​Полна любви и макарон

Полна любви и макарон

(Filled With Love (And Pasta)

Переступаю порог с тяжким вздохом, устало поникнув плечами. Тот еще денек выпал. Гора бумажной работы, у босса не иначе как ПМС (и плевать, что мужик), а у меня с утра во рту маковой росинки не было. Хочется только закинуть что-нибудь в желудок и отрубиться в заботливых объятиях любимого.

Упомянутый любимый верхним чутьем определяет, что день у меня нынче был хреновый, понимающе кивает и, ненадолго оторвавшись от плиты, подходит ко мне и прижимает к груди, легонько чмокнув в макушку.

— Устала? — ласково поглаживает меня по спине, и я лишь вздыхаю, расплескавшись по его широкой груди.

— Жутко. Как через жернова пропустили.

— Голодная?

Желудок громким ворчанием откликается раньше, чем язык, заставив нас обоих рассмеяться. Он ласково похлопывает меня по животику, очень и огорчительно пустому, что просто-таки необходимо срочно исправить.

— Тогда тебя пора кормить. Давай сюда, все еще теплое.

Ведет к столу и усаживает. Потом берет большую миску и наполняет макаронами. Пар так и клубится, дразня обонятельнице рецепторы. Мечтательно вздыхаю, а он поливает макароны густым чесночным соусом и в завершение щедро посыпает тертым сыром.

— Выглядит великолепно, — улыбаюсь и демонстративно облизываюсь. — Наверняка и на вкус великолепно.

Как и всегда. В шеф-повара мой любимый не пошел лишь потому, что сам выбирает, что нынче будет подано на стол, и вообще предпочитает тихую удаленку большой суете. А так с его роскошной готовкой еще немного, и у меня от талии вообще ничего не останется. Ну и ладно, я и так-то никогда не была особенно худой, а в нашем случае это просто свидетельство, насколько он меня любит и заботится обо мне.

Тянусь за вилкой, готовая по уши зарыться в предложенное блюдо, но он перехватывает мою руку и ухмыляется.

— Что такое? — удивляюсь я, а он целует меня в лоб и поправляет растрепавшуюся прическу.

— Я хочу сам тебя покормить. День у тебя был тяжелый, родная, и я хочу тебя побаловать.

Звучит, может, и странно, однако я вовсе не против. День и правда был жуткий, и отказывать любимому в возможности себя побаловать я точно не хочу.

— Ладно, — со смешком откидываюсь на спинку стула. — Спасибо, хороший мой. — И выразительно открываю рот, мол, загружай.

Вилка с макаронами отправляется к моим губам, и я издаю довольный стон, ощутив на языке эту феерию вкусов. Божественно. Как и ожидалось.

Едва успев проглотить первую вилку, уже открываю рот для следующей. Слишком вкусно, слишком идеально, хочу еще. Мой ненаглядный хихикает, довольный.

— Ненасытная.

— Потому что я чертовски голодная, а готовка твоя не знает себе равных, — совершенно честно отвечаю, продолжая жевать то, что он успел мне скормить. Прикрываю глаза, блаженно поглощая густо-сливочное совершенство. Наверняка я успела умереть и попасть в рай.

— Кушай, родная, — улыбается он, ласково проводя пальцем по моей щеке. — Ты этого всяко заслужила.

О да, меня балуют, мечтательно думаю я, пока он кормит меня макаронами, любовно улыбается и время от времени целует то в щеку, то в лоб, то еще куда-нибудь. Он самый лучший во всей вселенной, стопроцентно.

Желудок наполняется, но останавливаться я не собираюсь. Довольно ахаю, когда мне ко рту подносят очередную вилку — и он хихикает, когда я жадно слизываю весь соус.

Чувствую, как животу становится все больше тесно в штанах по мере того, как в него отправляется все больше вкуснейшей еды. Прожевываю очередную толику макарон, голову приятно туманит.

— Что, уже плывешь от сытости? — шутливо интересуется он. Я довольно мычу, чуть улыбнувшись.

— Вкусно.

Как-то я не оценила изначальные размеры миски, а сейчас вижу, макарон осталось еще прилично, хотя я вроде как вполне наелась.

Ну и пусть. Меня балуют роскошнейшей кормежкой, и врубать заднюю я точно не стану.

Живот довольно плотно набит, джинсы врезаются в плоть. Неудобно. Ерзаю, стараясь исправить дело, и конечно, мой хороший это тут же замечает.

— Давай помогу.

Отработанным движением он растегивает мои джинсы, и у моего живота сразу появляется куча места, куда расти. Невероятно приятно и удобно, не могу не издать тихого счастливого писка. Опустив взгляд, вижу, какой мой живот стал круглый, он выплеснулся на коленки, тяжелый, гордо раздувшийся. На миг мне становится неловко за такое свое обжорство, но мой любимый явно не против, ласково поглаживая разбухший шар моего живота, его ладони касаются покрасневшей от натуги кожи.

— Кто-то, похоже, облопамшись, — замечает он, ладонь его этак оценивающе скользим нижк по округлому животу. — Не переборщи, ладно?

