Тропический рай

Тропический рай
(Paradise)

Две недели на необитаемом острове, и размер одежды уже категорически не совпадает с реальными размерами барышни. Не потому что она похудела, нет — юбка глубоко врезается в плоть талии и кое-как затягивается лишь потому, что изначально спроектирована «с запахом». Теперь же, застегнутая на самый краешек, она от малейшего движения обнажает кремовую кожу левой ноги от лодыжки и до самого бедра и повыше. Блузка вынуждено задирается над выпуклостью живота, обнажая и этот самый слишком тесный пояс юбки, и сантиметров десять сочной плоти над ним. Столь же вынуждено сия блузка раскрывает изрядный объем декольте, где груди так и норовят выплеснуться из чашек бюстгальтера. Рукава трещат, облегая круглые плечи и руки.
По движениям барышни сразу ясно, какой неожиданностью для нее стали все эти лищние килограммы. Она постоянно обдирает широкие бедра о кору деревьев, пытаясь протиснуться там, где вроде бы раньше проходила свободно, а всякий раз, переходя из лежаче-сидячего положения в вертикальное — удивляется, как же отяжелела.
Нет, не бесится и не расстраивается — но удивляется, да.
Дикий необитаемый остров оказался к ней добр. Одиночество — тут да, никуда не денешься, но пока эти две недели она рассматривает как своего рода каникулы. Неизведанный остров, покрытый густыми джунглями, наполненными воплями самоцветно-ярких пташек и мартышек, источающими цветочные ароматы — такие густые, что ночью и задохнуться немудрено. Чистая и прозрачная морская вода, ярко-бирюзовая над белым песком — тот самый идеал с пляжных рекламных буклетов, которого на настоящих курортах днем с огнем не найдешь. А тут бери и плавай, особенно в разгар дня, когда на солнце слишком жарко — особенно ее расплывшейся тушке. В воде же она чувствовует себя как тюлень, лениво дрейфуя в почти-прохладной водичке, а ее жиры работают лучше всяких спасательных кругов, сами собой поддерживая ее на волнах.
Мария, так ее зовут, происходит из семейства, где упитанность спокон веков была нормой. Тощей барышня не была отродясь, но и к толстухам себя прежде не причисляла. И за эти две недели ее не «сорвало с нарезки», нет — она просто отдыхает. Упорная и упрямая барышня средиземноморских кровей, о чем свидетельствуют темные волосы, мягко-округлые черты лица и медно-смуглая кожа, матово мерцающая в солнечных лучах, всегда делает только то, что хочет сама.
Лучшее на этом необитаемом острове — безусловно, здешние плоды: кремово-сладкие, без косточек, полностью съедобные, включая нетолстую кожуру. Больше ничего съедобного Мария не обнаружила, и сперва сомневалась, как отреагирует организм на незнакомый тропический фрукт, но выбор был невелик: или голодать, или рискнуть попробовать эти плоды. С собой-то у барыщни имелся только мобильник, превращенный морской водой в бесполезный кусок пластика, да надетая на ней одежда. Оказавшись за бортом посреди тропического шторма, Мария с трудом добралась до этого островка, уцепившись за какую-то деревяшку, и могла надеяться только на себя — и на то, что вскоре ее найдут.
Зато на острове была пресная вода и фрукты. В изобилии, ешь сколько влезет. Что она и делала, объедаясь с утра до вечера удивительно сытными плодами, и ни разу ей не захотелось чего-то другого. Барышня знала и про дефицит белка, и про возможный недостаток микроэлементов, но ее ни разу не потянуло скажем пожевать песочек, что свидетельствовало бы о последнем. Она плосто ела фрукты, сочные и вкусные — Мария считает, что они даже вкуснее, чем мороженое или шоколад. Горячие от солнца, охлажденные в ручье, перезрелые медово-сладкие и недозревшие с легкой цитрусовой кислинкой, плоды были просто божественно, греховно великолепны.
