Серенада Благодарения
Серенада Благодарения
(Thanksgiving Serenade)
Ночь, лунный свет, и она, вся сияющая. Я смотрел из окна, но практически ощущал ее присутствие всем телом.
Дженна вернулась домой на День Благодарения. Впервые с тех пор, как уехала в Нью-Йорк. Она провинциалка и всегда ей будет, как бы ни старалась доказать обратное. Маленькая, кругленькая, с легким акцентом и симпатичнейшими кудряшками, которые пытается разгладить в модные локоны. Девушки в нашем поселке почти все стройные, однако у Дженны аппетит получше других. Не то чтобы она была обжорой, но одной ложки ей мало, чтобы насытиться.
Обнаружив дочь у порога, ее мать радоство взвизгнула и стиснула ее в объятиях, способных задушить медведя-гризли.
— Мя-ау!
Это мой кот, Усатик, поймал меня за шпионажем. Ну ладно, не шпионажем, так… наблюдением за ночными красотами.
Я снова взглянул в окно, однако она исчезла, скрылась в доме. И до завтра я уже ее не увижу...
— Мя-а-а-ау! — требовательно заявил Усатик, махнув хвостом в сторону миски.
— Ладно, ладно, иду, — усмехнулся я.
Дыхание превращалось в клубы пара. Вчера на улице было просто прохладно, а сегодня мои пальцы грозили превратиться в ледышки.
Я просто воспарил, увидев, как из распахнувшихся дверей выкатывается знакомая фигурка. Пышные формы Дженны были плотно упакованы в полосатую куртку с капюшоном, игравшую всеми цветами радуги. Удивительно, но за эти годы она еще поправилась. Из поселка Дженна уезжала весьма упитанной стокилограммовой девицей, а сейчас в ней было за сто двадцать. Солидная разница, при том, что росту в ней — полтора метра в прыжке.
— Сэмми? — она улыбнулась, глаза ее вспыхнули.
— С прадзником, Дженна.
Она подпрыгнула от радости, все ее формы тут же заколыхались, и бросилась ко мне на шею, чуть не опрокинув наземь.
— Как же я по тебе скучала, Сэмми, — проговорила она мне в рубашку.
Было невыразимо приятно греть озябшие пальцы об ее теплое тело, но я знал, что нельзя вот так вот вечно обниматься.
— Я тоже по тебе скучал, — ответил я, расжимая руки.
Дженна отступила, улыбка ее оставалась такой же ясной, как прежде.
— Какие у тебя сейчас планы?
О, этот исполненный надежды взгляд, от которого у меня сердце замирает!
— Я сейчас в магазин, мама просила купить клюквенного соуса — вечно она о нем вспоминает в самый последний миг. Пошли вместе?
— Я никогда не мог тебе отказать.
— Попробовал бы! Я бы тут же набила тебе морду, — грозно ухмыльнулась она.
— Ха! Допрыгни сперва, во мне сто девяносто сантиметров против твоих ста пятидесяти!
— Ста пятидесяти одного, уж будь столь любезен меня не принижать! — кулачок Дженны ткнул меня в ребра.
— О, ты выросла?
— Сэмми, мне уже двадцать два года, — рассмеялась она, — и расту я теперь разве что вширь.
— Перекусить хочешь? — спросила девушка у лотка с конфетами.
Я пожал плечами. Я не сласлена, это Дженна обожает шоколад. В детстве ее мама часто давала нам по батончику, в итоге оба они оказывались в животе у Дженны. Так она и поправилась на пять кило в то лето, когда нам было 12.
— Ладно, я на всякий случай возьму на твою долю, если потом передумаешь, — улыбнулась Дженна. Мы оба знали, что конфет мне не достанется.
За кассой сидел Билли Крейг. Он заканчивал школу, магазином владела его семья, и Билли не светило удрать от семейного дела.
Я это к чему: я ведь и сам со старших классов работаю все там же. Мой дядя Бад — хозяин магазинчика покрытий, торгует ковролином, плиткой и досками. В шестнадцать я был мальчиком на побегушках, но дядя Бад планировал передать дело мне, когда сам уйдет на покой. Родители оставили мне дом, который перешел к ним от родителей мамы и Бада. Остатки финансов ушли на то, чтобы отремонтировать запущенное за долгие годы строение, мы с дядей Бадом несколько лет трудились как проклятые. Когда я самостоятельно починил дверную ручку, то невероятно собой гордился — но потом оказалось, что таких в доме еще двадцать пять...
— Дженна, а как оно в Нью-Йорке? — спросил я, когда мы неспешно шагали обратно.
Девушка замерла.
