Перина

Перина
(Feather Soft)

Его скучающий взгляд, скользящий по залу, зафиксировался на мне. Я это чувствовала, кожей, не оборачиваясь. Его пассия тоже это чувствовало, ее аж передернуло. Ничего удивительного. В конце концов, одежды на мне было — черный плащ, крупноячеистые черные чулки-сеточки до бедер и ярко-красные туфли на шпильках. Две верхние пуговицы плаща были расстегнуты, обнажая декольте — вздымающиеся в бесконечность холмы пятого размера. А поскольку сзади плащ заканчивался на дюйм ниже того места, где спина теряла свое благородное название, то черные резинки, которыми чулки крепились к поясу, ему тоже были видны.
Шурша и покачивая бедрами, я продефилировала по залу и заказала «белый русский». Дала бармену двадцатку и села на стул у стойки, скрестив ноги. Рискнула бросить на его стол еще один короткий взгляд. Его нынешняя пассия была хороша, без всяких скидок, но я уже чуяла запах добычи. Недаром я выкрасила губы глубоким ярко-алым тоном; встретив его взгляд, я изобразила ими то самое сердечко, и в этот миг поняла: он мой. И совершенно не чувствовала себя виноватой, что отбила у нее мужчину, ибо можно сказать, что сделала ей одолжение. Наверное, я даже спасла жизнь этой дурочке, которая никогда об этом не узнает.
Кубики в бокале звякнули. Я медленно цедила коктейль и ждала. Музыка была достаточно тихой, и я слышала, как отодвигается его стул, как приближаются ко мне его ровные шаги. Туфли-оксфорды приятно скрипели, касаясь грубодеревянного пола.
Он облокотился на стойку рядом со мной, я подняла взгляд. Он рисовался, развернув широкие плечи и отставив длинную ногу. И пахло от него приятно. Правда приятно. Интересно, сколько тысяч баксов у него уходит в месяц на одеколон?
— Лучий коньяк, какой у вас есть, — потребовал он, положив на стойку хрусткую полусотню. — Со льдом.
Бармен с уважительным кивком принял купюру и налил ему стаканчик.
Я вздернула брови, отпив из собственного бокала. Коктейль приятно холодил пищевод.
Приподняв стакан кончиками пальцев, он смотрел на меня краем глаза.
— Как мне называть столь прекрасную женщину? — спросил он, и голос его был темным и глубоким, как ликер-«калуа» в моем коктейле. — Должно же найтись хотя бы в одном из языков мира такое слово, которым можно описать совершенство, что сидит сейчас рядом со мной.
— Совершенство, говоришь, — подмигнула я и отпила еще глоток. Он был роскошным, глупо отрицать. В другой жизни… Нет. Мне не следовало отвлекаться на то, что могло бы быть. Имело значение только здесь и сейчас. Имело значение только то, что я скажу.
— Называть меня ты можешь так, как тебе будет угодно, — проговорила я, — но для начала сгодится и имя.
— И каково же это имя?
— Семара.
— Семара, — повторил он, после чего подарил мне хищную ухмылку. — Тебе подходит.
— А ты — как мне назвать тебя?
Я уже знала ответ.
— Данте.
— Ясно. Приятно познакомиться.
— Взаимно.
Он придвинул себе стул и сел рядом.
Я медленно пила коктейль, ожидая, пока он заговорит. Я знала, что он смотрит на меня, пьет меня взглядом, даже когда по языку у него перекатывается коньяк по пятьсот баксов за бутылку.
Он поставил стакан на стойку.
— Тебе не кажется, что здесь немного жарко? — спросил он, поправляя пиджак. — Не хотчешь снять плащ?
— Мммм… — Я бездумно скользнула пальцами по ноге, подвязки теснее врезались в мое бедро. Взгляд его следил за моими движениями. — Пожалуй, нет. Но у меня есть для тебя вопрос.
Взгляд его поднялся к моему лицу. К моим губам.
— Да?
Я говорила медленно и четко, чтобы он мог видеть, как мои полные губы искривляются, произнося каждое слово.
— Даю тебе время до окончания этой ночи, чтобы угадать, насколько я голая под этим плащом.
Он даже дернулся от удивления, а затем ухмыльнулся.
— Это значит, что остаток этой ночи ты проведешь со мной?
— Зависит от. — Я наклонилась, колыхнув дыханием волосы у него за ухом, губы мои почти касались его кожи. — Какая у тебя машина?

Отец мой не был богатым человеком, но был человеком счастливым.
Он был журналистом. Провинциальным, все его статьи и очерки касались исключительно местных дел. Он любил делать очерки о том, что рядом — и хорошие, и плохие. В последней своей статье он решил раскрыть тему нового предприятия, которое открылось в центре нашего городка. «Перина», компания постельных принадлежностей, и Данте был ее владельцем. Внешне там все было в порядке, пока отец не решил копнуть глубже.
Он обнаружил, что «Перина» — компания совсем не такая уютно-мягкая, как ее название. Работники там получали меньше оговоренного, нередко нарушалась техника безопасности — а рты им затыкал кабальный контракт, подписанный при трудоустройстве. Кроме того, среди инвесторов «Перины» были мафиозные боссы, наркодилеры, работорговцы — улики лишь косвенные, и все же… Разумеется, о «Перине» писали и другие, однако те статьи не затрагивали ничего существенного, потому никого и не волновали. А вот мой отец… возьмись он за дело как следует, он мог бы пустить эту «Перину» по всем семи ветрам.
Увы, они тоже это знали.
Отец почти закончил собирать улики против компании, но когда он брал интервью у последней свидетельницы — матери-одиночки с четырьмя детьми, которая очень плохо говорила по-английски, — ему помешали «торпеды» Данте. Женщина и дети исчезли в тот же день, а что до отца… я больше его никогда не видела. Лишь через несколько недель к берегу прибило труп, чью личность с трудом установили у коронера.
Когда отец исчез, я скатилась в глубокую депрессию. На меня напал жор — долгий и плотный. За четыре месяца я из сорок шестого размера выросла до пятьдесят шестого, и меня продолжало распирать. Чувствовала себя жутко… пока не узнала о Данте, вернее, о его предпочтениях. Миллионер, которому рвет крышу от толстушек? Не будь он такой скотиной, я бы могла не глядя сорвать банк.
О Данте я узнала, перебирая отцовские заметки и связавшись кое с кем из тех, у кого он успел взять интервью. Это было нелегко: после того, что случилось с той женщиной, никто не хотел лишний раз открывать рот, опасаясь за собственную семью.
Им я этого не сообщила, но у меня было идеальное решение, как помешать Данте причинить вред еще кому-нибудь.
Я покончу с ним сама.

