Та самая из рода Болейн
Та самая из рода Болейн
(The Fatter Boleyn Girl)
Весна 1536 г.
Анна безрадостно сидела в своих покоях, пока зачитывались предъявленные ей обвинения в ведьмовстве, ереси, инцесте и супружеской измене. Последнее, поскольку супругом ее был никто иной, как король Англии, Генри Тюдор, Восьмой этого имени, являлось также государственной изменой и само по себе каралось смертью.
По завершении официального оглашения стражники собрали ее немногочисленные пожитки и отволокли королеву в застенки Тауэра. Она знала, что бесполезно сейчас протестовать и заявлять о своей невиновности — не с таким перечнем обвинений. Грядет суд, и он непременно очистит ее имя от подобных невероятных измышлений.
Увы, этого не случилось. Под пытками некий Марк Смитон, придворный музыкант, признал, что несколько раз согревал ложе ее величества. Более того, он утверждал, что открывал дверь в ее спальню и для других персон, в числе которых был и ее брат. Всех названных им арестовали, допросили и быстро казнили, лишив бедняжку Анну как свидетелей, так и способов отразить выдвинутые обвинения. Тем самым суд над нею самой превратился в пустую формальность, ее также признали виновной во всем. Девятнадцатый день мая должен был стать ее последним днем на земле, однако Генри решил, что окажет своей царственной супруге последнюю честь и специально пригласит из Франции квалифицированного палача, дабы тот привел приговор в исполнение как подобает. Кораблекрушение помешало приглашенному специалисту прибыть в назначенный день, и ему начали искать замену.
О чем и сообщила узнице леди Мари Кингстон, супруга Хранителя Тауэра.
— Это знамение Господне, Ваше Величество: значит, вам будет сохранена жизнь.
Анна всхлипнула и ответила:
— Надолго ли? Это лишь жестокая отсрочка неизбежного, и кого волнует, что суд был неправеден? Или ты думаешь, что то, в чем меня обвинили, правда?
— О нет, Ваше Величество, вовсе нет. Мы знаем, откуда подобные обвинения, однако не смеем говорить о подобном.
— Что ты сказала? — привстала Анна.
Зная, что рискует головой, леди Кингстон продолжила:
— Говорят, королю нужен сын. Наследник. И он желает получить его… в другом месте. Он предпочел вам леди Сеймур. А все остальное — лишь способ, чтобы с помощью закона удовлетворить его желания.
Анна кивнула.
— Мое тело уже произвело для него на свет прекрасную дочь. И не будь он столь ретив, сейчас имел бы и сына.
— О, — ахнула собеседница, — как так?
Королева продолжила:
— В январе умерла Катерина, которую он некогда любил, и в горести своей он призвал меня на ложе той ночью. Бешеным жеребцом скакал он на мне, а ведь я уже четыре месяца была в тягости, и на той же неделе у меня случился выкидыш. Ребенок был искалечен его же собственными деяниями, однако его лекари приписали это ведьмовству.
Так что не моя вина, что единственной наследницей осталась Элизабет. С тех пор, как она родилась, я еще трижды была в тягости — всякий раз после того, как ложилась с ним. Боюсь, в нем просто нет больше любви ко мне, и неважно, сколько сыновей я подарила бы ему — мне никогда уже не выйти из этих скромных покоев.
Леди Кингстон кивнула и хотела сказать еще что-то, но тут в дверь постучали. На пороге обнаружилась служанка с небольшим подросом. Сделав вежливый реверанс, она сообщила:
— Ужин для ее величества, ваша милость.
Леди Кингстон взяла поднос и принесла королеве. Анна фыркнула.
— Убери это, глупая ты женщина. Зачем мне теперь пища? И двух недель не пройдет, как все мои горести останутся позади.
Леди Кингстон поджала губы и проговорила:
— Я дала клятву охранять вас. Если под моей охраной вам станет худо, моей шее тоже не избежать укуса стали.
Анна побледнела, а ее собеседница покраснела и опустила взгляд.
— О, простите, госпожа моя, простите великодушно...
Анна взмахом руки успокоила ее.
— Тебе не за что извиняться, ведь это правда. Ладно, что тут у нас?
«Ужин» представлял собой жидкую похлебку и ломоть черствого хлеба.
— Простите, госпожа, но это все, что нам позволено вам подавать.
— Оставь, — отмахнулась Анна, — я привыкла к подобной пище. Я и сама некоторое время питалась этим.
— Как же так? — поинтересовалась озадаченная тюремщица.
Анна похлопала себя по животу.
— Я пыталась вновь привлечь к себе любовь моего Генри. До Элизабет я была стройной как былинка, но пока носила ее, стала пухлой как гусыня. Потом я тяжко трудилась, чтобы восстановить прежнюю красоту, однако стоило мне затяжелеть, и все труды шли прахом. Потеряв последнее дитя, я утратила всякий аппетит, как и он утратил всякое желание ко мне.
Леди Кингстон кивнула.
— Возможно, у меня получится вымолить пощаду у его величества.
Отпив глоток холодной похлебки, Анна ответила:
— Делай что хочешь. И пошли за священником, я хочу помолиться. Помолись и ты за меня, только это мне и осталось.
Леди Кингстон снова кивнула, подумав: возможно, не только это.
Она упросила супруга позволить ей предстать перед королем. Тот возражал, но все равно сопроводил ее ко двору, и оба они ожидали перед его покоями. Изнутри слышался шум, шорох, смешки.
Через час дверь отворилась, выбежала пышнотелая девица, послав вполоборота воздушный поцелуй тому, кто находился внутри. Даже если забыть об услышанных ими звуках, по лицу ее и состоянию одежды очевидно было, что внутри свершилось нечто неблагонамеренное.
Поджав губы, леди Кингстон подумала: на сторону тут смотрит вовсе не королева...
