О пользе летнего отдыха на даче

Когда 15 числа этого месяца я в очередной раз не получил зарплату, это стало последней каплей, переполнившей терпение жены: "Опять нет денег? -На что жить-то будем? Я-то, положим, сама себя содержу и ребёнка тоже… А ты за чей счёт существовать собираешься? Думаешь, если ты почти нифига не жрёшь, так на тебя и денег никаких не уходит?", — спросила меня она. "Ну, я же приносил тебе в прошлом месяце халтуру… Я что, виноват, что наступил кризис и у меня работы мало?", — попытался возразить я. "Виноват ты, или нет, но так дальше продолжаться не может", — отрезала она: "Если на этой работе тебе больше ловить нечего, то ищи новую. А твои халтуры вопрос никак не решают" "Ну, я ешё халтур поищу", — пролепетал я неубедительно. "Ну, ищи, ищи...", — хмыкнула она.  А ещё через пару дней, жена добила меня окончательно: "Можешь больше не искать никаких халтур. На летний сезон тебя мама трудоустроит. Поедешь к ней на дачу, она договорилась, чтобы тебя у них в садоводстве сантехником взяли. Зарплата там у них, правда, небольшая, зато халтур левых много. По крайней мере сам на себя заработаешь. Так что, можешь считать, что на лето ты работой обеспечен". Я так и присел: перспектива провести всё лето на даче у любимой тёщи повергла меня в самый настоящий шок. "А, может быть, у меня на работе всё наладится?", — спросил я: "Как я сантехником-то работать буду? У меня ж опыта никакого нет: я и в туалете-то со сливным бачком не разберусь..." "Не важно", — ответила жена: "Мама говорит, что опыт не требуется. Дело это нехитрое, а там тебя всему на месте научат. Она договорилась уже. Так что насчёт сливных бачков можешь не париться" "Великолепно", — пробурчал я: "Хоть насчёт чего-то можно не париться..." Но возразить, конечно же, не смог: когда денег домой не приносишь, сильно не повозбухаешь: жена сразу же на место поставит. 

За те пару дней, что жена собирала меня на дачу, я похудел, наверное, сразу на несколько килограмм. Такая уж у меня природа: когда нервничаю, мне кусок в горло не лезет. Жёнушка у меня наоборот наворачивает за обе щеки: отсутствием аппетита она и так не страдает, а в стрессовых ситуациях у неё и вообще начинается самый настоящий жор. Вот и сейчас: денег нет, что завтра будет — одному Богу известно, а она знай себе пузо и задницу нажирает. Скоро в дверь, наверное, боком протискиваться будет. С меня же, наоборот, штаны скоро падать начнут. Для моей фигуры стресс отнюдь не полезен. Хотя, я и раньше толстым никогда не был. Не моё это. И как жена не пыталась меня откормить, ничего у неё не вышло. Но она это своим аппетитом компенсирует: я клюю, как птичка, а она жрёт, как слон. В итоге у нас получается некоторое равновесие. "И следи, чтобы мама там Таню не раскармливала, а то вечно кормит ребёнка, как на убой", — говорит мне жена. "Так мне там работать, или за дочкиным питанием следить?", — спрашиваю я: "Если ты не забыла, я ведь, вообще-то туда на работу, типа, еду. Так что, объясни уж своей матери сама, что внучка — это ей не поросёнок на откорм" "Одно другому не мешает", — говорит жена: "Последишь и за ребёнком тоже. Не переломишься" Дочка у нас и вправду каждый год приезжает от бабки со щеками, боками и пузом. Приходится на диету потом сажать, чтобы в старую одежду втиснулась. Получается, правда, не всегда… Жена сосредоточенно работает челюстями, поглощая ужин. С работы она всегда приходит голодная, как чёрт и, пока не поест, её лучше не трогать. "Мама, а кто за твоим питанием следить будет, когда мы с папой на дачу уедем?", — задаёт ей вопрос дочка: "Сама-то ты ешь, сколько хочешь, а меня ругаешь за это постоянно..." "За своим питанием я как-нибудь сама послежу. Не маленькая уже", — отвечает ей жена, накладывая себе в тарелку вторую порцию картошки с мясом: "Я на работе устала и имею право нормально поесть. И вообще, нечего на меня смотреть: я взрослая женщина, а ты, вон, в 12 лет уже пузо отрастила, как у беременной!" "Ну ты ведь тоже не беременная", — возражает ребёнок: "А живот у тебя гораздо больше, чем у меня!" "Замолчи уже! Умная слишком стала!", — взрывается в ответ жена. "Так, девушки, хватит уже тут животами меряться!", — пытаюсь разрядить ситуацию я: "А ты, Таня, дай маме поесть спокойно. Она, когда насытится, добрая станет и, может быть, разрешит тебе взять тогда из стола шоколадку" "Никаких шоколадок на ночь глядя...", — говорит с набитым ртом жена: "Сама уже, как шоколадка!" Впрочем, через 5 минут, разделавшись с ужином, она с довольным видом отваливается на спинку стула и, удовлетворённо поглаживая себя по сытому пузу, делает вид, будто не замечает, как дочь достаёт шоколадку из ящика. Похоже, в этой семье лишь один я равнодушен, как к шоколаду, так и к добавочным порциям картошки. Более того, сама мысль о еде мне сейчас противна: как подумаю, что завтра уезжаю к тёще на дачу, да ещё и на всё лето, так кусок просто в горло не лезет… Мытьё посуды достаётся, конечно же,  тоже мне, как записному нахлебнику и тунеядцу, не приносящему в дом ни копейки. Жена заваливается в комнате на диван, включает телевизор и впадает в сладкую полудрёму, переваривая съеденное, а я гремлю в раковине тарелками. В последнее время у нас именно так: дамы жрут, а я за ними мою. Хорошо ещё, хоть к плите не ставят борщ варить...

