Толика мороженого

Толика мороженого
(Ice Cream)

1

Сижу, как на жердочке, за стойкой «Мороженщицы Нэнси» и поглощаю тесно упакованные в вафельный стаканчик четыре шарика клубнично-сливочно-творожного мороженого. Шорты расстегнуты, пузо уютно опирается на бедра, тяжелое и вздувшееся. Это сегодня уже третья порция мороженого.
Перезвон колокольчиков над дверью. Женщина в противосолнечных очках и каприках тянет на буксире мальчика и девочку, спасая мелких от жары. Не виню ее, снаружи под сорок. Ревущий взлетающим аэробусом кондиционер — один из двух положительных моментов в нынешней моей летней подработке.
Устраиваю стаканчик на подставке и пытаюсь быстро привести себя в порядок, пока никто не видит. Черт. Женщина, похоже, заметила, пока я прикрывала разбухшее пузо футболкой; но под темными очками прочесть ее взгляд не могу.
— Привет! — изображаю всяческое радушие. — Желаете что-нибудь?
— Два с ванилью без сахара, пожалуйста, самых маленьких.
Подняв темные очки, женщина обозревает мою фигуру во всех ракурсах. Плотно сжимает губы. Я не такая и толстая, но в сравнении с нею… да в ней же килограммов сорок от силы, и детки такие же скелетики.
Вздыхаю.
— Разумеется, сейчас сделаю.
Троица стоит у кассы и ждет, пока я работаю с автоматом.
— Видишь, дорогая? Вот поэтому нельзя есть слишком много сладкого, — изогнувшись черным лебедем, шепчет мамаша на ухо дочке. Та смотрит на меня, морщит носик и кивает. Удовлетворенная женщина снова опускает темные очки.
Взвешиваю оба стаканчика, пробиваю чек, передаю ей мороженое. Она отдает его детям. Девочка с осторожностью берет свою порцию, а мальчик вгрызается в мороженое без малейших колебаний.
— Шесть семьдесят девять.
Она дает мне двадцатку.
— Сдачу оставь себе. — И краешком рта: — Будет на что покушать, тебе не повредить.
И они уходят, а я так и стою у кассы с купюрой в руке и отвисшей челюстью.

2

— Пап, я толстая? — спрашиваю.
Он дожевывает ломтик стейка и внимательно меня рассматривает.
— Родная, с чего ты так решила?
Хмурюсь.
— Ну, не знаю.
Мари поворачивается ко мне.
— Скинуть несколько кило тебе не помешало бы.
— Мари, — предостерегающе вставляет отец.
Мачеха пожимает плечами и делает глоток воды.
— По мне, она заслуживает честного ответа. Катрин, хочешь, как-нибудь вместе пойдем в тренажерный зал. Лишний тренировочный костюм у меня найдется. Мне представляется, чуть более спортивный образ жизни пойдет этой семейке лишь на пользу.
Добавляю в картофельное пюре изрядный кус масла, перемешиваю и отправляю в рот полную ложку. Ммм...
— Да нормально у тебя все, Кэти, — отвечает отец, — не беспокойся.
После ужина сижу на диване с лаптопом. Подсаживается Мари.
— Правда, Катрин, если ты беспокоишься насчет своей фигуры, всегда можешь обратиться ко мне. Я лишь добра тебе желаю. Ты заслуживаешь того, чтобы быть красивой.
Пытаюсь не смотреть на нее. Обидно до слез. Но, возможно, она в чем-то права.
— Как ты думаешь, сколько мне надо скинуть? Только честно.
Рассматривает меня, внимательно, поджав губы.
— Хммм… А сколько ты весишь?
— Э… — только и могу ответить.
— Не хочешь, не говори. Но если точно будешь знать, мы могли бы составить план. Расписание тренировок, режим питания… — Она мечтательно улыбается, глаза сверкают. — Это ж просто класс, верно?
Такой энтузиазм завораживает.
— Угу. Погоди, я сейчас.
Закрываю дверь ванной. Сейчас за пластиковой панелью, увешанной постерами, будет вершиться сокровенное таинство. В детстве я с ума сходила от Барби — о, эти идеальные грудки, хрупкая талия, скульптурный носик и скулы! С каждой стены, из каждого угла на меня смотрят сверхъестественно большие очи разнокалиберных Барби. И взгляды их преисполнены скептицизма. Особенно когда извлекаю из-под шкафчика весы и включаю аппарат.
«Готов», высвечивается на жидкокристаллическом дисплее.
Встаю на весы. Мерцание.
92, сообщают весы.
Носики десятков Барби вздергиваются в дружном презрении.
Уничтоженная я сползаю вниз по лестнице, красная о смущения.

