Трудности с бельем

Трудности с бельем
(Lingerie Problems)

Синтия вздохнула. Вечер сегодня будет долгим. Это уже третья пара белья, в которую она не влезла, четверть часа изнурительных трудов только на нее — и все напрасно. Вишенка на торте всей ситуации: ей нужно найти хотя бы один подходящий комплект, а времени все меньше и меньше, Овейн скоро должен был вернуться. Сегодняшнее мероприятие обещало стать пиком его профессиональной карьеры драматурга — на премьеру прибывали люди со всей страны, билеты раскупили за три недели до спектакля, — и она на этот вечер подготовила ему собственный подарок. Ну и себе тоже, но признаваться в этом Синтия не торопилась… Камин, вино, она даже подготовила все блюда для романтического ужина, которым ее будут кормить, — но из десятков наборов романтического белья в шкафу не могла найти ни одного подходящего. Не потому что лифчик слишком тесный или что-то подобное, нет — она просто слишком растолстела.
«Слишком» в случае Синтии было совершенно не преувеличением, куда уж тут преувеличивать-то. Она и до знакомства с Овейном не отличалась стройностью, однако старалась хоть как-то держать себя в рамках. Но через некоторое время он признался, что без ума от ее округлостей и совсем не прочь, чтобы она поправилась еще; Синтия тоже была не прочь, и совместная жизнь, планомерно перешедшая в успешный брак, довела ее до сегодняшних габаритов. Невысокая, метр шестьдесят один, Синтия весила почти двести семьдесят кило, и минимум двести из них приходилось на сплошной жир. Каковой особенно удачно откладывался в задней части фигуры — бедра Синтии раздались до такой ширины, что регулярно застревали в дверях. Ноги росли вширь так же быстро, как и ягодицы, и теперь представляли собой две массивные колонны сала, трущиеся друг о дружку. Ну и, разумеется, пузо, из-за которого собственных ног Синтия уже и не видела последние килограммов этак сто сорок, а сейчас оно благополучно стекало с коленок в положении сидя. Из-за разбухших и отяжелевших от жира рук ей трудно было натягивать лифчики, и это не учитывая собственно грудей, которые надлежало туда упаковать — бюст ее был меньше, чем можно ожидать от особы такого веса, но далеко не маленьким сам по себе.
Ей нравилось быть толстой. Всегда, с самого начала. Вот только эти последние несколько минут… издевательство. Выбрала очередную пару полупрозрачного белья — достаточно большую, чтобы обычная женщина полностью проскользнула в штанину трусиков или рукав бюстгальтера, — и попробовала примерить ее. Так, сперва бюстгальтер. Медленно просунула руки, затем, пыхтя от усилий, закрыла застежку. Груди вываливались из тесных чашек, но верх держал. Синтия почти улыбнулась — получается, — и попыталась влезть в трусики. Вставила одну ногу, потом другую, потом попытаться натянуть — а ведь ниже пуза там целый каскад складой, в каждой из которых эта штука так и норовит застрять… и застряла, на бедрах, почти дойдя до ягодиц.
— Ну же! — выдохнула она.
Бесполезно.
Снимай теперь… а часики-то тикают.
Белье, белье, еще белье… Синтия пробовала один комплект за другим, и всякий раз — неудачно. А потом в глубинах шкафа вдруг обнаружилась комбинация-ночнушка. Совершенно гигантских пропорций! Широченная, она таких и не видела, не знала, что они вообще существуют! И эта — налезла, хоть и в облипку, но подошла! Уррраа!!! Тесновата, но в эту Синтия влезла! Все ее преизобильные жиры, упакованные в серую прозрачную ткань, смотрелись так… так соблазнительно… Медленно, переваливаясь с боку на бок, она добралась до дивана, на который и завалилась в соблазнительной позе, ожидая появления Овейна.
Ждать пришлось недолго. Все еще облаченный в парадный костюм, гений сценической драмы возликовал при виде своей супруги.
— Клянусь великим топором Гектора, от твоих прелестей моя кровь вскипает пенистым фонтаном! — воскликнул он, быстро сбрасывая одежду.
Синтия захихикала, отчего ее тело всколыхнулось. Овейн был позером, но таким милым.
— Мой герой, — выдохнула она без тени сарказма.
— Но какого имени заслуживает ткань, которая столь подчеркивает идеальный живот моей драгоценной супруги? — воскликнул он. — Искроблещущая… нет, сероатласная! — решительно кивнул он, разливая вино в бокалы, и оба устроились в обнимку на диване, наслаждаясь обществом друг друга и поцелуями.
Через некоторое время, однако, Овейн обратил внимание на череду блюд, выстроенных на столе, и самодовольно ухмыльнулся, словно ему в голову пришла потрясающая идея.
— Сдается мне, что твое великолепное чрево сегодня вечером пустовало?
— Именно так, дражайший мой.
— Наихудшее из злодеяний! О, это величайший в мире грех — отказывать столь роскошной даме в достойном ее пропитании! Подобное придет в голову лишь величайшему архизлодею, коего я не могу не назвать худшим своим врагом!
Синтия была совершенно согласна с постановкой вопроса, но не готова была к новому получасовому монологу на эту животрепещущую тему.
— Но ведь мы можем разрушить злодейские планы?
— Ну разумеется! Мы просто обязаны! Лишь окончательно предавшиеся злу, на чьей совести тысячи невинных жертв, выдумали бы нечто столь подлое!..
Четыре перемены блюд, не считая закусок и салатов, и три десерта медленно, но верно занимали положенное им место в желудке у Синтии, и вот она уже насытилась, и объелась, и просто не может уже дышать от обжорства, под слоями сала ее желудок твердый как камень от утрамбованных в него вкусностей...
А затем раздался треск, треск лопающейся по швам ткани. Самый худший звук, какой знаком Синтии, и одновременно самый лучший. Она так долго искала белье, в которое влезла бы, и вот после по-настоящему обильной трапезы лопнуло и оно, но она чувствовала себя на седьмом небе, ощущая всем телом, насколько же она стала большой. Овейн головой приник к ее мягкому боку и закрыл глаза, а Синтия отключилась, едва дыша, а поленья в камине тихо трещали, догорая, пока не рассыпались пеплом.
Вечер удался.