​Семейное сходство

Семейное сходство

(Family Resemblance)

— Ой, мам, кажется, закончилось.

В семье Беллини сегодня девишник, и Даниэла и ее дочь Мия как раз допили первую бутылку вина, отсмотрев первый на сегодня романтический фильмус. Расслабленные, счастливые, чуть навеселе, в полуосвещенной гостиной, обе в удобных домашних одежках, и фото и картины добавляли в антураж тепла и семейного уюта.

— Ну так сходи и принеси еще бутылку, солнышко, — предлагает Даниэла.

— А ты не можешь? Я ж тут больше не живу, откуда мне знать, где у тебя что лежит, — ответствует Мия, ей банально лень вставать с удобного дивана.

— Как будто я весь дом перестраивала. Сама знаешь, винный погребок у нас под лестницей, где и был последние пятнадцать лет.

Дочь все так же лежит. Диван большой и просторный, и ее стройные пятьдесят семь кило так уютно устроились среди шершавых подушек. И одета она уютно, мешковатая футболка-«эмка» с красно-белой эмблемой «Ратгерса» еще с универа, и растянутые спортивки.

— Прости, мам, как раз Рою отписываюсь, может, сама сходишь? — просит Мия, параллельно обещая своему кавалеру попозже ночью прислать пару горячих фоток.

Закончив колледж, Мия вот уже год как живет сама по себе, вернее, с подружкой в общих апартаментах — в одиночку жилье на Манхэттене слишком дорогое. Работает графическим дизайнером, наслаждается независимостью и общением с собственной компанией, и вот уже пятый месяц как обзавелась вроде бы постоянным парнем. Она и вернулась-то домой, в городок в северной части Нью-Джерси, сугубо потому, что братец приехал на осенние каникулы, ну и она как правильная старшая сестра должна присоединиться к семейному кругу.

Так-то Мия не возражает против такого родительского произвола: отношения у нее с семьей вполне ровные, хотя в подростковые года и на первом курсе несколько закидонов было. Сейчас она перебесилась — ну, в основном, — и воевать с родителями нет совершенно никаких причин. А с мелким (ха, Мэтью вымахал уже на голову выше, лось этакий) они и подавно ладили, особенно теперь, когда он повзрослел и перестал пакостить просто из любви к искусству. Но — да, по родному пригороду она вовсе не скучает и предпочла бы проводить время со своим парнем или в дружеской компании, пока еще тепло и вообще.

Однако все вовсе не так плохо. Отец и брат Мии нынче вечером убрались на «мальчишник», посмотреть в кинотеатре какой-то боевик, а потом пропустить по паре кружечек в местном баре. Для братца это внове, ибо ему как раз на днях исполнилось двадцать один (понятное дело, что в колледже — пил, как все, но вот открыто и на людях стало можно только сейчас); Мия же предпочитает валяться в уютной гостиной, попивать винишко и смотреть девочковые фильмы. И вставать ей категорически лень: знает же, что матери это в итоге надоест, сама принесет вино.

— Значит, этот твой Рой важнее, чем проводить время с родной матерью? — беззлобно замечает Даниэла. — Всякий раз, когда мы вроде как вместе, ты вся в телефоне. На то рождество ты почти не помогала с подготовкой, а сразу после праздника уехала.

— Мам, я не хочу с тобой ругаться. Все равно только ты умеешь выбирать лучшее вино.

— Ладно, ленивая твоя душа, я тоже не хочу портить вечер. Сама встану и принесу, чтобы тебе было стыдно.

Даниэла поднимается из кресла и потягивается, одетая в вязаный бежевый свитер и темные домашние брючки, вся стройная и подтянутая.

Мия с детства привыкла к восхишенной оценке одноклассников «клевая у тебя мамаша», штамп этот ее злил, но — они были правы. Даниэла ее родила совсем еще молодой, забеременнеля лет в двадцать, бросила колледж на втором курсе и срочно вышла замуж. Они с отцом жили счастливо по любым меркам, и хотя она порой сожалела, что не получила диплом, но дорасти до успешного брокера Даниэле отсутствие полного высшего не помешало.

И кто не знает, в жизни не скажет, что ей уже сорок четыре. И лицо, и фигура даже после двух детей как у молоденькой. Собственно, Даниэла и Мия очень похожи: у обеих длинные волнистые волосы каштановых тонов, глаза цвета лесного ореха, лицо сердечком и здоровый загар. И фигуры очень похожи: стройные и соразмерные, бюст второго размера, очерченная талия и не слишком объемистый подтянутый задний фасад. Даже рост почти одинаковый, метр шестьдесят семь у матери, дочь на сантиметр выше. Перехватив взгляд дочери, Даниэла усмехается.

— Да-да, двое детей и плюс двадцать лет, а вешу всего пятьдесят девять.

Мия закатывает очи.

— Да-да, мам, я это последние лет пятнадцать слышу.

— Дорастешь до моих лет, и возблагодаришь всех предков за правильный генетический набор, — Даниэла проводит ладонью по животу, показывая, что тот все еще плоский. — Ну и конечно, спорт тоже нужен.

— Ой, мам, ты в спортзале зависаешь не больше, чем я, — смеется Мия.

— Так мне идти за вином, или продолжим спорить? — улыбается Даниэла. — Но ты права, в основном причина именно в генетике. Ну и бабушка твоя, когда я была ребенком, готовила не лучше, чем сейчас.

— Ты поэтому никогда сама у плиты не стоишь? А твои дедушка и бабушка что же, в твоей части семьи тоже у всех с готовкой было никак?