3

Мари бросает спортивную сумку на паркет у входа. В доме солнечно и тепло, но ее глаза похожи на колючие ледяные осколки. На меня она демонстративно не смотрит.
— Дела не будет, если ты хотя бы не попытаешься.
— Но я пыталась, — отвечаю с мольбой в голосе. — Просто устала.
Следую за Мари на кухню. Облокотившись на буфет, она жадно пьет минералку из пластиковой бутылки. Открываю холодильник, достаю колу и со щелчком вскрываю.
Глаза Мари сужаются.
— А еще удивляешься, почему ты вдруг толстая. Катрин, тебе стоило бы задуматься о здоровом режиме питания.
Замираю с полуопустошенной банкой в руке.
— Пойду сполоснусь, — информирует она, убирает бутылку в холодильник и оставляет меня на кухне. Одну.
Я пыталась, честно. Целых пятнадцать минут корпела на дорожке, но потом вспотела, запыхалась и смылась в буфет. Автоматы с шоколадками — приятная разрядка, хоть на пару минут отвлечься от перекрестного огня взглядов, которыми награждают меня все обитательницы тренажерного зала. Вот интересно, зачем им вообще этот спорт? там же ни у кого и грамма лишнего веса нет, сплошные кожа да кости.
В буфете я вроде бы задержалась минут на пять… однако почему-то Мари вытащила меня оттуда через два часа и восемь шоколадных плиток. По дороге домой меня немного мутило, но я молчу.
И вот я стою посреди кухни в спортивном топике и шортах, которые мне жутко жмут и вообще смотрятся как седло на корове. Открываю холодильник. Папа всегда следит, чтобы мороженого там было вдоволь. Он знает, от чего я без ума. Вот казалось бы, после нынешней работы меня от него уже мутить должно, ведь вокруг (и внутри) меня постоянно то ореховое с маслом, то мятное с шоколадом, то слоенки со сливочным… Но со мной это правило дает сбой.
Набираю себе большую миску, неимоверно большую по общепринятым стандартам. Клубничное, мое любимое. И тут же, не отходя от холодильника, расправляюсь со всей порцией, желудок распирает, губы слипаются от сладкого, а шорты вот-вот лопнут прямо на мне.
Смотрю на коробку мороженого… и вытаскиваю ее из холодильника, плюхнув на кухонный стол и сама плюхаюсь на стул рядом. В миске было больше, чем осталось в коробке. Что тут оставлять-то. Справлюсь.
Зачерпнуть. Откусить. Проглотить. Не нужно даже жевать — липкое и сладкое, оно само скользит прямо в глотку. Меня распирает и мутит от сытости.
Мари скользит вниз по лестнице, одетая лишь в папину футболку, на ходу вытирая волосы.
— Ладно, детка… — слышу я ее голос из гостиной. — Катрин, ты что, все еще на кухне?
Входит и замирает, видя, как я объедаюсь мороженым, в одной руке ложка, другая массирует разбухшее пузо.
— Господи-ты-боже-мой, — выдыхает она, — что ты делаешь?..
Рывком оказывается у стола и выдергивает коробку мороженого.
— Так я и знала, зря позволила твоему отцу покупать тебе это вот! Ты взгляни только на себя!
Обвиняющий перст упирается в мое пузо. Откидываюсь на спинку стула, бессильная ей помешать. Живот как гора, переполнен мороженым. Слишком обожралась и устала. Не могу пошевелиться.
— Катрин, на тебя смотреть тошно, — она качает головой. — Я пыталась помочь тебе, но ты же сама с собой все это сотворила!..
Разворачивается и выходит вон, швырнув в мусорную корзину почти пустую коробку от мороженого.
Ик.