Вечером, выйдя из душа, застаю жену на кухне за поглощением бутербродов. Ребёнок уже спит, а она, пока никто не видит, за обе щеки уписывает куски булки с ветчиной. "Бутерброд "здоровье"?", — спрашиваю я её: "Слушай, а тебе вообще не стыдно? Хочешь отправить меня на дачу нетраханного? Сейчас же ведь, как всегда налопаешься от пуза и скажешь, что тебе тяжело и ты ничего уже не хочешь… Смотри… Не боишься, что я там тебе изменять тогда буду?" "Да изменяй на здоровье, мне не жалко. Только деньги какие-нибудь в дом приноси, пожалуйста", — отвечает она, но сама при этом всё же убирает последний кусок ветчины обратно в холодильник. Видно, совесть у неё всё же есть… За последние годы это действительно стало для неё обычной отмазкой: "Дорогой, я только что поела… Давай как-нибудь в следующий раз" У кого-то жёны ссылаются на головную боль, а моя  - на тяжесть в желудке. Поэтому, если хочешь секса, надо успеть вовремя перехватить её вечером у холодильника, не дав съесть слишком много. Впрочем, и совсем перекрывать кислород тоже нельзя: голодная она будет злая и тоже ничего не захочет. Идём с ней в комнату. По дороге держусь за жировые "крылышки" по бокам её талии. А уже в комнате, наконец, прижимаюсь к ней всем телом сзади, лапая руками её большую грудь и мягкий круглый живот. "Дверь запер?", — спрашивает жена: "А то Таня мало ли зайдёт..." "Да она спит уже давно", — отвечаю я: "Не переживай, запер". И"помассировав" немного жёнушку в положении "стоя", заваливаю её на кровать. "Давай уже по-быстрому", — говорит она: "Я устала, спать хочется..." "Скажи прямо лучше, что тебе не спать, а жрать хочется", — усмехаюсь я: "Так честнее будет. Вон, в пузе-то у тебя не по-детски урчит. Прямо, как лягушки квакают" "Ну да, и пожрать тоже", — отвечает жена: "Ты ведь меня от холодильника силой оттащил. Хочешь, наверное, чтобы  я стройняшкой стала" "Только попробуй", — говорю я: "Ты мне такая гораздо больше нравишься" "Ну ладно", — улыбается она: "Давай уже, делай своё грязное дело". И уже не по-детски целует меня в губы, припадая ко мне всем своим огромным телом. Начинаем мы с ней обычно всегда на боку, а потом я переворачиваю её на спину и кончаю уже сверху. Раньше-то она у меня прыгала, как козочка: и сама наверх залезала, и задом поворачивалась… А теперь стала толстая и ленивая. И пожрать, честно говоря, любит  гораздо больше, чем потрахаться. Но я на неё за это сильно не обижаюсь: мне нравится, что она у меня так растолстела. И что ни на каких диетах не сидит тоже рад: вид худеющей женщины поверг бы меня, наверное, в полное уныние. Слишком долго мучить я её не стал: я же не зверь, чтобы пол-часа изводить сексом бедного голодного человека, у которого от голода в животе урчит… "Давай уже иди, доедай свой бутерброд", — говорю я, отваливаясь от неё и снимая презерватив. "Мог бы, вообще-то, и подольше", — заявляет вдруг жена. "Ну слушай, мать, тебя, однако, не поймёшь...", — говорю ей я: "У тебя семь пятниц на неделе: то "трахай быстрее, у меня бутерброд стынет", а теперь уже: "Чего так быстро?" Издеваешься надо мной, что ли?" "Да ничего я не издеваюсь", — отвечает она: "Просто ты ни фига женщин не понимаешь… Ладно, ложись спи уже: завтра вставать рано. А я сейчас приду" С этими словами она накидывает халат и идёт на кухню. Наверное, доедать бутерброд.