А потом их проводили в покои его величества, и недовольный Генри, Восьмой этого имени, спросил:
— Дражайший мой лорд Кингстон, что привело вас сюда?
Тот робко кивнул в сторону своей спутницы.
— Ваше величество, это все моя супруга. Она беспокоится о… королеве.
Недовольство короля сменилось гневом.
— Беспокоится? С чего вдруг? Не сегодня-завтра она умрет, и с этой ведьмой-изменницей будет покончено.
Прежде чем леди Кингстон смогла вставить словечко, вошла еще одна девица, на сей раз просто служанка. Пышнотелая красотка принесла королю полный поднос с едой, а он прорычал:
— Иди-ка сюда, девка. — Исследовав наощупь ее затянутые в ткань прелести, он хмыкнул: — Кажется, ты в последнее время уделяешь моим блюдам больше внимания, чем я сам.
Она рассмеялась и шутливо отпихнула его, и леди Кингстон видела, каким взглядом провожал ее король.
И тут ее посетило божественное озарение. Она точно знала, что сказать.
— Прошу прощения, господин мой, но не о королеве я беспокоюсь. А о ее нерожденном ребенке.
Вот теперь король был весь внимание.
— О чем ты говоришь, женщина? У нее будет ребенок? Почему мне об этом не донесли ранее?
Леди Кингстон побледнела, а ее перепуганный супруг попытался если не физически, то мысленно отстраниться от всей этой ситуации.
— Сир, правду сказать, я сама в этом не полностью уверена, но ведь и вы тоже. Есть ли хоть какая-то возможность, что она может носить сейчас ребенка, плоть от плоти короля? Если да — ее смерть будет означать также и смерть вашего возможного сына и наследника.
Король призадумался.
— Этого я не учел. Воистину, такое возможно, если воспоминания мои верны… — Затем, уже мягче, сказал: — Но что же теперь делать?
Обретя душевное равновесие от ласкового толчка локтем супруги, лорд Кингстон сказал:
— Полагаю, сир, нам следует выждать разумное время, дабы проверить, появятся ли реальные подтверждения сказанному.
— Быть по сему, — заявил король. — Убийство ребенка было бы государственной изменой и преступлением против Господа нашего.
Прикусив губу, леди Кингстон подумала — как и убийство королевы ради удовлетворения вашей похоти… Однако вслух сказала:
— Да благословит небо милосердие и мудрость вашу, сир. Но следует обеспечить лучшие условия, ради благополучия будущего ребенка. Покои у королевы достаточно уютны, однако ей следует лучше питаться, чтобы выносить вашего сына...
— Об этом не беспокойтесь, — заверил он, — будет обеспечено все самое лучшее. — Черкнув записку, добавил: — Вот. С этим вы получите у дворцового эконома все, что вам потребно.
— И снова благословенны будете, сир, — проговорила леди Кингстон.
Он отмахнулся.
— Пустое. Ее можно казнить и после того, как родится ребенок. А теперь идите. Я также собираюсь подкрепиться.
Выйдя в зал, лорд Кингстон вздохнул.
— Госпожа моя, мы были слишком близко к краю пропасти. На миг я даже ощутил у себя на шее дыхание палача. Когда вы узнали, что ее величество носит ребенка?
Леди Кингстон ответила:
— Пока это не должно вас волновать. Сейчас нам следует действовать согласно плану.
Следующим утром леди Кингстон лично принесла завтрак королеве. На сей раз это была обильная трапеза: перепелиные яйца, целый жареный цыпленок и разнообразные сладкие булочки. А также, чтобы запить все это, кувшин эля и вино.
Коснувшись плеча узницы, тюремщица проговорила:
— Проснитесь, ваше величество. У меня ваш завтрак и добрые вести.
Анна зевнула, протерла глаза и поинтересовалась:
— Да неужто? Меня что, помиловали?
Леди Кингстон улыбнулась.
— В некотором роде, ваше величество. Король опасается, что вы носите ребенка, поэтому согласился подождать, пока это не подтвердиться.
Разочарованная Анна сказала:
— Увы, до меня ему, значит, дела нет. — Коснулась своего живота и добавила: — Ребенка в моем чреве, кстати, тоже нет.
— Знаю, — отозвалась леди Кингстон, — но если мы заполним его кое-чем иным, полагаю, это на какое-то время обманет короля. — Подала ей поднос. — Поэтому ешьте, госпожа, ваше спасение — в вашем собственном животе, так или иначе.
Наконец Анна догадалась. Окинула взглядом поднос.
— Ты хочешь, чтобы я стала толстой, как будущая мать.
И без дальнейших возражений принялась за еду. Минут через пятнадцать поднос опустел. Леди Кингстон вышла и вскоре вернулась с полной тарелкой сладких тарталеток и сырных шариков.
— Съешьте и это, пожалуйста.
Анна покачала головой.
— Спасибо, но нет, я более чем сыта. Еще немного — и, того гляди, лопну.
Теперь покачала головой леди Кингстон.
— На кону ваша собственная жизнь.
И поднесла ко рту королевы большую тарталетку. Анна молча сжевала ее, и вскоре опустела и тарелка. Анна, застонав, огладила вздувшийся желудок, категорически неподобающе для леди громко икнула и заявила:
— Все, больше не надо, пожалуйста. Продолжим после.
— Хорошо, — кивнула леди Кингстон. — После так после, я вернусь через час. Вам необходимо набрать вес как можно скорее, если мы хотим, чтобы план сработал. — Подумав, она спросила: — Госпожа моя, мне нелегко об этом говорить, но могу я увидеть вас, чтобы оценить… сложность задачи?
Без тени сомнений королева поднялась и сбросила одежду. Леди Кингстон внимательно осмотрела ее.
— Задача и в самом деле непростая. Правду сказать, госпожа, вы тощая как метелка.
