Истинная история Персея и Андромеды

Популярная версия известного мифа звучит так:  Царица Кассиопея похвалилась тем, что ее смертная  красота превосходит красоту нереид, и это очень оскорбило обидчивых полубогинь. Они нажаловались отцу Посейдону на самомнение смертной женщины, и тот наслал на подданных царя Кефея – мужа Кассиопеи – одно из ужасных порождений глубин. Чудовище терроризировало гордых смертных, и управы на него не было, пока оракул Аммона не посоветовал царю и жене отдать на съедение твари свою любимую дочь Андромеду – в знак смирения с превосходством богов.  Подобное жертвоприношение должно было, по идее, удовлетворить гордыню Посейдона и его дочерей-нереид, и заодно снизить нагрузку на казну, связанную с выплатой приданного в случае брака.

В кровожадные планы царя, однако, вмешался благородный герой Персей, забивший редкую глубоководную животинку ради очередной женщины. За несколько минут до этого Персей увидел Андромеду, прикованную к скале, и, сраженный ее красотой,  сделал ей предложение о замужестве. Выбирая между брачным бытом и скоропостижной смертью в челюстях чудовища, царевна, само собой, выбрала брак с  Персеем, хоть он и напоминал берсерка Ареса из-за отрезанной головы Горгоны на щите.

И жили они долго и счастливо.

На самом деле все было совсем иначе.

Давний предок Кефея был могущественным жрецом, заключившим сделку с Посейдоном. Бог морей, со своей стороны, обязан охранять родной город жреца от пиратов-налетчиков. Средством для охраны являлся плавучий демон, топивший корабли злоумышленников на походе к городу, и благосклонно относившийся к мирным купцам. Жрец, со своей стороны, обязывался приносить в жертву чудовищу по одной девушке из своей семьи каждые двенадцать лет. Несчастная избранница должна была отправляться на съедение чудовищу.

Однако, тот жрец был очень хитрым и талантливым служителем высших сил. Он также заключил сделку с Деметрой – богиней плодородия – и в обмен на проведение ежегодных священных мистерий Деметра дала женщинам его рода невероятную плодовитость, а младенцам – богатырское здоровье. В качестве бонуса поля жреца (и его потомков) были несказанно плодородны, а засуха и саранча миновали их.

Из поколения в поколение сделка соблюдалась (изрядно экономя на семейном приданном), и, гарантируя безопасность жителей Яффы (будем так называть их город) предки Кефея стали царствующим родом. С властью пришло богатство, лишь преумноженное благодаря ежегодным урожаям. К моменту встречи с Персеем Яффа в целом и Кефей в частности купались в богатстве и роскоши.

За двенадцать лет до прихода Персея юный Кефей видел, как морское чудовище съело его старшую двадцатидвухлетнюю  сестру. Отец объяснил наследнику смысл ритуала и жизненную необходимость жертвы для Яффы. Кефей, конечно, скучал по сестренке Эерибии, по ее голосу и волосам, но у него в запасе оставались еще шесть сестер и три младших брата; кроме того,  быт наследника (во многом, приятный) закружил его с головой.  У Кефея была любящая жена и трое детей, в том числе четырехлетняя дочка Андромеда.

Когда царевне Андромеде было десять лет, ее мать Кассиопея прошла посвящение в жрицы Деметры. К тому времени в браке Кефея и Кассиопеи родились уже восемь детей, что по-своему сказалось на облике тела царицы. Расшевелить супруга по ночам на любовные утехи для нее  становилось все сложнее и сложнее. Во время праздников урожая царь Кефей все время находил подруг на стороне. Деметра была последней надеждой Кассиопеи.

Как известно, боги небезучастны к судьбе своих служителей, особенно если те – королевской крови. После посвящения Кассиопеи Деметра  стала часто являться в ее снах и руководить через нее делами паствы. Например, вскоре из казны стали выделяться намного большие деньги на праздник урожая, а ритуальные пляски стали проводиться четыре  раза в год вместо двух.

Были и повеления другого рода. Богиня плодородия требовала от последователей удобрять свои тела, чтобы они имели «плодородную» форму. Деметра часто на этом делала акцент во время сна своей жрицы. Все время, не занятое богослужением и сном, Кассиопея старалась уделять еде. То, что сначала казалось излишеством  и насилием над организмом, со временем стало потребностью. Буквально за пару месяцев истощенное ежегодными родами тело Кассиопеи стало расцветать как бутон. Грудь, живот, бедра и ягодицы – все снова стало пышным и зовущим, как и у других жриц ее культа. Кассиопея молодела с каждой неделей; в тридцать с небольшим к ней вернулось тело шестнадцатилетней девушки – надо добавить, хорошо откормленной. Реакция мужа не заставила себя ждать – во дворце крики были слышны каждую ночь до рассвета.