Перефразируя классика, «а зачем на острове фрукты? для того, чтобы я их ела», полагает Мария. Этим и занимается. Даже сейчас, гуляя по пляжу, скрываясь от полдневного жара в тени деревьев и морщась, вынужденная несколько шагов проделать по обжигающему ступни песку, она жует плоды, которые тащит с собой подмышкой, неспешно вылизывая перепачканные соком пальцы. Конечно, участь потерпевшего кораблекрушение — ужасна… а вот то, что случилось с ней, пока совсем не так уж плохо.
Отправив в рот последний кусок плода, Мария развязывает юбку, и та падает на песок. Потом выпутывается из блузки и лифчика — вокруг ни души, кого стесняться? А смывать с одежды морскую соль — то еще удовольствие, она это однажды уже проделала и повторять без необходимости не желает.
Без одежды ей сразу становится легче: живот выкатывается вперед, груди свисают по сторонам. Барышня ласково оглаживает плодородную выпуклость своего пуза, сдвигаясь сверху вниз, от тугого, раздувшегося от съеденных плодов даже под слоем сала желудка, до нежного и мягкого подбрюшья. Шаг за шагом движется она к воде, тяжелое пузо и массивные груди колышутся туда-сюда.
Со вздохом облегчения барышня погружается в бирюзовые воды, нежно-щекочущие, снимающие немалую тяжесть с ее ступней, утопающих в коралловом песке. Она неспешно плывет вдоль берега, благоразумно не забираясь далеко, чтобы не попасть в случайное течение, которое могло бы утащить ее прочь, в открытое море. Прогретые солнцем слои перемежаются более прохладными струями из океанских глубин, ласковым шелком море щекочет ее кожу. А когда спина и круглые ягодицы слишком нагреваются на солнце, она переворачивается и плывет лицом вверх, подставляя полдневному светилу выпуклости грудей и пуза.
Где-то через час Мария выбирается на берег, проголодавшись. Ну как, проголодавшись — в желудке образовалось сколько-то свободного места. Не собираясь одеваться, пока полностью не высохнет, она подбирает с песка одежду и со всей возможной поспешностью направляется под сень деревьек, к кустам, покрытым фруктами.
Час спустя юбка все еще не надета и все так же лежит на земле, хотя у барышни давно высохли даже длинные волосы. Мария все так же сидит спиной к дереву, рядом с кустом, с которого свисают плоды цвета клубники со сливками. Ей просто лень вставать — слишком объелась. Липкие от сока лицо и руки подтверждают это, а еще более явным признаком служит раздувшееся пузо, такое же липкое и блестящее от сока, поскольку барышня неустанно его поглаживает, уговаривая «ну еще немножко». Пузо сие свисает промеж раздвинутых ног, почти опираясь на землю, и Мария очень не уверена, что вот прямо сейчас сможет встать, даже если захочет. А она не хочет. О, она может слопать еще, и именно это и собирается сделать — фрукты на ветках еще не закончились, а если вдруг так случится, то рядом хватает других кустов, ничуть не менее плодоносных.
Слегка нажимая обеими ладонями на верхнюю часть пуза, Мария постанывает от сытости и наслаждения. Лифчик она все-таки озаботилась надеть — малышкам нужна поддержка, — и сквозь тонкий атлас видны набухшие от возбуждения соски. Чем тяжелее становится пузо, чем шире под его напором раздвигаются бедра, тем сильнее поднимается внутри волна. Одной рукой барышня сгребает полную горсть мягкой плоти в подбрюшье, второй срывает с ветки очередной фрукт, который срочно нужно отправить в рот, и...
— Эй! — слышно восклицание.
Мария испуганно пищит, подпрыгнув на месте.