— Я туда не вернусь, — кажется, она слегка смутилась. — Так и не смогла там прижиться. Все очень дорого… и очень суматошно.
— Я рад, что ты вернулась. — Сердце мое переполняла радость: теперь я буду видеть ее каждый день! Как же мне все это время недоставало ее теплой улыбки и округлого животика...
Дженна зашагала дальше, а я краем глаза наблюдал, как подпрыгивают радужные полоски ее куртки. Вот интересно, почему как замечаю, что она поправилась, так меня сразу настраивает на определенный лад? Пытаюсь думать о чем-то еще — не выходит. Господи, избавь от греха! Сразу после безмолвной молитвы в голове завертелись картинки этого самого греха… Я закрыл глаза и попытался прогнать их куда подальше.
— СЭМ! Ты в порядке?
Услышал ее обеспокоенный голос, открыл глаза.
— Прости, задумался.
— Ты меня напугал. — Она улыбнулась, посмотрела на часы — и чуть сознание не потеряла. — О боже! Я уже двадцать минут как должна быть дома!
Дженна быстро обняла меня и побежала прочь.
— Вечером жду тебя к ужину. И приведи Баддюшку! — крикнула она через плечо.
Господи, прости мя грешного… но как же колышется ее задний фасад...
Мы с дядей стояли на крыльце. Подумать только, нынче дядюшка согласился пройти на полтора километра дальше обычного! Более того, он выглядел… ну, почти прилично. Обычно-то у него на голове воронье гнездо, которое дядюшка гордо именует шляпой, рубашка в пятнах, штаны сроду не видели утюга, а физиономия в постоянной щетине. Но нынче вечером он побрился, надел новый оранжевый свитер, защитного цвета рубашку и брюки, кожаные туфли, а судя по прическе, заглянул в салон к парикмахеру. Сроду не видел его при таком параде, за все двадцать два года, что на свете живу.
Дверь открылась, улыбка Дженны сверкнула ярче стоваттной лампы.
— Баддюшка! — Она обняла его и хихикнула. — Тетушка Мари уже ждет у камина, она весь вечер рассказывает, какой ты милый.
Бад окрасился в свекольный цвет и что-то пробурчал, входя в дверь. Я замешкался, Дженна схватила меня за руку и силой втащила внутрь. Я случайно зацепил ладонью ее живот; приятственное ощущение, хотя заметь она, пожалуй, влепила бы мне пощечину. Но девушка, похоже, не заметила прикосновения и протащила меня по коридору прямо на кухню. Я еще не успел сказать «здрасьте», как ее мать сунула мне в руки тарелку с чем-то вкусненьким.
— Садись там за стол с Дженной, Сэмми, — она ущипнула меня за щеку и продолжила колдовать над индейкой.
— Да, миссис Рональдс.
Так, надо побыстрее сматываться с кухни. Мама Дженны — чудесная женщина, но у нее есть давняя традиция закармливать гостей до отвала, причем еще до того, как началась собственно званая трапеза. Поэтому гости к ним даже в праздники заглядывали реже, чем того заслуживало ее кулинарное мастерство.
Но зато именно эта традиция сделала дженнину фигурку столь восхитительно приятной на взгляд и на ощупь.
Притащив к обеденному столу стопку клеенчатых скатертей из кабинета, Дженна погладила живот. Похоже, мама уже изрядно ее накормила, а ведь впереди ужин, который надо съесть, иначе обида будет смертная.
— Давай я накрою на стол, а ты бы села пока и отдохнула, а то видок у тебя уставший.
Девушка улыбнулась, отчего мое сердце радостно замерло.
— Очень мило с твоей стороны, но я правда не устала.
Взяла у меня стопку тарелок и начала расставлять на свежерасстеленной скатерти.
Где-то отдаленным фоном играла рождественская музыка. Дженна всегда включает рождественские мелодии на День Благодарения — это ее любимый праздник. Она из тех, кто начинает украшать елку, как только Дни Благодарения заканчиваются. Помню, как она пыталась повесить гирлянды в прошлый раз; Дженна довольно-таки неуклюжая, и пытаясь забросить украшение на крайний гвоздик, она потеряла равновесие и упала прямо на меня. Сколько я ей говорил, не становись на цыпочки, когда стоишь на стремянке!
Случись это сегодня… мда, она ведь набрала еще двадцать с лишним кило, мягких, но все-таки...
Сэм, о чем ты думаешь? Немедленно перестань!
— … правда?
— Да, — отозвался я, понятия не имея, о чем это она. Терпеть ненавижу вот так вот изображать вежливое внимание.
— Мам, Сэмми завтра поможет мне с гирляндами! — крикнула она, выкладывая последнюю вилку.