Анна была с ней вполне согласна. Последние невзгоды действительно стесали с нее все, что только можно; похудев с восьми стоунов до семи, она сохранила капельку мягких тканей в нижней части живота, но и только.
Леди Кингстон решила, что обеим им придется потрудиться не щадя живота своего, или же королева обречена. Для этого она позаботилась, чтобы в покои королевы непрестанным потоком поступали сытные блюда, и все это следовало съедать до последней крошки. Под неустанным надзором леди Кингстон все съестное отправлялось в раздувающийся не по дням, а по часам живот ее величества. Она ела так много и так часто, что сказать, когда заканчивалась одна трапеза и начиналась следующая, было просто невозможно.
Также порой леди Кингстон разделяла трапезу с королевой, составляя ей компанию и следя, чтобы она ела столько, сколько может. Каждый день супруга смотрителя Тауэра ощупью исследовала руки, ноги и бока королевы, провеляя, насколько успешны их усилия, и если она неодобрительно качала головой, на следующий день еды становилось еще больше. А поскольку Анне все равно больше нечем было заняться, она радовалась и такому обществу, так что женщины вскоре стали подругами.
Миновало три недели. Король послал придворных врачей оценить состояние царственной узницы. Леди Кингстон получила дозволение присутствовать как свидетельница.
Анна разоблачилась до нижней сорочки, в которой и принято было оставаться при осмотрах. Даже сквозь сорочку, впрочем, было видно, изобильное питание не прошло даром. Медик ощупал ее груди сквозь тонкую ткань и нашел, что те выросли вдвое против того, какими были на прошлом осмотре, в марте месяце. Тонкий лен сорочки маскировал сало, наросшее на бедрах и боках, но никак не мог скрыть пухлой выпуклости живота. Лекарь тщательно ощупал его, оценил толщину жирового слоя и, почесав аккуратную бородку, заметил скорее для себя, нежели для всех прочих:
— Она, безусловно, стала больше, чем прежде, однако я не могу с уверенностью утверждать, что она носит ребенка. Более того, если даже и так — что, если это дитя не будет законорожденным?
О подобном леди Кингстон не задумывалась, но быстро нашлась с ответом.
— Тут не нам решать, а лишь королю. Пока же все сомнения следует трактовать в пользу ребенка.
— Согласен, — кивнул медик, — в небольшой отсрочке вреда всяко не будет. Так я и доложу его величеству.
И верно, вреда не будет, подумала Анна, потирая урчащий живот и терпеливо ожидая следующей трапезы. Которая позволит ему вырасти еще больше, а ей — прожить еще несколько лишних дней.
Полгода провела она в заключении. Вновь врач обследовал царственную пациентку и вновь не смог придти к однозначному выводу.
Когда он ушел, Анна разрыдалась. Леди Кингстон быстро подставила плечо.
— В чем дело, дитя мое?
«Дитя», которое было всего лет на десять младше своей тюремщицы-подруги, громко всхлипнуло.
— В чем дело? Посмотри на меня. Я уже несколько месяцев ем как свинья, я уже сама похожа на жирную свинью. И для чего все это? Еще три месяца, и король узнает, что все это было лишь обманом, и тогда всем нам конец.
Собеседница ее не согласилась.
— О нет, добрая госпожа моя, не думаю. Смею полагать, что мнение короля относительно вас переменится, как только взгляд его оценит ваши новые формы.
Анна попросила объяснить подробнее, и получила ответ:
— Простите, миледи, мне неудобно говорит об этом вам, но король не был так уж верен своим брачным обетам.
Анна кивнула.
— Об этом я знаю. Подобное в его власти, равно как жизнь и смерть всех нас. Что с того?
— А то, дитя, что я собственными глазами видела, каких именно женщин он предпочитает — и они не так уж непохожи на ту, какой стали вы.
— Это ложь, — поджала губы Анна. — Уж своего Генри я знаю, и он, как любой другой мужчина, вряд ли вторично взглянет на такой мешок сала...
Ее подруга настаивала.
— Нет, ваше величество. Поверьте. Наш план сработает.
— И как же это?
— Предоставьте это мне. А пока продолжайте есть. Чем толще вы станете, тем выше наши шансы на успех.
Снова огладив урчащий живот, Анна принялась уплетать выставленных перед ней трех цыплят. Передав опустевшую тарелку наперснице, она заметила:
— Спроси у повара, нет ли еще. И пирожных.
Леди Кингстон, улыбаясь, вышла из покоев королевы, пока та допивала второй кувшин эля, откинувшись на подушки и удовлетворенно пыхтя.
Внизу леди Кингстон перехватила медика, пока тот не покинул Тауэр, и спросила по поводу осмотра.
— Так каково же будет ваше итоговое мнение?
Тот покачал головой.
— Воистину, не могу сказать. Это разрывает меня надвое. Любая ошибка может стоить мне головы.
С понимающей улыбкой она порекомендовала:
— Быть может, король сам пожелает ее осмотреть? В таком случае, каков бы ни был его вердикт, нас ни в чем не обвинить.
Доктор просиял.
— Великолепная идея, миледи. Так тому и быть.
Он спускался по ступеням, практически пританцовывая, и несомненно, выложит перед королем эту идею как его собственную. И к лучшему.
Так что два дня спустя сам король Англии Генри, Восьмой этого имени, посетил Тауэр, готовый нести правосудие в отношении своей «изменщицы»-супруги. По прибытии он встретил леди Кингстон, которая несла поднос в королевские покои, и заметил:
— Добрая госпожа моя, у вас цветущий вид. Здешний климат определенно творит с вами чудеса.
