Присцилла

Присцилла
(Priscilla)

— Надо худеть, — пропыхтела Присцилла.
Этим она и ограничилась, пухлая щека все так же лежала на левой ладони, а ладонь, в свою очередь, служила дополнительной подушкой на подлокотнике дивана, где Присцилла валялась весь день. В правой руке она держала пирожное с кремом. Да не просто пирожное, а пирожное номер двадцать восемь за сегодняшний день, она скрупулезно вела подсчет, а в ее душе сражались вожделение и остатки благих намерений. Наконец девушка сдалась и запихнула корзиночку пышного теста в рот целиком. Надо же, целых десять секунд продержалась. Сила воли определенно выросла.
— Уфф, ну я и налопалась, — выдохнула она, прожевав пирожное. — И ведь как начну — так всякий раз объедаюсь до отвала. Уже не помню, когда иначе было...
Над штанами, слегка приспущенными с пышных бедер, вздувалось объемистое пузо, внутри которого бурлили и перемешивались многочисленные калории, распирая упомянутый объем изнутри еще сильнее. Девушка опустила взгляд на собственный живот, что куполом возвышался над ее лежащей тушкой сантиметров на двадцать. Впрочем, остальная эта тушка также не избежала воздействия вышеупомянутых калорий от многочисленных трапез — лишние килограммы распределились не столь явно, зато почти равномерно между ногами, боками и бюстом. Девушка снова вздохнула и шлепнула себя по внушительному пузу. Слой мягких тканей, защищающий от внешнего мира туго набитый желудок, всколыхнулся игривой волной, складки на боках задрожали, а Присцилла поморщилась: шлепок вышел слишком сильным, переполненный желудок воспротивился. Она огладила выпирающий живот, ласково и осторожно, мол, успокойся — ей совершенно не хотелось нарушать работу столь важной части организма, в которую раз за разом отправлялось все больше роскошных вкусностей.
Тошнота потихоньку отступила, а девушка продолжала оглаживать разбухшее пузо, немного закатав и так вздернутую вверх маечку в широкую сине-белую полоску, чтобы оголенному животу было посвободнее. Сия обрезанная тельняшка с трудом сдерживала напор бюста — неудивительно, «дважды четвертый» лифчик был девушке уже заметно маловат, особенно когда внушительные сиськи снизу подпирало объемистое пузо. Вид «щас лопну», ощущение примерно такое же. Вес Присциллы как раз недавно перевалил за центнер, и при обще-пухлом сложении она в свои двадцать-с-небольшим более чем соответствовала категории «толстушек».
Тяжело дыша — переполненный желудок давил на диафрагму — Присцилла потянулась к следующему пирожному. Двадцать девятое за сегодня и пятое на этой тарелке. Отбросила отставленным мизинцем со лба прядь волос, осторожно придерживая заварное остальными пальцами. Длинные волосы девушки были окрашены в радикально-пурпурный цвет — не целиком, процентов на восемьдесят, и пробивающиеся там и сям нити отприродно русого оттенка делали общую ее прическу скорее нежно-сиреневой. Она привстала на локте, вздувшийся живот недовольно всколыхнулся. Собралась с силами, еще раз попыталась приподняться — но земное притяжение победило, и она снова плюхнулась на диван, сдвинувшись едва сантиметров на десять.
— Надо худеть, — повторила Присцилла, со вздохом подпирая щеку кулаком. Пирожное все так же оставалось у нее в левой руке.
— Это еще зачем? — прогудел со стороны дверей мужской голос, а зачем в поле зрения появился и его хозяин.
— Да это я так, не обращай внимания, — пренебрежительно отозвалась девушка. — Ладно. Я не прочь перекусить, там вроде была коробка яблочных рулетиков, не подогреешь?
— И еще вишневый пирог, твой любимый?
— Ага, их тоже тащи сюда, — кивнула Присцилла.
— Запросто, детка, для тебя — все, что угодно, — улыбнулся Кевин и снова скрылся за дверью.
А радостная ухмылка сама собой сползла с лица девушки. Что она с собой творит? Ее пупок, который всегда был темной пещеркой в мягкой плоти, вот-вот вывернется в выпуклый бугорок из-за внутреннего давления, так с какой радости она требует еще еды?
