Полуночница

Полуночница
(Midnight Indulgence)

Я застукал ее на кухне — сидит за столом и увлеченно слизывает глазурь с пухлых пальчиков, глаза закрыты от удовольствия. Одета в застиранную серую футболку и белые штанишки, в которых обычно спит. Футболка крупногабаритная и растянутая, но хочешь не хочешь, облегает упакованные в нее формы, подчеркивая пышные груди, свободно возлежащие на обширном животе, а из-под подола выглядывают роскошные складки боков, выпирающие над резинкой штанишек, которые уже тесноваты моей раздавшейся вширь милашке. На столе перед ней коробка, а в коробке — восемь сытных булочек с корицей… вернее, было восемь, половины уже нет, и судя по остаткам глазури у нее на пальчиках и вокруг губ, участь недостающих очевидна.
Выключатель рядом, но свет я не зажигаю, просто наблюдаю за ней в кухонном полумраке, озаренном лишь струящимися из окна лунными лучами. Она пока меня не замечает, и я предоставляю ей самостоятельно усугубить тяжесть преступления.
Вскоре моя кошечка вылизывает пальцы дочиста, после чего — кто бы сомневался — уверенно тянется за следующей булочкой. По этикету, возможно, и полагается отломить небольшой удобный кусочек, но она просто засовывает булочку в рот «насколько влезло» и откусывает, жуя с туго набитыми щеками и еле слышно постанывая от удовольствия, напрочь забыв о преступности своего деяния. Позволяю ей полностью насладиться этим куском и проглотить пережеванное — пугать ее так, чтобы она подавилась, в мои планы не входит.
А она испугалась, услышав мои приближающиеся шаги. Поднимает взгляд, веки широко распахнуты, глаза влажно блестят, как у застигнутой врасплох лани. Рука, сжимающая недоеденную булочку, застывает в воздухе. Она знает, что скрыть происшедшее никак не может, но какая-то часть ее иррационального существа все-таки пытается хотя бы попробовать.
— И чем это мы заняты? — тоном великого инквизитора осведомляюсь я, встав у нее за спиной.
На ее поднятом ко мне личике проступают все оттенки стыда. Не знаю, покраснела ли она, в сером сумраке не видно; вероятно, все же да.
— Н… ничем, — лепечет она. Наглая ложь, что очевидно нам обоим. Мне не нужно ничего уточнять, она сама делает вторую попытку: — Так, слегка перекусила.
— Перекусила, — повторяю я, кладу руку ей на плечо, а второй указываю на теперь более чем полупустую коробку на столе. — Весьма… основательно перекусила, мне представляется.
— Я проголодалась, — обороняется она.
Наклоняюсь и касаюсь ее животика, а она свободной рукой прикрывает его.
— Правда? Проголодалась? Что ж, это меняет дело. — Ухмыляюсь. — В таком случае прошу прощения, продолжай, голод надо утолить.
Помешкав, она откладывает полусьеденное лакомство и прикрывает живот уже обеими руками.
— Я уже наелась.
— Ну-ну, не глупи, ты же только что так наслаждалась этой булочкой, и вот теперь просто возьмешь ее и бросишь? — Обнимаю ее и наклоняюсь к самому ушку. — Ты правда оставишь нетронутыми все эти вкусности? Разве тебе не хочеться еще хоть немного к ним приложиться? Ты же только что сказала, что проголодалась, разве не так?
Я чувствую, как у нее капают слюнки, как она борется сама с собой и в итоге сдается.
— Ну ладно, вот эту доем, — решает она и снова хватает булочку. На этот раз она принимает приличный вид и отламывает понемножку, аккуратно отправляя в рот кусочек за кусочком, и потихоньку расправляется и с этим кондитерским продуктом, уже пятым по счету за нынешнюю ночь, а я все это время молча стою рядом и смотрю на нее. И лишь когда она тянется за следующей булочкой и начинает отламывать кусочки и от нее, замечаю:
— Вот поэтому ты и толстая, — мягко шепчу на ушко, — поэтому у тебя и пузо выросло, и бока в складках, — ласково поглаживаю упоминаемые места, — а все потому, что ты при малейшей возможности объедаешься до отвала.
Она что-то мычит в знак протеста, но рот у нее полон, и она не прекращает жевать.
— Ну не называть же это «перекусила», в самом деле? Ты хоть представляешь, сколько калорий в каждой плюшке? А это уже шестая. — Я пальцем изобразил в воздухе шестерку.
Она продолжает кушать, а я созерцаю, как в ее рот отправляется последний кусочек.
— Причем ты ведь недавно ужинала, и ничем себя не обделила, включая десерт. Ты же не думаешь, что я не заметил, как ты поливаешь пирог сливками и берешь две добавки?
Прикончив шестую плюшку, она снова облизывает пальцы и немедленно тянется за седьмой. Если в желудке у нее и тесновато, подобным мелочам мою любимую не остановить.
— Ты просто ненасытная, — продолжаю я. — Тебе всегда мало. Неудивительно, что ты продолжаешь толстеть. — Обеими руками сжимаю ее пузо, отчего она снова протестующе мычит. — Сколько раз на моей памяти вот это вот было набито как барабан? Стейк, пицца, макароны, торты и пироги, пудинги, мороженое… еще бы ему не быть таким большим и толстым! А тебе должно быть стыдно появляться на людях с таким громадным толстым животом...
Вот и седьмая булочка съедена, а она, сцапав восьмую, снова запихивает ее в рот — приличия опять позабыты, на пике обжорной оргии несколько не до того.
— Но ведь тебе никогда не бывает стыдно, правда? — шепчу я. — Помнишь, в том ресторане? Ты только что слопала чуть не половину шоколадного торта, сидишь на стуле, едва можешь вздохнуть, платье под напором пуза уже трещит… подходит официант, и ты просишь принести еще кусок торта. Вид как у обжоры, коей ты и являешься, я чуть сквозь землю не провалился, а ты улыбаешься как ребенок на рождество, и просто сияешь, когда перед тобой появляется второй кусок торта, плавающий в шоколадном сиропе. Ты готова есть и есть, и останавливаешься только набив свою бездонную утробу до предела. Вот как сейчас. Даже когда я смотрю, ты ничего с собой не можешь поделать, уписываешь все до последней крошки и облизываешь пальцы.
И она, опустошив коробку, собирает в ладонь все крошки и слизывает их. А потом откидывается на спину, поддерживая обеими руками раздувшееся чрево, и поднимает на меня обеспокоенный взгляд.
— Я так объелась, — сообщает она. — Мне нехорошо.
— Так обычно и бывает с девочками, которые кушают слишком много сладкого, — отвечаю я, гладя ее массивное пузо. — Но я точно знаю: в следующий раз ты об этом и думать забудешь...