Толстый намек
Толстый намек
(Not so Subtle)
— Еще? — спрашиваешь ты.
Нервно прикусываю губу, затем нерешительно киваю. Ты, весь разулыбавшись, с радостью нагружаешь едой мою тарелку, и я закономерно ахаю, увидев, как там образуется столь же солидная горка, что и в первый раз. Ты серьезно считаешь, что в меня столько влезет?
Ты серьезно считаешь, что я не знаю, что ты делаешь?
Как же трогательно ты считаешь свой подход столь тонким. Знал бы ты правду. Ты серьезно считаешь, что я не замечаю, что ты делаешь? Постоянно подсовывая мне добавку, а то и две-три? А потом этак ненавязчиво предлагая десерт? И эта твоя довольная ухмылочка, даже сейчас, когда я вроде как согласилась с твоим предложением.
Ты серьезно считаешь, что ты тут главный, что все это — твоих рук дело, а я словно и не замечаю, как потихоньку расту вширь, как вся становлюсь мягкой и податливой. Я-то как раз все заметила. Я все знала практически с самого начала.
И позволила всему этому произойти.
Согласна, начинал ты с тонких намеков и легкого подбадривания, однако продолжалось это недолго. Вскоре ты только что не заставлял меня есть еще, еще и еще, и легкие сперва изменения вскоре превратились в то, что никак нельзя было не заметить. Но я продолжала играть в эту игру, любуясь, как вспыхивают твои глаза всякий раз, как я перехожу очередной рубеж.
Когда я отправила на полку свои «стройные» джинсы, потому как уже не смогла их застегнуть.
Когда я пожаловалась, что у меня бедра начали тереться друг о дружку.
Когда ты осознал, что мне нужно купить новые трусики, ибо в старые мои окорока уже не втиснуть.
Боже, как же тебе это все нравилось!
Отдам тебе должное, ты пытался делать вид, словно это ничего не значит, но я всегда наблюдала, как твой взгляд останавливается на мягкой округлости моего живота, выпирающего все больше и больше. Как ты облизываешься, когда я поправляю штаны после очередной плотной трапезы. Ты был просто в восторге, хотя и пытался это скрыть.
Лицемер из тебя аховый.
Чуть ерзаю на стуле, чтобы футболка моя немножко задралась. Как раз чтобы обнажить самую толику скрытого под нею. К вящему моему удовольствию у тебя от этого слегка перехватывает дыхание, и приветственная «улыбочка» моего живота заставляет тебя самого чуть поправить штаны.
Пожалуй, пора чуток пошалить...
Выразительно вздохнув, обеими руками хлопаю себя по животу. Ты ловишь взглядом волну, которая проходит по моему телу вверх по грудям и рукам, вниз по бедрам. В очах твоих искра — восторг, да, конечно, но и кое-что еще. Страх? Вина? Толика того и другого?
Шалость удалась, точно знаю!
— Нам надо поговорить.
Ты замираешь, окостенев; ненадолго, на краткий миг, я бы и не заметила, если бы не смотрела внимательно. И этого достаточно. Мне — достаточно.
— В чем дело? — о, какая в твоем голосе прелестная озабоченность, очень трудно не улыбнуться.
Скрещиваю руки на животе — не то чтобы ныне это хоть что-то там могло спрятать, — и вздыхаю вновь, еще тяжелее, еще выразительнее.
— Я вот подумала, — краем глаза вижу, как ты нервно ерзаешь, — в последнее время я что-то растолстела, не так ли?
Лицо твое бледнеет, в очах твоих плещутся, сражаясь, два разных чувства — восторг и тревога.
— Ты о чем?
Ах, милый, уж ты-то знаешь, о чем я.
Опускаю взгляд, оглаживая выпуклость собственного живота, приподнимаю его обеими руками сантиметра на четыре и отпускаю, чтобы шлепнулся обратно на коленки.
— Я растолстела, — повторяю я. — И случилось это не так вот вдруг.
Ты открываешь рот — и вновь закрываешь его, не зная, как ответить. Я почти вижу, как крутятся колесики в твоей голове, пытаясь подобрать правильные слова.
Наклоняю голову, глядя на тебя. Молчание становится долгим, почти неудобным — и за миг до того, как исчезло бы это почти, выдаю:
— Это ведь ты… заставлял меня? — Тихо, с толикой боли.
— Заставлял тебя?
— Подбадривал, уговаривал, чтобы я с каждым разом съедала еще немножко больше?
Тебя бросает в пот.
— Я… я просто хотел, чтобы ты наслаждалась жизнью! Я вовсе не собирался...
— Не ври мне! — резко, яростно. — Собирался — и сотворил! — подаюсь вперед, стиснутый промеж бедер живот вынужденно делает то же самое, ты автоматически опускаешь взгляд. — И тебе это нравится, да? Смотреть, как я лопаю все подряд! Смотреть, как меня разносит!
Молчание.
Снова ерзаю на сидении, намеренно демонстрируя, как поправляю штаны, вроде как случайно сжимая бедра. Ты сглатываешь. Даже сочтя, что сейчас я скажу «между нами все кончено», ты все равно не в силах переступить через себя.
— Нравится, да? — делаю вид, что сейчас разревусь, но глаза мои сухи. — Поверить не могу, что ты сотворил со мной такое!
Вид у тебя раздавленный. Мне почти тебя жаль, но не насладиться моментом не могу.
— Прости! Я вовсе не собирался, я просто… просто...
Как же долго ты осознаешь, что на губах моих улыбка.
— Собирался — и сделал, — говорю я, — сделал то, что я тебе позволила.
Выражение твоего лица — бесценно. Смущение. Неверие. И медленное, тягучее осознание, что ты никогда, ни секунды не был главным.
Откидываюсь назад, массивный живот привычно вжимает меня в мягкую спинку стула.
— Ах, милый, — игриво мурлычу, — ты правда думал, что я не знаю?
— Ты… что?
Смеюсь, низко и мягко.
— Я точно знала, что ты делаешь, с самого начала. Каждый намек, каждое предложение, каждая добавка. Я все видела. — Снова потягиваюсь, чтобы футболка натянулась на моем круглом животе, на мгновение притянув твой взгляд туда, прежде чем ты вновь осмеливаешься посмотреть мне в глаза.
— Какая прелесть. Ты думал, что направляешь меня избранным тобой путем. — Качаю головой. — Все, что ты делал со мной, произошло потому, что я позволила.
Наблюдаю, как мое признание растворяет твое чувство вины, оставив нечто более темное, жадное, то, что ты пытаешься скрыть, но не можешь полностью подавить. Запрокидываю голову и улыбаюсь.
— Я давно уже знаю твой секрет. Теперь ты знаешь мой: я хотела этого так же, как и ты.
— И что теперь? — ох, эти темные искры в твоих очах.
Указываю на свою тарелку, все так же наполненную с изрядной горкой.
— А теперь мы будем наслаждаться всем этим вместе.