Другие приказы касались членов семьи. Как только брачная жизнь с мужем наладилась, Деметра начала во снах стыдить свою жрицу за худобу ее детей. «Разве можно не пользоваться плодами обильнейших урожаев, что я вам устраиваю уже много поколений?» — говорила богиня. Проснувшись в холодном поту, Кассиопея шла к детям и поцеловала каждого во сне. Из-за тучи вышла луна, и у матери возникла возможность осмотреть детей повнимательнее.  Действительно, у десятилетней Андромды и ее старшего братика торчат косточки, словно они попрошайки из трущоб, а не дети царицы-жрицы. Остальные дети – шестеро малюток помладше – не ступали им в костлявости. По опыту царица знала, что активно растущие дети редко бывают «в складочках» по естественным причинам, но тут она вспомнила детей своих приятельниц из храма Деметры и, сравнив их со своими, решила вмешаться в естественный процесс.

Прошло четыре года. Андромеде четырнадцать. Она курчавая брюнетка с меланхолией в карих глазах. Царская дочь вытянулась вверх и рано созрела. Она мало ходит, много спит, а во дворце для царицы и детей на каждом углу стоят амфоры с фруктами и выпечкой. Наследственность в семье предрасполагает к худощавости, и только поэтому у Анромеды по-прежнему только второй размер груди и только один подбородок. Ляжки и ягодицы, при этом, весьма женственные – мягкие, обильные и трепещущие. Животик слегка округл и мягок – но только слегка. Несколько месяцев назад она расцвела (мать-царица об этом догадалась по красным пятнам на простыне), и семья по этому поводу закатила пир. Кассиопея не выпускала дочку из-за стола, пока не убедилась, что та уничтожила все лакомства, которые перед ней поставили.

Сама царица Кассиопея внешне изменилась  не сильно.  Со времени посвящения она родила тройню, две двойни и девочку. Плоды ее переедания расходовались при кормлении детей. При всем при этом у нее сохранялось тело раскормленной, но упругой шестнадцатилетней девы, и лишь несколько морщинок прибавилось около глаз.

Братья и сестры Андромеды были весьма упитанными, но достаточно гибкими и активными подростками и детьми. И лишь старший брат Андромеды, ставший пельтастом в фаланге городского ополчения и принявший культ Ареса, оставался мускулистым и подтянутым.

Через несколько недель случился новый семейный пир. Причина для него, однако, грустная — через два года будет торжественная и страшная церемония жертвоприношения — отец о ней рассказал за обеденным столом. Поведал царь Кефей и об отборе жертвы для ритуала.

— У нас в семье как минимум пять девушек в пяти ветвях нашей семьи – не считая меня — могут быть принесены в жертву вместо меня. Почему ты со мной говоришь так, словно я уже выбрана для ритуала?

— Приготовляясь к смерти заранее,  ее легче встретить, — объяснил отец, — благодаря этому я выжил во всех сражениях, в которых участвовал. Окончательное суждение вынесет оракул Аммона, пред которым вы предстанете завтра.

На следующий полдень Андромеда поднималась на гору к оракулу вместе со своими родственницами. Все они не были связаны с культом Деметры, и матери их не пичкали лакомствами последние четыре года. Все пятеро взлетели на гору подобно ланям, и лишь Андромеда, с ее отвыкшим от нагрузок сердцем и ногами, пыхтела и делала остановки каждые несколько метров. Когда закутанная в белые одежды фигура оракула вышла из церемониальных ворот святилища, девочки побледнели и затряслись от страха. Оракул сквозь маску приказал девушкам сбросить хитоны. Оглядев их нагие тела и взглянув в глаза каждой, он поднял руку с вытянутым пальцем, указав  на соседку Андромеды, но в последний момент сменил направление и коснулся рукой царской дочери.

Андромеда упала на колени и заплакала навзрыд. Другие девушки с истинно женским лицемерием принялись ее успокаивать.

Вечерний стол в доме Кефея был траурным, но от этого не менее обильным. Андромеда ни к чему не притронулась, и ушла спать (точнее, плакать в подушку) очень рано. Новость о судьбе дочери была несколько сглажена для Кассиопеи – царица поняла, что снова беременна. Братья и сестры уплетали за обе щеки – как привыкли делать за ужином – и отнеслись к судьбе старшей сестры стоически. В их представлении жертвоприношение сестры было чем-то временным, чем-то вроде отлучки брата-воина в расположение фаланги.

Несколько дней Андромеда лежала голая в кровати с невидящим взглядом и ничего не делала. Сначала расшевелить ее пробовали всей семьей, но потом лишь мать присылала слуг, чтобы заменить старую нетронутую еду на новую.

И лишь на шестой день царевна поняла, что голодна.