Улыбка Даниэлы пропадает: Мия, сама того не желая, попадает в болевую точку. В детстве Даниэла как раз мечтала пойти по кулинарной стезе, но родители настояли, чтобы она поступила в колледж, из чего также ничего не вышло. Пожав плечами, она предпочитает замять неудобный вопрос и меняет тему:

— Тебе «кьянти» или «пино нуар»?

— «Кьянти», — отвечает Мия, все так же в телефоне.

— Приду через минуту.

И, выйдя из гостиной, спускается вниз по лестнице за вином. Мия же продолжает переписываться с Роем. У них сейчас конфетно-медовый период отношений, когда в разлуке — все сводится к виртуальному сексу. Рой обожает ее стройное тело с нужными изгибами, а Мия наслаждается его вниманием и восхищением. Его взгляд нетрудно привлечь; порой Мия волнуется, может, он любит исключительно ее тело, она вовсе не уверена, что именно он ее вторая половинка. Но, в конце концов, она еще молода, и почему бы не порадоваться жизни?

Мама возвращается не чере минуту и не через две, минут пять проходит, Мия уж начинает думать, что ее так задержало, но вот Даниэла наконец входит в комнату, в одной руке бутылка, а в другой — пухлый фотоальбом в кожаной обложке.

— А это что, мам? — спрашивает Мия, когда Даниэла опускается на диван рядом с ней, а не в кресло.

— Семейная история, солнышко. Ты вот поинтересовалась, а я и подумала, почему бы не вскрыть кое-какие странички из прошлого. Сама заодно в памяти обновлю...

Вскрыв бутылку, Даниэла наливает вино в оба бокала. Мия мысленно корчит рожицу — ну зачем еще, хорошо ведь сидели, — но не мешает матери положить фотокнижку так, чтобы видно было обеим. Альбом достаточно старый: страницы выцвели и пожелтели, кожа на переплете вытерлась и местами потрескалась. На обложке золотое тиснение «Романо», девичья фамилия Даниэлы.

— А может, просто еще фильм посмотрим?

— Да брось, Мия, это тоже местами забавно, и ты многое узнаешь, — ответствует Даниэла, вино и недавний вопрос пробудили в ней сентиментальность, ей уже не терпится нырнуть в былое. Пальцы ее переворачивают страницы, и вот останавливаются на одной из них, ближее к началу.

— Это дедушка и бабушка твоего деда, родители его отца, — сообщает она, указывая на старое черно-белое, вернее, коричнево-желтое фото. Молодой мужчина и женщина стоят перед двухэтажным многосемейным коттеджем. — Твои, получается, «прапрапра»дедушка-бабушка, ВИнченцо и София Романо. Иммигранты из Неаполя, только-только осели в Бенсонхерсте в Бруклине, там в то время было итало-американское сообщество.

Мия смотрит на предков. Винченцо в застегнутой снизу доверху рубашке и брюках с помочами, на Софии скромное длинное платье ниже колен. В усатом лице Винченцо заметно кое-какое сходство с дедом, а округлое лицо Софии чем-то смутно смахивает на мамино.

Но вот что Мие кажется странным: объемы Софии, заметный контраст со стройным супругом. Не сказать чтобы толстая, но прапрапрабабушка была женщиной определенно упитанной. Платье облегало ее обширные бока и тяжелый бюст, этакое здоровое крестьянское сложение.

— А это до того, как у них появились дети, или после? — спрашивает Мия.

— Хмм, тут написано — девятнадцатый год, получается, что до того, как, — Даниэла вновь прикладывается к бокалу.

Мия задумчиво хмурится.

— Ты же вроде говорила, что в твоей ветви семейства женщины всегда были худыми?

Мать, закашлявшись, чуть не давится вином, рассмеявшись в ответ.

— Худыми? Когда это я такое говорила?

— Да вроде раньше вечером… кажется… — У Мии в голове слегка туманится, странно, вроде не так много выпила.

Однако, сказав это, она тут же понимает, что такое выражение — вовсе не характерно для мамы. Они с Мией обе не худышки, бюст полноформатного четвертого размера — у Даниэлы чуть обмяк с годами, у Мии пока вздернут навстречу восхищенным взорам, — и широкие бедра и округлые ягодицы она также унаследовала от матери.

А еще, как и у матери, талия не осиная, не такой выраженный животик, как у самой Даниэлы, но семьдесят четыре кило со спортом дружат плоховато. Что поделаешь, со спортом они обе не дружили никогда, но ни сама Мия, ни ее восьмидесятикилограммовая мать свои сочные и округлые фигуры на прыгающие швабры со спортивных каналов менять никогда не собирались и отродясь им не завидовали.

— Вряд ли я говорила подобное. Ни сегодня, ни раньше. Может, я уже не так молода, но забывчивостью точно не страдаю, — все так же смеясь, изрекает Даниэла. — Что я могла сказать — так это что они были чуток постройнее нынешних. Женщины в семье Романо всегда были с формами.

— Ну да… сама не знаю, чего это я, — Мия и правда не знает.

— Вот поэтому нам и нужен этот альбом, чтобы увидеть все своими глазами. Давай, двигаемся дальше, кажется, там был хороший кадр со свадьбы моего дедушки.

Перелистнув две страницы, Даниэла нахолит то самое фото, это уже в нормальном черно-белом фильтре. На фото шестеро, и наверное, стоящие в центре мужчина во фраке и женщина в подвенечном платье — как раз и есть ее прапрадедушка и прапрабабушка. Справа от новобрачных двое мужчин, слева две женщины.

— Это мои дедушка и бабушка со стороны отца, Джованни и Изабелла. Сорок шестой год, как раз их свадьба. Твои прапра — они умерли, ты еще ползать не умела. Мужчины — это младшие братья твоего прапрадеда, женщины — старшие сестры прапрабабушки. Трое детей и там, и там — для тогдашних итальянских семей совсем немного.

