Солнцедева

Солнцедева
(Sun Bride)

Некогда мир был вотчиной богов, живых воплощений великого могущества, которые правили всем, в том числе и самим порядком вещного мира.
И из всех богов самым могущественным считался Лучезарный Солнце, ибо его свет был подателем тепла, и жизни, и всего благого и прекрасного. Солнце сходился с Тьмой в вековечной битве, что непрерывно длилась целый год без одного дня — и лишь в этот день он мог позволить себе сойти на землю, дабы отдохнуть и восстановить силы свои. Лучезарный Солнце сотворил дворец для отдыха своего, дабы проводить этот день в неге и праздности, восстанавливая дух свой, прекрасный дворец, парящий над землею, дворец, в котором были сады, статуи, игристые фонтаны, дважды по дюжине сотворенных богом крылатых слуг — и дюжина избранных божеством дев, которые стали его женами.
То были Солнцедевы, прекраснейшие из всех смертных, чьи яркие очи уподоблялись восходящему светилу, чьи идеальные женственные фигуры даже солнечный закат заставляли померкнуть от восхищения. Выбирали дев, как правило, из высокородных семейств — жрецов высших рангов, царей-князей и иных одаренных богами личностей, и пока Солнцедева сохраняла свою несравненную стать, по воле и слову Лучезарного ей была дарована жизнь, какую не имела даже величайшая из земных правительниц. Целый год обитали они в божественном дворце, и в уплату за это целый день, день нисхождения, служили божественному супругу своему. Каждая обязана была доставлять наслаждение Лучезарному два часа кряду, а потом отступить в сторону, передавая эстафету следующей в очереди. Одни исполняли для Солнца услаждающие сердце песни, другие танцевали, третьи даровали божеству радости плоти, четвертые очаровывали его смехом и находчивостью...
Самая новая из Солнцедев, однако, отличалась от своих одиннадцати товарок. Пурен была бриллиантом чистой воды, уличной воровкой, найденной в трущобах самого изобильного и самого грязного города в вещном мире. Лицо ее было подобно шедевру, созданному матерью-природой: большие глаза, исполненные невинности и задора юности, высокие скулы и четко очерченный подбородок, а под ним изящная шея и расцветающие бутоны грудей. Худенькое тело ее, подтянутое и изящное, идеальное в природном совершенстве своем, тяжкая жизнь изваяла памятником земному несовершенству. Для Лучезарного Солнца она стала несравненной, ибо Пурен была натурой цельной и чистой, подобной самому свету — неизменному, неискаженному, незамутненному смертными грехами.
И теперь, облаченная в лучшие шелка и носящая божественное золото, юная Пурен, привыкшая к тягостям, невзгодам и голоду, оказалась среди оживших грез, наслаждаясь негой и роскошью дворца Лучезарного. Окруженная уходом крылатых слуг Солнца, она вкушала плоды столь нежно-сладкие, что почти теряла сознание, и лакомилась медами и винами столь роскошными, что даже засомневалась, зачем вообще на свете существует вода, когда есть такое! Другие избранные Солнцем девы родились в богатых и знатных семействах, и роскошь летучего дворца для них была лишь небольшим шагом вверх в сравнении с тем, что они при красоте и статусе своем могли бы получить в мире смертных, а вот у Пурен от столь резких перемен в жизни голова кругом пошла. Вплоть до того, что она с головой ринулась в омут внезапно доступного ей изобилия — а всякая сдержанность и подкрепленная опытом природная мудрость оказались выброшены на обочину бытия.
Сперва столь детский энтузиазм ее лишь повеселил товарок, которые улыбались и фыркали, глядя на этот фонтан безудержного восхищения. Понятно, что ее завораживала новая, невиданная роскошь и вкус незнакомых деликатесов, и прочие Солнцедевы подумали — ничего, со временем просто привыкнет. А потом, когда она стала мягче и пышнее, а упругие мышцы ее скрывались под слоем нежной женственной плоти — их это также не слишком волновало. В конце концов, полнота Пурен даже шла, и она всегда могла заняться собой, как делали это каждый день они сами, и вновь стать прежней худенькой и ловкой девчушкой, пока не наступил день нисхождения.
