Толстушек ты не любишь

Толстушек ты не любишь
(You Don't Like Fat Girls)

Толстушек ты никогда не любил. Но эта, пожалуй, ничего. Что-то в ней есть этакое. Длинные темные волосы, умильно-обиженная мордашка. Опять же, если рассуждать логически: у нее всего лишь небольшой животик, а округлые бедра разве что самую чуточку выпирают над джинсами, и она вся мягкая и гладкая. Гладить ее, ласкать, прижимая к стене или вжимая в кровать — очень даже приятно. Погружать кончики пальцев в мягкую плоть...
Очень даже ничего.
Все меняет день, когда ты просишь ее слопать целую пиццу, пока ты будешь смотреть. Когда ты устраиваешься позади и растираешь ей плечи, потом твои ладони скользят по ее предплечьям и выпирающему пузику, ощущают его теплую тяжесть. Что-то меняется в тебе, когда ты чувствуешь этот килограмм или два, которые завтра осядут тонким слоем по всей ее округлой фигурке, и ты внезапно шлепаешь ее по раздувшемуся пузу.
— Обжора.
Она плачет, жирные слезы стекают по пухлым щекам, смешиваясь с крошками того, что ты только что заставил ее съесть. Она вздрагивает всем телом, и даже набитое как барабан пузо не остается в покое. Ты неправ, и сам знаешь это; вздохнув, ты осторожно обнимаешь ее, гладишь плечи, бока, отяжелевшее пузо...
— Прости, крошка. Я помогу тебе. Позволь мне помочь.
В этот день все меняется.
Ты подбрасываешь ей что-нибудь вкусненькое — утром, на переменах, после занятий. В своих апартаментах ты всегда держишь на случай ее визита тортик или тарелку пирожков, ибо знаешь, что отказаться у нее не хватит духу, если ты предложишь — даже не заставляя. Она готова поглощать мороженое целыми коробками, пока ты не остановишь ее. Она сделает для тебя все.
Друзья-приятели, взяв тебя под локоток в коридоре или в парке, порой с удивленным видом сообщают:
— Твоя подружка что-то поправилась.
Или:
— Ты ж вроде как не любишь толстых.
А ты лишь ухмыляешься в ответ. Что-то в их лицах такое… словами не выразишь, но всякий раз после этого ты, придя домой, кормишь ее до отвала и еще немножко.
А она — она позволяет тебе это. Сперва позволяет, а потом сама просит, «еще!» Вскоре у нее в сумке или рюкзачке появляются запасы съестного, чтобы потихоньку подкрепить растущий организм в течение дня.
Пять кило.
Шесть.
Восемь.
Двенадцать.
Пятнадцать.
Одежда, которая была на ней, когда вы впервые встретились, давно трещит по швам. Тебе же не нравятся толстушки. Тебе не нравится, что их массивные животы начинают разделяться на складки, потом выпирать, а потом, когда выпирать уже дальше некуда, снова разделяться. Складки на складках, внутри вечно жарко. Тебе не нравится втискивать ладони между этими складками, греться, сгребать полные горсти плоти, играть мягкими и волнующимися жирами. Сжимать в объятиях — и разжимая их, наблюдать, как все вжатое облегченно выплескивается наружу. Тебе не нравится, как они передвигаются вперевалку, как свисают их животы и разбухают руки. Как из одного подбородка получается два, три, четыре, ты же автоматически прикидываешь, сколько ж надо всего сожрать, чтобы дойти до такого. Какой ленивой обжорой надо стать...
Семнадцать.
Двадцать один.
Двадцать три.
Двадцать шесть.
Двадцать шесть кило она набрала с тех пор, как вы вместе. Пузо как шар, толстые ноги. Ты прижимаешь ее к стене. Ты вжимаешь ее в кровать, которая трещит под ее тяжестью. Приятели посмеиваются — у тебя за спиной, у нее за спиной. От этого ты еще сильнее хочешь ласково ущипнуть ее за пышный бок или ткнуть пальцем в мягкое пузо, когда встречаешь ее в коридоре, губы липкие от сахара.
— Ты что-то растолстела, — повторяешь ты почти каждый день, сгребая обеими руками мягкие жиры у нее на животе, приподнимая и отпуская, чтобы тяжелый шар чрева подпрыгнул и заколыхался. Мягкая, как тесто. Собственных ног ей из-за этого пуза уже не видно. Что-то этакое в ней есть, в ней и в тебе, когда ты кормишь ее с рук.
А она непрестанно толстеет. Толстеет.
Тебе не нравятся толстушки, но она — она, пожалуй, ничего. Что-то этакое в ней есть. Водопад черных волос даже на четверть не скрывает каскад складок, которые образовались на спине. Она жалуется, что не может слишком долго стоять, что животу слишком тесно в штанах или в белье.
Еще двадцать с лишним кило. Ты подходишь сзади, обнимаешь, приподнимаешь ее чрево, а она подмигивает и, легонько застонав, трется об тебя всем телом. Ты запускаешь обе ладони в ее складки, сжимаешь, ласкаешь. Ее пузо растет и растет, очередные джинсы уже не сходятся. Вырванные с мясом пуговицы, сломанные застежки.
А ты ласкаешь ее внушительные, пышные, сдобные бока. Очень даже ничего.
Более чем ничего.