Тут Присцилла обратила внимание, что уже с минуту попусту размахивает пирожным, и отправила его в рот. Желудок отозвался согласным урчанием, приняв в себя очередную толику сытного крема и воздушного теста, а девушка облизала губы, потом пальцы — и практически ощутила, как живот вздулся еще на пару миллиметров, переваривая новое поступление.
Присцилла и Кевин никогда об этом не говорили. Ни слова. Ни о том, почему она так резко поправилась, ведь встречались всего четыре месяца. Ни о ее непрестанном обжорстве, на которое уходили все свободные средства. Ни о волшебном процессе «раскармливания», к которому оба они прилагали усилия во взаимодополняюших амплуа. Он просто выполнял любые, даже самые экзотические просьбы Присциллы относительно «чего бы еще такого скушать», пока она не осознала всю прелесть такого кулинарного изобилия. Отсюда и то самое пузо с баскетбольный мяч, которое прямо сейчас урчало, предвидя, что вскоре оно станет еще больше и тяжелее, хотя девушка от обжорства уже пошевелиться толком не могла. И для обоих все происходящее было совершенно естественно. Кевин никогда не заставлял Присциллу — готовил только когда его просили, а нет, значит, нет. Не упрашивал ее «скушай еще немного», впрочем, не собирался и ограничивать девушку в чем-либо. Он даже не кормил ее с рук, переводя сию прелюдию в очередной раунд постельной гимнастики. По крайней мере пока о подобном и речи не было. Просто ласково поглаживал ее, пристроившись рядом в постели или у дивана, нежно касаясь ее неизменно разбухшего пуза, отчего Присцилла просто млела. Впрочем, пожалуй, раскормленную девушку начинало возбуждать то, что Кевину становится все труднее обнимать ее всю — бедра раздались вширь, скоро в душевой кабинке будет не повернуться; отяжелевний задний фасад отпихивал кое-кого пристроившегося со спины сантиметров на десять дальше прежнего, а уж вечно растущая талия в последнее время и вовсе стала необъятной. Ну, почти. Хотя, учитывая, что с каждым разом в желудок Присциллы помещалось все больше и больше… Да, совсем скоро она будет вот так вот лежать, окончательно и полностью обожравшись, стонать от боли и счастья, не в силах пошевелить хотя бы пальцем, а сильные ладони Кевина будут поддерживать ее колоссальное пузо, в котором переваривается самое большое количество съеденного за всю ее недолгую жизнь, и изрядная часть этих калорий вот прямо тут преобразуется в жир, который конечно же найдет себе новые интересные местечки на ее теле, приближая его к самой совершенной из геометрических форм — шарообразной...
Так, ладно, это будет скоро, но прямо сейчас Присцилла УЖЕ чувствовала, что объелась по самое не могу. Пузо как у беременной, месяце этак на седьмом, не меньше, и на животе и округлых бедрах потихоньку прорастали бледные линии растяжек. Складка в области пупка разгладилась, живот обрел уверенный шарообразный вид — и, насколько чувствовала Присцилла, наклониться он ей явно не позволит. А встать как же? Да уж, проглоти она средних размеров арбуз — желудок не стал бы больше. Вот что значит непрерывное обжорство с утра и до начала шестого приятственного субботнего вечера. «Объелась выше крыши», да. И все же… и все же на Присциллу с тарелки на тумбочке с интересом смотрело последнее заварное пирожное, нашпигованное бело-желтыми тягучими калориями, как сама девушка прямо сейчас, и безмолвно замечало — ну подумаешь, одним больше, никто и не заметит.
Присцилла это, однако, очень даже заметила, прожевав пирожное. Желудок вдруг вспомнил, что вообще-то даже его вместимости есть предел.
— Ммммффф! — простонала девушка, осознав свою ошибку, только исправить ее уже было невозможно. Оставалось только сглотнуть, закрыть глаза и медленно-медленно дышать, надеясь, что организм придет в норму. Как-нибудь. Сам по себе.