Мия внимательно смотрит на фото и видит, какие они все там большие. Джованни и братья просто широкоплечие и мясистые, а вот прапрабабушка Изабелла с сестрами — другое дело, тут не как пышнотелая София, Изабелла честно и откровенно толстая, килограммов этак сто двадцать или около. И хотя фото старое, даже на нем видно, что платье проктически трещит, пытаясь сдержать напор ее объемистого живота и могучих бедер, и грудь в декольте вываливается так откровенно — даже странно, как тогда фотографу дозволили подобное снять. Двойной подбородок, чуть оплывшее лицо, несмотря на юные года. Старшие сестры чуть постройнее, но именно чуть.

— Ого, мам, а прапрабабушка была… полной.

— Мия, солнышко, ну зачем экивоки? — фыркает Даниэла. — Она была дамой более чем упитанной, особенно для тех лет. Там вся семья была — кулинары от Бога, у них твой дед и взял этот талант. По матери передалось.

— Я и не знала, что дедушка умел готовить, — говорит Мия, в памяти смутно ворочаются трапезы, которые когда-то устраивал тогда еще живой дедушка, вроде и ничего особенного, но мама живо возражает:

— А то ты забыла те итальянские обеды на шесть перемен, которые у нас были на праздниках, — мечтательно поглаживает круглый живот Даниэла. — Аж обидно, что ему пришлось продать семейный ресторанчик.

Мия хочет было удивиться — какой такой ресторанчик, почему она его не помнит, — но в голове снова слегка шумит, желудок чуть раздувается. Да что она такое пила сегодня-то? Впрочем, ощущение мгновенно пропадает, Даниэла продолжает пересказывать сплетни о двоюродных прапрадедах и прапрабабках, а Мия сражается с универовской футболкой: из-под подола слишком тесной «эмки» так и норовят вывалиться складки сала. В последнее время Мия поправилась, ибо живет сама и в счастливых «отношениях», у нее явственно вырос живот, бедра и задний фасад также увеличились и колышутся все заметнее. Конечно, весь этот лишний вес лишь усиливает ее женственность (и размер сисек), но в ней уже девяносто… надо бы перестать столько жрать. И убедить Роя не закармливать ее таким количеством вкусняшек, вот.

У Даниэлы подобных сложностей нет, нормальная итало-американская мамочка средних лет, чуток за сто и не парится: большие обвисшие груди, выпирающий живот, двойной подбородок. Вязаный свитер в основном скрывает пухлые руки и растяжки на животе, но штаны почти трещат под напором могучих бедер. Аппетит у Даниэлы, конечно, всегда был завидный, но Мие кажется, что маме надо бы хоть немного заняться спортом и поменьше винить «генетичский набор».

— Так, солнышко, ты здесь или где? — отрывает ее от раздумий вопрос Даниэлы.

— Да, прости, я чуток… отвлеклась.

— Кушать хочешь? В морозилке есть кальцоне, могу разогреть.

Мия качает головой. Что-то не так. Попросить бы маму отложить альбом, сбросить это странное ощущение… но Даниэла вновь перелистывает страницы.

— Ну и ладно, мне же больше останется. Так, что у нас дальше...

Новое фото, опять черно-белое, еще одна пара перед домом, на сей раз с детьми. Так вот сходу их Мия не узнала. Мужчина чисто выбрит, среднего роста и комплекции, в рубашке с галстуком и брюках. Женщина — длинные темные волосы, простое платье до колен, чуть пониже мужа и намного объемистее. Не как прапрабабушка Изабелла, но все равно довольно толстая. В руках младенец, и судя по пропорциям круглого выпирающего живота, следующий на подходе. И рядом старший ребенок, хлопчик лет пяти.

— А это родители твоей бабушки, Маттео и Лючия Руссо, — поясняет Даниэла. — Иммигрировали в Штаты после Второй мировой. Маттео был булочником, Лючия — домохозяйкой. Бабушка и ее братья и сестры с младых ногтей научились готовить все виды италянской выпечки.

Вся эта новая информация о семейных кулинарных талантах больше ну вот совсем не удивляет Мию. Как она могла забыть о семейном ресторанчике? Она ж вот как на духу помнит все рассказы о заведении на острове Статен, и как дедушка чуть не плакал, когда его пришлось продать, потому как кризис, денег нет, а за колледж для ее мамы и дяди нужно платить. А когда мама потом бросила колледж, в семье и вовсе случился разрыв, который так и не зажил.

Вот странно только, почему с некоторыми воспоминаниями Мии это не сочетается, почему она помнит, что бабушка довольно худая, она же буквально месяц назад была у бабушки, и та вроде бы всегда была этакой скромной маленькой куколкой… Но воспоминания эти как-то расплываются, они неправильные, не сочетаются во всеми этими полными дамами на семейных фото. В голове и туман, и одновременно абсолютная четкость.

Ухмыльнувшись, Мия пожимает плечами. Наверное, это все вино. Половина альбома позади — многие фото Даниэла пропускала, — ну посидит с матерью еще немного, доставит ей такое удовольствие, а потом можно и отдохнуть. И пить пока поменьше, раз сегодня у нее такая странная реакция на небольшой вроде бы градус...

— А бабушка тут где? — спрашивает Мия.

— Тут сказано — пятидесятый год, значит, — указывает Даниэла на круглый живот прабабушки Лючии, — вот тут. Бабушка родится месяца через четыре. И потом у них будет еще двое, вот что значит правильная итальянская семья. Лючия, как и я, так и не сумела сбросить вес, который набрала после родов, но к счастью, вас у меня всего двое, а то б во мне было сильно поболе нынешних ста двадцати семи.

