Служебный роман

Служебный роман
(Love in the office)

— Доброе утро, Сандра. М-р Ломбардо у себя?
— Нет, Келли, пока нет. Но скоро должен быть, я слышала, он приведет нового директора, чтобы ввести в курс дела — он же через неделю уходит на пенсию.
Ну вот, здорово, думаю я, втискивая свои телеса в стоящее в моем «кубике» слишком тесное кресло. Еще один тип будет смотреть на меня свысока просто потому, что я такая… заметная.
Перехожу к работе, вставляя в документы пометки, на которые скорее всего никто не обратит внимания, и под это дело распечатываю коробку пончиков. Как это происходит каждое утро.
Динь-динь. Поднимаю взгляд; из лифта выходит м-р Ломбардо, а за ним молодой, пропорционального сложения мужчина; оба направляются в контору. Женские взгляды сопровождают нашего будущего директора, и когда он проходит мимо, по конторе разгосится неслышное «ах!» Пытаюсь сосредоточиться на работе; все равно такой, как он, заметит такую, как я, лишь потому, что персону моих габаритов крайне трудно не заметить.
— А здесь будет ваш кабинет, Антони, — слышу слова Ломбардо, когда они проходят мимо. Поднимаю взгляд и вижу, как новый директор окидывает меня взглядом и тепло улыбается, шагая далее. Щеки мои слегка краснеют; но вот он уходит, я выдыхаю и лезу в коробку за пятым пончиком. Тут в «кубик» ныряет головенка Сандры:
— А парень-то лакомый кусочек! Непременно занесу ему в кабинет пару бумажек и проверю, что он обо мне думает! — И она вертит передо мной своими статями недокормленной модели.
Сказано — сделано, через несколько минут Сандра, постучав в дверь, входит в его кабинет. А я, вздохнув, возвращаюсь к работе. Так потихоньку проходит весь день: на обед ухожу одна, одна же ем и возвращаюсь, чтобы доделать всю сегодняшнюю порцию работы и уйти домой. Заканчиваю почти в шесть, в конторе я осталась последней. Собираюсь — мне еще на метро успеть надо, — и тут слышу позади шаги. Разворачиваюсь; а это по коридору идет Антони, причем явно ко ме.
— Что, засиделись? Вы Келли, правильно? — спрашивает он.
— Э… да, замешкалась как-то. Вот закончила и как раз собираюсь, надо бежать на метро, — отвечаю я.
— Вы уже опаздываете, — смотрит он на часы, — а такой девушке, как вы, бегать категорически не следует. Хотите, подвезу.
Сердцебиение учащается. Симпатичный парень не просто заметил меня, но и предлагает подвезти до дому, и никаких грубых и оскорбительных замечаний относительно моего веса!
— О ДА! Э… то есть да, буду весьма признательна… — Ну надо ж было так завопить! Снова краснею от смущения, но Антони лишь ухмыляется, берет с вешалки мой плащ и помогает надеть.
Далее мы в молчании спускаемся на лифте на стоянку, я иду за ним к машине, он открывает для меня дверь и отодвигает пассажирское сидение назад, чтобы я сумела втиснуться. Потом сам садится за руль.
Молчание становится каким-то неловким.
Выезжаем на улицу и проезжаем мимо обжорного ряда… в смысле, расположенных одна за другой забегаловок — БургерКинг и прочие. Судорожно сглатываю слюнки: с самого обеда у меня крошки во рту не было (пончики кончились еще до того), так и с голоду помереть недолго. Антони сворачивает к МакДональдсу, подъезжая к окошку обслуживания.
— Мне, пожалуйста, средний МакЧикен, — произносит он в окошко и поворачивается ко мне, — а вы что будете, Келли?
— Э… просто чисбургер и диет-колу, — отвечаю я.
— Бросьте, для такой девушки, как вы, это все равно что ничего. Ладно, сам закажу. — Разворачивается в окошко. — И еще большой двойной «кватер-паундер», увеличенная порция.