Комментарии эти, безусловно, относились к фигуре леди, которая дни и ночи проводила рядом с Анной, уговаривая ее съесть еще немножко. В процессе чего и сама набрала почти четыре стоуна, чего не могло скрыть ее одеяние. Вопреки тогдашней моде, выросший бюст супруги смотрителя Тауэра тяжело вздымался, угрожая вырваться из удерживающих его тканей.
На миг это отвлекло короля, и не будь леди Кингстон уже за сорок, Генри Тюдор, как она чувствовала, запросто мог бы затеять игру и с ней. От этой мысли ей стало неуютно, однако доверившись своему чутью, она нарушила тишину:
— Сир, если мне дозволено будет говорить прямо — вы увидите, что здешний климат не хуже действует и на других, — и взгляном указала на двери этажом выше, за которыми свою судьбу ожидала Анна.
Король перехватил поднос и сказал:
— Это я доставлю сам. Мне необходимо некоторое время наедине с узницей, — даже сейчас он не хотел именовать ее королевой.
Появившись на пороге, он удивил Анну, которая неуклюже поклонилась и принялась подниматься на ноги.
— Господин мой, чему я обязана этим визитом?
В голосе ее совершенно не было сарказма, ибо вопреки всему, что произошло, она все еще любила его.
А король застыл с раскрытым ртом, язык с трудом подчинялся ему.
— Значит, это правда, мадам, вы ждете ребенка.
Она со смущенным видом ответила:
— Сир, это решать вам.
И начала разоблачаться.
За последние шесть месяцев она пополнела втрое — с семи стоунов до двадцати одного. Ей стало нелегко ходить по знакомому вдоль и поперек помещению, и большую часть времени она просто полулежала на подушках, даже когда ела. Бока ее покрывал шестидюймовый слой мягкого сала — теперь ей не требовались подкладные валики ниже талии, чтобы заполнить юбки. Груди, объемами которых Анна, урожденная Болейн, никогда не могла похвастать, теперь размерами превосходили голову Генри, и она приподняла их обеими руками, показывая, какие они тяжелые. Ниже на добрый фут вперед выпирал ее живот, которым она качнула из стороны в сторону, привлекая его внимание. Все ее тело, обильно налитое жирами, заколыхалось как желе. Она знала это, и видела, как от этих легчайших движений ее муж впал в ступор.
Приближаясь, она чувствовала его восхищение, ладони его подрагивали. Король стряхнул с бровей ручеек пота, ощутил, как к нему льнет ее мягкий живот, и скользнул ладонями по ее пухлой спине, словно проверяя, что все это настоящиее. И ахнул, но потом снова взял себя в руки.
— Повторяю вопрос, мадам, ожидаете ли вы появления моего сына и наследника?
Единственным ответом было громкое урчание у нее в животе, а потом мягкое «ик».
— Это уже наглость! Отвечайте, ибо здесь решается ваша жизнь.
Она мягко обошла вопрос стороной и встряхнула расплетенными волосами, черными как смоль, снова приковав в себе его взгляд. А потом проговорила:
— Возможно, ваше величество пожелает убедиться в этом.
Иного приглашения ему не требовалось.
Через час капитан королевских телохранителей забеспокоился и постучался в дверь. Король прорычал:
— Кто там еще?
— Капитан Вильямс, сир. Прошло уже немало времени. Нужна ли вам помощь?
Король безмолвно выругался, не отрываясь от обильного бюста своей супруги.
— Спасибо, нет. Здесь все в моих руках, как и должно быть.
Раздалось глухое «Сир?» — а затем более правильный вопрос:
— Ваше величество, час уже поздний, люди ждут. Какие будут приказания?
— Ах, это, — ответил он. — Мой осмотр затянулся дольше, чем планировалось. Я останусь здесь на ночь. Поставь охрану у дверей и обеспечь людям ужин и ночлег. Встретимся на рассвете.
Снаружи последовало:
— Разумеется, господин мой. Я позабочусь о людях, а на пост встану сам.
Ночь сменилась второй и третьей, пока Генри «воссоединялся» с супругой, отдавая должное ее новым изобильным формам. Искренне беспокоясь, чтобы все это сокровище не уменьшилось, он регулярно рычал на весь замок, требуя, чтобы доставили еще еды. Король и заключенная королева невероятно наслаждались друг другом, Генри кормил ее с рук, оглаживая ее вздувшийся живот.
Наконец утром четвертого дня из дворца прибыл гонец, обеспокоенный безопасностью короля. Даже Генри вынужден был признать, что «осмотр» подзатянулся, и пора бы ему возвращаться ко двору и заняться делами государства. Попрощавшись с Анной, он пообещал вернуться при первой же возможности. Королева улыбнулась в ответ, сознавая, что он снова ее любит.
— Итак, господин мой и повелитель, — уточнила она, — дарована ли мне свобода, или хотя бы жизнь?
Генри вновь оценивающе изучил ее живот и сказал:
— Пока — да. Что будет дальше, решит будущее. Но пока — будьте здоровы и берегите жизнь, что растет внутри вас.
Развернулся и без дальнейших слов и не оглядываясь, вышел вон. Ключ щелкнул в замке, рассеяв все иллюзии Анны относительно ее дальнейшей участи. Она опустила взгляд на свой раздувшийся живот, вздохнув: в животе у королевы на данный момент растет лишь сама королева. Разрыдалась, а потом послала за священником, и они вместе молились о чуде Господнем.
Королева воспряла духом, когда две недели спустя Генри вернулся вновь. Страсть вспыхнула меж ними с новой силой, он кормил ее и разделял с ней ложе, когда ему хотелось. Примерно так же продолжалось еще три месяца, но вот пошел уже десятый месяц с того дня, как Анна оказалась в Тауэре, и Генри осознал, что все это было обманом. И переступил порог покоев своей жены в последний раз.
Один взгляд на бесстрастное лицо короля сказал Анне все.
— Доброе утро, милорд. Рада вас видеть, как всегда.
