Подстроиться

Подстроиться
(Fitting In)

1

С искусственно-натянутой улыбкой на губах Габриэла наклонилась над столиком для пикника и быстро шепнула своему парню:
— Можем мы где-то тут поговорить наедине?
— Конечно… да, сейчас, — извинившись, оба убрались из гомона «воссоединившейся семьи» и скрылись за киоском. — Родная, с тобой все в порядке?
Улыбка растаяла, сменившись панической гримасой.
— Все шло так хорошо! Мы с твоими родителями прекрасно поладили, а потом начали появляться другие твои родственники. Мы беседовали. Все было в порядке. А потом, чем дальше, тем больше на меня этак строго и холодно посматривали, причем совершенно без причины! И не кто-то один, а многие. Им кажется, что я для тебя недостаточно хороша? — И хотя рядом никого не было, Габриэла понизила голос: — Это потому, что у меня не все предки из белых протестантов и все такое? — В Городе она относилась к официальному респектабельному меньшинству, но здесь, в глубинке Восточного побережья, ощущала себя подозрительной особой с примесью индейских кровей, что было чистой правдой — и от этого не менее подозрительной.
Обняв ее плечи, Кен взглянул ей прямо в глаза, полные слез разочарования. Ласково чмокнул ее в лоб.
— Нет, Габби, они тебя любят.
Она фыркнула.
— Тогда почему на меня так смотрят? Или, по-твоему, мне это просто привиделось?
— Э… — начал было он.
Глаза ее гневно заискрились.
— ТО ЕСТЬ ТЫ ЗНАЕШЬ, НО МОЛЧИШЬ?
Он закрылся руками, обороняясь от гневного пламени в ее очах.
— Ну, ты наверняка подумаешь, что это дичь, но все потому, что ты все еще на первой тарелке.
Ожидая услышать внятную причину, Габриэла не могла переварить этот кусочек информации.
— Я все еще что?
— У нас пикник. Потлач, как говорили твои индейские предки. Все приносят приготовленную собственноручно еду, которую и едят. А ты не, в общем, наслаждаешься едой — их едой. Вот этим ты их и обижаешь. Если ты не заметила, у нас, Лудсонов, есть семейная черта: любим покушать, — он похлопал себя по животу.
Тут до нее и дошло.
— Так вот в чем… ты поэтому раньше тыкал в меня вилкой? — Габриэла рассмеялась — нервно, но с облегчением. Потом нахмурилась. Собственно, она ела очень мало по очень простой причине: выбор блюд. Здоровой пищи на столах не наблюдались, сплошные жертвоприношения божествам жиров и углеводов. Фрукты, и те были представлены лишь напрочь погубленными взбитыми сливками и сметаной фруктовыми салатами и домашней консервацией с патокой и сахаром. А овощи, к которым она слегка приложилась, оказались пропитаны маслом, чтобы лучше поджарились на решетке. И ведь он знал, как она переборчива в питании, почему же заранее не предупредил? — Ну и что мне тут есть, спрашивается?
— Ну, не знаю — сосиску в тексте? — он подмигнул в ответ на показанный ему язык. — Картофельный салат? Да ладно, попробуй что-нибудь, хотя бы ради меня.
— Ну если ради тебя… — покровительственно улыбнулась Габриэла.

