отвечает Люси.
И наклоняется, предоставив мне полный обзор своего декольте. Взявшись за подол платья, ловко (для персоны ее габаритов) сдергивает его через голову одним плавным движением. Я со свистом вбираю воздух сквозь зубы, глядя, как ее громадное оголенное пузо вываливается из платья; чуть пониже пупка на коже видна красная отметина — там, очевидно, была резинка лосин до того, как под давлением всего съеденного они соскользнули ниже. Бюстгальтер на ней сшит по спецзаказу, с широкими прочными лямками, но даже и такая основательная конструкция едва сдерживает напор раскормленной плоти...
Люси рывком притягивает меня к себе, мягкое тепло оголенной плоти просто переполняет, ее и меня, я готов взорваться прямо на месте, наши губы сливаются в поцелуе, ладони мои, упиваясь, перебирают жиры ее пуза, в мою грудь упирается ее колоссальный бюст...
— Скажи… — шепчу я ей на ухо, пытаясь обнять, ухватить в объятия побольше, побольше этой роскошной, громадной, необъятной женственности.
— Что — сказать? — делает вид, что не поняла.
— Сколько… ты… весишь? — рывками выдавливаю я.
Она разворачивается на месте, одной инерцией швырнув меня на кровать. Я не собирался летать, но меня не спрашивали. Подходит, роняет на меня свое пузо, притиснув к матрацу, наклоняется надо мной. Расстегивает переднюю застежку бюстгальтера, высвободив мягкие, как тесто, груди, на белой коже ясно видны красные отметины слишком тесной конструкции. Левую грудь Люси, колыхнув, направляет мне прямо в лицо; ласково прикусываю розовый сосок, набухший и твердый, и тут до меня доходит, что каждая сиська у нее размером побольше моей головы. Пытаюсь притянуть ее к себе, на меня, руки мои зарываются в безразмерные складки у нее на боках...
— Аккуратнее, — шепчет она, медленно вдавливая меня в постель.
— С чего? — играю ее жирами, пышными и обильными, сгребая горсть, другую, третью, и там еще много...
— С того, что мои двести сорок пять кило тебя могут и раздавить.
И с этими словами ложится на меня всей своей тяжестью, и я бессилен, более чем бессилен этому помешать, я под таким грузом даже дышать не могу, и от этого на седьмом небе от возбуждения. Кровать хрустит под нашей объединенной тяжестью, она на мне, подавляет меня, ее губы на моих губах, каждый вздох — как подвиг… Пытаюсь стянуть с нее лосины и трусики — где только делают белье таких размеров? — но у нее такие бедра, что это просто невозможно, и я чувствую, не слышу даже, как Люси содрогается от смеха, а потом шепчет:
— Ах, Джорджи, ты еще многого не знаешь.
Перекатывается набок, потом на спину — ее живот и груди ходят ходуном, ей тоже надо отдышаться. Нашариваю резинку ее лосин и медленно, с немалыми усилиями, стягиваю их с ее чудесных ног. С трусиками полегче, правда, мне в процессе даже жаль стало такую роскошную женщину, ведь белье так врезается в ее нежную и пышную плоть...
Собственную одежду срываю во мгновение ока, а Люси со смешком обеими ладонями разминает свою большую белую грудь.
Рывком устремляюсь в нее, она мокрая и теплая, и хотя громадное пузо и разбухшие бедра несколько мешают, но вхожу как по маслу. Поцеловать ее не могу — не дотянусь, за двумя холмами сисек мне и лица-то ее отсюда не видно, вонзаю в нее снова и снова, она такая мягкая, такая мокрая, такая громадная и неохватная, подо мною...
Люси стонет, а я сгребаю ее громадную грудь, разминая так, как она сама до того, и она внезапно вздымается, садится, ее пузо волной упирается в меня, и я взрываюсь, а она плотнее вжимает меня в себя, обволакивая всеми своими бескрайними жирами, моя голова где-то промеж ее грудей, пытаюсь обнять, но разумеется, могу только сгрести мягкую плоть бедер, живота, боков, и я ничего не вижу, да и не хочу видеть, только чувствовать, ощущать...
Люси содрогается, кровать снова жалобно скрипит, и вдруг отпускает меня и падает на спину, едва дыша.
— Ого, — выдыхаю я, плюхнувшись рядом с нею.
— Говорила же… Джорджи… — заглатывает она порции кислорода, — надо… укреплять организм.
Не могу не рассмеяться, а она выразительно похлопывает себя по пузу, отчего в стороны расходятся волны жира.
— Кстати, о, — намекает она.
Роняю челюсть.
— Ты что, шутишь?..
Люси подмигивает.
— Нет, на этот раз ни в какой ресторан мы не пойдем. Закажи чего-нибудь прямо в апартаменты… лично мне три больших пиццы на перекусить хватит, дальше сам думай.