Король проворчал:
— Молчите, мадам. Дело у меня крайне серьезное.
Она опустила взгляд.
— Как пожелаете, сир. Продолжайте, прошу.
Он смотрел на нее, что не давало его гневу разгореться в полную силу, и все же проговорил:
— Мадам, все сроки возможных родов давно миновали, а потомства нет. Вы обманули меня, и боюсь, ваши тюремщики помогли вам в этом. Это уже неважно. За свое предательство они также ответят головой. Вам же я советую эту ночь провести в молитвах и покаянии, ибо она будет для вас последней.
Странно, но последними словами он подавился, и Анна видела слезы в его глазах.
Она подавила всхлип, однако вместо того, чтобы пасть на колени и молить о пощаде, принялась раздеваться. Генри поднял руку.
— Ваша красота и очарование вас не спасут. Не могу не признаться, моя привязанность к вам в последнее время вернулась, и любовь ослепила меня. Но если я пожертвую благом государства ради спасения жизни обманщицы — это на пользу лишь моим врагам.
Чувствуя, что балансирует на волоске, Анна подбирала слова очень тщательно.
— Сир, молить о пощаде я более не стану. В жизни моей и смерти вы вольны. Но перед тем, как в последний раз повернуть в замке этот ключ, посмотрите на меня внимательно. Чтобы запомнить, если пожелаете.
И Генри смотрел на нее, а она скользила пальцем от центра своего раздувающегося живота вниз. По незаметной ранее линии коричневатого оттенка, а соски ее набухли и также окрасились коричневым. Груди, ранее лишь полные и мягкие, выросли в объеме еще больше, и Генри видел проступающую под молочно-белой кожей сеть голубоватых жилок. У него были дети от прошлой жены, хотя выжила лишь одна дочь, Мария, и побочный сын от ее фрейлины, которого он признал, и еще Элизабет, дочь от этой вот… Генри знал, что это значит.
Всеми силами сдерживая восторг, он мягко спросил:
— Верно ли то, что видят мои очи? Так вы и правда понесли ребенка?
Она подтвердила, кивнув.
— Простите мне прежний мой обман, сир, но лишь так я могла помочь вам обрести ваше сердце. Проведенные вместе ночи помогли нам вновь стать ближе и воистину благословили нас этим ребенком. И воистину к добру было то былое лжесвидетельство. Это было моей единственной защитой против тех, кто тем же способом оклеветал меня. Боюсь, кое-кто при дворе пытался наполнить ядом ваши мысли, дабы получить кое-что для себя. После всего, что случилось — вы и правда полагаете, что я ведьма, которая предала вас и ваше доверие, причем не меньше, как со своим собственным братом? — Перекрестилась и прошептала: — Да благословит Господь душу его.
Для Генри этого было достаточно. Шагнув к ней, он рухнул на колени и разрыдался. Она прижимала его голову к своему животу, и стук сердца нерожденного ребенка заставлял его рыдать еще сильнее.
Нарушил эту сцену негромкий стук в дверь и знакомый голос снаружи. Это снова был капитан телохранителей.
— Сир, люди готовы, как и было приказано.
Охрану усилили на случай, если кто-то в последний момент рискнет освободить королеву.
Король вытер глаза, поднялся, сжал ладонь Анны и проговорил:
— Отменить уже сделанное не могу даже я. Но вот что обещаю твердо. Я переверну Небеса и Землю, чтобы вновь заслужить ваше доверие и прощение. Отныне вы останетесь здесь, но уже не в качестве наказания, а ради вашей же безопасности. Лживые советники ослепили и обманули меня. Воистину, в королевстве моем ныне дьяволы бродят среди людей, и я уничтожу все их побеги и корни.
И даже не поцеловав ее на прощание, исчез из комнаты. Дверь на сей раз осталась незапетрой. Анна не пыталась отворить ее, ибо знала, что снаружи все равно ожидают стражники.
А Генри вернулся ко двору словно одержимый, да он и был им. Одержимый любовью к собственной жене и ненавистью к тем, кто пытался отобрать ее у него.
На следующее утро он вызвал ко двору своих советников, собрал Тайный совет и призвал также представителей церкви. Все они немели перед его взглядом, холодным как лед.
— Господа Совет. Нам следует обсудить важные государственные вопросы, да. Вот здесь у меня вынесенный королеве смертный приговор, который многие из вас, здесь сидящих, быстро начертали и подписали, и теперь нужна лишь королевская печать, чтобы сей документ стал официальным. — Он поднялся и драматически разорвал пергамент, швырнув обрывки на стол. — Весь вчерашний вечер и ночь я провел на ногах, частым гребнем прочесав весь дворец в поисках хоть одного живого свидетеля тому, в чем ее обвинили. Как ни странно, ни одного не нашлось. Кое-кто об этом позаботился. Поэтому — сим указываю, что обвинения эти лживы, а приговор ничтожен. В этой земле я — закон, и мне решать, кому жить или умирать именем моим, а не сборищу властолюбивых негодяев!
Пылающим взглядом обвел он покои, выискивая малейшие тени возражения.
— Есть ли здесь тот, кто посмеет оспорить мое решение?
Все, кроме одного, хранили молчание; некоторые инстинктивно почесывали шею, истекая потом. Единственный, кто подал голос, был недавно назначенный Генри архиепископ.
— Слова мои не о королевском правосудии, но о Господнем. Король волен помиловать или простить все, что касается дел государственных, однако ведьмовство — преступление против Бога. Тут решать Церкви, и никто другой вмешиваться не вправе.