Однако неделя за неделей, месяц за месяцем, а юная красавица ничуть не умеряла своего пристрастия к кулинарным радостям летучего дворца, равно как и не собиралась присоединяться к своим «сестрам во браке» в ежедневных гимнастических упражнениях. Одиннадцать Солнцедев бегали по дворцу, танцевали, карабкались по стенам или садовым деревьям, плавали и нередко затевали между собой дружеские соревнования в силе, гибкости, ловкости или выносливости; Пурен же дремала в гамаке после третьего завтрака, или просто наблюдала за возней «сестер», валяясь на горе подушек. Проведя всю свою сознательную жизнь в не всегда успешных попытках сбежать от городской стражи, уличных бандитов или злых торговцев, бывшее дите улиц искренне не понимало, зачем эта бесцельная беготня вообще нужна. Нет, конечно, Солнцедевы были великолепными красавицами — стройными, ловкими, с плоскими животами и упругими выпуклостями в нужных местах, и под их нежной кожей выразительно танцевали легкие крепкие мыщцы, — но, воистину, что такого плохого в том, чтобы чуть пополнеть?
Пурен, разумеется, знала, что поправилась, но для нее эпитет «толстая» неразрывно связывался с успешностью и богатством, ведь толстыми могут быть только такие люди — и уж конечно, не рассматривала собственную полноту как нечто такое, чего следует всеми силами избегать. Ну да, ее живот больше не плоский как доска, он даже начал слегка покачиваться, если она двигалась быстрее обычного — но бедра ее были мягкими и плодородными, а груди выросли и стали более пышными, чем у всех прочих Солнцедев, даже у великанши амазонки, которая ростом превосходила остальных более чем на голову. И этих изменений собственного тела Пурен ничуть не стыдилась, даже при том, что располнела до такой степени, что в нынешние ее одежды теперь могли вместиться две таких, как она-прежняя. Напротив, это даровало ей ощущение новой силы и уверенности, помогало ей еще лучше вписаться в эту роскошную жизнь на небесах.
Обижать самую юную из «сестер» остальные Солнцедевы не хотели, однако очень беспокоились о судьбе пышнотелой красавицы, ибо знали, что Лучезарный презирает жиры и излишества плоти, для него они неразрывно связаны с царством земных богов, тогда как он, могущественный, из богов небесных, величайший из всех. Они пытались убедить Пурен хотя бы попробовать за оставшиеся до дня нисхождения месяцы скинуть сколько-нибудь веса и придать своим выпуклостям более подтянутый вид — в конце концов, массивный филей и могучие женственные бедра вполне достойны внимания даже и божества, если под пышной плотью прячутся достаточно крепкие мышцы. Пурен, увы, доброму совету не последовала. Она категорически не желала вновь испытывать лишения, даже по собственной воле, не стала и ограничивать трапезы свои — ни количества их, ни размера. Но к предупреждению прислушалась. Если она и в самом деле рискует лишиться нынешнего положения своего, буде Лучезарный Солнце обнаружит ее столь поправившейся — ей необходим план, как избежать его гнева и наслаждаться еще одним годом роскошной и изобильной жизни во дворце.
Солнцедевы удивились, когда Пурен наконец-то присоединилась к их ежедневным занятиям. Но если она и правда хотела похудеть — увы, теперь уже слишком поздно, ибо Солнце снизойдет к ним не далее как через три дюжины без трех дней, а она стала теперь самой тяжелой из всех, обогнав даже могучую амазонку. Угнаться за «сестрами» Пурен и не пыталась — слишком медленным, тяжелым и неуклюжим был ее бег. Массивный бюст отчаянно подпрыгивал впереди, мешая поддерживать равновесие и пробуждая боль в спине спустя считанные минуты. Живот ее ходил ходуном, под его тяжестью трещали одежды. Массивные женственные бедра раскачивались и терлись друг о дружку, отчего простой бег превращался в довольно-таки сложное занятие. Пурен, однако, продолжала заниматься в удобном ей ритме, проверяя собственное проворство, оценивая, на что теперь способно ее тело — и, что еще важнее, восстанавливая часть прежних своих сил. Собственно говоря, нагрузки для нее оказались столь щадящими, что до дня снисхождения она продолжала потихоньку поправляться, но это ее не заботило — сбросить вес и не было целью Пурен. Ей нужно было лишь получше разобраться в закоулках дворца и поднабрать выносливости.
