Праздник живота

Праздник живота
(Self-indulgence)

Сегодня у Эмили праздник живота. Завтракать она отправилась в свою любимую кафешку — к счастью, как раз напротив апартаментов. Большая яичница с сосисками и ветчиной, гренки, блины и вафли, возможно, не самый изысканный или оригинальный вариант трапезы, но Эмили такое было по душе. Да, она работала ресторанным критиком, но внутри по-прежнему оставалась девицей со Среднего Запада, а уроженка «кукурузного пояса» ни за что не откажется от солидного сытного завтрака.
Обедать она поехала в недавно открывшийся итальянский ресторан, о котором требовалось сочинить обозрение. Шесть видов свежей домашней вермишели с отменным томатным соусом. Да, определенно стоит внести это заведение в список «любимых» и при случае проинспектировать его еще раз несколько.
Ужинала Эмили дома, накрыв громадный праздничный стол исключительно для себя. Индейка, кукуруза, печеный картофель и тыквенный пирог. Точно как в День Благодарения — она как раз работала над статьей о лучших рецептах этого праздника.
Любуясь столом, а вернее, опустевшими тарелками на оном, она оглаживала вздувшееся чрево. Составив тарелки в две стопки, она принялась подниматься на ноги. Для этого она наклонилась массивным торсом вперед, оперлась пухлыми ладоням о край стола, с бессловесным ворчанием напрягла мускулы — и оторвала от стула свой раскормленный филей. Вернее, от двух стульев, на одном Эмили давно уже не умещалась… Медленно выпрямилась в вертикальное положение, отчего тяжелый тестообразный фартук чрева соскользнул, прикрыв разбухшие бедра ниже половины. Эластичные треники сползли с шарообразного филея; Эмили подтянула их как можно выше, но верхняя часть ягодиц все равно оставалась голой.
Подхватив две стопки тарелок, колоссальная барышня вперевалку двинулась на кухню, сгрузив грязную посуду в посудомоечную машину. Взгляд скользнул по буфету и остановился на коробке с пирожными. Две дюжины нежных десертов из новой кондитерской, о которой она писала отзыв в четверг. В желудке у Эмили, разумеется, только-только начал перевариваться громадный ужин, которого хватило бы средней американской семье, но одна мысль об этих роскошных пирожных… нет, сказать «нет» этому искушению было выше ее сил. Край буфета погрузился на несколько сантиметров в разбухшее чрево, пока она тянулась за коробкой. Затем она налила кувшин молока, которым намеревалась завершить полуночный перекус, выключила свет и зашаркала в спальню. От изящества в ее походке не было ничего: медленно переставить массивную ступню впереди и в сторону от другой, разбухшие колоды бедер терлись одна о другую, отчего растянутый до прозрачности атлас ее лосин ищдавал шурщаще-свистящие звуки.
В спальне Эмили первым делом поставила пирожные и молоко на прикроватный столик. Потом плюхнулась на постель, отчего матрац захрустел. Устроилась в привычном полусидячем положении, врубила зомбоящик и сцапала коробку с пирожными. Первый укус — о да, такие же великолепные, как и раньше! Хрусткая и, одновременно, мягкая корочка теста, сладкая и гладкая глазурь, пузырчатые сливки начинки, нежной и калорийной — просто идеальное сочетание. Запить глотком цельного молока, и вкусовые сосочки окончательно решили, что рай — вот он, уже здесь, и иного им не нужно.
Впрочем, Эмили и секунды не тратила даром, схватив следующее пирожное и вонзив в него зубы. Каждое было небольшим (калорий на четыреста) шедевром кондитерского мастерства, и вкусовые сосочки попискивали от наслаждения. Да, она без всякого стеснения объедалась, идя на поводу у собственных инстинктов, на одно пирожное — один, ну максимум два укуса, чтобы ощутить полный букет вложенных в него кулинарных смыслов сразу и целиком, без каких-либо пробелов, всей поверхностью рта. Да, она только что слопала громадный ужин, но пирожные продолжала поглощать одно за другим, остановиться было просто немыслимо. Да, она не могла «зачесть» их в качестве десерта, потому как за ужином умяла цельный тыквенный пирог — однако Эмили ни капельки не беспокоило то, что придуманную какими-то диетологами норму ежедневных калорий она только этой коробкой перекрыла раза в три.
Одной рукой она переправляла пищу в рот, второй гладила громадное вздувшееся пузо. Есть становилось все труднее — даже ее желудок имел определенные метрические ограничения насчет вместимости; от затрачиваемых усилий, а также от невероятного наслаждения, которое она получала от обжорства «сверх всякой меры», Эмили стало жарко.
Пришлось отвлечься на несколько секунд и сбросить футболку и штаны — опять же и желудку посвободнее, — а заодно и бюстгальтер. Эмили легла пузом вверх поперек кровати. От жары она вспотела, щеки стали красно-розовыми… а особенно жарко стало пониже живота, пришлось приспустить трусики.
Обеими руками она гладила, сжимала и массировала собственные мягкие тестообразные жиры, сгребая полные пригоршни плоти на животе и боках, чувствуя под слоем сала твердый как камень от всего съеденного желудок. Эмили отдавалась осознанию своего безудержного чревоугодия, возбуждение росло, а ее тяжелые и неуклюжие ноги обессиленно вздрагивали и дергались.