Прошел еще год. Андромеде пятнадцать. Мать родила еще двойню. В остальном девочка жила как раньше: ела, пила, спала, молилась (хотя и с мрачной безнадежностью обреченной), валялась на мягких лежбищах и чуть-чуть играла с братишками и сестренками. Она почти не изменилась за год – даже не вытянулась – хотя ее братья и сестры росли вверх как трава, а также с благословения богини изрядно прибавляли в талии. Казалось, что благоволение Деметры, всегда пребывающее с семьей Кефея, оставило обреченную дочь.

— Возьми еще этих мягких пирогов с корицей, и выпей вина! – соблазняла ее четырнадцатилетняя сестра Сафо, ставя под нос корзинку с выпечкой. Малышке Сафо  было девять лет, когда  мать перешла в культ Деметры, и дочь во всех смыслах распробовала религию матери. За обеденным столом Сафо просит добавки к большинству блюд, а также из комнаты посылает слуг за выпечкой по несколько раз на дню. Сафо постоянно своим примером вдохновляет братишек и сестричек «съесть еще чуть-чуть», за что получает ободряющие взгляды от матери. Складочки на животе Сафо самые глубокие и мягкие, и щечки настолько круглые и розовые, что постоянно побуждают окружающих взрослых потрепать за них. Если Сафо не родит, то к восемнадцати станет такой же солидной и тяжелой, как и мама.

Андромеда снисходительно улыбнулась и принялась медленно жевать пирог, углубляясь в размышления о тленности бытия.

— Вот так! – взбодрилась Сафо, — съешь эту булку и попроси еще одну, а то грудь не вырастет! Мы с подругами хотим вызывать Афродиту этой ночью. Можно это сделать у тебя в комнате?

— Афродиту? В комнате? Ее же надо вызывать из морской пены.

— Служанки принесут нам таз с морской водой. А своими ногами идти до моря тяжко, плюс мы проголодаемся, пока дойдем, а кухни рядом не будет.

В полночь Андромеда, Сафо и две подруги Сафо — дочери двух подруг Кассиопеи по культу Деметры, такие же толстенькие и румяные, как Сафо; Андромеда не помнила их имен – пришли в комнату Андромеды, где стоял заготовленный служанками таз. Подруги пришли не с пустыми руками и сразу начали хрустеть сухарями, вымоченными в оливковом масле со специями.

— Мама вас убьет, если застукает, – заявила Андромеда, — вы, дочери члена культа, призываете конкурирующее божество. Вы не боитесь гнева Деметры?

— Да ладно, — сказала одна из девочек сквозь набитый рот, — Богиня у нас добрая. Ей мама помолится – богиня смилостивится.

Ритуал ни к чему не привел. Брошенные в воду освященные ракушки Афродиты просто утонули без всякого эффекта. Афродита из морской пены в тазу так и не вышла.

— Значит, в следующий раз придется все-таки идти к морю, -  заключила Сафо с грустью.

Андромеда привыкла к ночным кошмарам с иллюзией полного погружения, но этот сон был особенным. Там не было гнетущей и ужасающей неизвестности «где-то за спиной». Она увидела себя нынешнюю, стоящую на скале посреди моря, под лучами теплого средиземноморского солнца. Андромеда осмотрела себя: грудки подобны нынешним – второй размер, под ними сквозь кожу видны ребра. Ноги и бедра обычные, может быть, чуть-чуть пошире, чем у ее служанок. Народ на берегу чего-то ждал; в лицах людей любопытство боролось со страхом. Увидела она и свою семью, мама плакала, все остальные мрачно стояли в молчании.

В какой-то момент море стало совсем прозрачным, как вода в тазу. Из чистого моря на нее смотрели два мутных полукруглых глаза. После долгого и пронизывающего взгляда в глазах монстра отразилось разочарование, и он погрузился обратно в пучины.

Утром Андромеда проснулась раньше других и пришла к Сафо в комнату.

— Снилось что-нибудь? – поинтересовалась жертвенная девушка.

— Да, — ответила четырнадцатилетняя сестренка и густо покраснела. Минут десять Андромеда пыталась вытянуть из нее подробности, но не преуспела и плюнула. Рассказать младшей сестренке собственный сон она не рискнула – вдруг та проболтается маме, и тогда наказания за поклонения неправильным богам не избежать.

Совсем вскоре члены семьи начали подниматься к завтраку. Тон в приеме пищи задали Кассиопея и Сафо, а Андромеда лишь в задумчивости ковырялась в тарелке, размышляя о сне. Не было ли это предостережением от Афродиты, что если она, Андромеда, не будет лопать и если у нее не вырастут живот и попа, то чудовище ею не заинтересуется как едой.

Мама вывела ее из раздумий:

— Андромеда, ты почему совсем не ешь? У нас в доме так не принято.