4

В лавке я обычно работаю одна. И прекрасно, мне вполне уютно наедине с собой. Но где-то в середине июня Нэнси нанимает еще одну девушку, а меня подряжает обучать ее. Это с моим-то стажем работы в неполный месяц!
С другой стороны, больше просто некому, у Нэнси всех работников — я и ее племянник Дэвид. Он работает в послеобеденные часы, так что мы пересекаемся едва на несколько минут: он вваливается и ворчит «привет, как делишки», я уже с сумкой через плечо бросаю «нормально» и шлепаю домой. Обедать. Как правило, перед тем изрядно налопавшись мороженого.
Раньше я сама этого не замечала, но после слов Мари… пожалуй, она где-то права.
Мы с Мари и раньше не были особо близки; теперь она целенаправленно меня шпыняет. Папа не замечает. Или не хочет замечать. Наверное, он любит Мари — но скорее любит ее за внешность, а не за что-либо иное. Их комната рядом с моей, и иными ночами я очень хорошо слышу, как сильно он ее любит. Обычно я при этих звуках тихо выползаю из комнаты и устраиваю себе ночной перекус перед телевизором...
Новенькую зовут Джессика. И весит она килограммов сто сорок, а то и больше. Мои переживания относительно собственных габаритов меркнут при одном взгляде на нее.
— Привет! — Широченная, искренняя улыбка. — Будем работать вместе? Классно!
И еще одно. Она не просто самая толстая из виденных мной девиц — она еще и очень цельная натура. Полная уверенность в себе. Учится легко и свободно. В два счета осваивает, как правильно заполнять стаканчики мороженым.
А через несколько недель половина клиентов, особенно дети, уже знают Джессику по имени. Парни западают на нее. Иные даже заглядывают специально поболтать с ней. Мне приходится лопать мороженое в служебной каморке. На меня ноль внимания, а на нее аж слюнки пускают? Ничего не понимаю. Она же толстая! Жирная!
К концу июня я уже сметаю в один присест порцию из шести шариков мороженого, на перекусы хожу в МакДональдс и вообще в свободнов время лопаю что на глаза попадается.
Стою за прилавком и машинально жую мармеладки и шоколадные чипсы. зачерпывая прямо из вазочки с наполнителями.
— А ты очень хорошенькая, — замечает Джессика.
Чуть не подавилась шоколадкой.
— Че-чего?
Улыбка.
— Даже странно, что у тебя нет ни парня, ни вообще кого-то.
— Ну… наверное, просто не встретился пока… — Окончание испаряется, щеки у меня горят. — Но спасибо за комплимент.
— Хочешь, я тебя с кем-нибудь познакомлю?
Издевается, что ли? Смотрю на нее, внимательно смотрю, наверняка ведь поняла, как мне неуютно быть… такой… и пытается поднять меня на смех. Но нет, ничего подобного — открытое и доброе лицо, никаких признаков лицемерия.
— Э… да, конечно. — Губы сами собой разъезжаются в улыбке. — Если тебе не сложно.
— Да ни чуточки, — кивает она. — А то не дело, что слюнки на тебя пускаю только одна я.
Хихикаю.
Давно мне не было так хорошо...