— Воистину, — проговорил Генри, — однако вот что скажу я, ваше преисвященство. Мне нет дела ни до папы римского, ни до его интердиктов. Я — Новая Церковь, а вы лишь слуга ее. Впрочем, возможно, эти документы помогут вам принять правильное решение. — Щелчок пальцев, и слуга поднес архиепископу несколько листов пергамента. А Генри пояснил: — Кое-кто из ваших соратников, скажем так… сменил место обитания. Их земли и поместья конфискованы в пользу короны за их предательские советы и козни у нас за спиной. Быть может, ваше преосвященство примет это в качестве пожертвования на… особые нужды. Знайте же вот что: королева носит дитя. Собственными глазами я свидетельствовал это. Ребенок этот однажды будет наследником престола и безусловно должен быть благословен. А ведьма не может выносить благословенное дитя, дитя, которое получит благословение из рук избранного мною архиепископа Кентерберийского. — И безразлично добавил: — Кем бы он ни был, когда наступит час.
Безмолвный кивок подтвердил — Генри снова получил то, чего хотел. Чувствуя, что эти в ближайшее время не доставят ему хлопот, жестом он позволил им удалиться. Следовало решить еще одно дело.
Вновь он появился в Тауэре, на сей раз куда в лучшем настроении. И вызвал в покои королевы лорда и леди Кингстон. По пути супруги миновали помост, выстроенный для казни Анны, и боялись худшего. Но встретила их приветливая улыбка Генри.
— Входите, входите же. Королева поведала мне, какие усилия вы приложили, чтобы спасти ей жизнь, за что мы вечно вам благодарны. Я отпишу вам поместье, достойное награды за такую услугу, но лишь после того, как все будет завершено. — Здесь он имел в виду «когда родится ребенок». — А пока — примите это.
Жестом велел подойти леди Кингстон и, сняв со своего пальца перстень с печаткой, подал тюремщице Анны, которая стала ее спасительницей. Она прекрасно поняла значение этого подарка и оказанную ей часть: перстень с королевской печатью был живой гарантией безопасности и залогом близкой дружбы. На ее собственный палец кольцо едва налезло, что заставило леди Кингстон покраснеть, смущаясь собственных габаритов.
Знаком Генри велел обоим удалиться, добавив:
— Обождите внизу, у меня для вас будут кое-какие распоряжения.
Оба поклонились и отступили в коридор, закрыв за собой дверь.
— А теперь, дражайшая супруга моя, — сказал Генри, — с радостью сообщаю вам, что ваш смертный приговор отменен, вы будете жить. — Анна просияла, а он добавил: — Однако временно вы останетесь здесь. Я не могу гарантировать, что какой-нибудь фанатик не попытается взять правосудие в свои руки, причинив вам вред. Эти покои достаточно удобны, и я позабочусь, чтобы за вами был достойный присмотр. — Он подошел к ней и принялся оглаживать ее грудь одной рукой, а второй ласкать обильные выпуклости пониже спины. — Государственные дела, увы, должны превосходить веления сердца. Но я буду… навещать вас так часто, как только смогу.
Анна, тихо застонав от удовольствия, при этих словах напряглась и отступила. Потом опустилась на колени, снизу вверх глядя в его глаза.
— Господин мой, я должна молить вас о милости.
Видя ее взгляд, Генри испугался.
— Что вам нужно? Скажите, и вы это получите.
Она потупилась, выдохнула.
— Сир, я наслаждалась каждым мгновением ваших недавних посещений, общения с вами, ваших прикосновений… Однако мысли мои теперь — лишь о той жизни, что внутри меня, о ее благополучии. Я прошу вас — останьтесь в стороне, пока не выйдет мой срок. Тогда нам не придется бороться с искушением и из-за нашей страсти рисковать получить удар судьбы. — Она не добавила «как в прошлый раз». В том не было нужды.
Король никогда этого не признавал, но знал, что в последнем ударе судьбы в отношении Анны виноват лишь он сам. И, хмуро кивнув, согласился. Помог ей встать на ноги и сказал:
— В таком случае — до встречи через шесть месяцев. Если вам что-нибудь потребуется — все, что угодно, — только скажите, и это будет.
Он ласково обнял ее и поцеловал. Стер носовым платком слезу с ее щеки и спрятал за пазуху у самого сердца, сказав, что будет хранить его как воспоминание о ней, пока не придет должный срок.
Миг, и он исчез.
Внизу же король сообщил леди Кингстон:
— Королева останется здесь, пока не родится ребенок, ради ее же безопасности. Я не вернусь до того дня, как она и попросила. Но телохранители мои останутся здесь и помогут, если нужно. Отдаю их под ваше личное командование. — И снова великая честь, особенно для женщины. А король продолжал: — Королеве будет одиноко, и вам следует служить ей ближайшей наперсницей до того самого дня. Сделайте все, что можете, чтобы ей было радостно. Будьте подругой ей, а значит, и мне.
Она сделала реверанс и ответила:
— Как прикажете, мой господин. Подобная служба будет мне в радость, и конечно, это честь.
Король помог ей подняться и поцеловал ее руку.
— До встречи, миледи.
Развернулся и ушел.
Миновали три месяца, а потом еще три. Анна все это время оставалась в своих покоях. И хотя король и королева часто обменивались посланиями, единственной посетительницей у Анны была леди Кингстон, которая целыми днями составляла ей компанию. Они смеялись, упражнялись в вокале, играли в разные игры, сшили целый ворох детской одежды для новорожденного. И вместе же ели. О, как они ели.
Смотритель Тауэра никоим образом не был беден, но принадлежал лишь к младшей знати и доход имел довольно скромный. Теперь же волею короны они оказались на полном обеспечении, и леди Кингстон воспользовалась щедротами короля, в неимоверных количествах поглощая роскошные явства, о которых ранее и не мечтала.