На следующий день с утра мы с дочурой уже трясёмся в электричке, а через пару часов заваливаемся к тёще на дачу. Тёща медленно вразвалочку выплывает нам навстречу, выходя из летней кухни. Ребёнок бежит к бабке обниматься, а я, не торопясь, подхожу и ставлю на пороге сумки с продуктами, собранные женой. "Привет, мать", — говорю я ей: "Как здоровье?" "Спасибо, зятёк. В отличии от тебя — ничего...", — отвечает она, оценивающе разглядывая меня с головы до ног. "А чем тебе моё здоровье не понравилось?", — удивляюсь я: "Хочешь сказать, что сглаз на мне, что ли? Ну, нормалёк… Умеешь же ты гостя встретить!" "Ну, полез с порога в бутылку", — вздыхает тёща: "Ладно тебе, не обижайся. Иди уж сюда, поцелуй тёщеньку" И она, колыхая своими необъятными телесами, вразвалочку, ковыляет ко мне. Теща у меня ещё совсем не старая, но с таким пузом, как у неё, быстро не побегаешь. Переваливается, как утка. Жена у меня, конечно, тоже не худенькая, но по сравнению с матерью, даже и  она выглядит, как недокормленный подросток. "Ну, здравствуй, дорогой!", — говорит мамаша, заключая меня в свои объятия. Я целую её в щёчку и при этом думаю про себя, что, если бы эта гора плоти захотела устроить со мной поединок по сумо, то я был бы просто заживо похоронен под её весом. Одним пузом бы так придавила, что тут бы мне и конец настал. "Худенький ты очень, вот что", — говорит она мне: "Весишь, поди, как цыплёнок, а работа тебе предстоит физическая и на свежем воздухе". "Да уж какой есть", — отвечаю ей я: "Но, как-нибудь справлюсь. Сваи ведь бетонные, надеюсь вручную мне в землю заколачивать не придётся, или там, вагоны с кирпичом разгружать...". "Да нет, конечно", — говорит тёща: "Но подкормить бы тебя всё равно надо, а то доченька в городе, видать, тебя вообще не кормит...". "Ещё как кормит", — отвечаю я: "Только не в коня корм. Да и не охотник я до этого дела, а насильно меня кормить у неё как-то не получается". "Ничего, у неё не получается, так у меня получится", — угрожающе говорит тёща: "Со мной, дружок, не забалуешь. Это тебе не с женой дома. Тут, если я сказала, значит будешь жрать. И пока не сожрёшь, из-за стола не выйдешь". И тут же меняет тон, всплескивая своими пухлыми руками: "Да что я вас и правда на пороге держу..? Пойдёмте уже в дом, обедать будем!" "Какой может быть обед в 11 часов утра?", — возмущаюсь я: "Мы и завтрак ещё переварить не успели!". "Вот за обедом и переварите", — отвечает тёща: "А с дороги вам всё равно надо поесть. Не дело это, усталых людей морить голодом. Да и на завтрак-то вы, поди, ничего не ели. Знаю я эти ваши завтраки: не еда, а одно название". "Для неё", — думаю я про себя: "И обеды наши с ужинами — тоже не еда. Представляю себе, что за обед она нам там приготовила. Наверное, такой, к которому сама привыкла. В такое пузо, как у неё, целого меня затолкать можно. Сожрёт и не подавится. Неудивительно, что она и других по себе меряет..." Но мои страхи относительно обеда, к счастью, не совсем оправдались. Тёща всего лишь налила нам по большой миске наваристого борща. От второго я хотел отказаться, но она, не спрашивая моего согласия, бухнула мне в тарелку голубцов с мясом. "Давай ешь", — сказала она: "Я тебе и так мало положила. Знаю ведь, что ты клюёшь, как птичка". Я не стал с ней спорить и мужественно запихал в себя эти голубцы, запив всё это дело кружкой молока. Слегка объелся, конечно, но это не так страшно. Я ожидал гораздо худшего. Обычно, когда мы приезжаем к ней на дачу, она всегда закармливает нас до полусмерти, бесконечно пытаясь подложить в тарелку добавки, или навязчиво предлагая "попробовать ещё вот это..." Так что на этот раз я был приятно удивлён её милосердием. Взглянув на Таню, которая с аппетитом за обе щеки уплетала бабушкины голубцы и уже сладострастно косилась на купленное для неё мороженное, я вспомнил, что мне поручено следить за тем, чтобы она тут не переедала: "Эй, девушка, ты не слишком сильно увлеклась? Оставь мороженное-то, хотя бы, на потом. А то ведь бабушка до ужина тебе ещё наверняка перекус какой-нибудь устроит. Вот тогда и съешь". "Я его лучше сейчас съем, а потом перекусывать до ужина не буду", — сказала Таня, отрыгиваясь после не по-детски большой порции голубцов, навороченных в её тарелку заботливой бабушкой. "Как-то мне слабо в это верится, что тебя тут оставят голодной до ужина", — усомнился я: "Смотри сама, ты уже большая девочка и должна понимать, что быть толстой — это нехорошо. Вот не влезешь осенью ни в одну юбку, что тебе мама тогда скажет?". "Да отстань ты от ребёнка! Не даёт уже