Ушам своим не верю: наверняка все это — поиздеваться над толстушкой, которая при виде съестного ну никак не может удержаться и не съесть, сколько бы там ни было! Ладно… отъезжаем прочь, он вынимает из пакета свой бургер и с улыбкой передает мне все остальное. Против воли я улыбаюсь в ответ; он думает, что я жирная обжора? А вот возьму и не буду есть! Ну разве что чуть-чуть...
Достаю пару ломтиков жареной картошки. Потом бургер. Ммм… вкусно. Облизываюсь, рука сама тянется за добавкой...
Пока мы добираемся до моего дома, я опустошаю пакет, дожевывая последние ломтики картошки. Только тянусь к ручке замка, а Антони уже оказывается выскочил, распахнул дверь машины и помогает мне выйти.
Лицо мое полыхает от смущения: нижняя складка пуза выглядывает из-под блузки. Быстро дергаю за подол, прикрывая ненадлежащее. Антони провожает меня до дверей, тепло улыбатся на прощание, желает «приятного вечера» и уезжает.
Вхожу, закрываю дверь, бросаю вещи на стол и направляюсь в спальню. На ходу раздеваюсь до белья, первым делом влезаю на весы. Цифры долго моргают — в прошлый раз взвешивалась я давненько, электронике нужно время, чтобы адаптироваться к новым показаниям; наконец шкала высвечивает 170. Глазам своим не верю! В прошлый раз, полгода назад, было 145 кило! Разожраться на 25 кило за шесть месяцев! Да, подруга, крутая у тебя карьера — 22 года, младшая письмоводительница в конторе, и вот уже 170 килограмм живого веса...
Обхожу кровать, останавливаюсь у большого зеркала и как следует себя рассматриваю. Обычно-то я этим не утруждаюсь — ну да, толстая, всегда такой была, и что тут еще скажешь. Сгребаю нижнюю складку своего пуза, легонько дергаю туда-сюда — внушительные жиры колышутся; забавно… и даже как-то приятно ощущается. Можно сказать, заманчиво. Приподнимаю ее и отпускаю, пузо с тихим шлепком соприкасается с моими раскормленными бедрами. Между ногами легонько щекочет… знакомое, но давно не испытываемое ощущение… этак и трусики намочить недолго. Раздеваюсь совсем, ныряю под одеяло, закрываю глаза, пальцы мои ныряют к расщелине, вторая рука занимается затвердевшими от возбуждения сосками… а перед моим мысленным взором — Антони, вот он стоит передо мной, а я сижу на краю кровати, он подходит ближе, начинает целовать меня и ласкать мое мягкое обнаженное тело...
Воображая, как нежный Антони занимается со мной любовью, я изгибаю спину и со стоном достигаю пика. Потом медленно прихожу в себя, сворачиваюсь клубочком и беззвучно рыдаю. Никогда, никогда парень вроде Антони не станет интересоваться толстухой вроде меня! что бы во мне ни оставалось «женственного» и «заманчивого» — но для него я всего лишь жирная обжора, которая без коробки пончиков и дня прожить не может...

— Доброе утро, Келли. Бумаги на сегодня уже у тебя в «кубике», — сообщает Сандра.
— Спасибо, Сандра, сейчас разложусь и начну, — отвечаю я.
Втискиваюсь в кресло и распечатываю ежедневную коробку пончиков. Через несколько часов, разобравшись с бумагами и половиной пончиков, встаю, чтобы отнести все это Антони, а потом уже идти на обед. Тут мимо моего «кубика» целеустремленно шествует Сандра, направляясь в его кабинет; верхняя пуговица на блузке завлекательно расстегнута. Ладно. Проходит минут пять — я уж думала забыть обо всем, они там небось замечательно поладили, — и тут из распахнутой двери буквально вылетает Сандра, слезы ручьем, лицо спрятано в ладонях. Вся контора смотрит ей вслед, а она стремглав мчится в дамскую комнату. Вот так дела. Ну не могла же девица сандриных статей НАСТОЛЬКО не понравится Антони? Собираюсь с духом, поднимаюсь, делаю несколько шагов, отделяющих мой кубик от его кабинета. Постучав, медленно вхожу.