— Иисус-Мария-Иосиф! — выдыхает она, поскольку, ожидаемо, встать ей не удается, массивное пузо перевешивает, и она приземляется на четвереньки, застонав уже совсем не от удовольствия, потому как раздувшееся от обжорства пузо задевает землю и категорически возражает. Так, на карачках, она добирается до дерева, и цепляясь за него, все-таки поднимается на ноги — а на нее все это время с отвисшей челюстью смотрит...
… парень — ее возраста, чуть за двадцать — крепкий, весь в пятнах морской соли, изможденный, глаза на лбу от изумления...
— Какого черта? — выдает он.
— Я Мария Баттистини, — сердце внезапно подпрыгивает к самому горлу. — Лодка! У тебя есть...
— Увы, я потерпевший кораблекрушение, — сообщает он, и Мария падает духом — а потом заливается краской, осознав, что на ней из всей одежды только лифчик. Не то чтобы она прикрывала сильно больше, и...
А парень, смущенно кашлянув, отворачивается, задрав взгляд к древесным кронам.
— Вильям, — представляется он. — Билл, э, Билл Андерсон.
Мария, полубеззвучно ругаясь, пытается хоть как-то натянуть юбку, чтобы хотя бы не светить ягодицами и передними тайными местами. Не то чтобы под ее пузом, особенно в нынешнем раздувшемся состоянии, они были видны, но все же. Хотя, «нынешнее» — оно в последние дни практически постоянное, поскольку барышня при любой возможности объедается до отвала. Оттого и толстеет не по дням, а по часам. В нынешней конфигурации юбка оставляет оголенными большую часть бедер, то еще зрелище, но лучше не получится. Что до блузки, она сейчас больше похожа на спортивный бюстгальтер; сойдет.
— Прошу прощения за неподобающий вид, — Мария, пыхтя, приводит в порядок прическу, изрядно растрепанную во время борьбы с собственной одежкой. — Билл, да? Приятно познакомиться.
— Взаимно, — отвечает билл, разворачиваясь и изображая вежливую улыбку. И хотя он всячески старается не опускать взгляд ниже ее подбородка — глаза его имеют собственное мнение, куда смотреть. Да уж, раньше ее сиськи были примерно четвертого размера, а сейчас, пожалуй, и пятый переросли… Есть куда посмотреть, Мария вполне его понимает.
Но ей от этого не легче.
— Прошу прощения, — еще раз смущенно повторяет она.
— Да нет, совершенно незачем извиняться! Я так понял… тут больше никого нет?
Мария качает головой.
— Никого, и я не нашла никаких следов, — разочарованно отвечает она. — Но зато здесь есть вода, и полно фруктов. Вкусных, я уж точно не похудела, — честно добавляет, ибо не может изображать светский вид, когда на ней от постоянного обжорства трещат остатки одежек.
И в доказательство похлопывает себя по пузу, которое недовольно колышется, даже будучи плотно набитым и упакованным в слишком тесную юбку.
Билл зримо краснеет.
— Тебе идет, — выдает он, немало удивив этим Марию.
— Э… спасибо, — говорит она. Странный парень. — В общем, по крайней мере голодать мы уж точно не будем. Я тут уже две недели, нас ведь найдут, правда? Ну ведь не могут не найти!
— Я тоже надеюсь, — кивает Билл, чуть расслабившись. — Ну а пока я рад, что я тут все-таки не один.
— Да, мне тут было одиноко, — соглашается барышня. На миг ей становится неуютно — нет, не от собственных габаритов, они тут ни при чем, но от возможной сложной перспективы. — Ну а теперь, пожалуй, у меня другая трудность — мне срочно надо чем-то заменить нынешние одежки! — Выдавливает радостную улыбку, возможно, не совсем уместную.
Судя по виду Билла, он только что прикусил язык.
— Ой, ты же наверняка умираешь от жажды! Идем, я покажу тебе, где ручей.