Даниэла выразительно похлопывает себя по пузу, которое колышется в ответ. Мамин свитер при этом задирается, обнажая складку бледного сала. Мие вновь становится неуютно при мысли, как они похожи, и она все больше станет напоминать родную мать, если и дальше будет набирать вес. Пока она еще не такая толстая: да, в старых спортивках ее мясистым бедрам слишком тесно, да, универовская «элька» слишком плотно облегает грудь и живот. В последний раз, когда Мия влезала на весы, было сто два, сама она пыталась себя уверить, что для женщины ее семьи это нормальный здоровый вес, а Рой всячески заверяет, что от таких ее обхватов у него крышу рвет.

— Мия, солнышко, ты в порядке? Ты снова молчишь, — прерывает Даниэла дочкины ментальные упражнения.

— Да, прости. Просто поздно уже, и наверное, вино в голову ударило, — а вдруг мама купится.

— Ты просто проголодалась. Точно знаю. Мамина интуиция. Я сейчас устрою нам перекусить.

И вопреки невнятным протестам Мии, откладывает альбом и поднимается с дивана. С изрядным трудом, ей приходится использовать дополнительную опору о подлокотник. Встав, Даниэла одаряет Мию улыбкой заботливой мамочки и направляется на кухню. Обтянутые домашними брюками бедра трутся друг о дружку при каждом шаге, что вновь напоминает Мии о ее собственных сложностях в этом аспекте. Приспустив резинку штанов, она позволяет животу — поменьше маминого, но вполне заметному, — выплеснуться наружу, заодно и дышать посвободнее.

Она вновь откидывается на спинку дивана, перебирая мысли и воспоминания. Туман в голове клубится по-прежнему, ее снова раздувает, как воздушный шарик. Мия оглаживает живот, щипает себя за мягкий бочок и вновь задает себе вопрос: когда ж я уже на диету сяду-то. Рой, когда они встречаются то ли в ресторанчике (как правило, со шведским столом), то ли дома у него или у нее, всячески потакает ее отприродному чревоугодию, и когда Мия заказывает доставку съестного сама — почти всегда это тоже выходит больше, чем следовало бы. Оно и в колледже так же было, вздыхает Мия, вот только сейчас парень чуть ли не с рук ее кормит, а обмен веществ уже не подростковый...

Телефон вибрирует: новое сообщение от Роя. Ох, да, она ж обещала ему фотки… ну, почему бы и не прямо сейчас, пока мама занята на кухне. Задрав футболку, второй рукой щелкает парочку селфи от подбородка до пояса — так и второго подбородка не видно, и вываливающиеся из лифчика сиськи в полный ракурс. Соорудив иллюстративный материал, быстро приводит себя в условно привычный вид и конструирует послание — мол, это тебе для затравки, попозже будет еще. Рой отвечает тремя иконками влюбленных сердечек, и Мия с улыбкой откладывает телефон.

Буквально через пару минут Даниэла вновь появляется в гостиной с большим подносом, где среди ломтей пухлого белого хлеба высятся горки мясного и сырного ассорти. Ставит на кофейный столик, придвигает его к дивану и вновь усаживается рядом с дочерью.

— Налетай: капикола, проскутто, салями, моцарелла и проволоне, — оглашает она весь список и забрасывает в рот по ломтику проскутто и моцареллы. Двойной подбородок ее колышется в такт энергичным жевательным движениям. — В духовке кальцоне, будут готовы через полчаса.

Вспоминая собственные мысли о диете, Мия не торопится с едой — но уж слишком притягательно выглядит, а Даниэла уже налила ей следующий бокал вина. Пить без закуски сейчас точно не стоит, так что Мия берет себе ломтик капиколы. Сушеное мясо — вроде так простенько, а на языке целая симфония вкусов. Еще ломтик, потом бутерброд с салями, несколько кусочков моцареллы, освежить в памяти вкус проволоне… Даниэла счастливо улыбается, приговаривая «кушай, солнышко, кушай», и когда бокал Мии наполняется во второй раз, на подносе осталась примерно половина содержимого.

— Ну вот, солнышко, я же говорила, ты просто была голодная, — довольно замечает Даниэла, прикрыв рот рукой и чуть икнув. — Добрые итальянские вкусности и толика винца в таких делах всегда помогут.

Мия краснеет от смущения — и за мамину икоту, и за собственный вдруг пробужденный аппетит. Глотком вина запивает соленое послевкусие и краснеет еще сильнее. Даниэла, впрочем, на дочкино смущение внимания не обращает, вновь открыв альбом.

— Так, посмотрим, — снова листает, так быстро, что Мия почти не успевает рассмотреть фотографий, — ага, вот хороший кадр с дедушкой и бабушкой.

На цветном фото — дедушка и бабушка, Тони и Мария Романо, судя по обстановке — как раз на кухне старого ресторанчика. Обоим на вид тридцать с хвостиком, Тони формует полоски пасты, Мария месит тесто. Вот только Мия почему-то помнит дедушку худощавым, а бабушку совсем былинкой, а на фотографии фигуры совсем других пропорций.

Тони лицом похож на своего усатого дедушку, а вот телом куда более объемистый: бочкообразная грудь и скрытое фартуком столь же бочкообразное брюхо, толстые руки — тут и мышцы, и сало. Бабушка Мария чуть пониже, но намного толще, круглая как шар, фартук едва сходится на ее громадном пузе. Пухлые руки и запястья в муке. Лицо, которое Мие почему-то помнится строгим и тощим — круглое и полное как луна, у Марии тяжелый двойной подбородок и широченная улыбка, такая незнакомая и такая родная.