— Я не голодна, — ответила она, — я возьму тарелку к себе.

В своей комнате Андромеда перевернула тарелки с едой  за окошком. Лакомства тихо упали на землю – на радость собакам.

***

Прошла неделя. Андромеда всё чаще уходила с едой в комнату. Трапезы с семьей, таким образом, сохранились, но перестали быть столь обильными и сытными. Организм Андромеды, худышки от природы, взял свое: чувствовалась, что площадь соприкосновения ляжек спадает изо дня в день, а слой мягких тканей вокруг пупка истончается и сходит на нет.

Через неделю после неудачного призвания Афродиты Андромеда так была погружена в свои мысли, что взяла в комнату ужин и забыла закрыть за собой дверь. Кассиопея проследила за нею и, положив дочери на плечо руку в тот момент, когда та переворачивала тарелку, тихо, но строго отчитала:

— Наша семья славна своим почитанием Деметры, богини плодородия. Эти кушанья, что ты так расточительно выбрасываешь, ее дары, и богиню очень бесит твое пренебрежение ими. Чем больше удобряешь поля, тем больше приходит урожая, но если выбросить удобрение в море, то останешься без еды. Точно также, чем больше мы принимаем в себя даров земли, тем больше богатства и урожая принесут нам наши поля.

— Скорми мою порцию Сафо. Я не голодна.

— Земля всегда  не голодна, но принимает в себя все удобрения. Более того, чем более сыта и удобрена почва, тем больше даст  пользы новое удобрение. Богиня так мне и говорила во снах: «Удобряй сама участки своих детей, и не возьмут они не причитающееся им». Твоя сестренка младше тебя, но может многому тебя научить. Я ею очень горжусь, между прочим – когда-нибудь она сделает отличную карьеру в храме Деметры. Отныне она будет следить за тем, чтобы каждый твой кусок еды оседал в твоем животике.

С этими словами она приподняла дочери хитон и попыталась ущипнуть за жир животика, но смогла ухватить только кожу. Кассиопея нахмурилась и ничего не сказала.

***

Еще одну неделю Андромеда наблюдала за тем, как Сафо исполняет мамин приказ. Часто, ковыряясь вилкой в тарелке, она могла видеть, как глазки сестры голодно смотрят в ее порцию.

— Ты почему смотришь мне в тарелку? – однажды спросила старшая сестра, — Ты ж только поела.

— Я когда вылезаю из-за стола, стараюсь думать о том, что буду есть в следующий раз. Так мне сказала тетя Рхея из храма.

— А хочешь съесть мою порцию? Я ее взяла с собой, но она в меня не лезет.

— Мама не велит… это неугодно Деметре. «Каждый удобряет свой участок».

Тем не менее сестренка всем своим видом показала как она мечтает съесть эту шипящую салом баранину и вычистить тарелку дочиста несколькими кусками хлеба или пирогами. Похоже, по влиянием храма Сафо стала хронической обжорой, и это только в четырнадцать!

— Только представь его пряный вкус на язычке, его приятное тепло   в животе. И попа у тебя вырастает как у мамы.

— Больше, чем у мамы! – внезапно взвизгнула Сафо.

— В смысле? Зачем тебе попа больше, чем у мамы?

По «большому секрету» и страшно краснея, Сафо поведала свой сон в ночь призыва Афродиты. Ей снились не кошмары, далеко нет! Во сне она была «на пару лет старше, чем сейчас» и совершенно обнажена.  Сафо стояла на четвереньках на просторной кушетке, а некий мужчина, чьего лица она не видела, держал ее за попу и страстно и яростно любил. В том сне она была намного больше себя нынешней, возможно, даже больше мамы (мама всё время беременна, это мешает сравнить) и, хотя главное удовольствие шло от толчковых движений, (а сколько Сафо себя ни трогала, ничего подобного ей ощутить не удалось) очень приятными эротическими переживаниями были вибрации, проходящие при каждом толчке через складки спины, живота и груди, щекотка от голых стоячих сосков, трущихся об поверхность кушетки, иногда – трение об кушетку нижней складки животика. Даже одно осознание того, какими маленькими были кисти его рук по сравнению с ощущавшимся массивом ее попы – наполняло лоно Сафо огнем.

Девочки заключили договор: Андромеда частенько будет уходить в комнату с большим набором еды, а Сафо, умяв свою порцию с добавками за родительским столом, к ней присоединялась и наедалась, как правило, до совсем коматозного состояния. Можно было бы просить  маму о еще одной порции, но ощущение интриги приятно будоражило кровь Сафо, да и помочь сестре хотелось.

За месяц, вопреки надеждам матери, Андромеда не изменилась, а вот Сафо распирало как на дрожжах.

— Покажи груди, сестренка, — как-то предложила Сафо.