И вот закончился первый год пребывания Пурен в небесном дворце, и Лучезарный Солнце вернулся из своей бесконечной битвы на небесах, исполненный желания воссоединиться с женами своими и отдохнуть в их обществе. По нисхождении божества слуги начали приводить к нему каждую из супруг по очереди. Лучезарный танцевал, вкушал пищу, пел, играл и предавался прочим приятным делам, и когда наконец настал черед последней и самой юной из избранных красавиц, крылатые слуги провозгласили, что Пурен желает развлечь хозяина дворца по-своему. Юная годами и духом, не ведающая в своей жизни ничего, кроме бытия проныры-воровки, она вызывает Лучезарного на игру в прятки — так, развлечение, чтобы порадовать озабоченного божественными деяниями мужа и повелителя своего. Собственно, это она и задумала: Пурен знала, что Лучезарный обречен на проигрыш, ибо всякое его движение сопровождается ярким сияющим ореолом, и она успеет сбежать в следующий укромный уголок, если увидит, что ее вот-вот найдут. Опять же, хотя Лучезарный Солнце и сотворил небесный дворец, но он живет тут лишь один день в году и попросту не помнит всех закутков. Составив такой хитрый план, даже раскормленная и неуклюжая Пурен легко обыграла сияющего Лучезарного, разве что в самом конце двухчасового промежутка беготни по дворцу так запыхалась, что бог мог ее и поймать. И почти настиг, но — именно почти. А «почти» не считается.
Ее спасло завершение дня нисхождения, Лучезарный Солнце отправился исполнять свой священный долг — сражаться с вернувшейся на небеса Тьмой, — оставив обессилевшую Пурен непойманной и даровав ей еще один год жизни в беспредельной роскоши. До следующего дня нисхождения. И возвращаясь на небеса, Лучезарный посмеивался и даже гордился хитрой и невинной девчушкой, которая так повеселила его, что проигрыш ничуть не огорчал могущественного бога. Могущественного, но не всеведущего, ибо Лучезарный не знал, что та легконогая девчушка давно осталась лишь в его памяти...
Утомленная победой, Пурен с удвоенным рвением пустилась в загул, едва Лучезарный Солнце покинул дворец, дни и ночи напролет поедая все новые и новые блюда, какие только могли измыслить божественные кулинары, неустанно оглаживая свое разбухшее от чревоугодия пузо и растущие вширь формы, довольная собою и своими успехами. Она хотела попробовать все, что только возможно, дабы полностью ощутить все, что мог предложит ей этот истинный рай — и активно занималась этим. Крылатые слуги Лучезарного выбивались из сил, выполняя ее заказы, а «сестры» в ошеломлении и ужасе смотрели, как ее распирает вширь не по дням, а по часам.
Для высокорожденных Солнцедев не в новинку были тучные принцессы или обжоры-жрицы, однако Пурен обещала посрамить всех этих недокормышек. Фигура бывшей уличной воровки давно утратила четкие очертания, превратившись в сплошной каскад складок перекормленной плоти — на спине, на боках, на животе. С каждой неделей лежащий на ее коленках живот заполнял все больше места, пока наконец его совсем не осталось и он начал свисать в стороны и вперед. Груди, ранее пышные и обильные, теперь просто стали карикатурно громадными и начали мешать ей банально дотягиваться до еды, многое случайно упущенное так потом и оставалось промеж этих колоссальных мешков сала. А задний фасад уже больше не был даже круглым, просто раздался вширь двумя громадными подушками, разве что приподнимал Пурен чуть повыше, когда она сидела, то есть почти постоянно.