— Это восьмидесятый год, мне тогда было шесть, а твоему дядюшке — три года, — сообщает Даниэла, продолжая закидывать в рот ломтики проскутто. — Бабушка, когда выходила замуж за дедушку, уже была далеко не худенькой, но пока они вместе рулили ресторанчиком, плюс родились я да братец — как видишь, ее совсем разнесло.

Мия даже не знает, что сказать. Все ее воспоминания идут кувырком. Бабущка и дедушка владели ресторанчиком, оба толстые. Да, теперь она это четко помнит, как будто вино и еда прочистили мозги.

— Дедушка, разумеется, был не против, он полюбил бабушку не за стройную фигуру, а за кулинарный талант и добрую натуру, — продолжает Даниэла, которая не видит, какой беспорядок творится в дочкиных мыслях. — Счастливый брак, чудесная крепкая семья. Мне хотелось бы думать, что у меня с твоим отцом получилось не хуже. Ну и бабушка, конечно, подкармливала мня и твоего дядюшку, пока мы окончательно не выросли. Господи, ее канноли и зепполи совершенно божественные. До сих пор такими и остались.

— А когда они продали ресторан? — Мия пытается найти опору в затуманенном сознании.

Даниэла хмурится.

— Кажется, солнышко, тебе надо еще покушать, что-то у тебя нынче совсем с памятью плохо стало. Отдать «Романо»? Ни за что на свете! Да, был момент, когда с деньгами стало трудно, они подумывали о продаже, но в итоге папа — твой дед то есть, — взял кредит, перестроил заведение, и клиент пошел косяком. Я им там потом помогала, как и твой дядя Винс. Эх, позволили бы они и мне пойти в кулинарную школу, как ему! Впрочем, ладно, у меня оно только личное хобби, а на нем весь ресторан, хорошо, что заведение отошло ему. Я бы не справилась, это нелегкая работа.

Новая знакомая волна, смешивающая сознание и распирающая тело. На сей раз новый фактаж противоречит вроде как только что услышанному, но — его дополняют всплывшие четкие воспоминания о пиршествах в итальянском стиле, которые совместными усилиями готовят дедушка с бабушкой, мама и дядя. Праздники отмечаются в семейном ресторане в малом, а иногда и в большом зале, столы ломятся от лазаньи, вариаций макарон и курятины-пармезан, все идеальное и вкуснейшее. И конечно, бесчисленные бабушкины десерты. Вся семья сидит и лопает, объедаясь до отвала. Особенно мама.

Мия вновь смотрит на Даниэлу — да, она почти как бабушка на фото, что-то около ста сорока кило, ее мать никогда не стыдилась своего веса, всегда расписывает, что она ест все, что пожелает, и особенно — на всплеске эмоций, как хороших, так и плохих. Тяжелые свисающие груди, большое раскормленное пузо, тучные бедра и ягодицы, три подбородка — отнозначные свидетельства такой вот жизни. Мия всегда полагала, что это потому что мама такая обжора, игнорируя отсылки к семейной генетике. Теперь она понимает, что в чем-то мама таки права, ее обжорство — тоже часть наследственности.

А затем Мия смотрит уже на себя. Универовская футболка-«экселька» трещит в бюсте и в поясе (талии там давно нет), логотин «Ратгера» из круглого растянут до овального, живот вываливается из-под подола, в старые штаны все равно не втиснуть. Складка на уровне пупка, переходящая в складки на тучных боках; живот у Мии двойной. Ягодицы растекаются по подушкам дивана, трусики, как всегда зажевало промеж. Хорошо хоть, спортивки она с собой привезла, старые «детские» вмиг лопнули бы при попытки впихнуть в них раскормленные бедра.

Она, конечно, поменьше мамочки, всего сто девятнадцать кило — но разрыв между ними сокращается куда быстрее, чем ей хотелось бы. Из колледжа Мия выпустилась всего-то девяностовосьмикилограммовой, а когда поступала — вообще семьдесят семь было, за четыре года до. И вот за последние годы еще двадцать кило прибавилось. Спасибо сидячей работе на Манхэттене. И ее пристрастию к уличной снеди и курьерской доставке. И Рою, который все только усугубляет, заказывая целые горы вкусностей и подсовывая ей один десерт за другим. А во время визитов домой «изголодавшуюся на чужбине деточку», конечно же, повсю подкармливают, на семейных празднествах ни разу не бывало, чтобы Мия не объедалась до отвала.

Понятно, почему она такая толстая. Одна надежда: пока она не собирается заводить детей, есть шанс, что вес где-то в нынешних цифрах и останется. Возможно, Рой и расстроится, очень уж ему нравятся ее растущие габариты, как он выражается, «восхитительный контраст между моей мускулистой фигурой и твоей все более и более округлой». Но однажды все-таки надо остановиться и сказать «хватит». Хотя Мия не очень верит, что в обозримом будущем сядет на диету или будет потеть в спортзале. И не может не признать, что мысль о том, как Рой будет ее раскармливать, чтобы сделать еще толще — находит очень и очень одобрительный отклик где-то в темной, потаенной глубине ее сознания.

Вновь Мия уходит в себя, погружаясь в собственные раздумья, а Даниэла тем временем все активнее листает страницы и наконец с восхищением рассматривает одну из фотографий. Альбом опирается на ее пузо, приподнимаясь и опускаясь с каждым маминым вздохом. Свитер задрался, обнажая несколько бледных складок сала, расчерченных тонкими линиями растяжек. Пухлый палец указывает на фото, которое Даниэла желает расписать дочери.