2

Тихое мерное постукивание успокаивало, скрепляло сердце в преддверии важного дня. Дзинь, дзинь, дзинь — стучало по краю подноса помолвочное колечко. На второй семейной встрече дело наверняка пойдет лучше: на сей раз она принесла десерт.
Разумеется, на потлач с пустыми руками не приходят. В прошлом году, увы, Габриэла узнала об этом семейном обычае лишь постфактум. Особенно ее злило то, что Кен сознательно скрыл от нее положение дел — мол, думал, что она не умеет готовить. Тогда они впервые крупно поругались и даже на несколько дней разошлись, но к счастью, их отношения пережили эту бурю. Габриэла так и не признала, что он был прав, но втайне порешила освоить хотя бы некоторые аспекты кулинарного ремесла.
Печенье с арахисовой пастой, испеченное вчера вечером, стало зримым доказательством ее успехов в этом деле. К ее собственному удивлению, на подносе уже не хватало целого ряда печенек. Облизнув крошки с пальцев и сцапав еще печеньку, она порадовалась самой себе: оторваться невозможно. Перспектива потрудиться, чтобы испечь еще поднос — а то этих, того гляди, не хватит, — Габриэлу не радовала, но с другой стороны, дома в буфете гарантировано останется пакет вкусненького. Она поспешно отодвинула поднос подальше: пусть останется. Пусть в желудке останется побольше места для завтрашнего пиршества...
А вот уже и завтра. Ясный безоблачный денек, температура чуть за двадцать, низкая влажность и легкий ветерок — самое то для пикника. Ноздри щекотал аромат жарящегося на решетке мясца. Габриэла сглотнула. Из транса ее вырвал легкий толчок в плечо, достаточно ласковый, чтобы она не уронила поднос.
— Смотришь на столы как бродячая собака, — пошутил Кен.
Всю еду складывали в тени киоска. Она наклонилась к нему, мимоходом мазнув губами по модно невыбритой щеке, и прошептала:
— Точно. Я именно так на них и наброшусь. — Привстала на цыпочки, задевая сочным бюстом его руку. — А позже, вечером, наброшусь на тебя. Рррр. — И легонько куснула его за ухо.
К ее вящему наслаждению, он покраснел. Аппетит у Габриэлы за год вырос в обоих смыслах. Более сочное и пышное тело требовало больше внимания и лучше отвечало на прикосновения и ласки. Она стала толще — и ненасытнее в том числе и в постели.
Категорически довольная собой, она поставила печенье на столик и, взяв из стопки одноразовую тарелку, принялась загружать ее. Переборчивость в питании у нее исчезла, возникла другая проблема: как бы вместить все, что кажется вкусненьким? Положив на тарелку сколько влезло, Габриэла мысленно пометила, за чем вернется потом в качестве добавки. Правда, вкусненькое могут разобрать еще до того, значит, съесть нужно побыстрее. И она решительно взялась за дело, успешно заглушая подаваемые мозгу желудком сигналы, что он вообще-то уже сыт.
Когда на второй тарелке, также наполненной доверху, остались только остатки макарон с ветчиной и сыром и печеных на решетке бобов, которые Габриэла выскребала вилкой, она чувствовала, как под столом ее раздувшийся живот задевает коленки. Взяв руку Кена, она спокойно положила ее себе на живот, словно они были молодыми родителями, ожидающими первого толчка ребенка изнутри.
— Ну как, у меня все получается? — полушепотом поинтересовалась она и хитро улыбнулась, увидев, как он вновь покраснел.
Кен, переборов себя, ответил таким же шепотом:
— Там еще десерт будет, не оставишь места — сама же будешь локти кусать.

3

— Прости, что я заснула в машине. — Приподнявшись на носки, Габриэла потянулась, сцепив пальцы рук за спиной, отчего ее бюст грозно выпятился вперед, как у носовой фигуры испанского галеона. Беззастенчиво зевнула. — Укачало, наверное.
— Да ладно… — он любовался всей этой гимнастикой. Сейчас она наклонилась, руки и окорока назад, чтобы уравновесить тяжелые груди, которые практически касались земли. Объем продемонстрированного декольте завораживал. — Зато я все время мог спокойно заглядывать тебе под блузку.
— Можно подумать, ты этого не делаешь, когда я не сплю, — фыркнула она, даже не пытаясь скрыть улыбки. Процесс активного роста вширь одарил Габриэлу сиськами изрядного номера, что ей очень даже нравилось — а еще больше нравился производимый ими эффект на любимого человека. Дня не проходило, чтобы ее не порадовал тот факт, что всеми ее сочными выпуклостями Кен наслаждается не меньше, чем она сама. — Странно даже, что мы ни во что по пути не врезались.
— Это да, тут у тебя такой отвлекающий фактор, что я даже никакой хорошей шуточки про подушки безопасности придумать не могу. Чудо, что живыми добрались.
— О, наконец-то мы на месте! — она наконец полностью осознала это, и семейного празднества ожидала не меньше, чем ребенок — рождественского утра с подарками. Собственно, Габриэла и заснула в машине просто потому, что вчера вечером, сильно возбужденная этим самым ожиданием, легла глубоко за полночь, занятая готовкой и выпечкой, загружая оба холодильника так, что те едва закрылись, ну и подъедая остатки. В качестве тренировки перед сегодняшним веселым пиршеством, несомненно. Кстати, о еде. Все съеденное вчера — стало далеким воспоминанием, а сегодня у нее с самого утра крошки во рту не было! Между прочим, от таких голодовок Габриэла давно отвыкла, а потому, стиснув обеими ладонями мягкий, пухлый и огорчительно пустой живот, надула губки и заявила с искренним глубинным вожделением: — Я голодная!
— О нет, не так быстро, — перегородил Кен путь к столикам, вытянув руку шлагбаумом. — Сперва — солнцезащитный крем. — И свободной рукой пошарил у себя в рюкзаке.
— Это недостаточно весомый повод, чтобы становиться между мной и едой! — заявила она, повиснув у него на руке.
— Прошлый раз помнишь? После пикника мы лежали на кровати как два полусгоревших коржика.
Габриэла рассмеялась. Ожоги тогда и правда были неприятными, но сейчас вспоминать об этом было смешно.
— Интриган романтический. Наверняка у тебя другие планы на этот вечер, а? Что ж, я объемся и наверняка буду в настроении… Ладно, твоя взяла. Давай, поживее, а уж вечерком...