Всего несколько лет назад она была обычной девицей повышенной упитанности — мясистые ягодицы, мягкий животик, округло-полные руки и ноги. А теперь ей срывало крышу от осознания собственных габаритов — весы давно стали бесполезны, но свое массивное шарообразное пузо она даже не могла толком обхватить, а бегемотообразные окорока теперь приходилось пристраивать сразу на два стула. Да у нее талия когда-то в обхвате была такой, как теперь рука чуть пониже плеча!
О небеса, думала Эмили, какая же я толстая. Массивная, раскормленная, жирная, она чувствовала себя богиней чревоугодия.
Всего несколько лет назад она в поте лица трудилась на ресторанной кухне, полторы, а то и две смены от звонка до звонка, нервы и бедлам. Потом ей пришло в голову вести кулинарный блог, и именно благодаря ему Эмили выросла в самого популярного ресторанного критика сегодняшнего Чикаго. Теперь она весь день напролет объедалась — сама или с приятельницами — экзерсисами шеф-поваров обозреваемых ресторанов, или просто выбранных наугад заведений, о которых потом сочиняла отзывы, уплетая что-нибудь вкусненькое. Выросла, да. Аппетит ее стал совершенно беспредельным, отчего саму Эмили и разнесло до нынешних габаритов. Которые, она это прекрасно понимала, отнюдь не последняя стадия роста...
От возбуждения и пережора голову туманило. Тяжело дыша и заливаясь багряным румянцем, она издавала порой звуки вроде «мммм» и «оххх», ладонь Эмили скользнула глубоко в подбрюшье — туда, где она еще несколько лет назад в отсутствие мужчины могла позаботиться о себе сама. Вот только пухлая ладонь, втиснувшись между бледным салом подбрюшья и массивными окороками бедер, так и застряла там, не дотягиваясь до утонувших в жирах тайных мест. Большим, а потом указательным и средним пальцами она кое-как могла дотронуться до пухлого лона, но добраться глубже, достать до местечек, который так отчаянно нуждались в том, чтобы их приласкали — увы, для этого она попросту слишком растолстела.
И сей огорчительный факт возбуждал Эмили еще сильнее. О, как же ее разнесло, какая она большая и толстая, она трудилась не покладая рук, ублажая свою растущую вширь плоть, ладони ее теребили и изучающе гладили мягкие подушки торса, сжимали и дразнили пышные массивные груди, возбуждение возрастало, ноги дергались, безуспешно пытаясь хоть как-то, хоть чем-нибудь коснуться ее мокрой, вздрагивающей расщелины...
Так близко к вершине… и так огорчительно далеко, в буквальном смысле не дотянуться. Эмили снова сцапала коробку пирожных, придвинула к себе. Одной рукой запихнула пирожное в рот, второй вцепилась во внутреннюю часть бедра, насколько смогла достать. Застонала от наслаждения — так вкусно, такое чувствительное местечко. Язык чувствовал вкус уже не столь остро, как раньше. Быстро — еще одно пирожное. И при всем при этом она постоянно ощущала, как съеденное распирает изнутри ее желудок, еще бы, умять целую гору калорий!
С каждым разом — все больше. А сколько она сможет съесть завтра? А послезавтра? А послепослезавтра? Аппетит ее не знал границ, Эмили представляла себе, как она сидит в ресторане и съедает ВСЕ, что у них есть в меню — или входит в кафе со шведским столом и сметает все блюда одно за другим, пока там вообще ничего не останется. О, ее разнесет от обжорства еще сильнее, даже встать не сможет — придется друзьям-официантам выносить ее под руки, а то и вовсе выкатывать на улицу… а в конце концов все рестораны будут присылать ей еду прямо на дом, а она будет лопать весь день напролет, без перерыва, завтрак сам собою перейдет в обед, а тот — в ужин, каждое мгновение во рту у нее будут лучшие блюда в этом мире, непрерывный конвейер разнообразных вкусностей, которые сами собой въедуть в ее вечно раскрытый рот...
Под эти фантазии Эмили поглощала пирожные все быстрее и быстрее, крошки прилипали к губам и мокрому от пота двойному подбородку, свободная рука лихорадочно копалась в колоссальной складке сала подбрюшья, под которым скрывалась влажная, исходящая паром расщелина. Массивное пузо вздымалось горой жира. Блестящей от пота горой, вздымавшейся и опадавшей вместе с двумя пышными холмами чуть поменьше, с набухшими виноградинами сосков.
О да, так близко к вершине, к взрыву, ее колоссальное тело вобрало не менее колоссальную энергию, она дрожала, она горела от желания, закрыв глаза, Эмили глотала пирожные, стонала от наслаждения, вместо очередного пирожного ладонь накрыла пышную грудь и жадно сдавила. Ноги застыли, напряглись, тело на миг выгнулось, вздрогнуло — и вот она, разрядка, ее накрыло волной тепла и удовольствия, массивные бедра сдвинулись, между ног стало липко от соков наслаждения.
Эмили неподвижно лежала на кровати, пузом вверх, медленно остывая и восстанавливая дыхание. Когда щеки из багровых стали розовыми, она наконец открыла глаза, взглянула на коробку — так, еще одна штучка осталась, — дотянулась до последнего пирожного и неспешно откусила.
— Мммм… высший класс.