Да, это старое мамино фото, ей здесь лет двадцать с небольшим, почти такая же толстая, как сейчас, в костюме шеф-повара, слишком просторная униформа застегнута на все пуговицы, колпак нахлобучен на длинные каштановые волосы, на круглом аки у херувима лице — ухмылка до ушей. В сложенных на груди тучных руках — гордо демонстрируемый диплом, Мия не может прочесть текст, но узнает логотип Кулинарного Института Америки.

— А вот она я, сразу после выпуска из КИА, твои дедушка и бабушка так мной гордились. Устроили мне в «Романо» выпускную вечеринку, твоя бабушка испекла сорок сортов канноли, а дедушка сотворил кучу мяса и вермишели. Как я той ночью обожралась! Во мне тогда, наверное, еще и ста сорока кило не было...

Странная формулировка, думает Мия, ведь мама сейчас ненамного больше, но продолжает слушать, глядя на фото.

— Я немного поработала в ресторане, но потом забеременнела тобой — и перебралась с твоим отцом сюда, в Нью-Джерси, еще до свадьбы. Тут я пристроилась в сервис банкетного обслуживания, повещло — ну а дальше всю историю ты в целом знаешь. Надеюсь, не нужно повторять, как я в итоге завела свой собственный банкетный сервис, да?

Вновь туманное замешательство, старые и новые воспоминания о маминой карьере смешиваются и сражаются за место в голове. Банкетный сервис? Но Даниэла агент по продаже недвижимости, да, она хотела устроиться на банкетное обслуживание, когда была моложе, но — не получилось. Хотя — раз бабушка с дедушкой владели рестораном, а мама хорошо готовит, отменный организатор и отлично ладит с людьми, почему бы у нее не должно было получиться войти в банкетный сервис, а потом и организовать свой собственный?

Знакомое уже непонимание, не в первый раз за сегодняшний вечер у нее вот так вот голова кругом идет. И всякий раз, когда Мия пытается сосредоточиться на былом, эти старые воспминания ускользают, как песок сквозь пальцы. Она вновь смотрит на маму, и вид Даниэлы удивляет Мию до такой степени, что она даже не замечает, как ее распирает вновь.

Даниэла намного, намного толще, чем на том фото двадцатипятилетней давности. Колоссальное пузо, целая гора сала, заполняющая колени и свисающая промеж ног. Это безразмерное пузо и громадные груди растягивают насчастный свитер в нечто непотребное, рукава трещат под напором жирных рук. Точно так же трещат по швам сшитые на заказ брюки, не в силах вместить бедра-колоды и филейную часть размером с две подушки. Застежка каким-то чудом еще держится, пришита проволокой вместо ниток, не иначе. Заметив это обстоятельство, Даниэла быстро расстегивает пуговицу и молнию, чтобы пузу было посвободнее.

— Мам… мам, ты в порядке? — Мия аж заикается.

— Конечно, солнышко, все хорошо, просто так дышать лешче. А что, что-то не так? — голос Даниэлы полон материнской заботы. — Не волнуйся, кальцоне скоро будут готовы. Я знаю, когда ты приезжаешь домой, ты любишь быть моим главным дегустатором. Правда, эту партию я сама изрядно успела подегустировать...

И искренне хохочет, похлопывая себя по пузу гаргантюановых объемов. У Мии голова кругом идет: мама никогда не была такой большой! Но при этой мысли возникает знакомое смушение, стоп, о чем это вообще она? Мама всегда была громадной, самая толстая мама у всех ее друзей и одноклассников. Мия выросла с этим, смущенная, что мама сроду не думала о спорте и чревоугодие ее не ведает пределов. Даниэла весила чуть больше ста сорока еще когда только впервые забеременнела, и Мия, зная это, много раз пыталась сидеть на диетах (без толку), понимая, что запросто может унаследовать мамину фигуру.

С годами, уже став взрослой, Мия осознала, насколько трудно блюсти фигуру, когда на работе не продыхнешь, а обмен веществ уже не детский. Теперь она лучше понимает мать и ценит те качества, которые считала полной дичью в бунтарские подростковые года. Работа в банкетном сервисе тоже нелегкая, Даниэла активно трудится, и Мия вполне понимает, что после трудной рабочей недели и особо сложных заказных банкетов маме хочется расслабиться и отвести душу, и именно обильная еда помогает ей в этом. Плюс она не испытывает неловкости в отношении собственных пропорций, а с папой у них взаимная и горячая любовь, забота и прекрасные семейные отнпошения.

Так что Мия и себя больше не ругала, а просто приняла как есть. Да, растущую вширь. Ну ведь и правда, такое вот у них семейное наследие в виде ожирения. Незачем беспокоиться насчет своего веса, незачем рвать на себе волосы, что на весах уже почти сто сорок. Число как число, не хуже и не лучше других. Ну дорастет она до ста сорока, ну перерастет, какая разница? Диеты все равно бесполезны, они всгегда бесполезны, на это ей и собственного опыта хватит. Так что Мия сейчас довольна своей жизнью и собой, как и Даниэла.

Опять же у нее есть красавчик-кавалер, который считает ее тучные объемы привлекательными. Рой постоянно ей твердит, как приятно зарываться в ее мягкие телеса, и что с каждым новым килограммом она только краше становится. Комплименты Мия любит — а кто не любит, — и ничуть не возражает при Рое отпустить на волю свою внутреннюю чревоугодницу, зная, что за этим последуют жаркие ласки и страстная любовь на ближайшей горизонтнальной поверхности.

Она машинально поглаживает свое массивное пузо. Сегодня ночью она пошлет Рою еще несколько фоток поострее. Вот как раз после того, как налопается в компании мамы по самое не могу, и уйдет в свою спальню...

— Опять ты о чем-то задумалась, Мия? — прерывает ее грезы Даниэла. — Снова пялишься куда-то в пространство.