Солнцедевы знали: ей конец. Пурен уже и жирной нельзя было назвать, столь тучных людей в земном мире считанные единицы, и у нее нет и тени надежды похудеть до тех кондиций, какие Лучезарный мог бы счесть приемлемыми, за то время, что осталось до дня нисхождения. Собственно, у нее не было и тени надежды похудеть хотя бы до тех габаритов, которые позволили бы ей снова сыграть в прятки. Вчетверо больше прежней худенькой себя, Пурен едва могла передвигаться, и спрятать столь обильные формы невозможно. Да когда она просто вперевалку шествовала по дворцу, звуки тяжких шагов раскормленной Солнцедевы эхом отдавались за три коридора, как и мягкие шлепки колоссального пуза, задевающего верхнюю часть бедер. А если она пробовала бежать — очень недалеко и только когда объявляли «десерт подан», — к этой полифонии присоединялись еще и шлепки громадных арбузов бюста о верхнюю складку пуза, пока Пурен, пыхтя и истекая потом, двигалась к своей цели.
Пурен, однако, отказывалась признавать, что больше не в той форме, чтобы учинить придуманный ею в прошлом году обман. «Сестры», некогда улыбающиеся очарованию ее наивности, теперь скорее не жалели бедняжку, а презирали ненасытную чревоугодницу, которая сама разожралась до невероятных габаритов всего-то за пару лет. Однако одна из старших жен, ослепительная красавица-жрица, желая для себя большего внимания Лучезарного, увидела в этом свой шанс. И разработала схему...
Когда настал день нисхождения и Лучезарный Солнце вновь вернулся во дворец, Пурен увели вглубь замка, в чуланчик под лестницей. Жрица помогла ей протиснуться в узкий дверной проем, и раскормленная Солнцедева устроилась на подушках, укрытая в чреве дворца, и осталась ждать там с бурдюком вина и большой чашей меда. А когда Лучезарный, улыбаясь воспоминаниям, согласился еще разок сыграть в прятки — жрица, скрыв лицо вуалью, изобразила юную Пурен, быстро оказалась поймана божественным кумиром, изобразила смущение и попросила Лучезарного завязать глаза «дабы ее не ослепляло небесное пламя его очей», после чего сполна насладилась ласками бога, как того и желала. Пурен же тем временем, опьянев, спала в каморке, которую почти заполняла своей расплывшейся тушкой… День подошел к концу, Солнцедевы вновь остались предоставлены сами себе, а их повелитель вернулся на небеса, дабы сражаться в бесконечной битве — и у Пурен впереди вновь был целый год.
Сколько-нибудь менять сложившийся уже стиль жизни Пурен, разумеется, не намеревалась и на этот третий год. Впрочем, нет: раньше она ела, удовлетворяя свое кулинарное любопытство, теперь же раскормленная чревоугодница поглощала одно блюдо за другим просто чтобы насытиться. Аппетит ее после стольких месяцев обжорства воистину стал неутолимым, желудок превратился в бездонную прорву, которая гневно рычала, если оставалась без еды хотя бы час. Грустно и забавно: в жизнь Пурен вновь вернулся голод, только теперь она чувствовала его всякий раз, когда желудок не был достаточно плотно набит. Она ела, ела и ела, часто с помощью крылатых слуг, а иногда — просто любопытства ради — ее кормил кто-нибудь из «сестер». Она почти не покидала своих покоев, вставая только чтобы добраться до купальни или в пиршественный чертог, и за десертом уже не бежала, ибо передвигаться иначе как очень медленными и неуклюжими шажками вперевалку физически не могла.
Живот Пурен вырос еще больше, почти достигая колен, а ягодицы заплыли жиром и отяжелели до такой степени, что самостоятельно встать, отрывая от подушек этот живой якорь, было для нее на грани возможного. Груди разбухли сверх всякого мыслимого объема — богиня земли от зависти удавилась бы, — и стали настолько массивными, что она едва могла приподнять одну обеими руками. К концу третьего года пребывания в небесном дворце все пределы ожирения, дарованные смертным, Пурен превзошла и обратилась в воплощение чревоугодия и изобилия для тех, кто ведал, что значит голод.