мороженное есть!", — возмутилась тёща: "Ешь, заинька, я тебе потом ещё дам...". "А делайте вы тут, что хотите!", — обиделся я: "Можете сожрать хоть пол-холодильника, а я пока отдохну пойду". "Вот и иди с Богом", — ответила мне тёща: "А мы тут и без тебя прекрасно разберёмся, сколько нам мороженного есть!" После такого плотного обеда мне действительно надо было полежать. Я вспомнил жену, которая после обильной вечерней трапезы всегда как минимум пол часа отлёживается на диване. Теперь мне стало понятно, почему: тело просто само просилось в горизонтальное положение. Я помахал теще и доченьке рукой и поднялся на второй этаж, где и завалился на кушетку. Не стоит говорить, что через пару часов нас ждал ещё полдник, сравнимый по калорийности с обедом, а там уже и ужин был не за горами… Короче, весь этот первый день я только и делал, что ел и валялся, переваривая съеденное. Таня тоже от меня не отставала. Даже гулять на улицу сегодня не пошла. Точнее, бабушкина обильная жратва просто не позволила ей этого сделать: в перерывах между обильными трапезами бедный ребёнок был насмерть закормлен мороженным. Хотя, несчастной, надо сказать, она при этом совсем не выглядела… "Ладно, фигня", — размышлял про себя я: "Сегодня она просто вне себя от счастья, что теперь ей можно хоть кого-нибудь чем-нибудь покормить. Мы для неё, как две новые игрушки, вот она и возится с нами. А  завтра мне предстоит на новую работу идти. Как оно там будет?" После того, как я вспомнил о неприятном, есть мне уже совсем больше не хотелось. Скорее блевать. Но до этого, к счастью, не дошло: на сегодня никаких приёмов пищи больше было не предусмотрено, т. к. ужин уже благополучно миновал. Правда, это для нас с Таней он миновал, а тёща ещё устроила себе вечерний чай с горой бутербродов. "Так вот от кого у жены эта привычка жрать бутерброды по ночам", — подумал я: "До замужества жены они вместе их, поди, под вечер наворачивали… Хотя, возможно, что и нет. Жена ведь ребёнка от холодильника гоняет… Наверное, и тёща её тоже раньше гоняла. А результат такого режима питания у них обеих просто налицо. Точнее, не только на лицо, но и на пузо, на задницу и на прочие части фигуры..."

На следующее утро я проснулся в чрезвычайно мрачном настроении. Столкнулся в дверях с тёщей, буркнул ей: "Доброго утречка!", пошёл на улицу, умылся и сел за столом мрачнее тучи. Тёща попыталась наворотить мне какую-то нереальную порцию манной каши, но я так на неё зыркнул, что она не решилась настаивать. "Хотя бы бутербродов съешь, если кашу не хочешь...", — неуверенно сказала она, смотря на меня с материнской жалостью. Я через силу затолкал в себя один бутерброд, запив его кружкой чая. "Не приставай ко мне мать… Во сколько мне туда идти-то надо?". "Да к 10 в правление садоводства подойдёшь. Я тебя сама отведу. Там тебя Михалыч ждать уже будет. Он тебе всё и объяснит. Да ты не переживай так: всё нормально будет...". "Надеюсь", — сказал я: "Только ты бутерброды свои убери от меня с глаз долой. Смотреть на них сейчас тошно...". "Зачем убирать-то? Я их тогда сама сейчас съем, если ты не хочешь. А Тане, когда проснётся, новых отрежу", — сказала тёща, молотя один за другим мои бутерброды. Я аж в сторону отвернулся: еда сейчас вызывала у меня полное отвращение.

В правлении садоводства, куда мы подошли с ней через час, меня уже ждали два мужика. Один из них, пожилой дядька с большим пузом и не менее большими усами представился, как Михалыч. Это и был мой новый начальник. Второй был худощавый задрипанного вида мужичок моего возраста с пропитым лицом. Его звали Лёха. Тёща сдала меня им с рук на руки и поковыляла вразвалочку домой. Михалыч обернулся, проводив её долгим взглядом: "Как баржа, блин, плывёт", — мечтательно протянул он: "Её на улице за километр видно. А в таком красном платье, так и за все два. Ни с кем не перепутаешь". "Да, телом её Бог не обидел", — подтвердил я: "А если бы ещё и мозгов столько же дал, так было бы и вообще замечательно". "Бабам это дело без надобности", — сказал Михалыч: "Хватило же у неё мозгов тебя сюда к нам устроить, так и радуйся". После этого он кратко ввёл меня в курс дела и я сразу же приступил к работе. Заключалась она на первых парах в том, что мне пришлось таскать водопроводные трубы по всему садоводству, да подавать мужикам нужные ключи. К обеду я слегка замаялся. "Жиденький ты", — сказал Михалыч: "Вон Лёха тоже худой, но ему хоть бы хны… Хотя, поработаешь недельку — привыкнешь. Пошли перекусим, что ли… Ты с собой что-нибудь взял?". "А что с собой брать нужно было?", — спросил