Синий «Форд-фьюжн» остановился на стоянке у особняка. Он повернулся на сидении — вероятно, намеревался сорвать поцелуй; но я уже открыла дверь и выбралась на свежий ночной воздух. Отбросила со лба прядь темных волос, оглядела жилище.
— Недурственно, — сказала я, пока он вылезал из машины.
— Погоди, — подмигнул он, — внутри еще лучше.
— Охотно проверю.
Я переступила порог вместе с ним, позволив ему обхватить меня за талию. Но когда его ладонь скользнула ниже, на мою круглую ягодицу, я одним плавно отточенным движением высвободилась из захвата.
— Позже, — подмигнула я.
Шпильки мои цокали по мраморным плиткам пола, и я намеренно покачала бедрами, направляясь в сторону кухни.
— Хорошо, — эхом отдались за спиной его шаги, — и когда мы перейдем к этой части ночи?
Я открыла дверь холодильника в поисках чего-нибудь сладенького.
— Ну как, угадал?
— Угадал? А. — В голосе его я услышала улыбку. — Да, пожалуй.
— Тогда поделись отгадкой.
Достала бутылку из холодильника и поставила на псевдогранитную поверхность буфета слева от себя.
— Под плащом ты совершенно голая, не так ли. — Это не было вопросом.
Я вздернула бровь и взялась за пояс плаща. Медленно развязала его, затем принялась расстегивать пуговки — еще медленнее, разумеется. Дыхание его участилось, когда я раскрыла полы плаща, демонстрируя алый атлас лифчика и трусиков. Было немного щекотно натягивать их, зато они были почти прозрачные. Соски мои затвердели от ночной прохлады. Подняв тубу со взбитыми сливками, я выдавила немного себе на грудь, на самое декольте, и на живот, чуть повыше пупка.
— Почти угадал, — сказала я, откидываясь на край буфета. Живот мой при этом волнительно колыхнулся. — И заслужил небольшую награду: можешь попробовать меня на вкус.
В одно мгновение он пересек кухню и без шуток рухнул передо мной на колени. Он стискивал мои бедра, ягодицы, живот, вжимаясь лицом в мою мягкую плоть. Губы его путешествовали во взбитым сливкам, лаская мою кожу, пока он вылизывал меня дочиста. А потом он вскочил на ноги и обнял еще крепче, языком собирая взбитые сливки с груди. Я запрокинула голову и выдохнула. Ладони его сжимали меня там и сям, зарываясь в пухлое тело, и от них вся моя сущность, внутри и снаружи, содрогалась, шла волнами, как от брошенного в пруд камня.
Застонав, он прижал меня к себе еще теснее, словно сам хотел ощутить эти волны. Сквозь его брюки я ощущала его напрягшуюся плоть, упирающуюся в мой живот, и не могла не потереться об это обстоятельство. Он вздохнул, и плоть его стала еще тверже. К чему лукавить: мне было хорошо. Очень, очень хорошо. Он точно знал, как себя вести, чтобы я захотела его… и все же у меня было дело, так что я высвободилась из его объятий.
— Пока нет, — проговорила я, — я с тобой пока еще не закончила.
Он зарычал, но я прижала палец к его губам.
— Считай до десяти, медленно, и начинай раздеваться, чтобы на счет «десять» ты уже был полностью голым. Я буду ждать тебя в спальне.
Глаза его сузились, темные от вожделения, а улыбка была столь же красноречивой.
— Игра, да? Тебе сказать, в какой комнате моя спальня?
— Нет. Сама найду. — И в качестве аванса впилась в его губы долгим и сочным поцелуем. Но оторвалась за миг до того, как ему совсем снесло крышу. — Повернись спиной к лестнице, Данте, и начинай считать. Буду ждать наверху.
На счет «раз» он уже рванул узел галстука, а я поспешила к лестнице (вид сзади он оценил бы, уверена). В конце коридора я нашла его спальню (Данте к тому времени уже сказал «пять») и закрыла за собой двери. Из потайного кармашка у подола плаща извлекла стилет, тускло блеснувший в лунном свете. Уронила плащ на пол, услышав шаги в коридоре, и легла на кровать, скрыв клинок под собой. Он медленно открыл двери; я, закусив губу, раздвинула колени.
С хишной грацией льва-охотника он шел ко мне, не подозревая, что под моим телом, мягким и податливым, как перина, ожидает его острая и окончательная погибель.
Не бойся, Данте. Это будет быстро.