— Э… Антони, вот документы, все готово. Просто хотела отдать перед тем, как уйду на обед.
— А, Келли, проходите, рад вас видеть. Давайте-ка глядем, что там у вас… хммм… неплохо… просто отлично, Келли, и вы все это успели до обеда?
— Угу. Я всегда утром стараюсь работать активнее, чтобы потом спокойно пообедать и не мчаться сломя голову обратно в контору, — признаюсь, уставившись в пол.
— Присаживайтесь, Келли, прошу вас. Я хотел бы кое о чем с вами поговорить. — Он поднимается из-за стола, проходит у меня за спиной и закрывает дверь и жалюзи. — Вы, вероятно, заметили, как Сандра выбежала вон вся в слезах; дело в том, что компания вскоре с ней расстанется — результаты ее работы категорически неудовлетворительны, а ее попытки решить вопрос флиртом меня не волнуют. С другой стороны, Келли, вы отменно выполняете работу и не бездельничаете. В общем, я хотел бы предложить вам место моего заместителя, с соответствующим повышением заработной платы и отдельным кабинетом рядом со мной. А также правом пользоваться служебной машиной. Что скажете?
Поверить не могу: столько бьешься — и ничего, а тут кто-то наконец заметил, что я делаю, и предоставляет шанс! Я на седьмом небе от счастья… и если что-то и омрачает сегодняшний день, так это все та же мысль: никогда, ни за что Антони не понравится девушка вроде меня...
Предложение, разумеется, я принимаю, и уже собираюсь идти на обед, но тут Антони спрашивает, может ли он составить мне компанию, если, конечно, я ни с кем ранее не договаривалась? Разумеется, я позволяю ему это — всяко лучше, чем сидеть одной, когда и поболтать за едой не с кем.

Отныне моя жизнь переменилась. Больше мне не нужно бежать на метро и прятаться в углу от недовольных взглядов пассажиров — ну как же, тут и так тесно, а эта корова занимает не меньше двух сидений! Работа моя теперь состоит в том, чтобы организовывать для Антони деловые встречи и держать в порядке его документацию. Я начинаю больше внимания уделять своему гардеробу, избавляясь от мешковатых балахонистых одежек; а если кому-то кажется, что такой толстухе подчеркивающие фигуру платья и костюмы категорически не к лицу — пусть и дальше кажется. Утром я появляюсь в конторе чуть ли не первой, разве только Антони приходит на работу еще раньше меня. На столе меня обычно ждет свежая коробка пирожных — нетрудно догадаться, кто ее туда кладет. Первым делом я приношу в кабинет Антони чашку свежезаваренного кофе; он тепло улыбается, видя в моей руке полусъеденное пирожное, благодарит и возвращается к лаптопу.
Так продолжается почти месяц, и вот как-то утром я просыпаюсь, потягиваюсь и вперевалку отправляюсь в ванную, где долго стою под душем. Вода омывает мои многочисленные жиры, лаская мягкую, мокрую, обнаженную плоть. Классно. Просто замечательно. Чувствуешь себя живой. Вылезаю из душа и взбираюсь на весы перед зеркалом. Имеется у меня ощущение, что я несколько поправилась; чтобы увидеть шкалу, приходится подобрать объемистое чрево. На экране проявляются цифры. Я моргаю, протираю глаза: 179. 9 кило за месяц! Смотрю на себя в зеркало, поигрывая складками пуза. Еще чуть-чуть, и будет 180. С моими темпами долго ждать не придется. Сама не знаю, почему, но чувствую я себя так, словно весь мир у моих ног. Надеваю розовое белье, серую деловую юбку и белую блузку; одежда плотно облегает мои пышные округлости, подчеркивая внушительные объемы. Вперевалку иду к машине и еду в контору.