Учитывая все это, прочим Солнцедевам следовало бы догадаться, что теперь скрыть Пурен они не сумеют, однако им понравилось случившееся в прошлый раз — и с их точки зрения, раскормленная красавица просто выбыла из очереди, и теперь им достанется чуть больше внимания Лучезарного. Они решили, что смогут год за годом повторять все тот же трюк, наслаждаясь дополнительным временем с супругом и повелителем своим. Неосмотрительность их не осталась безнаказанной.
Когда Лучезарный Солнце наконец вновь вернулся после бесконечной битвы своей, в первую очередь он пожелал наконец увидеть юную Пурен, загадочную Солнцедеву, которая так заинтересовала его именно тем, что оставалась скрытой от него загадкой. Нетерпеливый после долгого ожидания, исполненный месяцами томления и мечты, могущественный бог пренебрег обычаем и, явившись во дворец, первым делом возжелал видеть Пурен, величественный и ужасный в вожделении и страсти своей. Жены попытались отвлечь его, ибо Пурен еще не успели спрятать в чулане под лестницей, однако времени у них не осталось.
Пока пять Солнцедев дружно водили Лучезарного кружными путями и направляли в тупики, шесть остальных помогали Пурен покинуть покои и добраться до потайного уголка. Но обжорливая Солнцедева разжирела настолько, что едва могла передвигать ноги, и шесть крепких женщин наполовину тащили, наполовину несли ее. Зрелище было как минимум странное: стройные подтянутые женщины подпихивали ее расплывшиеся окорока, тянули за мешкообразные руки, поддерживали массивные выпуклости ее, принимая на себя толику колоссальной тяжести, чтобы Пурен могла пусть и вперевалку, но шагать хоть немного быстрее. Контраст был тем забавнее, что они вшестером весили меньше, чем расплывшаяся до безобразия чревоугодница, самая младшая из них.
Пыхтя и обливаясь потом, сотрясающими пол шагами своими ежесекундно угрожая выдать свое местонахождение, Пурен наконец достигла чуланчика под лестницей — и там и застряла, потому что громадные бока ее шириной превосходили дверной проем настолько, что протиснуться не могли в принципе. Да что там бока, даже груди толком не пролезали! В прошлом году она более-менее спокойно протиснулась внутрь, но за эти двенадцать месяцев невероятно раздалась вширь. Шестеро Солнцедев попробовали развернуть ее боком и пропихнуть в чуланчик сперва ее колоссальное пузо, утрамбовывая податливые мягкие жиры хоть как-нибудь всеми доступными им силами, однако Пурен попросту была слишком толстой, слишком невообразимо расплывшейся. Она не то что застряла в проеме — она даже не вписывалась в него, и когда тучные телеса ее слишком сильно вдавливали в камень, она сдавленно пищала от боли… и вот Лучезарный Солнце навис над ними, застав врасплох, и светлый ореол его окрасился огненными протуберанцами разочарования, ярости и отвращения.
Могущественнейший Лучезарный Солнце не был всеведущ, но не был и глуп, и вмиг разгадал загадку, над которой томился уже несколько лет, и гнев его был велик и безбрежен, и обрушился на ту, что стала его причиной, и на одиннадцать лживых змей, которые лгали, покрывая ее нечестивое поведение. Свет жизни обратился в убийственный пламень, и пламень этот заполонил дворец, обращая мебель и драпировки в угли и пепел, а стекло и камень плавя словно масло. Солнцедевы в едином порыве бежали, спасаясь от ужаса, который сами на себя навлекли, и крепкие ноги быстро донесли их до края дворца, где ждали крылатые слуги, трепеща от ужаса. Зная, что Лучезарный не забудет и о них, крылатые решили сбежать вместе с Солнцедевами, ибо по их мнению, красавицы не заслужили столь ужасной участи — сгореть в пламени божьего гнева, и крылатые подхватили несчастных, по паре на каждую, и на крыльях своих спустили с небес, в безопасности спустив на землю. Сильные и расчетливые, крылатые слуги спасли одиннадцать Солнцедев… но когда из горящего дворца вывалилась несчастная Пурен, багровая от натуги, каким-то чудом также сумевшая одолеть невообразимое для себя-нынешней расстояние, последние двое беспокойно переглянулись. Раскормленная красавица, пыхтя и обливаясь потом, со всей доступной ей скоростью ковыляла вперевалку через дворик, колоссальное пузо болталось в районе колен, а ходящие ходуном невероятные груди заставили ее потерять равновесие и повергли на четвереньки почти у самого края парящего дворца, вернее даже, на раскормленное пузо, которое расплылось по камню неплотно набитой громадной подушкой.