Желудок издал несколько недовольных аккордов, но все-таки решил, что как-нибудь справится и с этим пирожным, и Присцилла с облегчением поняла, что, пожалуй, пока не лопнет. Не сейчас. Наверное.
Зря она взялась за пирожное. Ей просто нужно немного передохнуть перед...
— Кому пирог? — радостно вопросил Кевин.
«Оххх...» — мысленно опустила руки Присцилла.
А вслух с самым счастливым видом воскликнула:
— Урраа! Спасибо, родной мой.
Кевин тем временем появился в дверях, в руках тарелка с источающим сладкий пар свежеразогретым пирогом. Тарелка с негромким звоном заняла место на тумбочке, и объевшаяся Присцилла не могла оторвать от нее взгляда. Неутолимый аппетит требовал — всего, да побольше, и прямо сейчас! — но работающий уже в третью смену желудок не испытывал такого же энтузиазма. Золотистая хрусткая корочка, из-под которой просачивался одуряюще-сладкий вишневый аромат...
— Осторожно, горячий, только из духовки, — предупредил Кевин, понимающе подмигнув. — Рулетики доходят, будут готовы минут через пять.
— Прекрасно, — энергично встряхнула головой девушка, фиолетовые локоны всколыхнулись, пузо окончательно вывалилось из штанов.
— Ой, я почти забыл! — хлопнул себя по лбу Кевин, — у нас ведь два пирога!
— Как два?
— Ну ты же просила «их», я два и разогрел.
— А, и верно, я и забыла… — с усилием улыбнулась Присцилла уже в спину Кевину, который поспешил на кухню, откуда тут же вернулся с точным подобием первого пирога, таким же «поленом» двадцатипятисантиметровой длины, которое и водрузил не менее торжественно перед побледневшей девушкой.
Присцилла сглотнула. На лбу испарина, пузо болит от пережора. Но отказаться — просто немыслимо. Слишком соблазнительно. Опять же ее верный спутник только выполнил то, о чем его попросила ненасытная подруга. Нет, все это она съесть никак не сможет. Она еще раз смерила взглядом два солидных пирога и свой более-чем-солидный живот. А вот будь желудок пустым, влезли бы? Пожалуй, нет. А он, само собой, очень даже не пуст. Мягко говоря.
В другое время она, подчиняясь доводам рассудка, выкинула бы белый флаг. Наверняка. Но сегодня… сегодня она призадумалась: а вдруг? И на автопилоте потянулась вилкой к пирогу, на автопилоте же отправила кусочек в рот. Медленно прожевала, хрусткое пышное тесто на языке смешалось с терпко-сладкой вишней. Божественно. Уютное, сдобно-нежное, радостно-теплое и не горячее. Просто идеал. Закрыв глаза — наполовину от наслаждения, наполовину ожидая, когда ее желудок бурно воспротивится насилию, — Присцилла сглотнула. Ничего. Даже испарина на лбу успела высохнуть, а пузо послушно урчало, переваривая новую толику калорий.
Однако, подивилась Присцилла резервам собственного организма, и потянулась за следующим кусочком пирога. Наверное, это была разовая флюктуация.
Второй кусочек, чуть побольше. оказался таким же вкусным, и после вдумчивого пережевывания отправился в желудок толстушки. Место нашлось и для него, опять же без затруднений. Она откромсала третий кусок, который едва уместился на вилку, аккуратно прожевала его, наслаждаясь вкусом, и проглотила. Странно. Она обожралась сверх всякой меры, желудок полон до самых краев… и все же для пирога место каким-то чудом находилось. Да уж. Может, она наконец-то приняла раскармливание всей душой, отбросив полумеры, иначе такое чудо объяснить невозможно.
Присцилла мысленно пожала плечами, приняв сию невозможность как факт, и с вилкой наперевес атаковала пирог.
