Раскармливание как образ жизни

Раскармливание как образ жизни
(Growing up as a Feedee)

Во время разговоров с другими склонными к раскармливанию персонами, вопрос «когда вы впервые поняли, что это ваше?» так или иначе всплывает всегда. Я на него отвечаю так: у меня это не спонтанное решение в стиле «вдруг проснулась и осознала» — нет, скорее начало было положено еще в раннем детстве, а с годами лишь усугубилось.
Родилась я в семье, где ожирение было нормой, а не исключением. Родители весили, если вместе, более трех центнеров, тетушки-дядюшки, бабушки-дедушки и прочая двоюродная родня также не отличалась стройностью. Еда была сродни священнодействию, опять же родители твердо полагали, что толстый ребенок — это здоровый ребенок, отсюда проистекали солидные порции, добавки и постоянные перекусы между трапезами. Потом мне рассказывали, что я росла вечно голодным ребенком, который с удовольствием сметал все, что перед ним поставят. Я очищала тарелку с таким рвением, что мама, беспокоясь, что мне мало, тут же выдавала добавку всего на свете. Только потом выяснилось, что меня попросту постоянно перекармливали… но было поздно. Так что стадии «ожирения» я достигла еще в дошкольном возрасте, а дальше только набирала вес. Потому-то сегодня в свои двадцать шесть я и вешу почти двести двадцать.
Учитывая, как меня в детстве кормили — неудивительно, что первые мои сознательные воспоминания так или иначе связаны с процессом питания. Как сейчас помню, мне года четыре, может, пять, я сижу на кухне на твердом деревянном стуле и мама кормит меня с ложки. Она постоянно так делала. Сперва, естественно, просто потому, что ребенка так кормить проще, а потом это стало просто способом убедить меня съесть все выложенное на тарелку, если я вдруг почему-то не торопилась сделать это самостоятельно. Лет до шестнадцати такое она со мной точно делала, да что со мной — иногда и папе скармливали пару ложек того-сего, чтобы помочь ему быстрее разобраться с главным блюдом или десертом. По сей день «ложка» для меня связана с теплом и безопасностью, с домашней заботой, с ласковыми словами, которые неизменно сопровождали отправляющуюся мне в рот ложку чего-нибудь вкусненького. Из-за стола я выбиралась как минимум слегка переевшей.
То, что я росла толстым ребенком, несомненно оказало воздействие на дальнейшее становление моей личности. Я всегда была неженкой, строго предпочитая сидеть дома и читать-играть в тишине и покое, а не гонять вокруг, как другие дети. Родители, сами не особенно активные, так и не научили меня кататься на велике и играть в футбол-волейбол-баскетбол, а в школе я с самого начала носила клеймо «толстой» и соответственно непригодной к какому-либо спорту.
Свое отличие от сверстников я обнаружила довольно скоро. Чисто физически я была мягкой и круглой, с большим животом, какого не было ни у одной девочки в классе. А еще медленной и неуклюжей, меня всегда первой ловили и в последнюю очередь брали в команду. Вечером и на выходных я сидела на ковре в гостиной и играла с куклами, читала комиксы или рисовала лошадок. Отец, развалившись в кресле, смотрел по телику новости или спорт, а мама пристраивалась рядом с ним и шила. Она многие часы тратила, перешивая наши юбки и брюки, чтобы те хоть как-то нам подходили — подобрать одежду для крупногабаритных персон в те годы было еще сложнее, чем сегодня. Впрочем, что бы мы ни делали, хотя бы кто-то из нас что-то жевал. Чипсы, торт, чай с шоколадкой… А если мы вдруг выбирались на природу, это опять-таки неизменно было связано с едой. На море — первым делом по мороженке, затем окунуться — и на обед в кафе, чуток полежать на солнце — и снова в кафе за стаканом сока или ледяного чая, и разумеется, с солидной порцией пудинга или подобного десерта. Если мне вдруг хотелось скушать чего-нибудь сладкого, или там бургер или жареную картошку, в общем, что угодно, замеченное в пределах досягаемости — я немедленно открывала рот, и родители покупали мне это. Потому как знали, что если не дать, покоя от меня не будет никому. В машине по дороге туда и обратно мы, разумеется, тоже что-нибудь жевали, и конечно, не забывали как следует покрепиться перед отбытием и по приезде.