я: "Я на работе, вообще-то, разжираться не привык...". "С собой тебе нужно было взять хотя бы пол литра", — сказал Лёха: "Ты сегодня у нас первый день работаешь, а значит, с тебя причитается". "Так это не проблема", — ответил я: "Магазин-то рядом". "Вот туда и иди", — поддержал его Михалыч. "А работать сегодня уже не будем?", — спросил я. "Ну, это как получится...", — ответили мне они. Короче, к вечеру я был уже чуть тёпленький. Одной бутылкой 0.5 дело, конечно же, не ограничилось. На закуску Михалыч достал банку с огурцами и нарезал нам колбасы. У него ещё оказался принесённый им из дома жареный цыплёнок, аккуратно завёрнутый в фольгу, но это он сожрал исключительно сам, а мы с Лёхой довольствовались колбасой. Работать мы в этот день уже, конечно, не работали: не до такой ерунды нам было. Вечером, отвалившись на спинку дивана, стоявшего в нашей подсобке и, довольно поглаживая своё огромное пузо, начальник сказал нам: "Ну, поработали, дармоеды, а теперь идите нафиг отсюда. Мне ещё поужинать надо, а то водка — серьёзный напиток. Его нужно хорошо закусывать". "Ну ни фига себе! А чем ты до сих пор-то занимался?", — спросил его Лёха: "Пол-курицы  кто в одно рыло смолотил? Часом не ты? Смотри, скоро в дверь не протиснешься". "Не протиснусь, тогда здесь и заночую. Но это уже не ваше дело. Давайте отсюда, детвора. Не злите начальство". "Пошли", — сказал мне Лёха: "Этот боров только и знает, что жрать. Вон пузо-то себе уже отожрал какое: не хуже, чем у тёщи твоей". "Ну ты скажешь тоже", — возразил ему я: "До моей тёщи ему ещё далеко… Такого пуза, как у неё, я ещё, наверное, ни у кого не видел. Не в каждом магазине такое купишь...". "Вы ещё здесь?", — спросил Михалыч, пытаясь встать с дивана. Получалось это у него плохо: корма перевешивала, а пузо мешало наклоняться вперёд. Да и выпито им сегодня было не мало. "Нас уже здесь нет", — сказал я, направляясь к выходу. У дверей я оглянулся: с третьей попытки Михалычу всё же удалось встать и теперь он направлялся к холодильнику, поддерживая рукой своё пузо. "Там у него, наверное, вторая половина цыплёнка", — усмехнулся Лёха. Дальше испытывать терпение начальства мы не стали и, поддерживая друг друга, вышли на улицу. Там я с ним попрощался и пошёл домой, ориентируясь по знакомым улицам. Но от правления я отойти не успел. Передо мной вдруг мелькнул знакомый силуэт в красном платье. "Не понял...", — подумал я: "А чё здесь тёщенька моя делает? За мной, что ли, пришла?". Ошибиться я, конечно, не мог. Михалыч не зря говорил, что в красном платье её за 2 километра видно и ни с кем не перепутаешь. Вот я и не перепутал. Пропустил вперёд и пошёл за ней. Тёща шла к правлению садоводства, откуда только что ушли мы с Лёхой. Я неожиданно выскочил на неё из-за угла и спросил: "А чё ты здесь делаешь?". Точнее, это мне так показалось, что я спросил, а со стороны, наверное, выглядело, как заорал. Тёща так и подпрыгнула: "Ой, как ты меня напугал!!! Чего орёшь-то?". "Да ничего… Увидел тебя и решил подойти. А ты чего испугалась так?", спросил я с самым невинным видом. "Идиот… Испугаешься тут, когда на тебя так выскакивают!", — ответила тёща. Она и вправду напугалась: тяжёлое дыхание, испарина на лбу и всё такое… Мне даже стыдно стало: "Извини, мать, не хотел пугать тебя… Так получилось...". "Да пошёл ты в жопу!!!", — взорвалась она: "Орёшь, как оглашенный, а потом извиняешься… Меня чуть инфаркт не хватил...". "Ну, извини, пожалуйста… А ты что, за мной, что ли, пришла?", — спросил я, чувствуя себя полным гадом. "Ну да, за тобой… А за кем же ещё..?", — неуверенно проговорила тёща, косясь на дверь подсобки правления садоводства: "Пошли, значит, домой уже...". Я невольно оглянулся на эту грешную дверь и увидел, что на пороге стоит Михалыч и смотрит на нас. "Опаньки, блин… Я, кажется, им свидание обломил… Неужели Михалыч мою тёщу пялит? Похоже на то...", — мелькнуло у меня в голове: "Не зря он на неё так сладострастно с утра смотрел. С баржой даже сравнивал. Поэт, блин, однако...". "Да ладно тебе, мать", — пожалел я её: "Ты ведь в магазин, наверное шла или в правление… Вот и иди, а я и сам как-нибудь дорогу домой найду. Чай, не маленький...". "Чего нажрался-то так?", — спросила тёща: "Это у тебя дома, что ли, каждый день так принято?". "Не виноватая я, меня заставили", — ответил ей я: "Сегодня же первый рабочий день… Иначе бы коллектив не понял". "Ладно, иди домой уже", — сказала мне она: "Смотри не заблудись только, а то придётся тебя по всему садоводству искать". "Обижаешь, мать", сказал я: "У меня в голове навигатор". 