Там меня, как всегда, ждет утренняя коробка пирожных, а на ней — записка от Антони с просьбой срочно зайти к нему в кабинет. Быстро сцапав пирожное, двигюсь к его двери, стучу и с улыбкой вхожу в директорские покои. Антони сидит за столом с лаптопом и пьет кофе — сегодня решил сам заварить.
— Доброе утро, шеф, вызывали?
— О, Келли, и вам доброго здоровья. Да, я попрошу вас организовать для меня сегодня вечером ужин в ресторане. Мне предстоит свидание с совершенно исключительной дамой, и я намерен подарить ей вечер, который она никогда не забудет.
— Разумеется, сейчас все устрою, — отвечаю я, стараясь скрыть разочарование. Что ж, однажды так и должно было случиться: Антони наконец-то нашел себе девушку по сердцу, и это не я. Весь остаток дня сижу у себя в кабинете, поглощая пончики и заполняя образовавшуюся внутри пустоту (бесполезно, не помогла и дополнительная коробка сладкого). Все равно он ни за что не стал бы связываться с жирной обжорой вроде меня… Вечером я собираю вещи и направляюсь домой, расстроенная и одинокая. По пути совершаю променад по «обжорному ряду», чтобы слегка скрасить одиночество. Дожевывая бургер, выбираюсь из лифта, достаю из сумочки ключи… и тут у меня челюсть отвисает и на пол падает несколько недожеванных крошек.
На двери висит роскошное черное платье, а к нему пришпилена записка (и почерк этот мне прекрасно знаком).
«С благодарностью за ваш нелегкий труд, увидимся в 7:30.»

Снимаю платье, поглаживаю кончиками пальцев, прижимаю к щеке. Натуральный шелк, гладкий и блестящий. Поверить не могу: у меня свидание с Антони, я ему правда нравлюсь, он все это устроил, чтобы сделать мне сюрприз! Радость переполняет меня, сердце птицей бьется в груди. Влетаю в квартиру, ныряю в душ, с первой космической скоротью навожу красоту — прическа, макияж, все прочее, — надеваю платье, хватаю ключи и сумочку и устремляюсь вниз к машине. Но напротив выхода меня поджидает лимузин! От восторга я едва дышу, все это он сделал для меня! Открываю дверцу лимузина, внутри меня ждет Антони с роскошным букетом розовых роз и большой коробкой молочного шоколада. Устраиваюсь на сидении, он придвигается ближе и кладет шоколадку мне прямо в рот. Я закрываю глаза и даю ей растаять на языке и скользнуть в желудок, а Антони ласкает мои волосы и наклоняется ко мне, губы наши соприкасаются и лимузин плавно отъезжает прочь. Я вся парю — мужчина, прекрасный как Аполлон, со мной, и не в грезах, а наяву, целует меня, касается моих волос, везет меня на праздничный ужин и вообще относится ко мне словно к принцессе!..
Время в пути проходит незаметно: он страстно целует меня и скармливает мне шоколадки одну за другой. Лимузин останавливается у ресторана, Антони помогает мне выйти из машины и рука об руку мы движемся ко входу. На нас посматривают, и многие: явно пытаются понять, зачем такому красавчику такая толстуха. Антони, как джентльмен, отодвигает для меня стул, прежде чем сесть за стол самому.
Ужин роскошный, блюда подобраны тютелька в тютельку, а за десерт и умереть не жаль. Многие, забыв о приличиях, просто взгляд отвести не могут от нашего столика — ну как же, мало что толстуха, так еще и обжирается как не в себя! Что они понимают… Когда мы выходим и медленно идем к ожидающему нас лимузину, Антони крепко-крепко прижимает меня к себе и целует, страстно и глубоко. Лимузин везет нас обратно ко мне домой; мы все это время вжимаемся друг в друга на заднем сидении, целуясь и лаская друг друга — лишь разок прерываемся, завернув в «обжорный ряд», чтобы взять там пяток бургеров, надо же мне после легкого ужина немножко подкрепиться. В лифте, едва двери закрываются, Антони прижимает меня к стенке, стискивая обеими руками мои внушительные бока и целуя куда-то в область третьего подбородка. Внутри я сразу веду его в спальню, держась впереди, чтобы он насладился, как тоненькое облегающее платье трещит под напором солидного заднего фасада.