5

Стою в спальне перед большим зеркалом. Располнела. Мягко говоря.
Шорты трещат под натиском бедер. Задний фасад заметно раздался и обзавелся целой плеядой ямочек. Живот — отдельная статья, под самой безразмерной рубашкой он выпирает двумя тяжелыми гладкими складками. Все стало другим, все. О весах и подумать боюсь. А уж о том, что скажет Мари...
Впрочем, не заметить моих достижений она никак не могла — но в последнее время никак это не комментирует. Вообще-то она практически перестала со мной общаться. По мне — и ладно.
Звонок в дверь. Джессика. Слышу, как отец ее впускает, как под ее весом скрипят ступени, ведущие в мою комнату. Она открывает дверь, видит меня, улыбается.
Джессика. Натуральная блондинка, затянутая в обтягивающее черное платье. Секс-бомба. До меня как до того жирафа вдруг доходит, почему парни на нее западают. Выпирающий живот, массивные груди, пухлое лицо и широкие бедра в едином комплексе вовсе не кажутся отвратительными, а напротив, притягивают — взгляд не оторвать.
Смотрю на себя в зеркало. Вроде все это есть и у меня… а такого эффекта нет и близко.
— Детка, это что за мешок? — качает она головой, указывая на мою рубашку. — Тебе нужно кое-что покруче! Мы же идем охотиться за парнями! — Она лезет в мой гардероб и начинает перебирать безрукавки. — Формы, детка, формы напоказ, вот что нам нужно!
— Да нет, нормально, — пытаюсь протестовать, — мне эта рубашка нравится...
Она меня словно не слышит.
— Вот, надень-ка эту. — Протягивает мне красную майку.
Замираю. Мороз по коже.
— Ну правда, нормальная рубашка...
— Господи-ты-боже-мой. — Джессика садится на мою кровать. Матрас протестующе скрипит под ее тяжестью. — Катрин, надевай майку.
Стягиваю рубашку. Едва дышу от волнения. Да, она сама не щепка и заметно больше меня — но я уверена, что один вид моего тела ее оттолкнет. Лицо пылает. Натягиваю красную майку.
— Ну вот, — ухмыляется Джессика, — совсем другое дело.
— Что, правда? — повораиваюсь к зеркалу.
Она возникает сзади, вооруженная парой прихваченных с тумбочки шпилек, и подправляет мне прическу, приподняв волосы и наполовину распустив их. Теперь они кажутся волнистыми, беспорядочно распущенными… «прямо сейчас на сеновал».
— Ух ты, — выдыхаю я.
— Ага, — подмигивает Джессика, и мы выдвигаемся.

6

— Ты такая классная, — шепчет Алекс мне на ухо и скармливает с рук очередной ломоть «ежика».
Желудок у меня набит как барабан… но я все равно съедаю пирог.
Напротив на скамейке полулежит Джессика. Джош ласкает ее живот, пока она опустошает громадную пивную кружку. Вид у Джессики — «за полшага до нирваны», и Джош физически не в силах не касаться ее.
… Когда Джессика сказала, что знает парней, которые нам идеально подойдут, я понятия не имела, на что подписываюсь.
Нет, первые часика три прошли вполне обыденно. Мы ненадолго зависли в зале игровых автоматов, покормили рыбок в пруду, полюбовались океанским пейзажем. Джош и Джессика немного пообжимались в укромном уголке, а потом Алекс предложил мне ломтик пиццы. Или пяток ломтиков.
Алекс вполне симатичный. Лет двадцать, не мальчик. И когда он смотрел, как я ем, в штанах у него явно кое-что напрягалось. Мне даже неудобно стало — вот так вот лопать на людях, — но всем было плевать. Ну сидят четверо молодых людей за столом, обедают, что тут такого? На столе действительно полно еды. Но вся она — для Джессики и меня. Пицца, жаренные в кукурузной муке сосиски, лимонад, сахарная вата, пирог-«ежик», бургеры… Так объелась, что едва дышу. Ну почему Джессика уболтала меня на такую тесную майку? она же сейчас лопнет и останутся только тряпочки...
Шепчу Алексу на ухо:
— Я же сейчас лопну...
А вдруг и правда. Меня пробивает на хи-хи.
А он со стоном выдыхает:
— Черт, ты меня так заводишь...
А у меня сердце поет. Завожу, значит? Никогда раньше у меня не было парня. Я вообще не думала, что какой-нибудь парень заметит меня, такую...
— Скушай еще, — Алекс придвигает тарелку со штруделем. Вязкий, пряный, мммм… — Я верю, ты справишься. — Улыбается и гладит мой живот.
Меня всю распирает. От обжорства… и не только. Между ног приятно щекочет. Внутри тепло.
— Справлюсь, — соглашаюсь и вгрызаюсь в пирог.
… Едем к Джошу домой. Они с Джессикой сразу поднимаются в спальню. Джош буквально вкатывает ее по ступеням наверх. Объевшаяся Джессика едва передвигается, разбухшая сверх всякой меры. Меня сегодня тоже расперло… но не до такой степени.
Мы с Алексом идем в гостиную. Плюхаюсь на диван, вся упарилась после короткой прогулки от машины до дома. Хихикаю.
— Сама не верю, что столько слопала. Ты, наверное, думаешь, что я обжора.
Не знаю. почему я так спокойна. Несколько часов назад у меня сердце замирало от одной мысли, что Джессика сейчас увидит мое тело. И вот я сижу, заткнув майку за лифчик, обожравшееся пузо нараспашку — а он рядом со мной. И все чудесно.
— Детка, ты не представляешь себе, какая ты классная… — Губы его касаются моих, сердце сладостно замирает. Никогда меня так не целовали. — Еще покушать хочешь?
Да, я объелась. Но если так подумать...
— Ага, — соглашаюсь.
Он ныряет на кухню к Джошу, открывает холодильник.
— Тебе чего?
— Всего, и побольше! — хихикаю я.
Дверца холодильника громко хлопает.
Алекс летит обратно, в руках бутыль лимонада, коробочка клубники и недоеденная пицца.
— У него там ни черта не осталось, — он тяжело дышит, но не совсем от этих усилий. — Слушай, детка, надо что-то с этим делать, — указывает он на собственные штаны, — меня надолго не хватит.
Снова целует меня, медленно продвигаясь от губ ниже, к шее и плечам. Открываю коробочку с клубникой и отправляю в рот одну ягоду. Медленно-медленно. Алекс стискивает зубы и пытается улыбнуться.
— Я серьезно, Кейти. — Никто еще не называл меня Кейти. — Я хочу тебя, — выдыхает он, продолжая целовать мою шею… потом ниже...
Я тоже хочу. И не хочу. И...
— Еще немного.
— Обжора, — фыркает он. И с усилием отстраняется. — Ладно, валяй.
Откидываюсь на подушки. Разбухшее пузо шевелится, отзываясь острой болью. Стон. Мой или его? нет, наверное, мой.
— Господи-боже, как же я обожралась...
Он наклоняется ко мне. Надо мной.
— Вот, — и держит открытой коробочку с клубникой. Он хочет, чтобы я продолжала есть?
Продолжаю. Приканчиваю коробочку.
До вершины мы доходим вместе. Желудок трещит от сытости. Алекс улыбается.
— Господи, какая же ты великолепная. Покушай еще. Для меня.
Отрубаюсь прямо на диване. Уже не девственница. Остаток пиццы в зубах. Не могу пошевелиться, так обожралась и растолстела.