Правда, насчёт навигатора я слегка погорячился. Пришлось немного покружить по садоводству, пока я отыскал наш участок. Тани дома не было. Гуляет, наверное, или к соседям ушла. Ну и слава Богу. Я поднялся на второй этаж и завалился на свою кушетку. Разбудила меня дочка: "Папа, вставай, бабушка из магазина пришла и мы ужинать садимся". "Да садитесь без меня. Я есть не буду", — попытался отмазаться я. Мне и правда было совсем не до еды. "Как хочешь, но бабушка сказала, что если ты добровольно не придёшь, то она сейчас сама к тебе сюда поднимется и поможет", — предупредила меня дочка. Это звучало устрашающе. Я разлепил глаза, поднялся с кровати и кое-как спустился вниз, на кухню. "Живой?", — спросила меня тёща: "Ну-ка садись за стол быстро! Водку жрал сегодня в три горла? Теперь, значит, садись и жри нормальный человеческий ужин. И попробуй только откажись от чего-нибудь, я тебе всё это на голову одену, а потом жене твоей позвоню и обрадую её, что ты в первый же день уже, как свинья, нажрался". Аргументация была веская. Возражать я не рискнул. "Умеешь же ты убедительно говорить, мать", — мямлю я с набитым ртом, набивая себе пузо котлетами с гречневой кашей: "Только зря ты мне столько наворотила. Мне с этим не справиться. Если я всё это в себя затолкаю, у меня пузо лопнет. Смерти моей хочешь, что ли?". "От водки же оно у тебя не лопнуло, значит и от каши не лопнет", — сурово отвечает тёща, подкладывая мне в тарелку ещё пару котлет: "Жри давай! Пока всё не сожрёшь, из-за стола не выйдешь". И я послушно жру, потому что она, мне кажется, не шутит. Пузо уже просится вон из штанов и я незаметно под столом расстёгиваю пуговицу на брюках, а затем и ширинку. Ремень-то я уже давно ослабил… Дочка улыбается, глядя на мои мучения. Сама она уже закончила с кашей и налегает на большой брикет мороженого. "Нечего тут улыбочки строить", — говорю я ей: "Вот позвоню завтра маме и расскажу ей, как ты здесь мороженное тоннами поглощаешь и скоро уже не влезешь ни в одни штаны". "А как ты сегодня пьяный домой пришёл, тоже будешь ей рассказывать?", — смеётся ребёнок, доедая брикет: "И у тебя уже, кстати, тоже штаны на пузе не сходятся! Вон, пуговку уже расстегнул!" На это мне уже вообще нечего ответить и я продолжаю молча и сосредоточенно заталкивать в себя добавочную порцию, которую тёща бухнула мне на тарелку. Под конец я уже не выдерживаю: "Да поимей ты милосердие-то, мать! Не могу я больше! У меня пузо же не безразмерное, как у Михалыча. Это он в одно рыло целого цыплёнка сожрать может и хоть бы хны!". "Ну ладно уже", — смягчается тёща: "Давай доедай последнюю котлету и иди с глаз моих долой. Спать ложись. Завтра на работу вставать. А этому остолопу пузатому я сейчас вставила по первое число, чтобы он мне тут зятя не спаивал". "Чего ты ему там конкретно куда вставила?", — иронизирую я и тут же понимаю, что эта шутка была неуместна. "Что надо то и вставила! А будешь тут много разговаривать, я сейчас тебе по башке половником так вставлю, что мозги у тебя сразу встанут на место!", — говорит тёща: "Набил своё пузо? Иди теперь вон из-за стола, а то заставлю сейчас посуду мыть!". "Молчу, молчу...", — улыбаюсь я, отрыгиваясь после суперплотного тёщиного ужина. С трудом забираюсь на второй этаж, раздеваюсь и с облегчением  валюсь на кровать. Пузо у меня готово буквально разорваться от такого немыслимого количества съеденной пищи. Даже дышать трудно. Но алкоголь делает своё дело: сон быстро обрывает мои мучения.