В спальне он снова целует меня и крепко обнимает — настолько, насколько может достать, сгребая горстями мягкие складки у меня на спине. Я разворачиваюсь, чтобы он расстегнул платье и снял его, обнажая черное атласное белье, тонущее в многочисленных складках жира. Усадив меня на кровать, Антони раздевается сам. Расстегивает рубашку и швыряет через всю комнату. В брюках у него выпирает недвусмысленный бугорок, а у меня от возбуждения пересыхает во рту — такой твердый он и такая мягкая я… Наклоняюсь, расстегиваю его пояс и рывком сдергиваю с него штаны вместе с трусами, отчего ОН атакующей змеей устремляется прямо мне в лицо. Замираю, загипнотизированная ЕГО размерами, потом наклоняюсь пониже, медленно пробую языком головку, круговыми движениями, как эскимо, а потом раскрываю рот пошире и, обхватив его губами, скольжу по горячему возбуждающему стержню вперед и назад, так глубоко, как только получается. Свободной рукой ныряю в собственные влажные трусики и, нашарив пальцем нужное место, начинаю теребить его в такт все ускоряющимся движениям своего языка. Пальцы Антони, пробившись сквозь водопад моих волос, ласкают мой затылок, а ладонь нежно, но властно заставляет меня опускаться еще ниже, брать еще больше, еще глубже… я чувствую, как он сейчас взорвется, и ускоряю ритм, еще, еще, работая пальцем быстрее и активнее, чтобы это случилось одновременно, и вот оно, я сглатываю все, что оказалось у меня во рту, и падаю на спину, раздвигая все свои жиры… а Антони склоняется надо мной, раздвигая мои бедра еще шире и, убрав мою руку, сам начинает ласкать меня, пальцами и языком, дразнящей волшебной палочкой доводя до исступления, еще и еще, быстрее и сильнее, спина моя изгибается, бедра содрогаются, я закрываю глаза и отдаюсь волнам наслаждения, текущим сквозь меня полноводным потоком...
Пока я пытаюсь отдышаться, он взбирается сверху и, целуя меня, стягивает с меня промокшие трусики и бросает их на пол, а потом раздвигает мои ноги и входит, глубоко-глубоко, о, я чувствую, как глубоко, а ведь он еще не в полной боевой готовности! Антони расстегивает мой бюстгальтер и, высвободив левую грудь с возбужденно затвердевшим сосочком, приникает к нему губами, а правую сгребает свободной ладонью, властно и жестко… а потом наоборот; и так, продолжая играть с моими внушительными буферами, начинает двигаться вверх и вниз, надо мной и во мне, сперва медленно, потом все быстрее и быстрее, с размаху вжимаясь в меня всем телом. Я горю, я пылаю, он погружается так глубоко, так восхитительно, господи, отродясь подобного не чувствовала, а он обеими руками держится за мое раскормленное чрево и качается на нем, словно на океанских волнах, и берет меня сильнее и сильнее… Вновь во мне вздымается фонтан наслаждения, давление нарастает, но за какой-то миг до взрыва он выходит из меня и переворачивается на спину, рывком затаскивая все мои многочисленные килограммы на себя. Оседлав его, я сама принимаюсь приподниматься и опускаться, он снова входит в меня, и кажется, теперь еще глубже, еще пронзительнее, мы оба движемся быстрее и быстрее, ладони его нашаривают мои груди, пальцы терзают твердые как камень соски, а мои протяжные стоны заглушают его вздохи от усилий приподнять мой немалый вес...