На тарелке оставалось меньше четверти, когда желудок наконец спохватился и выразил хозяйке свое неудовлетворение. Присциллу, однако, уже несло волной куража, она ускорилась как могла — и вскоре тарелка опустела, а девушка сидела вся мокрая, и твердый как камень желудок распирало вперед и в стороны еще сильнее. Она едва смогла пошевелиться — и все-таки на автопилоте взяла второй пирог и придвинула поближе. Тыльной стороной ладони утерла пот, выдохнула — помогло не так чтобы очень, пухлые щеки стали чуть менее круглыми, но ниже шеи все осталось по прежнему. Ну да, именно поэтому она в последнее время и набирала вес с космической скоростью: даже теперь, обожравшись сверх всякой меры, с пузом, которое торчало вперед куда сильнее пышных грудей, она мысленно готовилась нырнуть в пучины чревоугодия еще глубже.
— Корова жирная, — самокритично согласилась Присцилла, попыталась сдвинуть собственную тушку чуть поудобнее — и скривилась от боли. — Охх! — Лямки бюстгальтера врезались в пухлую плоть, бугрящийся от перевариваемых калорий холм живота решительно протестовал против резких движений.
Утопая в диванных подушках еще глубже прежнего, раскормленные ягодицы приняли на себя основную тяжесть, а пухлые бедра, под напором которых трещали штаны, раздвинулись, освобождая место для разбухшего пуза. Девушке стало чуть полегче, она даже рискнула одернуть тельняшку, чтобы прикрыть хотя бы чашки бюстгальтера, распираемые раскормленной плотью грудей. Ниже — даже и не пыталась, пузо и утром-то в майку толком не помещалось, а уж после всего этого обжорства и вовсе… не, без шансов. Она еще раз вздохнула и, придерживая взывающее о пощаде пузо обеими руками, медленно и плавно сдвинулась чуть ближе к краю дивана.
На кухне чем-то шарудел Кевин, со всей очевидностью намеренный вскоре притащить свежеприготовленную порцию выпечки. Надо бы до его появления хотя бы приложиться к этому пирогу, благо тянуться дальше незачем, тарелка прекрасно разместилась на ее пухлом бедре. Присцилла и приложилась, шевеля челюстями словно во сне — на вкус мягкое тесто и фруктовая начинка были божественно прекрасны, но только во сне она могла как-то впихнуть еще и эту порцию калорий в переполненный сверх всякой меры желудок. Откусила раз, потом еще, и еще… и дивясь сама себе, посмотрела на пустую тарелку. Охх… разбухшее пузо, до которого девушка рискнула дотронуться, в области желудка было тугим и горячим. Бока и низ — нет, эти почти такие же мягкие и пухлые, как прежде, а вот как раз там, где пузо сильнее всего простиралось вперед, прямо под кожей, казалось, вырос солидный камень. Ой-ой. И как раз тут в комнате появился ее парень… Присцилла быстро постаралась стереть с лица все переживания, а что он поймал ее с рукой, тревожно ощупывающей пузо — ничего страшного, не впервой, и она встретила его улыбкой и демонстративно облизала пустую вилку.
— А вот и десерт, родная, надеюсь, у тебя найдется местечко! — объявил Кевин, выставляя у нее перед носом тарелку, на которой исходили вкусным паром шесть довольно габаритных яблочных рулетов. Девушка расхохоталась бы, оставайся у нее для этого силы; видит же, зараза, что она обожралась сверх всякой меры, и словно бросает ей вызов «а еще чуток?» — поставил выпечку, а сам плюхнулся на диван рядышком, под теплый бочок, и изображает, будто ему что-то там интересно по зомбоящику.
А у Присциллы, между прочим, явные неприятности. Она уже и дышать толком не могла, того гляди, вывернет от пережора (подобного отродясь не бывало, но она и не обжиралась еще НАСТОЛЬКО). Или вовсе лопнет, как в мультике. В таком состоянии разобраться со свежей порцией выпечки — просто немыслимо. Но не хотела она и разочаровывать Кевина...
Он же не может не знать, что я объелась, покосилась она на увлеченно ерзающего рядом парня; еще бы, лопать с самого утра без перерыва. Опустила взгляд на шарообразный бугор пуза, сделавший бы честь беременной на сорок второй неделе. А если даже не знает, тут же все невооруженным взглядом видно...
Попыталась поправить спортивные штаны, ушедшие под нижнюю часть тяжелого пуза сантиметров на четырнадцать.
Сдаться — невозможно. Продолжать — столь же невозможно. Выход?