От нечего делать Андромеда решила подыграть сестре, и скинула хитон. Над плоским животом упруго торчали небольшие грудки второго размера (и это если сильно им польстить), а стройные – впрочем, почти лишенные мускулов ноги – переходили в аккуратные чуть скругленные бедра.

— Это разве груди? Пара ракушек, как у любой из служанок, — хвастливо заявила Сафо, — смотри и завидуй – вот какая грудь угодна Деметре.

Второй хитон упал на пол. Для четырнадцати лет сложение Сафо было более чем зрелым. Бюст был тяжел и кое-где на нем виднелись растяжки. Он перерос третий размер, и соски смотрели вниз. Живот состоял из пары сочных валиков и «улыбался» средней складкой, когда Сафо стояла. Ноги, такие же мягкие и лишенные мускулатуры, как у Андромеды, не останавливали свой дьявольский трепет плоти. Бедра и ягодицы были не менее достойны Деметры, чем бюст.

-          А ты не хочешь еще раз вызвать Афродиту? – невинно поинтересовалась Андромеда.

-          Нет, я не хочу снова рисковать гневом Деметры, — испугалась Сафо.

-          Я на тебя сейчас посмотрела и поняла, что наша богиня тебе благоволит, так что гнева ее можешь не опасаться, — продолжала соблазнять старшая сестра, — готова поспорить, что тебе подобных сладких снов с тех пор не снилось, и ты его хочешь повторить.

-          Это да, — вдруг закрыла глаза Сафо и мечтательно улыбнулась.

На этот раз Андромеда убедила сестру провести ритуал полностью во всех деталях. Пыхтящая и отдувающаяся Сафо ночью пришла к морю со священными ракушками и цветками роз. Молитвы сказаны, призывы отправлены – и снова тишина. И лишь неутомимый ветер лизал волнами скалы.

— Эй, я не для того так далеко шла, чтобы уйти опять ни с чем! – захныкала младшая сестра.

— В тот раз мы тоже так сначала думали, — ответила Андромеда, — Ладно, пойдём домой,  ночь всё расставит по своим местам. Боги непредсказуемы. А вот дома мы сможем поесть еще чуть-чуть.

Дома младшая сестра налопалась от пуза большой тарелкой сыра в сливках и пошла к себе спать, а Андромеда долго поковыряла в тарелке, наблюдая за играми и беготней младших братьев и сестер. Все они были однозначно тучны по сравнению со сверстниками – и чем моложе, тем тучнее, — но тело пока не сковывало их детской игривости и активности.

Ночью девушке снился только страшный сон, как она поскальзывается со скалы и падает в воду и смотрит снизу на удаляющееся солнце. Чья-то мужская рука водит под водой, пытаясь ее поймать, но притяжение дна слишком сильно, и руки не успевают сомкнуться. Проснулась Андромеда в холодном поту.

Утром она на завтраке с семьей дождалась, пока отец поест, и догнала его в прихожей, откуда он уходил в зал совета.

— Папа, скажи, а многих жертвенных девушек ты видел своими глазами?

— Помню двух, — ответил царь Кефей, — твою тетю Эерибию и за двенадцать лет до нее… как ее там… в общем, родственницу из храма Артемиды. Я тогда был совсем ребенком, и время стерло подробности

Вот те на! Жрицы богини-охотницы были первоклассными бегуньями (того требовали их ритуалы) и медлительные  полнотелые жрицы Деметры выглядели рядом с ними как гусыни рядом с соколихами.

  — А она была похожа на маму?

— Кто? Эерибия да, так как она поклонялась также Деметре, и вообще – была писаная красавица, а та, первая… я ее не запомнил. Я был слишком мал.

— Но тело у нее было обильное формой или нет?

— Что не помню, то не помню. Но коту нет разницы, каких мышей есть, когда он голоден?

Андромеда отправилась к оракулу в поисках ответов поздно ночью, одев покрывало с густой  темной шалью, чтобы быть неузнанной. Оракул вышел к ней, в своей неизменной маске, и спросил, по какой причине она будит его в столь важную для божественных сновидений ночь.

— Я хочу узнать, что будет со мною через год.

До жертвоприношения осталось менее десяти месяцев, и, если она его не переживет, оракул ей напрямую об этом скажет. Но он сказал самое что ни наесть неожиданное:

— Я вижу тебя с любимым мужчиной! Но бойся морской воды – лишь она может помешать вам.

Боясь, что оракул в ней узнает жертву для слуги Посейдона, Андромеда поднялась и со всех ног –насколько позволял хитон — помчалась к выходу, поддерживая шаль.