7

С той первой встречи с Алексом меня распирает как на дрожжах. В ту одежду, что висит в моем шкафу, уже не влажу. Джессика одалживает мне свои старые шмотки. Поверить не могу, что они мне теперь как раз.
Четвертое июля отмечаем вчетвером. Я объедаюсь. Каждая встреча с Алексом заканчивается тем, что я от обжорства пошевелиться не могу. Но мне это нравится. Да, нравится. Чем толще я становлюсь, тем более желанной себя чувствую. Я всегда голодная. Всегда готова, чтобы меня кормили.
В конце июля мы с Алексом расстаемся. Он возвращается в колледж. И будет там трахать нормальных, обычных, стройных девиц. Джессика уверяет, что думать он при этом будет исключительно обо мне. Мне от этого почему-то не легче.
— Ничего, встретишь другого, — она смешивает мне громадную порцию мороженого. Меня распирает от жира — и теперь, когда Алекса нет и я смотрю в зеркало, то вижу там себя: толстую, раскоровевшую, сплошные складки сала. Но от мороженого не отказываюсь. — У меня полно знакомых парней, которые считают, что толстые девицы самые классные.
Значит, я правда толстая. Толстая Джессика это подтверждает.
Впрочем, сама она растолстела еще сильнее. Даже странно, что может еще самостоятельно ходить. Пузо двумя могучими складками свисает через пояс шортов, куцые маечки, которые предпочитает Джессика, и близко не могут их прикрыть. Круглое почти детское личико с двойным подбородком. Разбухшие, в ямочках, бедра. Располневшие руки от движений колышутся как желе.
А самое жуткое — я полностью осознаю, что скоро стану такой же, если не перестану лопать что попало.
Доедаю мороженое и делаю себе еще одну порцию.