— Прости, мам, просто немного устала и проголодалась, — Мия вновь прикладывается к бокалу с вином и откидывается обратно на спинку дивана. Тот трещит, продавленный двумя раскормленными тушками, хоть и рассчитан на троих, но при двух особах такого объема… Ерзает, пытаясь устроиться поудобнее, Даниэла тоже пытается сдвинуть чуть вбок все свои сто семьдесят три кило, и естественно, ничего не получается.

— Ладно, давай тогда сразу к концу альбома, а потом займемся кальцоне. Я же знаю, солнышко, как ты любишь мою готовку.

Даниэла листает страницы так быстро, как позволяют пухлые пальцы, и вот она, последняя фотка. Мия пристраивается поближе, ее грудь задевает мамину пухлую руку.

На фото они обе в том году готовят рождественский ужин, как раз на кухне «Романо», делают канноли в четыре руки. Тут уж Мия не удивляется, насколько толстыми она и мама кажутся на снимке, не обращает внимания и на краткий всплеск раздувания. На фото Мия стоит, с трудом упаковав в передник тучное пузо и бюст пятого размера, длинные волосы стянуты в узел, обрамленное двумя подбородками лицо сосредоточено на формировании основы из теста, пухлые руки и запястья все в муке.

Рядом с ней сидит Даниэла, она куда больше дочери — гаргантюаново пузо частично лежит на рабочей поверхности, стул удвоенной ширины под ее окороками выглядит слишком узким и хлипким. Мия помнит, как мама указывала ей, как правильно раскатывать тесто, а потом вечером они объедались наперегонки, и поразительно, что при таком семейном аппетите на столе еще осталось достаточно вкусностей, что Даниэла упаковала для Мии целый пакет, мол, еще покушаешь у себя на Манхэттене.

— Милое фото, — воркует Даниэла, разрушая молчание. — Ты становишься хорошим кондитером, хотя, конечно, мы с бабушкой еще многому можем поучить тебя.

— Обожаю наши семейные рождественские застолья, — почти зевает Мия, — а совершенству предела, конечно же, нет. Рою нравятся все десерты, которым ты меня научила.

Услышав это, Даниэла улыбается.

— Похоже, твой Рой хороший парень. Очень хорошо, что ты с ним счастлива, это я сразу вижу. Он ведь в курсе, что на День Благодарения и на Рождество в этом году он приглашен к нам?

Мия кивает, потом зевает вновь. Вино и сытная еда берут свое, ее клонит в сон. Даниэла закрывает фотоальбом и откладывает на кофейный столик.

— Ты погоди засыпать, солнышко, пойдем сперва покушаем, а там уже отдохнешь. — С трудом, под скрип дивана, переводит в вертикальное положение все свои двести семь килограммов. — Идем, Мия, кальцоне сами себя не съедят!

Для Мии подняться с дивана — тоже нелегкий труд, сто пятьдесят восемь кило перемещать та еще работенка. Медленно, вперевалку, она движется следом за мамой, бок о бок в коридор им все равно не втиснуться.

На кухне Мия привычно придвигает для себя к столу мощное семейное кресло, оставив маме широкую банкетку, и усаживается, окорока ее заполняют сидение, пузо верхней складкой задевает край стола, а нижняя, которая в который уже раз вывалилась из-под универовской «триэксельки», просто свисает промеж ног, выпущенная из серых треников. Хорошо, что она сегодня в такой просторной и уютной одежке, а то бы, как у мамы, все лопнуло по швам.

Даниэла вперевалку подкатывается к духовке и наклоняется, чтобы достать поднос с кальцоне, выпятив массивную, покрытую целлюлитом филейную часть. Сдвигает кальцоне на блюдо и разворачивается к холодильнику, откуда добывает банку домашнего красного соуса, которую ставит подогреться в микроволновку. Пока соус греется — ставит на стол две тарелки и блюдо с кальцоне, стратегически разместив все это так, чтобы обе они все могли достатт. Мия с голодным видом взирает на кальцоне — всего их шесть, золотисно-коричневые и горячие.

— Старый рецепт твоего дедушки, — говорит Даниэла, опускаясь на банкетку, деревянный массив скрипит под такой тяжестью, но держит. Облегченно вздыхает, устроившись наконец за столом, хоть край столешницы и врезается в пузо, но оно дело привычное. — Все, солнышно, приступай, я же знаю, ты голодная.

— Спасибо, мам.

Сцапав ближайший кальцон, Мия окунает его в красный соут и жадно вгрызается. Стон наслаждения: рикотта и расплавленная моцарелла, итальянские колбаски и хрусткое тесто, океан радости для вкусовых сосочков. Домашняя еда, все такая же вкусная, как когда-то была у деда Тони, может, даже вкуснее. Даниэла берет свой кальцоне и точно так же обмакивает в соус, а потом запихивает в рот. Жует с видимым удовольсьвтем, соус капает на колыщущиеся подбородки. Слопав первый кальцоне, Мия быстро тянется за вторым. Даниэла делает то же самое.

Две раскормленные представительницы семейства Беллини привычно лопают наперегонки, пухлые пальцы и лица перемазаны соусом и крошками пиццы, обе едят с аппетитом, чуть замедляясь лишь к концу третьего, последнего кальцоне. Доев все, Мия громко икает, и тут же рядом вроде эха звучит еще более громкое «ик» Даниэлы, желудки набиты до отказа. Поглаживая тугое под слоями сала пузо, Мия чувствует, что футболка стала еще теснее.

— Уфф, объелась, — оседает она в кресле. — Опять.

Даниэла прислоняется спиной к стене, обеими руками оглаживая свое колоссальное пузо. Свитер ее вновь задрался, полностью обнажив многочисленные складки бледного сала. Мия замечает, как же они сейчас похожи, такие же круглые и разбухшие, и даже растяжки у них обеих примерно в тех же местах...