И вот наконец мы вместе взрываемся фейерверком наслаждения, он в меня, я на него; обессиленная, падаю ему на грудь и мы оба кое-как переводим дух. Жиры мои обволакивают его с обеих сторон, Антони ласково стискивает их и целует меня. Скатываюсь с него — пусть вздохнет наконец; насквозь мокрые, мы лежим бок о бок и продолжаем целоваться, ладони его скользят по моим раздавшимся телесам, лаская складки и выпуклости, поглаживая и крепко сжимая их. Сворачиваюсь калачиком, кладу голову ему на грудь и слушаю, как бъется его сердце… накрывшись одеялами, мы отдаемся сну.

Рассветное солнце заглядывает в окно; поворачиваюсь на бок, медленно потягиваюсь, протираю глаза, приподнимаюсь на локте и улыбаюсь любимому… которого рядом нет. Сажусь, обегаю взглядом комнату. Одежда Антони тоже исчезла. На глаза наворачиваются слезы — неужели он вот так вот взял и ушел, даже не попрощавшись? Но тут в соседней комнате раздается какой-то шум, потом знакомо щелкает входная дверь, шаги приближаются к спальне, и вот в дверном проеме возникает Антони с подносом — три коробки пончиков и большая чашка горячего шоколада. О-бо-жаю!
Подойдя к кровати, он передает мне поднос, мгновенно раздевается и ныряет мне под бок. Крепко целует меня — а потом, на миг оторвавшись от моих губ, в качестве замены подносит к ним свежий пончик. Сахарная пудра тает на языке, сладкая-сладкая; я закрываю глаза от наслаждения, а Антони силой (можно подумать, я сопротивляюсь!) впихивает мне в рот следующий пончик. Потом еще один, и еще, а ладони его ласкают мое разбухшее чрево, утопая в глубоких складках и сгребая полные горсти жира. Пока он играет с моей нежной плотью, я просто таю от удовольствия, но при этом не забываю усердно жевать.
Так продолжается долго-долго, больше часа, и вот от шоколада и трех коробок калорийных пончиков остаются лишь крошки и потеки у меня на подбородках и грудях. Антони помогает мне подняться и добраться до душа. Вдвоем нам там изрядно тесно, однако он помогает мне вымыть все-все складочки, а попутно языком и пальцами доводит меня до быстрого, но очень-очень приятного взрыва.
Одеваемся и вместе едем в контору. Сегодня мы являемся позже обычного, когда уже все на местах. В лифте мы не можем удержаться, чтобы снова не пообжиматься; приходится срочно приводить себя в порядок. Двери лифта раздвигаются, мы выходим, Антони впереди — но, стиснув мою руку, он подтягивает меня поближе, и мы входим в контору рука об руку, а народ весь с отвисшими челюстями провожает нас взглядами; новый босс, а с ним под руку — первая толстуха конторы, то бишь я.
В кабинете Антони я обхожу его стол, пока он закрывает дверь и опускает жалюзи. Потом направляется ко мне, а я разворачиваюсь и всем телом вжимаю его в край стола, с удовольствием ощущая, как он, застигнутый врасплох пытается вывернуться из-под моих многочисленных килограммов; наконец уступаю ему и сама плюхаюсь на кушетку, а он опускается рядом и целует меня в губы, языки наши переплетаются, а ладони его ныряют мне под блузку, поглаживая пышную и мягкую плоть. Господи, как же он красив! Густые каштановые волосы, темно-карие глаза, подтянутая фигура, оливковый загар — просто Адонис итальянского происхождения. А с каким роскошным вниманием он относится к каждой части моего тела, лаская его, неспешно, наслаждаясь, осторожно и бережно, словно я вот-вот растаю от его прикосновений (а ведь он прав, еще немного, и так и будет...); Антони прижимается теснее, мы чувствуем горячее дыхание друг друга, а потом он шепчет мне на ухо:
— Станешь ли ты моей мягонькой, ПЫШНОЙ, ТОЛСТОЙ обжорой, которая с каждым днем становится все роскошнее и прекраснее?