8

Последний день занятий. Гора с плеч. Джессика в другой школе на том конце города, а друзей у меня особо нет. Мой вес первые полгода был постоянным источником беспощадных насмешек. К счастью, после рождества об этом как-то забыли.
Насмешки лишь усилили мой аппетит. На переменах я горстями поглощала конфеты, а за завтраком, обедом и ужином сметала по три порции. Проезжала через «Царь-бургер», затариваясь пакетами всякой снеди, и запихивала в себя все это, пока помещалось. С каждым разом помещалось чуть больше.
Мари махнула на меня рукой. Мы почти не общались, а когда все-таки общались, изображали дипломатов на высшем уровне. Папа ни слова не сказал насчет моих новых пропорций, и явно ерзал, когда Мари намекала, что не стоило бы мне брать третью порцию десерта, или предлагала снова сходить в спортзал. Мне было все равно. Пока вокруг было что съесть, мне было все равно.
И я ела.
Постоянно.
Во время учебного года работу у Нэнси пришлось оставить. Она искренне об этом сожалела и заверила меня, что следующим летом местечко для меня непременно найдется. Я нередко заглядывала в кафешку просто за мороженым, и лупоглазый пацаненок, которого взяли вместо меня, с отвращением смотрел на мои колышущиеся жиры. А я ему назло заказывала тройную порцию с горячей карамелью.
… И вот занятия закончились, и я окрыленная возвращаюсь в «Мороженщицу Нэнси». Вперевалку протискиваюсь в дверь.
— О, дорогая, как я рада тебя видеть! — Нэнси крепко обнимает меня, а я чувствую, насколько же больше складок сала теперь между нами. — Джессика уже переодевается в служебной, можешь взять себе мороженого и не стесняйся, — понимающе ухмыляется хозяйка заведения и шлепает меня по пузу. Покраснев, одергиваю блузку.
Наконец-то, Джессика. Хоть будет с кем словечком перемолвиться. Мы уж сколько не виделись, с самого Дня благодарения...
Открываю дверь. Челюсть у меня падает в район груди.
— Сюрприз! — с радостным визгом Джессика бросается мне на шею. Я обнимаю ее, а в голове крутится: как? почему?..
— Джессика… что с тобой случилось? — язык едва ворочается.
Улыбка ее гаснет.
— Я-то думала, ты за меня порадуешься. Веду здоровый образ жизни.
Она складывает руки на груди — размеры этой самой груди существенно уменьшились. Впрочем, как и вся она. Нет, стройной ее никто не назовет и сейчас, но даже в сравнении с той Джессикой, какой она была при первой нашей встрече… Сколько в ней сейчас-то — от силы сто двадцать? может, даже ближе к ста? Пытаюсь сосредоточиться. Но ведь прошло всего ничего, чуть больше полугода!..
— А я думала, ты была довольна своей фигурой, — ощущаю я приступ уверенности в себе.
— Была. И сейчас довольна. — Джессика пожимает плечами. — Ладно, проехали. Давай, рассказывай, как там школа, что собираешься делать летом?
Проехали. Легко сказать! Мы болтаем о планах на каникулы, она расписывает, каких парней успела подцепить, пока худела — а я чувствую, как мои телеса уже не умещаются на стуле, а пузо едва не сваливается с колен. Двойного подбородка у Джессики больше нет. Зато есть у меня. Вот он, почти касается моей груди. Рядом с ней я похожа на перекачанный воздушный шар.
— А ты хорошо выглядишь, — мимоходом замечает Джессика.
Сдавленный смешок. Ага, конечно.
Она закатывает глаза.
— Слушай, давай не будем повторять все то же самое, а? Ты меня чем слушала? Ты классная, и выглядишь классно.
Звонит дверной колокольчик. Посетители. Вылезаем к прилавку.
Молодая парочка с ухмылкой смотрит на мои внушительные телеса… и заказывает обезжиренный замороженый йогурт.
Теперь толстая здесь я.
Джессика передает им заказ, принимает деньги и возвращает улыбку. Помню, раньше кое-кто из клиентов с отвращением смотрел на нее, на ее складки сала, выпирающие из куцых одежек. Теперь так будут смотреть на меня.
Джессика смешивает мне большую порцию мороженого. Потом еще одну. И еще. И еще. И еще. К концу смены желудок у меня набит как барабан.