Утром она не ушла в комнату, вопреки обыкновению, а добросовестно съела всё, что слуги положили ей на тарелку. Рядом набивали щеки едой Сафо и другие дети. За столом только и разговоров было, что о предстоящей Вакханалии и о том, как важно прятать от подвыпивших верующих Вакха детей, особенно Андромеду и Сафо, которые уже невесты. Благословение Деметры сделало женщин рода невероятно плодовитыми, но оно совсем не заботится, в законном ли браке состоят мужчина и женщина.

Стоит ли говорить, что когда ночь вакханалии наступила, Андромеда украсила свой лучший хитон виноградными листьями и пошла к храму Вакха, куда стекались вереницы верующих. Если оракул назвал условием ее спасения наличие мужчины, то тут его найти будет проще всего. И если от старых алкоголиков она убежит с легкостью (она не Сафо, в конце концов), то от молодого мускулистого красавца убегать она будет не очень быстро.

Вот главный жрец, изображавший Вакха, дал сигнал опустошить первый кубок вина (вино из храмовых запасов поднес юный черноглазый служка, Андромеда его запомнила «для галочки»), а потом – после небольшого перерыва – второй, и процессия двинулась. Андромеда быстро захмелела, так как вино было намного слабее разбавлено, чем его разбавляют греки в обычной жизни, и уже не вспомнила ничего. В какой-то момент она пришла в себя – только чтоб облегчить желудок в какую-то яму. Похоже, процессия ушла в лес и Андромеда от нее отбилась – ор и литавры были слышны совсем издалека. Из оцепенения ее вывела чья-то мужская рука, взявшая за плечо.

— Госпожа, как вы? Я Атрей, из дворцовой стражи… — но не успел он договорить, как Андромеда начала покрывать его поцелуями. Он максимально галантно увернулся от них и взял девушку на руки, где она и выключилась окончательно.

Утром она познала вакхическое таинство похмелия. Голова раскалывалась, и вылезать с постели совсем не хотелось. Звук и вид жующей и глотающей родни навевал тошноту. Дождавшись, пока все разойдутся по своим делам, она вышла из дворца и пошла искать дом семьи, где жил Атрей. Он сегодня был не на службе, и потому отсыпался после Вакханалии.

— Это снова ты? – сказал он, приоткрыв один глаз.

— Да. Мне так плохо! Что вчера произошло?

— Между нами — ничего. Если б я ответил взаимностью на твои поцелуи, то начал бы опасную игру, чреватую гневом богов и позором моего рода. Поэтому я просто отнес тебя домой, благо ты заснула. Ты, наверное, не помнишь, но я поставил тебя на ноги и довел до дверей спальни. И выпей припасенного вчера вина – оно снимет утренний недуг.

— Но… у меня нет с собой вина!

— У меня тоже. Иначе бы я тут не лежал и не страдал. Иди к храму Бахуса, там сегодня утром наливают бесплатно.

Добравшись до храма – а это тоже было немалой мукой – Андромеда причастилась к другому таинству – Опохмелу – и, набравшись сил и храбрости решили между прочим найти и вчерашнего симпатичного служку. Он довольно быстро нашелся раздающим вино беднякам из одной из священных больших амфор. Приняв напиток от него тоже, она познакомилась с ним. Он звался Аникетос и состоял на младшей ступени вакхического культа – то есть собственно заготавливал вино и обслуживал народ во время мистерий. Он в свои семнадцать мечтал стать главой культа и управлять веселящимся народом со своей колесницы. Андромеда ему так улыбнулась, что он сразу спросил, свободна ли она вечером? Оказалось, что, конечно, свободна, и ждет его в Лабиринте Афродиты для богословских дискурсов.

День тянулся очень длинно, и Андромеда его проводила, лежа на подушках и смотря в потолок. Еда по-прежнему не лезла в глотку, и смотреть на уписывающую ее Сафо было противно. Та опять раздулась от кушаний – сначала своих, потом сестринских – и уснула прям над тарелками. Андромеда выскользнула из дома и направилась в Лабиринт Афродиты – огромный подвал под храмом Афродиты, куда ходили  любовники, не имевшие возможности уединиться дома. Там у самого входа Аникетос поймал ее и повел в дальний коридор. После короткого разговора они впервые поцеловались, лежа за ширмой в нише на постеленной свежескошенной траве, а когда он прильнул к ней, то она прошептала:

— Давай подождем! На моей семье благословение Деметры, и я обязательно забеременею от нашей любви.

— Мой бог об этом позаботится. Я уже прошептал молитву о бездетности на сегодняшний день.

— Посмотрим, кто окажется сильнее – Вакх или Деметра, — прошептала слегка хмельная Андромеда и повалилась на Аникетоса.

Весь следующий месяц Андромеда сидела дома и избегала людей, в первую очередь, своего любовника, и лишь утренняя кровь на простынях развеяла ее сомнения – Вакх оказался сильнее. А может, уже более не висит над ней благословление богини?