Господи, я просто таю, я с ума схожу от возбуждения, стоит лишь представить себе, как Антони кормит меня самыми вкусными и калорийными блюдами, а я толстею ради его и своего удовольствия. Перед внутренним взором всплывает картинка — я живу в роскошном особняке, на мне легонькое бикини, полностью скрытое моими жирами, или вовсе ничего, и весь день валяюсь у бассейна, загораю и объедаюсь самыми сытными бургерами и тортами, какие только создала мировая кулинария, и мечтаю, как все эти калории, попав в мой непрестанно растущий живот, превращаются в чистое сало… и тут появляется мой прекрасный супруг Антони, он принес очередную гору еды и бутыль детского лосьона, которым начинает втирать в мою мягкую плоть, во все мои многочисленные складки и между моих разбухших от жира бедер, раздвигая их и пальцами проникая внутрь, а я запихиваю себе в рот очередной кусок торта, размазывая крем по щекам...
— И насколько же ТОЛСТОЙ этой обжоре предстоит стать? — интересуюсь я, обеими руками оглаживая собственное внушительное пузо.
— Келли, я хочу, чтобы ты жила со мной. Хочу, чтобы ты стала моей женой, чтобы ради нашего общего удовольствия ты непрестанно росла вширь, чтобы двести, двести двадцать, двести пятьдесят кило — оставались лишь цифрами на весах...
Двести пятьдесят — о да, я без труда могу вообразить себя такой, лоснящейся от жира и довольства, лопающейся от сытости и наслаждения, целым облаком молочно-белой плоти. Однако кое-что я должна узнать, прежде чем скажу «да» и отдамся этому целиком. Я должна узнать, любит ли он МЕНЯ, а не только мое раскормленное тело.
Смотрю прямо ему в глаза. Пристально и глубоко, так, чтобы он понял, как важно для меня услышать ответ, сбросить с души тяжелый камень, которого никто не видит, но он есть.
— Что именно во мне ты любишь, Антони — помимо моего роскошного и соблазнительного тела, разумеется? Тебя привлекаю я сама или то, какая я?
Я должна знать, действительно ли он любит меня, истинную меня.
Антони разглядывает меня, каждую ямочку моего лица, пропускает сквозь пальцы мои локоны, медленно поглаживая обеими руками мое тело, и под этот убаюкивающий массаж отвечает:
— Когда я впервые появился в конторе, я вовсе не искал здесь любви — просто пришел на работу. Но увидив в «кубике» твое круглое личико, я понял, что вот такую девушку я охотно любил бы и осыпал подарками до конца наших дней. Потом разобрал твое дело и понял, что ты умная и готова работать, лишь бы переменить свою жизнь к лучшему, и вот я дал тебе такую возможность, а теперь спрашиваю — Келли, выйдешь ли ты за меня замуж, чтобы стать моей любимой толстеющей супругой?
Меня переполняют эмоции, сердце рвется из груди, на глазах слезы счастья, я чувствую, что он любит меня и готов заботиться обо мне, что Антони хочет разделить со мной весь мир — а я, я хочу быть с ним, чтобы он показывал меня всему свету, демонстрируя мои жиры всем и каждому, а если кто против, так и пошел он куда подальше, потому что я нашла того единственного в мире мужчину, который никогда меня не покинет, как бы я ни растолстела, и даже если я вдруг решу сесть на жесткую диету и сбросить вес (ой, вряд ли...) — он все равно останется рядом со мной. Я хватаю его, затягиваю на себя, вжимаю его в свои жиры, стискивая в объятиях, и знаю, что отныне у меня начинается новая, прекрасная жизнь, в которой я только и буду делать, что непрестанно есть, толстея и раздаваясь вширь, а потом меня ожидают лучше постельные забавы, какие только существуют на этом свете. Я люблю его и на весь остаток наших дней готова стать его толстой обжорой, которая с каждым проглоченным обедом становится еще толще и еще прекраснее...