В нежном десятилетнем возрасте я была уже такой толстой, что окружающие начали беспокоиться. Мне оставалось года два до подросткового созревания, а я уже носила свой первый лифчик, потому что обзавелась большими сиськами исключительно из сала. Помню, как школьная медсестра загнала меня на весы и довела до слез, сообщив, что никогда такого толстого ребенка не видела — а во мне было пятьдесят восемь кило, — и как только я вообще довела себя до подобного состояния. Матери она еще и не то говорила, мол, у меня в таком возрасте уже складки на животе, и в будущем это может стать причиной того, сего, и этого… впрочем, уже из габаритов моей мамы она могла бы понять, что все это бесполезно. Была, конечно, отчаянная попытка посадить меня на диету… во время занятий, поскольку дома, конечно же, мама ни в чем меня не собиралась ограничивать. Примерно тогда же, помню, родители закатили большое барбекю на весь квартал и поставили просторный надувной бассейн, где я играла вместе с соседскими детьми. Они сидели на веранде, я плюхалась в бассейне, вода приятно холодила ступни — и тогда я услышала, как взрослые обсуждают мои размеры. В купальнике, разумеется, моих пропорций было никак не скрыть, и я слышала «просто стыд, так растолстеть» и «проблема в том, что она слишком уж любит покушать». Забавно, что эти замечания мне скорее нравились — я наслаждалась, что нахожусь в центре внимания. А еще, точно помню, мне по-настоящему нравилось быть толстой, что у меня такой большой живот, и мне совсем не хочется худеть. Наверное, этот эпизод можно отнести к «первому сознательному выбору образа жизни», дальше мои фантазии о раскармливании только развивались и воплощались чем дальше, тем полнее.
Лет этак в двенадцать, помню, я начала нарочно есть так, чтобы поправиться. Просто наслаждаюсь воспоминаниями о вечерних трапезах, когда мы все сидим за столом и уплетаем громадные объемы жаркого, вермишели или сырной запеканки, за которыми следует традиционный английский десерт вроде песочного пирога или фруктового желе со сливками. Я частенько брала добавку и главного блюда, и десерта, чтобы в желудке не оставалось свободного места, а дальше мы перемещались в гостиную и мама приносила чай и пирожные или мороженое.
В школе я, разумеется, съедала большой обед, дополняя его сластями из киосков или автоматов — подкрепиться на переменах. Я всегда думала о еде, даже на уроках — в голове были скорее планы на что бы такое скушать на ближайшей перемене, нежели вопросы учебы. Само собой, оценки такое поведение не улучшало.
Весила я тогда уже под девяносто, самая толстая среди сверстников, одежки трещат по швам, и надо мной вечно потешаются, зовут Толстухой Тамми. И все-таки мне нравилось, что у меня уже есть сиськи, бедра и большой мягкий живот, а почти все прочие девчонки тощие как доски. Я чувствовала себя взрослой, ведь как бы ни заботились обо мне родители — хотя бы тело у меня, как я полагала, уже как у зрелой женщины. Мне нравилось, что я похожа на свою мать, на других толстых взрослых женщин и мужчин, которыми восхищалась всякий раз, когда видела их на улице или в магазинах. Я хотела быть как они, и в этом впечатлительном возрасте старательно подражала их жестам и поведению. Иногда нарочно передвигалась медленно — даже медленнее, чем мне на самом деле требовалось, изображая, будто я еще толще, чем в действительности. Медленно и плавно усаживалась на сидение и поднималась, пыхтела и отдувалась, словно это требует от меня неимоверного напряжения. На переменах я избегала участия в играх, где требовалось бегать или прыгать — не только потому, что мне это действительно было непросто, но еще и потому, что мне казалось более «взрослым поведением» просто сидеть на скамейке и болтать с друзьями. Даже когда болтали о проблемах с лишним весом — я ведь не раз слышала, как взрослые обсуждают то же самое! Помню, подробно описывала подругам, как я доросла до следующего размера (правда), или что родители усадили меня на очередную диету (чего не случалось).
Лет в тринадцать-четырнадцать у меня образовался новый круг знакомств, которых я наверняка подбирала «по себе» — у всех был избыточный вес. Именно тогда у меня появилась лучшая подруга Салли, чуть поменьше меня, но все равно очень толстая — и способная разделить почти все мои фантазии. Мы часто катались на автобусе в город и часами зависали в «МакДональдсе», а иногда заглядывали в магазины. Находиться среди толстых сверстников было ощущением новым — и очень приятным. Слопать по паре бургеров, а потом вернуться за картошкойм и коктейлем? Или переместиться в кондитерскую по соседству, где нас ожидали кофе-латте и ряды пирожных? Сколько угодно! Мы с Салли сидели и болтали о парнях — наших знакомых, или просто случайных прохожих. Мы прекрасно понимали, что слишком толстые для «нормального» знакомства, но почему бы вот так вот не помечтать? Мы доверяли друг дружке почти все свои секреты, и хотя Салли не очень понимала, зачем я так хочу растолстеть еще сильнее, она полностью разделяла мое удовольствие от вкусной и обильной еды.