4

Габриэла походила на свежеподжаренный шмат мяса только из духовки, роскошная кожа карамельного отлива блестела, покрытая слоем пота и крема от загара. Жара, никуда не денешься.
— Пожалуй, замужняя жизнь отозвалась на мне слишком хорошо, — провела обеими ладонями по пухлым бокам, любовно стискивая каждую складочку, и остановилась там, где ее тяжелый живот накрывал бедра. Стиснула массивную складку, приподняла, надеясь, что скопившаяся там влага испарится и чуть охладит хотя бы тайные места, но увы, воздух сегодня был слишком влажным. Разочарованно выпустила собственное пузо, которое тут же расплылось по коленкам. — Куда только делась та худышка, с которой ты начал встречаться?
Кен обнял ее сзади — учитывая габариты ее заднего фасада, с каждой неделей это становилось все сложнее. И заговорил, тихо-тихо, чтобы слышала его только супруга.
— Я расскажу тебе сказку. Жила-была красавица, которая хотела понравиться родственникам своего тупоголового дружка. Лудсоны были людьми чрезвычайно хлебосольными, так что она съела полную тарелку их еды, хотя ей и не слишком понравилось. Потом, когда этот самый дружок попросил ее выйти за него замуж, она благосклонно ответила «да», и ее вкусы в одночасье изменились, так что на вторую встречу с семейством Лудсон она принесла настолько увеличенный аппетит, что впечатлила всех, даже себя саму. Поэтому никто не удивился, когда на третьей встрече она появилась куда более пышнотелой и голодной. К тому моменту она больше не пыталась своим аппетитом завоевать благосклонность Лудсонов — она знала, что они ее уже одобрили, и была рада этому, но хотела есть еще и еще просто потому, что ей самой было мало. Увы, ее усилия были безжалостно ограничены необходимостью втиснуться в свадебное платье...
Веки Габриэлы сами собой сомкнулись, словно ей сейчас читали сказку на сон грядущий.
— Гррр… ненавижу эту часть.
— О да, платье было воистину пыткой. Хотя она несколько раз велела портнихе увеличить размеры, и хотя красавица, превозмогая себя самое, пыталась есть поменьше — когда платье доставили ей, оно оказалось мучительно тесным. Пришлось призвать мастериц по изготовлению корсетов и завязок, чтобы втиснуть ее все более роскошные формы в белую ткань. Она едва могла дышать, едва смогла выдавить положенное по церемонии «согласна», однако ей каким-то чудом удалось не потерять сознание до самого конца и при поддержке новобрачного дойти до банкетного стола. Однако потом красавица безжалостно отомстила злодейскому платью, которое лопнуло прямо на ней в четырех местах, пока она объедалась как не в себя всеми праздничными блюдами. Тем же вечером, притиснув своего мужа к матрацу тяжестью переполненного желудка, красавица вгромоздилась сверху, оседлала его и заявила, что более сдерживаться не собирается. Она желала стать толстой, нет, невероятно громадной.
— Кажется, ты наслаждаешься воспоминаниями об этом моменте так же, как тогда, — усмехнулась Габриэла, чувствуя, как муж трется об ее окорока. В качестве вознаграждения она маняще повела бедрами, и Кен стиснул зубы, прежде чем продолжить.
— И она сдержала слово, начав прямо на следующий день, когда они отправились в двухнедельный круиз, и все эти недели не отходила от шведского стола дальше вытянутой руки. И ухитрилась настолько поправиться за столь короткое время, что авиакомпания потребовала на обратном пути заплатить за дополнительное место, а кассир решил, что она покраснела от смущения, хотя на самом деле красавицу распирало от возбуждения. Кажется, она до сих пор хранит в сумочке корешки от тех двух посадочных талонов, на память.
Габриэла пискнула:
— Я и не знала, что мой муженек столь наглый шпион!
Бросила быстрый взгляд по сторонам — никто на них не смотрел, — и, положив руки на бедра, быстро свела свои разбухшие ягодицы вместе, поймав его восставшую плоть в мягкий, но необоримый капкан.
Секунду спустя он вынужден был выпустить ее из объятий, иначе на его шортах появилось бы огорчительного вида пятно.
— Ижилионидолгоисчастливо.
— Хм. Ну в целом неплохо, но над финалом тебе стоит еще поработать.
— Обещаю, нынче же вечером исправлюсь.