Далее дни потекли весьма однообразно: я работал и жрал. Причём жрал довольно много. Особенно после работы. От обильных тёщиных завтраков я поначалу отказывался, потому что с переполненным кашей пузом не очень приятно таскать трубы и вообще работать физически. Но через пару недель стал замечать, что утром мне теперь уже тоже хочется есть и я сначала начал съедать половинку, а потом и сам не заметил, как перешёл на полную порцию, которая теперь уже совсем не казалась мне  большой. Обеда у нас на работе, как такового, не было, потому что заканчивали мы рано, но дома после работы тёща усаживала меня за стол и начинался обильный перекус, который иногда плавно перерастал и в ужин. Себя она при этом тоже, конечно, не забывала: жрала в буквальном смысле слова, как минимум, за троих. Причём делала это практически непрерывно: я, по-моему, вообще редко видел такое, чтобы она чего-нибудь не жевала. В перерывах между завтраком, обедом и ужином у неё в ход шли печенюшки, конфеты, бутерброды и вообще всё, что под руку попадётся. Она даже и во время работы по дому постоянно что-то жуёт, а уж на кухне — это и сам Бог велел. Нам с дочурой до неё, конечно, далеко было, но дочка на бабушкином питании начала округляться буквально на глазах: уже через 2 недели  появились щёки и пузо. Я, конечно, пытался периодически капать ей на мозги: "Доча, ты разве не понимаешь, что быть толстой — это нехорошо. Растолстеешь — не тебя мальчики смотреть не будут. Да и в школе начнут дразнить...". "Не начнут", — отвечает мне ребёнок: "У нас в классе половина детей — толстые. А мальчики почему не будут смотреть? Ты же ведь, например, на маму смотришь, а она тоже толстая". Я не знаю, что ей на это возразить, но всё равно, когда могу, отбираю у неё шоколадки и мороженное. Жена на дачу не приезжает: работает почти без выходных, чтобы компенсировать потерю моих доходов. Я пытался ей объяснить, что не надо так рвать жилы и я тут на даче смогу заработать на халтурах, но она всё равно перестраховывается. Боюсь, что от такого режима работы к концу лета её саму разнесёт, как бочку. Она ведь и так пожрать не дура, но придя с работы, поглощает просто немыслимые количества пищи. Это у неё называется "снимать стресс". Обожрётся и валяется на диване. Да и слава Богу, что так, а то, если бы она для поправки нервов после работы по 150 грамм принимала, то уже спилась бы, наверное. Пусть уж лучше жрёт. Хотя, возможно, она без нас там теперь и пивком иногда на ужин балуется. Это дело она периодически себе позволяет. Хотя, мы тут на даче от неё теперь не отстаём: каждый вечер у нас здесь такая обжираловка, что пузо лопается. Поначалу я ел почти из-под палки, но скоро и сам не заметил, как порция у меня на тарелке существенно выросла. Так что теперь я ем намного больше, чем месяц назад. И пуговку на штанах я теперь расстёгиваю заранее, потому что пузо, приняв в себя такое количество пищи, существенно увеличивается в размерах, а нормальным обедом или ужином у тёщи считается обожраться до такого состояния, когда уже тяжело дышать и думаешь только о том, как поднять свою задницу из-за стола и дотащиться до кровати. Впрочем, у нас с дочурой это получается гораздо быстрее, чем у бабки, которая обычно подолгу засиживается за столом, методично и основательно накачивая едой своё бездонное пузо. Мы с Таней, потирая переполненные животы, уже уходим отлёживаться по своим комнатам, а эта старая зараза всё жрёт и жрёт. Может это у неё болезнь какая? Хотя, выглядит она при этом здоровей здоровой: кровь с молоком. 

Короче, через месяц такого вот санаторно-курортного режима я почувствовал, что рабочие брюки мне жмут. Поначалу пытался не обращать на это внимания, но через неделю их было уже тяжело застёгивать, а когда я садился, поверх планки у меня выкатывало что-то весьма похожее на пузо. "Вот тебе и раз", подумал я: "Никогда в жизни у меня живота ещё не было". Вечером, ложась спать, я осмотрел себя в большое зеркало, висевшее в моей комнате на стене. Так и есть: у меня появилось небольшое брюшко. А ведь до этого даже и жировой складки никогда под пупом не было! Складка теперь там была. И вовсе не маленькая. Талия существенно расширилась, появились небольшие навесы на боках. Да и верхняя часть живота также округлилась и вывалилась колесом наружу. В отличии от нижней жировой складки, она была абсолютно твёрдая. Но обманывать себя не приходилось: это был вовсе не накачанный пресс. "Желудок теперь, что ли, так выпирает? И вообще, почему у мужиков выкатывает эта верхняя часть пуза?", — подумал я про себя. Но это в данный момент было уже неважно. А важно было то, что это грешное пузо выросло и из-за него мне теперь стали малы единственные рабочие штаны. Я для интереса даже и городские джинсы померял, в которых приехал на дачу: они мне настолько малы пока ещё не были, потому что были сшиты из тянущегося стрейча. Но в джинсах мой животик был виден ещё более отчётливо. Они сидели низко, под талией, а над ремнём очень рельефно нависали бока и складка на пузе. Впрочем, не только складка: поверх ремня у меня теперь было самое настоящее в меру упитанное круглое пузо. Не слишком большое, но тем не менее… "Хорошо ещё, хоть задница не растёт", — порадовался я: "А то вообще бы полный трындец был. Жена просила меня за животом ребёнка следить, а я не уследил за своим собственным". Сам от себя такого не ожидал. Думал, что на меня лишние килограммы никогда не осядут. И тёщиного усиленного питания тоже не очень боялся. Думал, что не в коня корм. Ну, предполагал, конечно, что на таких харчах могу набрать килограммчик, но ведь я при этом ещё и физически работаю… Получается, что я ошибся. Тёща меня всё же раскормила. А что будет к концу лета? У меня, как у Михалыча пузо вырастет? Эта мысль меня рассмешила. Я так и представил себя с огромным пузом. Прихожу, значит, на работу и говорю Михалычу: "Ну какой ты теперь, нахрен, начальник, если у меня  пузо больше, чем у тебя!?" Правда, такая перспектива мне в этом сезоне явно не светит: Михалыч-то, поди, своё пузо годами отращивал... 