И ведет его уже протоптанной тропинкой, не то чтобы по прямой — слишком много деревьев, слишком тесно местами растут, барышне там уже и не протиснуться, — но кратчайшей дорогой. Походку ее и так не назовешь быстрой, а в нынешнем состоянии она движется еще медленнее, еще больше переваливаясь с боку на бок, отчего ее сиськи и пузо колышутся еще сильнее… и волна возбуждения внутри растет даже на ходу.
Скорее всего, Билл в это время вовсю пялится на ее задний фасад. На его месте она, честно говоря, не удержалась бы — и так немаленький, а под подоткнутой таким образом юбкой кажется еще больше. Судя по гуляющему в тех местах ветерку, полностью прикрыть так и не удалось.
Достигнув небольшого природного пруда, куда со скал стекает чистая и свежая вода, Мария с облегченным вздохом плюхается на корень ближайшего дерева, обмахивая себя крупным листом вместо веера. Вся упарилась, стараясь идти побыстрее, ведь ее — гость? спутник? соратник по несчастью? — только что из океана, наверняка страдает от обезвоживания. Она по себе помнит, каково это.
И пока Билл долго и жадно пьет, барышня, отдышавшись, оглядывается по сторонам.
Разумеется, фрукты есть и здесь. Они тут везде.
— Ну хотя бы пища и вода тут есть, — хрипло говорит Билл.
— О да, — страстно соглашается Мария. — Что с тобой случилось, как ты тут оказался?
— Буря — громадная буря, из ниоткуда, Господом клянусь...
Пока он рассказывает, размахивая руками — рука барышни сама собой срывает с куста плод, а потом еще один, и еще, ей так не хватало человеческого голоса, а еще они такие вкусные, и она уже почти полчаса ничего не ела, и...
И лишь запустив зубы в десятый округло-продолговатый плод размером чуть поменьше кулака, Мария осознает, что Билл давно уже молчит и только смотрит на нее. С глуповатым видом она дожевывает мякоть и слизывает сок с пальцев, хотя смывать свежие пятна сока с голого пуза уже явно поздно. Господи, ну и вид у нее, как на восьмом месяце. Хотя нет, даже и для этого многовато, просто ее распирает от жира, от обжорства, к которому она здесь привыкла.
— Вот это тебя разнесло, — выдает Билл. Мария морщится, а он быстро поправляется: — Нет, я совсем не то имел в виду! Это… ну, тебе сейчас не помешал бы массаж живота, наверное, хочешь?
Обеспокоенный, нерешительный… странный парень.
Но сама мысль о том, чтобы почувствовать на своем туго набитом пузе еще одну пару ладоней, отдается внутри слепящей молнией.
— Это… было бы прекрасно, — только и может сказать она, автоматически облизнув пухлые губы и раздвинув ноги еще шире, чтобы пузу стало поудобнее.
И когда его руки, все еще в морщинах от морской воды, касаются ее чувствительной плоти, сперва бережно-осторожно, потом увереннее — барышня не может сдержаться и тихо стонет от наслаждения.
— Моя одиссея еще проще, — шепчет она, — меня смыло за борт в шторм, планировали обычную круизную прогулку на пару дней, а тут такое… У меня ничего с собой не было, и слава Богу, что волной меня вынесло сюда. Вот в общем и все. — Короткий смешок. — А еще я тут растолстела, очень растолстела, — и в смешке этом едва сдерживаемая страсть.
— Ну, если голодная, то почему бы и не поесть… — говорит Билл.
— Покормишь меня? — Мария полулежит и совершенно не желает двигаться. — Нет, не прямо сейчас, ммм, обожаю, как ты вот так вот гладишь меня… продолжай, не останавливайся, но сперва...
Привстав, притягивает его поближе, к себе, его ладони все еще на ее разбухшем пузе, а она не достает дальше, прижатая к земле массой собственных жиров. Притягивает его к себе и целует, нежно и многообещающе, и губы ее липкие от фруктов...