Анну же более не приходилось уговаривать есть досыта. Ребенок многократно увеличил ее аппетиты, и она объедалась сытными сладкими и жирными блюдами практически непрерывно. Целыми днями кряду она валялась в постели, не утруждая себя необходимостью прилично одеться, и ела все, что леди Кингстон ставила перед ней. Ближе к концу срока подобное повторялось и ночами: пробуждаясь от колик голода, королева требовала у охранника принести что-нибудь съедобное. В итоге специально для царственной узницы наняли ночную кухарку, и слуга приносил запрошенное по первому требованию.
И вот настал тот самый день. Леди Кинстон послала за повитухой и отправила весть королю. Генри прибыл с собственным врачом, и у ворот Тауэра его встретила сама леди Кингстон. По крайней мере, он думал, что это она: супруга смотрителя Тауэра стала шире раза в два за эти полгода. На миг забывшись, она подбежала к нему, всплеснув руками и подпрыгивая, как девочка.
— О, сир, какой прекрасный день! Вы как раз вовремя, королева благополучно родила и сейчас отдыхает.
Король махнул рукой медику, и тот метнулся в крепость, чтобы заняться своими обязанностями. А сияющую леди Кингстон король привел в чувством вопросом:
— Ну, женщина, мне что, гадать? Сын, дочь?
— Да, сир! То есть — оба! Королева подарила вам сына и дочь, дети здоровы и в полном порядке. Сейчас всех их готовят, чтобы встретить вас.
Король был целиком и полностью счастлив.
— Наконец-то — сын. И еще одна любимая дочь! — Это уж точно смоет все дурное, что было меж ними, и решит возможную проблему престолонаследия. Затем он спросил об Анне: — А королева, с ней все в порядке?
— О да, сир. Но она немного беспокоится.
— О чем же? — удивился король.
— Ах, сир, в ваше отсутствие она несколько позволила себе увлечься и теперь беспокоиться, что вы утратите влечение к ней.
Генри хмыкнул.
— Ваш вид, леди Мари, наводит на мысль о том, что кто-то регулярно опустошал кладовую. А где то кольцо, что я дал вам?
Она покраснела.
— Сир, кольцо у меня, но оно больше не налезает мне на палец. Так что я держу его на цепочке ближе к сердцу. — Потянулась в свое громадное декольте и извлекла наружу означенное кольцо, пока король кусал губы, чтобы не расхохотаться. Окинутая пристально-оценивающим взглядом монарха, леди Кингстон уже не заслуживала эпитета «пышнотелая», превзойдя даже его ожидания.
Игривое настроение Генри прогнал прикоснувшийся к его плечу придворный медикус, который с поклоном сообщил:
— Простите, что прерываю, сир. Все готова, королева ждет вас, чтобы предъявить вам ваших детей. Прошу, однако, сир, не задерживайтесь, роды были нелегкими и она чрезвычайно утомлена.
Король кивнул и с улыбкой заторопился вверх по лестнице. Вежливо постучал и открыл дверь. Внутри его встретила повитуха, у которой он и спросил:
— Все здоровы?
Сияющая женщина, забывшись, ответила:
— Сами посмотрите.
Он, однако, прежде всего вручил ей небольшой звонкий мешочек.
— Это вам. Вечный ваш должник.
Поблагодарив, повитуха уловила намек и тихо удалилась.
А Генри все внимание обратил на то, ради чего прибыл. Анна лежала на кровати, тяжело дыша, ей явно было нелегко. Он озабоченно спросил:
— Дражайшая моя, вам больно. Велеть смешать вам лекарство?
Анна покачала головой.
— Это пройдет. Я хочу подольше любоваться ими и вами, пока могу.
Генри наклонился и осторожно принял в ладони своего первенца, своего сына, который вовсе не был впечатлен подобной встречей. Младенец зевнул, закрыл глазки и тихо засопел, а его завороженный отец так и стоял, а потом наконец столь же осторожно опустил упакованный в пеленки драгоценный сверток обратно на ложе. Дочь подверглась такому же изучению и даже не соизволила проснуться.
Ответ был виден на лице короля, но Анна все же спросила:
— Что скажете, справилась ли я?
Генри почти танцевал, отвечая:
— Идеально справились, дорогая супруга моя. Как я вообще мог сомневаться в вас?
И только теперь, обратив внимание на мать новорожденных, он понял: что-то не так. Нет… что-то изменилось. Он посмотрел внимательнее и ахнул. Лицо Анны было круглым как полная луна, с разбухшими щеками, которые размером были почти с его кулак. Шея скрылась в многочисленных складках сала, так что у Анны словно оказалось сразу четыре подбородка и ни одного. Сквозь тонкую сорочку, что осталась на ней, видно было, что она раздалась до невероятных объемов. Покрывала никак не могли скрыть громадную гору живота, выпирающего под ними — и это после того, как появилась на свет двойня! Каков же он был до того?
Зная, куда направлен его взгляд, Анна набросила на ноющий живот одеяло.
— Шесть месяцев без вас были исполнены одиночества, лишь с моей доброй подругой леди Кингстон. Большую часть времени я просто оставалась в постели и ела, мечтая о дне, когда мы воссоединимся вновь. Вы меня не осуждаете?
Генри погладил ее ладонь, потом поцеловал.
— Ни в коем случае, госпожа моя. Чем больше вас будет, тем больше мне достанется.
Она слабо улыбнулась и погрузилась в заслуженный сон.
Генри открыл дверь, позвал повитуху и оставил супругу и детей благополучно спать.
Следуюзим утром началось столпотворение. Телохранители, няньки, слуги бегали туда-сюда как ошпаренные. Несколько представителей высшей знати попытались было засвидетельствовать свое почтение, но их и на порог Тауэра не пустили. Слишком рано.
Убедившись, что семья накормлена и окружена заботой, Генри нанес королеве еще один визит, уже без сопровождения. На сей раз она была отдохнувшей и, судя по стопке опустевших тарелок у кровати, также накормленной. Она как раз доедала последнюю булочку с вареньем, когда Генри переступил порог. Анна улыбнулась и с трудом села в кровати. Король снова залюбовался ее изобильными телесами, даже не полностью открытыми его жадному взору, и ощутил прилив возбуждения, хотя и понимал, что сейчас еще не время и не место.
