Реабилитация

Реабилитация
(Rehab girl gets fat(ter))

Перед колледжем я устроился на подработку в реабилитационный центр Скарборо для алкоголиков. Полотером, в вечернюю смену — с шести вечера до двух ночи. Нам было велено «держаться подальше от пациентов», что мы все и делали, ну максимум — проявить вежливость, сказать «добрый вечер», приложив два пальца к козырьку бейсболки, — и снова за дело. Обычно этого хватало. Но была там одна совершенно роскошная оторва — моих где-то лет, маленькая, кругленькая, симпатичная дочка явно небедных родителей, потому как неделя в центре стоила пять тонн баксов, а ее подписали на полный шестинедельный курс...
Не знаю, в курсе ли вы, как алкашей отучают от рюмки. В нашем центре их намеренно подсаживали на сладкое, мол, тянет выпить — скушай конфетку. Не самая глупая мысль, если подумать: ну кто будет запивать пивом торт? Или, скажем, эклеры и виски? Глупо, правильно.
А что от такого лекарства набирают вес — так по мне, алкоголизм куда вреднее, и разработчики «сладкой терапии» скорее всего думали так же.
В общем, моя кругленькая милашка явно усиленными темпами налегала на антиалкогольные «лекарства», потому как эти шесть недель она толстела как на дрожжах. Нет, это не мои фантазии любителя толстушек, а объективная реальность. Через пару недель я увидел ее силуэт в коридоре, и узнал только после того, как поймал в зеркале отражение лица — настолько раздался вширь задний фасад; впрочем, пузо от него не отставало.
Короче, я попал.
Я не мог скрыть своего интереса к ней — а она знала. Они всегда знают. Флирт начался уже через неделю, и я готов был поклясться, внутри у нее уже все пылало. Когда уходит дурман, первым возвращается именно либидо, и внимания требует повышенного. А у меня контракт и «держаться подальше».
Я попал.
И спасло меня пришедшее в конце месяца извещение, что мне предлагают другую работу; здесь неважно, какую и где, главное — в другом месте, и за более серьезные деньги. В общем, я честно сообщил начальству «за две недели до увольнения», они не возражали — да, в центре так и так постоянная текучка кадров, волонтеров не хватает, и жаль, что уходит такой исполнительный работник, но они все понимают, ну и так далее. Центр делал полезное дело, помогал людям, но оставаться тут навсегда я и не планировал, а так — отработал условленный срок и пожалуйста, все при своих.
За несколько дней до завершения «срока» я открыл один из кабинетов, начал убирать — и тут услышал, что дверь за моей спиной открылась и снова закрылась. Потом щелкнул замок. Сперва я увидел на фоне белой матовой двери силуэт, невысокий, но весьма обширный и с распущенными кудряшками. Угадайте, кто!
Времени на вступления тратить не понадобилось. Она была в моих фантазиях с самого начала. А уж когда она на моих глазах набирала вес, толстела, раздавалась вширь… Она знала. Они всегда знают. Она спланировала все, и теперь пришел ее час.
Жадные поцелуи, столь же жадные ласки и обжимания. Не без труда я стащил с нее слишком тесные спортивные штаны — сам, или с ее активной помощью, уж не помню, — и тяжелый шар пуза наконец-то выкатился на свободу, заколыхался, качаясь мягкими волнами, мягкими, сплошные жиры, никаких мышц — только тысячи и тысячи калорий.
Ладони мои скользили по ее оголенным ягодицам, я не мог остановиться, останавливаться было просто негде — слишком много роскошной плоти, чтобы предпочесть один кусочек выпуклости другой, я наслаждался этой обширной мягкостью, нащупывая подушечками пальцев примерно десятитысячную целлюлитную впадинку. Наконец она пихнула меня на кушетку и практически сама вогнала мою восставшую плоть внутрь себя. Картина «Девятый вал», от каждого движения ее разбухшее тело взмывало и опадало, ходило ходуном — вслух я этого не сказал, но в голове у меня, помню, огнем пульсировало «господи-боже-мой, какая же ты ТОЛСТАЯ». Надавил рукой на ее живот и погрузился глубоко-глубоко в нежные жиры, потом обеими ладонями ласкал и сжимал упитанные бока, перебирая глубокие и внушительные складки, но постоянно возвращался к ее пузу, большому и мягкому. Не будь оно таким мягким, нетрудно было бы принять его хозяйку за беременную; сейчас, без одежды, живот ее вздымался небольшой горой, в основании которой были целые залежи печенья, тортиков, мороженого, сдобы и масла, и всего-всего, что дает возможность юной американской девице вырасти в сверхгабаритную даму, какой она, безусловно, станет в самом ближайшем будущем. Понятия не имею, сколько она тогда весила — но это были не мышцы, а ходящие ходуном, нежные и сочные жиры.
На стене справа в матовом свете из коридора двигались наши тени, много больше истинных пропорций, и абрис ее разбухшего пуза возбуждал меня еще сильнее. Я вообразил себе, каково это — раскормить ее до таких размеров, как та тень на стене, дать ей растолстеть до эпических пропорцией, а ей самой это только в кайф, наслаждаться жизнью и толстеть, толстеть, толстеть, сто сорок кило, сто семьдесят, двести, двести пятьдесят, и все так же ее массивные телеса прижимают меня к кушетке, я в ней, а она со мной, вечно голодная и вечно растущая вширь...
А вот язычок ее, жадный и ловкий, толстым не был и активнейшим образом обвивался вокруг моего, а ее бедра сжимались, обволакивая меня… Просто инстинкты. Никаких сомнений, ни тени стыда за свою разбухшую, пышную и жирную плоть. Она ела сколько хотела и когда хотела, и наслаждалась этим, а сейчас хотела иного и столь же явно наслаждалась этим — и я тоже. О да, безусловно! До сих пор вспоминаю ее складки, и выпуклости, и как ее громадное пузо ходит ходуном, вверх и вниз, а мои пальцы погружаются в ее жиры...
Увы, но все-таки вечно это продолжаться не могло. Ей полагалось быть в палате, а у меня, однако, недоделанная работа. Так что в конце концов мы разлепились и разошлись в разные стороны, и так уж вышло, что больше мы не встретились. Я так и не узнал, как ее звали, но встреча с ней вышла одним из самых, что называется, ярких фейерверков в моей жизни.
Порой мне так и хочется нагуглить «толстушку из реабилитационки Скарборо», разыскать ее, раскрутить на свидание — и чтобы при встрече с ней у меня отпала челюсть, потому что теперь в ней уже за двести кило. Чтобы она призналась, что до сих пор помнит меня, и что все эти годы она специально толстела и толстела, ибо знала, что однажды снова повстречает меня, и хотела сделать мне приятный сюрприз, а потом мы останемся вместе и будем жить долго и счастливо...
Пышечка моя, если ты это читаешь и до сих пор помнишь меня — здравствуй. Я люблю тебя.