— Хорошо, мне самой не придется, — отозвалась та из кухни. — Стол накрыт?
— Да. А ты уже закончила измываться над индейкой?
Дженна улыбнулась, услышав негодующее фырканье.
— Это вовсе не измывательство, ведь индейке оно только на пользу! — заявила миссис Рональдс, выплыла из кухни и величественно водрузила индейку в центр стола.
Стол ломился от разнообразных вкусностей; хотя к ужину нас ожидалось всего пятеро, наготовила дженнина мама на целый батальон, причем на неделю вперед. Индейка с гарниром, запеканка из спаржи, картофельное пюре, бататы с мармеладом, тыквенный пирог, шоколадный пирог и ореховый пирог...
Я медленно жевал и время от времени поглядывал на Дженну, надеясь, что делаю это незаметно. Я знал, что мать конечно же заставила ее «попробовать» все приготовленное, и кому другому этой дегустации хватило бы на два дня вперед; однако Дженна кушала с явным аппетитом, и живот ее явно распирало изнутри. Никогда подобного не видел, казалось, с каждым проглоченным куском ее талия увеличивается в обхвате. А что, если она лопнет прямо на месте! У меня прямо от сердца отлегло, когда Дженна доела последний ломоть шоколадного пирога, а изрядно вздувшийся живот тем не менее остался цел.
— Уфф. Мам, ты в этот раз сама себя превзошла. — Она улыбнулась и с трудом выкарабкалась из кресла. — Мы с Сэмми будем наверху, ладно?
Мать Дженны кивнула.
— Тарелки оставьте. Бад и Мари помогут мне прибраться.
— Хорошо.
Я завороженно следовал за покачивающимися туда-сюда полусферами ее заднего фасада, поднимаясь по лестнице. Чуть не вмазался в стену лбом, прежде чем осознал, что пора повернуть.
Комната Дженны осталась такой же, как и была много лет назад. Вся розовая, краска выглядит совсем свежей. На стенах плакаты любимых групп и мини-фотокопии любимых картин. Девушка плюхнулась на кровать, опираясь спиной на подушки, и включила телевизор.
— Устраивайся, как раз твое любимое шоу, — она хлопнула ладонью по кровати рядом с собой.
У меня сердце замерло, пока я влезал на ее кровать и пристраивался рядом. Мягкие сиреневые покрывала и подушки… я и забыл, какой «девочковой» во всех смыслах была комната Дженны.
Из динамиков зажурчала до боли знакомая мелодия. Девушка взглянула на меня и улыбнулась; это был мотив ее любимой песни. Мой рот сам собой открылся, и я начал петь — при том, что сроду не имел ни голоса, ни слуха!
Глаза Дженны заискрились, она развернулась ко мне, обвила руками мою шею и тесно-тесно прижала к себе. Туго набитый живот казался твердым как камень, но все остальное было таким мягким...
Только не думать только не думать только не думать...
— Останешься со мной сегодня?
— Э… — Эй, ты, мозг, включайся! — Прямо как в детстве, да?
Все так же нежно улыбаясь, она высвободила одну руку и как следует врезала мне под ребра. Уй, больно-то как!
Ну а чего я еще ждал? Обнимая ее и упиваясь мыслями о ее роскошном теле, я чувствовал себя просто каким-то извращенцем. Быть рядом с ней — уже счастье неземное, слово «секс» одним своим появлением рушило райскую гармонию.
Губы ее на вкус напоминали клубнику...
Дженна чуть отстранилась и прищурилась. Никогда в жизни я никого так не желал — о боже, да! я хотел ее прямо здесь и сейчас. Улыбнувшись, она медленно расстегнула тесные брюки и высвободила мягкое разбухшее чрево. Плоть ее заколыхалась, когда Дженна стянула брюки, отбросив их в сторону, и принялась за блузку. Вот она избавилась и от нее, демонстрируя во всей красе свои груди и живот, такие роскошные! Одним толчком она опрокинула меня на кровать и села сверху.
— Сдаешься? — проворковала она.
Я кивнул; сдвинуть такую тяжесть у меня не было ни сил, ни желания. Мягкая грудь легла мне на шею, она наклонилась и лизнула меня в щеку, в губы, в шею...
— Софи! А ну пошла вон, плохая, плохая!
Глаза мои рывком распахнулись. Я лежал на полу, а вожделенная тяжесть богини моих грез обернулась тяжелой дворнягой неопределенной породы. Собака еще раз лизнула меня в щеку и убежала. Господи, вот так так! Да знай она, о чем я думал, она бы расхохоталась мне в лицо!
Ну и что мне делать?