Она хихикнула, читая супруга по его взгляду.
— Вам нравится моя новая фигура? — Приподняла изобильный бюст обеими ладонями и улыбнулась: — Ну хотя бы мне теперь не понадобится кормилица, здесь хватит обоим детям.
Здесь хватило бы и той толпе, которую Господь накормил хлебами и рыбой, мысленно фыркнул Генри, но быстро изгнал сие нечестивое сравнение куда подальше. И сказал:
— Не просто нравится. Но я хотел бы увидеть ее полностью, если возможно. Хотя бы на миг.
Она молча протянула ему руки, ожидая помощи. Перетягивая ее на край кровати, Генри сам едва не упал. Еще одна попытка, и Анна поднялась на ноги. Чуть покачиваясь подобрала подол сорочки, вновь намекая на ожидание помощи со стороны, чтобы раздеться.
После этого Генри оставалось лишь неверяще моргать. Анна не просто округлилась еще сильнее — она попросту стала шарообразной. Живот ее выпирал вперед настолько, что мог в любой миг перевесить и заставить королеву упасть. Вышеупомянутый бюст, ныне обнаженный, свисал, опираясь на верхнюю складку живота, вздымаясь с каждым ее вздохом. Задние выпуклости кое-как уравновешивали переднее изобилие, ягодицы размером были с две громадные трехведерные корзины, а разбухшие, все в ямочках ноги в верхней части покрывал уже десятидюймовый слой сала.
— Святые угодники! — воскликнул он. — Я-то думал, что это дражайшая леди Кингстон пополнела. Но она тощая как шест в сравнении со всем этим… — Он отступил, чтобы окинуть одним взглядом все ее великолепие. Она утратила равновесие, и он поспешно обхватил ее за талию — там, где таковая когда-то была, — чтобы поддержать и одновременно наглядно оценить и безмерную мягкость ее, и колоссальные объемы. Осторожно, помня о нежном состоянии только-только вставшей с родильного ложа королевы, он скользнул ладонями вверх и вниз, уверяясь, что все прочие части тела ее ничуть не хуже. Она закрыла глаза и тихо застонала от его прикосновений, умостив голову к нему на плечо. И так они стояли, обнимаясь и не шевелясь, пока король не осознал, что она безмолвно плачет. Для более тесных отношений еще слишком рано, он знал, и спросил, что ее беспокоит.
— О, сир, пустое. Это слезы радости и счастья, — она чуть не сказала «потому что я жива». Вместо этого продолжила: — Ибо у вас теперь есть сын и наследник.
Генри улыбнулся.
— О да, и я тоже безмерно рад. Поговорю с медикусом, если он дозволит, вы вернетесь ко двору вместе со мной завтра же утром. Дети должны получить благодать Господню как можно раньше.
Медикус дозволил переезд, однако возникла сложность. Анна за время заключения настолько растолстела, что не могла протиснуться в дверь. А если даже расширить дверной проем, она ни за что не смогла бы спуститься по узкой лестнице. Подготовка заняла неделю, и наконец во внешней стене пробили достаточных размеров брешь, через которую королеву и опустили на землю в особой клети, на такой на борт корабля загружают быков.
Оказавшись наконец дома, Анна пожелала взвеситься. На второй чаше весов оказался невероятный груз — тридцать два стоуна. Леди Кингстон весила «всего лишь» двадцать один стоун, однако они с королевой стали поворотной точкой для всего населения страны. Многие знатные дамы не сговариваясь решили, что верный путь к королевской благосклонности — это подражание корпулентности «чудесным образом спасшейся» королевы. И весь остаток эпохи Тюдоров женщины достойного размера были предметом воздыханий и чаяний. Фактически именно они стали символом английского достатка, благополучия и престижа, и именно тогда возникла фраза «жирная как англичанка». ВО всем прочем мире это считалось самым лучшим комплиментом.
Первый их сын, Артур, был назван в честь рано умершего старшего брата Генри. И когда он в свой срок занял престол, оно оказалось пророческим и связанным в народной памяти со знаменитым Артуром из Камелота. Старшие дочери их, Мари и Элизабет, располневшие в должной степени, были выданы замуж за кронпринцев Франции и Испании.
Сестра-близнец Артура, Катарина, связала королевский двор Англии с кланом Стюартов. Из-за скудности шотландской кухни восемнадцатистоуновая Катарина выглядела странно на фоне матери и сестер, но для короля Шотландии это стало достойным поводом подумать о земельных реформах, дабы накормить народ свой.
Следующий их сын, Мэтью, во взрослые лета стал главным флотоводцем короны, но увы, сгинул в море во время одной из первых экспедиций в Новый Свет.
Младший сын, Стефан, в юности доставлял немало хлопот, но в итоге остепенился, избрал духовную карьеру и в конце концов стал архиепископом Кентерберийским. Именно его дипломатические таланты помогли излечить разрыв с Римом.
Анна, самая младшая их дочь, была усладой ока Генри, и стала единственной во всей стране девой брачного возраста, которая посмела превзойти корпулентностью свою царственную матушку. Для ее супруга, датского принца, Генри нашел достойный пост в своем войске. Новобрачные так и не покинули Англию, ибо невеста была настолько толстой, что доступным ей пределом передвижений было расстояние между столом и кроватью!
Что до лорда и леди Кингстон, они получили в награду роскошное поместье, однако большую часть жизни провели в Хэмптон-Корте. Анна не могла расстаться со своей подругой, чья небольшая хитрость спасла жизнь королевы, укрепила династию и породила эпоху благополучия, которая продолжается до нынешнего дня...