Этот же самый месяц напролет Кассиопея готовила Сафо к празднику Деметры, когда избранные жрицы храма состязаются за право удобрять землю перед пахотой священным молоком из храма. Благоволение богини проявлялось в победе в состязании по поеданию булок с сыром, вымоченных в оливковом масле. Сафо сначала отнеслась к идее с искренним религиозным оптимизмом, но уже через пару дней тренировок прокляла всё и устраивала маме истерики. Кассиопея пошла другим путем и просто приказывала слугам носить ее любимые кушанья в огромных тарелках, и не давать ей спать, пока она всё не доест. Таким образом, у дочки растянется желудок достаточно, чтобы победить в состязании, что лишний раз покажет народу и недоброжелателям благоволение богов к царской семье.

Такая подготовка понравилась Сафо намного сильнее, и девчушка – теперь уже пятнадцатилетняя – с чувством глубокого удовлетворения отмечала, что все дальше принимает форму шарика.

Вернувшись в первый раз за долгое время из любовных катакомб под храмом Афродиты, разделенных с Аникетосом, Андромеда встретила отца, братьев и сестер, в лучших своих одеждах торжественно направляющихся к храму Деметры.

— Пошли болеть за сестру, сегодня праздник Деметромахии, — позвал ее пятилетний братишка, — мама ее готовила к празднику весь месяц, и сегодня очень важный день для всей семьи.

На площади перед храмом выстроили помост, и восемь обнаженных жриц – от пятнадцатилетней Сафо и ее подруг, с которыми она вызывала Афродиту, до ее восемнадцатилетней коллеги – сидели вразвалку на удобных деревянных стульях. Перил на стульях не было, чтобы ничего не стесняло бедра конкурсанток. Перед девушками стоял стол с огромными подносами, полными истекающей расплавленным сыром выпечки. У всех юных жриц были покрытые растяжками мягкие животы и бедра, а их лежавшие на верхней складке живота груди обдувал легкий морской бриз, от которого у каждой окрепли сосочки. Старшая жрица храма пела праздничный весенний гимн Деметры под аккомпанемент нескольких музыкантов,  а жрицы пониже рангом – в том числе Кассиопея – подпевали.

Во всей своей торжественности это зрелище так заворожило Андромеду, что она пришла в себя только от громкого призыва трубы, давшей старт соревнованиям. На девушек на помосте снизошел жор, и они принялись заталкивать в себя выпечку. Толпа радостно загудела тысячей глоток. Внимание Андромеды было приковано к сестре – у той вдруг через несколько секунд после старта  что-то не заладилось. На какой-то момент ее лицо выразило муку, но через секунду она поборола себя и вернулась к еде, но ее скорость уже уступала конкуренткам. При втором звуке трубы старшая жрица стала взвешивать тарелки – толпа стихла – и после короткой объявила победительницей старшую восемнадцатилетнюю конкурсантку. У остальных девочек реакция на поражение оказалась на удивление вялой – видимо, после спада адреналина они вдруг ощутили, как болит живот от всей запихнутой в себя сдобы. Победительница медленно встала – не без посторонней помощи – и показала всем на площади свой круглый и рыхлый, как мешок  муки, живот, раздавшийся еще сильнее от булок, после чего потрясла им и погладила. Краем глаза Андромеда сквозь туники заметила возбуждение, в которое пришли большинство мужчин на площади.

Вскоре Сафо воссоединилась с семьей на площади и наконец-то дала волю слезам разочарования. Оказалось, она прикусила язык в самом начале состязания. Царь с детьми ее успокаивал. Как раз в этот момент кто-то подкрался сзади и положил пушистый подбородок андромеде на плечо. Это был Аникетос.

— Я тебя искал! – прошептал он, ущипнув Андромеду за попу.

— Ты с ума сошел! – зашипела Андромеда в ответ, — тут отец, он, между прочим, наш царь, он может тебя наказать за бесчестие своей дочери!

Но было поздно; Кефей со всем семейством обратили внимание на старшую сестру. Аникетос церемонно раскланялся, и по всем правилам этикета принялся знакомиться с младшим поколением. Когда пришла очередь Сафо (она успела накинуть хитон сразу после конкурса), то Аникетос разразился тирадой о том, что болел только за нее и что она была прекраснейшая из конкурсанток. Растроганный вежливостью и церемонностью  служки Диониса, Кефей пригласил его на завтрашний обед. Юноша с радостью принял предложение.

Вечером проходила церемония окропления «молоком Деметры» городских посевов, и восемнадцатилетняя жрица-победительница обходила поля во главе праздничной процессии. Довольно быстро ноги жрицы устали таскать от поля к полю ее изобильные прелести – еще и утяжеленные съеденной на состязании сдобой – и из храма примчались носилки. Угулявшись без сил на праздничной церемонии, Андромеда заснула.