— Я тоже, солнышко, но имеется у нас замечательная семейная мудрость: никогда не жалеть о съеденном, сколько бы его ни было. — Даниэла вновь икает. — Какой же замечательный у нас с тобой девишник получился, надо бы почаще повторять.

Мия согласно кивает. Она любит навещать семейное гнездышко, а сегодня с этим альбомом и уроком маминой семейной истории получилось даже интересно. Плюс еда и вино, без которых ни один их вечер не обходится. Но сейчас она объелась и устала, и хочется лишь убраться в спальню и отписаться Рою.

— Мам, можно, я уже пойду? Устала, мне бы лечь.

— Конечно, солнышко, только помоги убрать со стола, ладно? Поднос в раковине оставь, пусть отмокает.

Как ни хочет Мия смыться в спальню, но — надо помочь. Мама накрыла на стол, значит, убирать — очередь дочери. Она осторожно воздвигается из кресла, которое с облегчением скрипит. Собирает пустые тарелки и кувшин и кладет в раковину, залив тепную воду с мылом. Вперевалку возвращается к столу — пузо и филейная часть колышутся при каждом шаге, МИя вновь хвалит предусмотрительную себя за эластичные спортивки. Даниэла тепло улыбается, глядя, как заботливая дочь убирает грязную посуду.

— Спасибо, что помогла, Мия. Просто сложи в посудомойку, я ее потом включу. Наши мужчины вряд ли вернутся раньше, чем через час, я пока посижу у телевизора, а ты можешь идти в спальню — спать или общаться со своим кавалером, уже сама решай.

Мия слегка краснеет, но Даниэла не обращает на это внимания, у нее сейчас своя нелегкая задача: подняться с банкетки. Ей это труднее, чем Мие, она пыхтит от натуги, но все же перетекает в вертикальное положение, а потом на прощание обнимает дочь — ну, насколько это получается с их взаимными объемами, — и покидает кухню.

Мия с трудом, сражаясь с собственным пузом, ставит тарелки в посудомойку, а потом идет к лестнице. Проходя мимо гостиной, видит полулежащую на диване мать, та всем своим громадным телом растеклась по подушкам. Даниэла улыбается замершей на пороге дочери:

— Спокойной ночи, солнышко, я тебя люблю.

— Я тебя тоже, мам, сладких снов, — отвечает Мия и движется к лестнице.

Путь на второй этаж нелегок, приходится остановиться посередине и перевести дух. Пузо отяжелело, все сведенное и выпитое с урчанием переваривается. Но вот наконец и второй этаж, уфф, и Мия вперевалку топает в конец коридора, там ее детская спальня, а рядом — комната братца.

Она входит, включает свет — знакомые до ностальгии обои и сокровища подростковых лет. Закрыв дверь, тут же стаскивает универовскую футболку и спортивки, швырнув на нерасстеленную двуспальную кровать. Следом отправляются лифчик и трусики, и Мия вздыхает от облегчения, нагая и свободная. Подхватив телефон, включает камеру и, снимая себя с разных ракурсов, любуется отображенным на экране этим обнаженным великолепием.

Пышные массивные сиськи, роскошное пузо в две складки, сочные жмакательные бока, волны каштановых волос как обрамление пухлых щек, двойной подбородок подчеркивает природную прелесть мордальона. Полные руки как диванные подушки, толстые роскошно-сочные бедра плотно прижаты почти до колен. Щелкнув себя так и этак, Мия разворачивается боком и вновь занимается автосъемками, сосредоточенная на правильном ракурсе для массивной целлюлитной задней части. Ягодицы колышутся, когда она чуть покачивает упомянутым местом, о да, тучные складки на спине выглядят ничуть не хуже, чем спереди. Рою фотоотчет безусловно понравится.

Быстрый обмен сообщениями. Мия пишет, как она по нему соскучилось, вот как только вернется на Манхэттен, через пару дней, так сразу же продемонстрирует ему все свое большое и прекрасное тело вживую, а пока только так. Прикрепляет пакет с фото и отсылает адресату, а потом плюхается на кровать, пузом вверх, и еще немного играет со своими жирами, восхищаясь, какая же она вся нежная, мягкая и податливая. Внизу еле слышно бубнит телевизор, Даниэла смотрит полуночные шоу.

Мия вновь вспоминает сегодняшний вечер, всю пересказанную мамой историю, проиллюстрированную семейным альбомом. Вспоминает предков, иммигрировавших из Италии в Америку, чтобы выстроить новую жизнь в бруклинском сообществе. Дедушка и бабушка переехали на остров Статен и открыли свой ресторанчик. Мама закончила кулинарную школу и запустила успешный сервис с обслуживанием банкетов, которым нынче управляет прямо из дому. Все ее предки по женской линии — роскошные, обильные телом красавицы. Итальянское наследие свое Мия обожает, зная, что у ее предков главным были — семья и еда.

Мысль ее сама собой формулирует новый тезис: однажды и у меня своя семья будет. Не прямо завтра, но — однажды такой момент наступит. И когда ее собственные дети подрастут, она раскроет перед ними эти страницы семейной истории. Пока же Мия еще молода и еще наслаждается началом, как она надеется, длительных и плодотворных отношений. Пока она никуда не спешит.

В конце концов, самое важное, чему ее научила мама — наслаждаться жизнью. А учитывая свежепришедшие сообщения Роя — тот восхищается ее божественным телом и обещает скормить ей целую гору всякого вкусненького, — Мия точно знает, что именно наслаждение вскорости ей и предстоит, обильное и роскошное...