Сотворенный солнцем рай распался на части, и Пурен так и рухнула вниз, в распростершееся под нею небо, даже не успев подняться с четверенек, и завопила от ужаса, чувствуя, что всей своей раскормленной тяжестью падает в пустоту. Двое крылатых слуг попытались поймать ее на лету, и вцепились в ее пухлые запястья, и дружно раскрыли могучие крылья, чтобы замедлить падение — но, увы, сил их, вполне достаточных, чтобы выдержать вес обычной крепкой женщины, совершенно не хватало для персоны столь массивной, как Пурен, и как бы ни сражались крылатые, сильно замедлить ее падение они не могли. И, издав клич, исполненный горечи и бессилия, выпустили ее, предоставив своей участи — обрушится с небес в беспредельную бесплотную пустыню.
И когда красавица невероятных объемов падала, обреченная на гибель, страх и отчаяние ее привлекли внимание многих богов, которым было стыдно за охватившего Лучезарного вспышку гнева, пусть прямо помешать ему они и не могли, но спасти смертную — дело совсем другое. И первым на помощь Пурен пришел Великий Ветер, с невообразимой силой дунув снизу, пытаясь спасти смертную деву, чей единственный грех был в том, что она слишком сильно наслаждалась жизнью. Увы, но даже самого могучего ветра было недостаточно, чтобы одолеть плоды трехлетнего чревоугодия Пурен, и небесный бог отступил, исполненный грусти.
Вторым богом, который пришел ей на помощь, был Ласковый Дождь, чьи тучи были мягки, словно бархат, и он попытался сотворить под обильной плотью девой подушку из туч, однако она пронзила их, как клинок пронзает мягкую глину, и рухнула вниз, ибо раскормленное тело ее было слишком тяжелым для столь эфемерной опоры. Чему Дождь изрядно подивился, ибо частенько катал смертных дев на облачных покровах, пусть и не заводил себе постоянного дворца, как Лучезарный. Однако бедняжка Пурен попросту слишком растолстела для зыбких небесных тканей.
И когда падение ее на землю уже было неизбежным, взор свой к падающей деве обратил бог пустыни, некогда проклятый Лучезарным и изгнанный в бесплодные земли, враждебные всяческой жизни. Многие века Пустыня, принявший это имя взамен прежнего, любовался пышными и изобильными округлостями и складками родственниц-богинь из плодородных краев — ибо хотя он сам и принадлежал теперь к земным божествам, но пустыня плодородна не более, чем простирающаяся над нею небеса. Для проклятого бога тело Пурен выглядело ожившей мечтою, мягкие формы ее, подобные округлым дюнам и вздымающимся холмам, смуглые, как прокаленные жарою пески, словно воплощали славу и величие Пустыни. С нею пришло изобилие плоти — такое изобилие, какого не могли обеспечить безводные сухие пески даже за многие столетия. Она была благословением небес, и Пустыня не мог позволить этому благословению бесславно стинуть. Простер он к небесам ласковую длань свою, и послушный воле божества податливый песок, шелковисто-мягкий, застыл пологой горкой, которая и приняла на себя падающую Пурен, мягко скатившуюся по божественной деснице в песчаное озерцо.
Рассказывают, что Пурен, осознав, что выбралась живой из солнечного дворца, разрыдалась от облегчения, и слезы ее наполнили впадину, образованную ее падением, и так появился первый из оазисов. А Пустыня взял бывшую Солнцедеву единственной женою своей, и изобилие плоти ее, вскормленной Солнцем и осененной касанием Ветра и Дождя, одарило жизнью песчаные дюны, а особенно — плодородные островки промеж них, именуемые оазисами. И Пурен, как и ее супруг, оставила позади прежнее имя свое, и зовется теперь — Благодатный Оазис, и ее как богиню плодородия почитает всякий странник, опасающийся беспощадного Солнца...