— Конечно, — обещаю я. Дышать трудно. Минуты полторы передышки, и я вновь открываю рот, в который он отправляет еще толику макарон и гордо улыбается, когда я съедаю и это.

— Тебе хорошо, любимая? — спрашиает он, свободной рукой ласково поглаживая мой живот. Могу только кивнуть — сформулировать что-либо в вербальной форме сейчас выше моих сил. Желудок плотно-плотно набит, и его рука, нежная и теплая, ласкает меня, ох, это просто идеально.

— Ты достойна и этого, и куда большего. Ты достойна есть сколько пожелаешь, расслабляясь после долгого и тяжелого дня. Я тебя люблю.

— А я тебя, — шепотом выдыхаю я и позорно краснею, когда он опускается на колени, чтобы поцеловать мой разбухший живот.

— Ты чудо, — ухмыдяется он. И хотела бы поспорить — а не выходит. Я же чувствую ту ауру любви, которая буквально сочится из него, когда он ласкает меня, чувствую, когда он готовит такие простые и такие роскошные блюда, чтобы скормить их мне — просто чтобы поднять мне настроение. Я самая везучая женщина в этом уголке вселенной.

— Тут осталось совсем немножечко, — сообщает он, вновь занимая место за столом. — Доешь, или хочешь отдохнуть?

Смерив взглядом остаток макарон — действительно, немного, — понимаю, что в желудке у меня места уже не осталось совсем, он тяжелый как камень, я едва дышать могу. Но… разве это важно? Я вновь открываю рот, и мой хороший с улыбкой скармливает мне все, что осталось в миске.

Когда та пустеет, я уже и шевелиться не могу. Растекаюсь по сидению, тихо постанывая. Немного больно. Но — в самый как раз, и я настолько счастлива, что это перекрывает любые неудобства. Мой хороший нежным облаком касается моих губ, а потом берет меня за руки.

Издаю утомленный стон, когда меня поднимают на ноги. Какая-то я нынче неимоверно тяжелая. Живот выпирает и свисает, перевешивая; чуть не падаю от непривычно распределенного веса. Мой любимый лишь ухмыляется и ведет меня в спальню, неспешными аккуратными шажками — я и на эти-то едва способна.

Растекаюсь по кровати. Наконец-то, потрясающе правильное ощущение. Как и он, устроившийся промеж моих ног и нежно оглаживающий вздувшийся живот, и его ласки волшебным образом убирают боль.

— Чувствую, словно сейчас лопну, — осмеливаюсь чуть хохотнуть, глядя, как он любовно касается меня, реально круглой как шар.

— Вид у тебя примерно такой, — согласно ухмыляется он, нежно-нежно похлопывая по вздувшемуся животу. — Но это правильно, что моя готовка не пропадает даром. В твое пузико все влезет, да?

Шутливый и любящий тон его заставляет меня помидорно покраснеть.

— Готовишь ты потрясающе, — честно отвечаю и расплываюсь в улыбке, ощутив его губы где-то пониже пупка. Голова его скрыта за шарообразным животом моим. — Но если и дальше будешь так меня баловать, я точно стану поперек себя шире.

— И что тут плохого? — ухмыляется он и вновь оглаживает мой живот, созерцая его, как будто это несравненный шедевр в неважно какой сфере искусств. — Вид у тебя сейчас невероятно уютный.

— Ты правда так считаешь? — очень хочется раздвинуть ноги и продолжить, но… не могу. Не сейчас.

Он вновь кивает и легонько похлопывает меня по животу.

— Уютная. Довольная. Моя. И это самая лучшая версия тебя, уверенная и счастливая.

— Все благодаря тебе, — улыбаюсь я, одними глазами — пошевелиться все так же не могу, — показывая, что меня надо раздеть полностью, а потом погладить еще здесь, и тут, и там...

Веки мои блаженно смыкаются.

— Спи, — командует он, и я подчиняюсь, ибо никогда не могу сказать ему «нет», и погружаюсь в сон, убаюканная его руками, теплыми и заботливыми, которые ласкают мой живот, и грудь, и бедра, и снова живот, о, меня холят и лелеят. И очень-очень любят.

А наутро я просыпаюсь от аромата свежевыпеченных блинчиков и какао — и то, и другое ждет на прикроватном столике, а над ними — ухмылочка моего любимого. Не могу не хихикнуть — кажется, меня нынче продолжат баловать. И я не против, о, совсем не против.

Но для начала… живот мой уже совершенно не такой раздувшийся, как вчера, однако после вчерашнего же он, потому как желудок растянуло, явно подрос. Оглаживаю его и снова хихикаю, ощущая там же жадные и почти требовательные рауки моего хорошего, игриво тискающие там и сям.

Что ж — заваливаю его на себя, обхватив руками и ногами, и требую, чтобы нынешнее утро началось правильно. Пока я еще не облопалась по самое не могу.

А потом — да, потом будет именно это, и меня вновь будет распирать от вкуснейшей еды, любви и заботы. Воистину, я самая везучая женщина в этом уголке вселенной.