На следующее утро я спросил тёщу: "Слышь, мать, а у вас тут в садоводстве в магазинах одна жратва продаётся, или где-нибудь и одежду можно тоже купить?". "А что случилось, зятёк? Из штанов, что ли вырос?", — ехидно спросила она. "Да есть малость", — ответил я: "А что, сильно заметно, что ли, что ты так угадала сразу?". "Конечно заметно", — сказала тёща: "Теперь ты хоть отдалённо на человека похож стал, а то приехал-то ко мне заморыш заморышем: одни кожа, да кости. Сейчас хоть на лицо поправился, да и в талии что-то появилось". "В талии у меня появилось пузо", — сказал я: "И не без твоих стараний. Спасибо тебе, родная, кормишь, как на убой. Только вот теперь мне работать не в чем: одни единственные рабочие штаны были — и те теперь малы. На работу теперь в трусах, наверное, придётся ходить. Или вообще с голой задницей". "Ну, до субботы походи пока с голой задницей, а на выходные около автобусной станции торговля будет. Сходи туда, что-нибудь себе подберёшь", — ответила тёща: "Только не в притык бери, а то через пару недель опять плакаться начнёшь, что штаны на пузе не сходятся...". "Ты меня что, как поросёнка, что ли, откармливать планируешь?", — спросил её я: "Хочешь, чтобы я на Михалыча твоего похож стал?". "А что?", — оживилась тёща: "Было бы неплохо. Михалыч — видный мужчина. Только тебе до него ещё расти и расти". "Спасибо за добрые пожелания", — сказал я: "Мне такое богатство, как у него даром не нужно: он своё пузо по садоводству еле таскает. Ходить ему с ним тяжеловато". "Ничего страшного", — возразила тёща: "Тяжеловато, зато устойчиво. А такому задохлику, как ты, только с кирпичами в карманах ходить, чтобы ветром не носило. Давай уже ешь кашу, а не разговоры разговаривай. И про бутерброды не забывай: я для кого их отрезала?" И я усиленно заработал челюстями: надо было заканчивать завтрак и идти на работу.

Купленных у автобусной остановки штанов мне хватило почти на 2 месяца, а к концу лета и они мне стали малы. Я даже и не заметил, как это произошло. Конечно, чувствовал, что живот у меня всё округляется, но отгонял эту мысль куда-то прочь. В зеркало почти не смотрелся: не имею такой привычки. Хотя, отвалившись после сытного ужина на спинку стула и, поглаживая рукой своё брюхо, я физически ощущал, что теперь мне там есть, что погладить. Рассмотрев же себя, наконец, в зеркало, я невольно ужаснулся: за лето я стал весьма упитанным дяденькой, а из штанов у меня уже вылезало самое настоящее пузо. С прошлого "контрольного замера" оно сильно округлилось и теперь уже представляло из себя настоящий мужской живот. Правда, пивным он не был: не так уж много пива я пил, чтобы отрастить такую выдающуюся округлость. Я сильно поправился в талии и поверх планки штанов у меня теперь нависал настоящий жировой "обруч". Навесы на боках плавно сливались с раздавшимися вширь косыми мышцами пресса и всё это богатство переходило в мощную жировую складку вокруг пупа. Верхняя, твёрдая часть живота выкатила ещё больше, раздавшись вперёд и вширь. Короче, пузо было знатное. Вопрос лишь в том, как его теперь убрать: мне же дома все штаны теперь малы. Оптимизм внушало лишь то, что лето уже проходит и скоро я уеду из этого грёбаного тёщиного санатория. На работу я уже звонил: там говорят, что заказы появились, а значит жить можно… Кстати, о штанах: я только сейчас понял, что джинсы, в которых я сюда приехал, мне теперь тоже будут безнадёжно малы. И практика подтвердила мои подозрения: я даже не смог их застегнуть: они у меня теперь просто на пузе не сходились. Так что, вместо джинсов мне пришлось купить тренировочные. Не в рабочих же штанах в город ехать? Тем более, что и в них я уже свой живот еле втискиваю...

Провожала нас тёща с большим сожалением. Даже слезу пустила: "Я за лето уже так привыкла к вам. Тяжело отвыкать будет". "Не переживай мать", — попытался утешить её я: "Иди  на кухню съешь там чего-нибудь, глядишь, и полегчает". "Да ну тебя, идиот!", — рассердилась она: "У тебя одна жратва на уме!" Но тут же смягчилась: "Ладно, не обижайся, я тебя всё равно люблю". "Да кто бы сомневался", — ответил я: "Настолько сильно любишь, что я о