Обед на следующий день прошел довольно весело – Андромеда щебетала как птица, Аникетос и остальные ели и слушали.

…

Вечером Андромеда под впечатлением от визита решила во что бы то ни стало переспать с Аникетосом, и, хоть они и не договаривались, направилась в подвалы-лабиринты храма Афродиты в надежде увидеть там возлюбленного. Их обычная ниша за ширмой была пуста, и, слегка взгрустнув, девушка побрела домой: чуда не произошло. Перед самым выходом она услышала знакомый — вроде бы — голос, доносившийся из другого конца лабиринта.

— И вот представь свой живот – он стал такой массивный, что лежит на бедрах до самых коленей, а на нем твои грудки, такие сочные… Ниже плеч твои руки — как талии бедных горожанок, а ноги ниже бедер растекаются по лавке от края до края и не останавливают свой трепет.

Предчувствуя недоброе, Андромеда как можно незаметнее подглядела в щель между ширмочкой и каменной стеной; ее опасения оправдались: на коленях Аникетоса, выпрямив спину и выставив живот вперед, сидела обнаженная Сафо и гладила юноше руки. Одна рука исчезла почти по локоть в соблазнительной складке между животом и ляжкой и постоянно двигалась, другая подносила ко рту сестренки роллы с виноградовым вареньем. Парочка была слишком занята, чтобы заметить Андромеду, и та выпорхнула из лабиринта Афродиты, прибежала домой и приготовилась целую вечность смачивать подушку слезами. За этим занятием ее и застала мама, вернувшаяся домой после богослужений.

Начались расспросы; Андромеде так хотелось нажаловаться маме на предательство сестренки, что та выдала всё как на духу. Касиопея нахмурилась и призналась дочке:

— Аникетос принадлежит к древнему и славному роду, ведущему начало от легендарного Андрософа. Пусть он и не старший сын и не прямой наследник, но его брак с нашей Сафо укрепит нашу династию и власть твоего отца над Яффой. А его отношения с тобой — смертницей — обрекают  на сердечные муки  вас обоих, а еще — на ссоры твоего отца с потомками Андрософа и другими видными родами Яффы. Поэтому прошу тебя как мать — если любишь — отпусти его. Тем более что при храме Афродиты сейчас набирают жрецов любви, каждый из которых за скромное пожертвование откроет тебе такие грани удовольствия, о которых ты бы не узнала ни от какого другого мужчины.

Андромеда, услышав эту речь, заплакала еще горше: в добавок к удару от Аникетоса и Сафо, она почувствовала себя преданной собственной матерью — ведь та не приняла ее сторону. Не видя результатов своих увещеваний, Кассиопея ушла от продолжавшей рыдать дочери.

Наступила ночь. Когда все в доме легли спать — в том числе и Сафо, вернувшаяся довольной и повеселевшей — Андромеда оторвалась от подушки, раскупорила амфору с вином, и, не разбавляя его, выпила несколько кубков. Это сразу сморило ее непривычный к выпивке организм, и она побрела к себе в комнату спать.

Утром она снова познала вакхическое таинство похмелия и не вышла на завтрак, чтобы, в том числе, не увидеть сестру. Дождавшись, пока столовая опустеет, Андромеда прошмыгнула в подвал и выпила еще несколько кубков. Головная боль и тошнота заметно ослабли. Вылезя во внутренний дворик своего дворца, царевна принялась страдать под тенью оливкового дерева. Она даже почти задремала, но из надвигающегося беспамятства ее выцепило ощущение чьей-то теплой ладони на лбу. Андромеда открыла глаза и подскочила на месте. Ладонь принадлежала высокому брюнету лет двадцати пяти, одетому в венок из виноградных листьев и едва заметную набедренную повязку из них же. Телом он был строен, хоть и упитан, а лицо у него было очень красивое, но  несколько "опухшее после вчерашнего".

— Кто ты? — спросила Андромеда.

— Я Дионис. Это на моем празднике все напиваются и пляшут во славу меня. Я пришел к тебе, чтобы исправить обиду, нанесенную тебе моим служителем.

— Какой смысл имеют обиды для обреченной на смерть? — спросила Андромеда и пересказала богу виноделия все вчерашние аргументы своей мамы. Дионис слушал и кивал. Прикосновение ладони сняло все симптомы похмелия, и Андромеда убедилась, что ее гость не врет.

— Я знаю о жертвоприношении и могу отвести от тебя смерть в желудке демона. Да и смерть как таковую. Но у этого будет своя цена.

— Ты предлагаешь мне сделку, о небожитель?

— Да. Ты избегаешь смерти, а в обмен тебе предстоит вечность пиров, возлияний и любовных утех. Вакханалии смертных — лишь бледная тень той настоящей процессии, что,