Все мы изрядно поправились, и я, само собой, была первой и здесь — сто два кило в четырнадцать лет, сто двадцать девять — в шестнадцать, а к девятнадцатому дню рождения аж целых сто шестьдесят пять. За последний год я ухитрилась поправиться на двадцать три кило, и хотя мне жутко нравился как сам процесс, так и новонабранные жиры, некоторые аспекты столь внушительных габаритов бывали отрицательными. Помню, мы с мамой ходили по одежным рядам и не могли подобрать мне ни юбки, ни брюк, при росте метр шестьдесят три обхват бедер у меня был уже метр шестьдесят шесть! Даже с трудом найденный вариант с эластиком едва налезал, а перемещаться в нем было и того труднее. Глупо, что даже в магазинах для крупногабаритных персон примерочные стандартные, хотя казалось бы — кто ими должен пользоваться? Снова и снова я пыталась пропихнуть ногу в штанину, едва в силах наклониться, а мама нетерпеливо ожидала снаружи, и я вконец расстроилась из-за своей неуклюжести, габаритов и веса. Мама пыталась помочь, но поскольку сама не отличалась особым изяществом, позвала продавщицу. Слезы вытереть недолго, однако дальше я только краснела: продавщица была поменьше меня раза в три, я стояла там, одетая лишь в белые панталоны времен моей бабушки и бюстгальтер в цветочек, который не подходил ни по стилю, ни по размеру; у меня выпирали складки даже на тех местах, каких у людей обычного размера не бывает, я колыхалась от малейшего движения, а на меня натягивали эластичные штаны, пропихивая в них мои колодоподобные ноги, а потом упаковывая колоссальное пузо и ягодицы. И все-таки в поведении продавщицы было столько уютного профессионализма — обычное, мол, дело — что я вскоре расслабилась и даже получала удовольствие, осознав, что сама ведь фантазировала, что однажды растолстею так, что даже одеться толком сама не смогу. И вот, пожалуйста; а дальше надо просто принять, что такой мне нужно, чтобы обо мне в подобных ситуациях кто-то заботился.
Чем больше рос мой вес, тем выше в списке приоритетов поднимался пункт «найти того, кто будет меня любить и заботиться обо мне». Все друзья-подруги уже обзавелись воздыхателями, «нынешними» или «бывшими», лет этак с пятнадцати-шестнадцати многие решали сей вопрос уже неоднократно. Я единственная, у кого по-прежнему никого не было — так, пара-тройка случайных поцелуев и чуть меньше кратких свидений. Еще хуже то, что меня до сих пор не миновали подростковые неприятности — прыщи на лице, а волосы приходилось мыть два раза в день. Я понимала, что с моими объемали шанс поймать парня стремится к нулю, но все-таки постоянно посещала вечеринки и дискотеки, отчаяно надеясь, что однажды мне все-таки повезет встретить того, кто разглядит за моей тушкой настоящую меня. Я тогда и не догадывалась, что существуют на свете как раз такие парни, которым понравятся именно эти объемы… но пересечься в те годы нам не повезло, я полчаса тратила на марафет и прическу, а потом смотрела в зеркало на свою толстую физиономию с мясистыми щеками и двойным подбородком и сомневалась, стоило ли возиться. Все равно ведь я оказывалась заметно толще всех, на пару первых танцев меня еще хватало, я выбивалась из сил, надеясь, что меня заметят — а дальше остаток вечера сидела в углу с выпивкой и большой тарелкой закусок, страдала от несправедливости бытия, а подруг моих в поле зрения уже не было. Я уж и не считала, сколько вечеров оказалось потрачено зря, и мало-помалу пыталась смириться с тем, что останусь одинокой старой девой, воблой — только не сушеной, а очень-очень откормленной.
Года полтора назад, однако, жизнь переменилась к лучшему. И совершенно неожиданно: мы с мамой уже несколько лет числимся членами клуба «Гала Бинго» и обычно по вторникам и четвергам заглядываем туда. Режим более-менее одинаковый: приходим пораньше, чтобы покушать до того, как станет слишком много народу, потому как нам далеко не каждое сидение подойдет, а скамеек вдоль стены, где мы можем удобно разместиться, в клубе всего ничего. И вот как-то натыкаемся на другую семейную парочку наших габаритов — мамину давнюю приятельницу Элис, которая на сей раз пришла с сыном Питером. Мы нашли друг друга сходу, он очень милый, теплый и спокойный, веселый и вообще. А еще он громадный, килограммов на десять потяжелее меня — правда, и выше почти на голову. По Питеру видно, что покушать он совсем не дурак, да и меньше двух порций никогда не берет. Мы вместе ели, играли в лото, лопая из одного блюда жареную картошку, и когда я перешла на свою любимую тему относительно еды и трудностей с весом, я поняла, что вот она, моя вторая половинка. С тех пор мы с Питером и встречаемся, и хотя живем пока у родителей, но почти каждый вечер то он у меня, то я у него, то мы вместе где-то еще. Всех моих фантазий насчет «толстеть и дальше» Питер не разделяет, но обожает меня-толстую, и конечно же, оба мы очень любим покущать. Меня только одно слегка беспокоит: если мы все-таки будем жить вместе — не слишком ли он толстый, чтобы должным образом обо мне заботиться, ведь я-то точно худеть не стану! Ну, по крайней мере пока родители помогают, а там… там видно будет.