9

Сижу дома на диване. Уже несколько часов сижу, глаза в экран, на коленях коробки из-под китайской снеди. Сама снедь сами понимаете где.
Мари, зевая, сползает по лестнице, облаченная в одну из папиных футболок.
— Господи, Катрин, уже два часа ночи, спать иди. Завтра дел полно.
Я не могу встать. Но не объяснять же ей.
Завтра папа жарит бургеры и сосиски. Празднуем четвертое июля.
Год назад я встретила Алекса. Насколько можно растолстеть за год?
Между ног у меня всякий раз тепло свербит, когда я об этом думаю. Семьдесят кило? сто? больше? Я раздалась вширь, располнела, разжирела? Больше я не смущаюсь, думая об этом. И не вопрошаю мироздание, почему меня так от этого прет. Не Алекс меня возбуждал, нет, вовсе нет — а то, что я жрала как свинья, жадно лопая все, до чего дотягивалась, и потом отключалась, не в силах даже пальцем пошевелить.
Это как наркотик. Не могу без еды. Хочу есть, толстеть, становиться все больше, все круглее.
Мари смотрит на меня, морща носик. Знакомый взгляд. Больше он на меня не действует.
— Что?
— Ничего, — вздыхает она. — Просто не понимаю, как ты можешь так жить. Это же отвратительно. Ты похожа на беременную бегемотиху.
В голосе ее нет и тени злобы. Она констатирует факт.
— И правда. — Оглаживаю разбухшее чрево. Сидя на диване, я почти шарообразная. Груди под напором пуза вжимаются в подбородок. Руки вынужденно расставлены в стороны. Диван прогибается под моей тяжестью. Вся разбухшая, словно фаршированная индейка. Складки на запястьях и лодыжках, и там, где шея переходит в грудь. Ямочки на локтях и коленях.
Когда-то я и представить себя не могла такой. Только цирковые толстухи могут дойти до таких габаритов, думала я когда-то. Сто восемьдесят? Двести кило? Восемнадцать лет и крайняя стадия ожирения.
Мари качает головой, наливает себе водички из встроенного в холодильник кулера и идет спать. Любовно массирую вздувшееся чрево и снова утыкаюсь в зомбоящик. Так потихоньку и засыпаю, оседая на подушки.

10

Двести тридцать и не дальше. Джессика под дулом пистолета вырвала у меня это обещание.
Она оказалась права. Многим, очень многим парням нравятся толстые девицы. Правда, многие из них шифруются, не хотят, чтобы об этом их пристрастии стало известно другим. Ничего страшного. Однажды я встречу такого, кому начхать.
Мы с Джессикой следим, чтобы в холодильнике всегда было вдоволь мороженого. В основном для меня. Впрочем, она тоже иногда берет порцию-другую. Джессика продолжает худеть — уже потихоньку, — но я уже на нее не обижаюсь. Ведь мне остается больше еды! По-моему, ей нравится, что теперь я живу ее жизнью. Она постоянно подкармливает меня — мороженым и прочими вкусностями, — гладит мой живот. Кто б поверил, что одно время Джессика сама была такой, как я. Что когда-то я была много меньше ее.
В колледж мы поступили вместе, она на стационар, а я в дистанционном режиме. Джессика каждый день бегает на лекции, благо живем в нескольких кварталах. Наконец-то я вырвалась из-под родительского крова. По-моему, папа и Мари этому только порадовались.
Иногда к нам заглядывает Нэнси. Она нам как бабушка. Во всяком случае, ближе моих родителей. Заглядывает всегда с чем-нибудь вкусненьким и подшучивает над моими растущими формами. Мне это нравится. Она призналась, что много лет назад, когда сама работала в лавке с мороженым, тоже была большой — почти как ты, подмигивает она и шлепает меня по пузу, отчего все мои складки радостно колышутся. Возможно, говорит она, однажды ты тоже заведешь себе такую лавку.
Не знаю как лавку, но мороженого я хочу. Всегда.