А выход в том, чтобы проверить, чего они оба стоят, сделать следующий шаг.
Присцилла вздохнула так глубоко, как только осмеливалась, и посмотрела на Кевина — не развернувшись всем телом, разумеется, только голову повернула. Если она ошиблась, ей конец, но если нет...
— Уфф… родной мой?
— Да?
— Я правда… объелась.
— А, ну что ж, бывает, — он повернулся к ней целиком, стараясь не подпустить в голос ни капли разочарования.
— Но ты же старался, и я не хочу, чтобы это пропало даром, — продолжила она, немного беспокойсь: угадала? нет?.. — Может быть, если бы ты смог мне немного помочь… сделаешь мне массаж живота?
Сердце у Кевина радостно подпрыгнуло, и он постарался скрыть уже радость, пока Присцилла заканчивала мысль:
— Я думаю… если пока я жую, ты будешь массировать… вместе мы сумеем утрамбовать все это в меня. — И улыбнулась, утомленно и ожидающе, едва дыша от сытости и нетерпения: ну же, ну! сейчас все решается!..
— А, детка, это запросто, — сказал он спустя бесконечно долгие полторы миллисекунды и развернулся поудобнее. Плотно-коренастый Кевин был отнюдь не хлюпиком и почти на голову выше подружки, однако на ее стороне дивана подушки все равно утопали глубже сантиметров на пять.
Широкие и крепкие ладони парня занялись туго набитым животом Присциллы. Сперва ей показалось, что она сейчас лопнет.
— Оххххх! — пискнула девушка, закрыв глаза, когда крепкие ладони легли на выпирающее пузо и кругообразными движениями принялись придавать ему прежнюю форму, словно кому влажной глины. Несколько секунд вся вселенная раскачивалась вокруг Присциллы, она уже готова была завопить «стой, хватит, забудем об этом!» Но потом девушка почувствовала, что содержимое желудка как-то перераспределилось, стало удобнее, уютнее, увереннее — и вскоре ее рука сама собой нашарила первый рулет и поднесла ко рту.
А Кевин тем временем «вошел в ритм», его ладони так уверенно кружили по округлости ее пуза — Присциллу покачивало, как на водяном матрасе, она и думать забыла, что только что ее от пережора почти выворачивало, у нее открылось второе-третье-четвертое дыхание (в переносном смысле), она продолжала расправляться с выпечкой. Кевин массировал ее живот, и это было чудесно! Она такая большая и толстая, ему приходилось так далеко наклоняться, чтобы охватить все ее пузо — а еще от его ласковых прикосновений ей тепло и уютно, а когда его пальцы скользят по складочкам более мягких частей, это просто великолепно… Взгляд парня не отрывался от колышущейся, ритмично покачивающейся массы громадного пуза Присциллы, которое словно бы раздувалось в объеме, пока она поглощала один рулет за другим. Девушка несло на волнах чревоугодия, она чувствовала только великолепно сладно-яблочный вкус выпечки и уютные прикосновения ладоней Кевина. Она слишком расслабилась — и очнулась лишь когда сдерживать отрыжку уже было слишком поздно.
— И-икккк! — выдала Присцилла и слегка покраснела. — Прошу прощения! Что-то я уже совсем по-свински...
За четыре месяца пара, разумеется, продвинулась несколько дальше «цветочно-конфетного» периода, но столь открытая демонстрация потребностей организма все-таки казалась Присцилле чрезмерной. Она смущенно посмотрела на Кевина, но похоже, тот слишком глубоко ушел в созерцание ее пуза, чтобы обращать внимание на что-то еще. А возможно, заметил — и всецело одобрил, потому что на лице парня светился чистый и неприкрытый восторг, а руки продолжали ласкать ее вздувшийся живот. Девушка перевела дух и потянулась за четвертым рулетом: слишком много и слишком быстро, верно, но уж проверять так проверять.
— Мммм… господи, вкуснотища-то какая! Кажется, я за сегодня столько выпечки слопала, сколько сама вешу! — простонала она, едва прожевав. Кевин, судя по счастливой физиономии, ее целиком и полностью одобрял.
И вообще, оба они поражались — в хорошем смысле данного слова, — насколько Присцилла раздалась вширь только за сегодня. Восемь часов непрестанного обжорства, и ее и так неохватная талия стала еще сантиметров на десять побольше. Причем, похоже, одной «талией» дело не ограничилось, съеденное сегодня, казалось, распирало все части ее раскормленной тушки, а не только бедное отяжелевшее пузо. Бюст, бедра, бока — Присцилла была свято убеждена, что это не ее фантазии, от такого обжорства у нее вширь росло буквально все. Пухлая, пышная и сочная, она и до сегодняшней эскапады выглядела заметно потяжелее, чем показывали весы. Центнер — немало, верно… впрочем, последний раз взвешивалась она почти неделю как, а при ее привычках завтра на экране наверняка высветятся цифры посолиднее.
Да, мысленно подтвердила она, я жирная корова — и худой быть совершенно не желаю!
Глядя, как ладони Кевина ласково покачивают ее вздувшееся пузо, Присцилла мечтательно зажмурилась: ох, как же ее разнесет, если она вот так вот целыми днями будет валяться на диване и объедаться всякими калорийными вкусностями, а он будет ей всецело содействовать!..
Впрочем, это время будущее, а в настоящем перед девушкой снова обнаружилась трудность: на пятом рулетике желудок воспротивился и опять начал жаловаться.
— Ухх! Уффф!.. Охх, господи-ты-боже-мой, ну и объелась же я! — ухмыльнулась она, усилием воли пропихнув в пищевод остатки рулетика и сцепив руки под шарообразным пузом, как натурально беременная, поддержки ради. Правая ладонь Кевина продолжала кругами оглаживать ее живот, и девушка подумала, что теперь, учитывая ее собственные руки, поддерживающее это великолепие — ее настолько расперло, что работать приходится в ТРИ руки!
— Ну же, детка, давай, всего один остался! — улыбнулся Кевин, свободной рукой сцапав рулетик и покрутив им перед лицом девушки, как будто играя в «самолетик» с ребенком.
— Покорми меня, — выдохнула Присцилла, зная, что сама больше ни крошки впихнуть в переполненный желудок не сможет.
Секундная заминка, и Кевин ткнул рулетиком в сжатые губы девушки, а она не могла открыть рот, сражаясь с дурнотой в желудке. Еще раз рулет манящим вкусом ткнулся в ее губы, и еще — ну же, съешь меня! — и вот наконец Присцилла дала собственному организму мысленный пинок, приоткрыв рот, куда кормящая длань ее парня тут же втиснула калорийную выпечку примерно на треть. Девушка откусила, медленно пережевывая хрусткую корочку, пышное тесто и ломтики печеного яблока, с трудом проглотила — чувствуя, как желудок ткнулся в ее сцепленные ладони и отяжелел на пару миллиметров. Выдохнула — и тут же получила между приоткрывшихся губ недоеденный рулет, чтобы откусить еще раз...
— Ну же, давай, последний кусочек, — уговаривающе помахал Кевин у нее перед носом остатком яблочного рулета.
— Не хочу, — застонала она.
— Ну конечно же хочешь, — улыбнулся он, впихнул в рот раскормленной девушки последний кусочек и поставил тарелку на стол.
Присцилла, собрав последние силы, прожевала и проглотила. Лицо скривилось от боли, пальцы дернулись, когда пузо от внутреннего давление раздалось вперед и вширь еще сильнее прежнего.
Миг истины. Все замерло, даже Кевин прекратил поглаживать ее живот, вся вселенная застыла, затаив дыхание: сможет ли Присцилла справиться со всем съеденным, или ее прямо сейчас разорвет? Сама она на себя не поставила бы: все мыслимые пределы вместимости она перекрыла еще час назад, потому-то желудок и напоминал сейчас шар для боулинга.
— Охх! Ох! Ой! Господи, я же сейчас лопну! — застонала Присцилла, оседая на диван и перекатываясь набок, а содержимое желудка уколами и волнами боли перекатывалось внутри.
— Ну уж нет, родная моя, лопнуть я тебе не дам, — раздался уверенный голос, и широкие ладони снова принялись ласкать и лееять ее бедное разбухшее пузо...