Округлости Хлои

Округлости Хлои
(Chloe's curves)

С работы я приезжаю поздно. День был долгим и утомительным, и сейчас мне нужно только одно: вернуться домой и пристроиться рядом с моей ненаглядной. Открыв дверь, замечаю — в доме тишина. Взгляд на часы: десять вечера, поздно, однако Хлоя обычно в такое время еще на ногах.
Заглядываю в спальню. Таки заснула. Не могу не полюбоваться ею, роскошной и великолепной. Длинные темные волосы. Нежная бледная кожа. Глаза, сейчас закрытые, оттенка темного шоколада — когда она смотрит на меня, я чувствую, как все нехорошее, что было прежде, осталось где-то там, далеко, и больше не вернется. Мирно посапывает, сама невинность.
Взгляд мой скользит от подбородка ниже.
Хлою я знаю с детских лет. Тогда она была худенькой, даже тощей, я нещадно высмеивал ее за торчащие ребра и кости таза — «этак и порезаться можно». Среднего роста, тоненькая, подтянутая благодаря постоянным танцам.
Она сонно вздыхает, ее живот вздымается и опадает.
Больше ее никто не назовет худенькой. Живот выпирает, когда она делает вдох, но даже на выдохе он заметно округлый. Маечка слишком мала и коротка, чтобы прикрыть его полностью, и заканчивается чуть пониже ее полных и тяжелых грудей. Бедра и ягодицы распирают эластичные шортики, которые она килограммов десять как переросла, и резинка врезается в пухлую плоть. Объемистые бедра ее нынче в стоячем положении соприкасаются почти до коленок, а задний фасад напоминает два футбольных мяча.
Нет, она у меня точно не худенькая. Как бросила танцы, так и пошла набирать вес. Нетрудно понять, почему: вот и сейчас на тумбочке у кровати коробка из-под мороженого и целая гора конфетных фантиков. Что объясняет и вздувшееся пузико. Среди фантиков замечаю три целых батончика и улыбаюсь: похоже, сегодня ей не удалось слопать столько, сколько хотела.
Потягивается в постели — почувствовала мой взгляд, а может, услышала еще когда я открывал дверь. Садится, ее живот немедленно переливается через резинку шортиков и опирается на пухлые бедра. Огладив раскормленное пузико, Хлоя постанывает:
— Охх, наконец-то ты вернулся! А я так проголодалась! Ты правда сегодня принес мне что-нибудь покушать?
Улыбаюсь и киваю; она немедленно разворачивает один из уцелевших батончиков и запихивает в рот, а я тем временем открываю коробку с пиццей, которую притащил домой, и передаю ей горячий, источающий сырные ароматы ломтик. Получаю в ответ улыбку, и она берет у меня ломтик пиццы, второй рукой взъерошив волосы коленопреклоненному мне.
— Ты такой замечательный. Почему бы тебе не скормить мне всю остальную пиццу, заодно сделаешь мне массаж животика?
Коробку с пиццей на тумбочку, по-прежнему на коленях, предлагаю ей еще кусочек. Она стонет от удовольствия, когда мои пальцы погружаются в пухлую плоть ее живота и складок на боках. С каждым проглоченным кусочком живот все увеличивается в объеме.
… С тех пор, как Хлоя обнаружила, насколько ей нравится кушать, много и вкусно, она только и делает, что толстеет. Я, разумеется, без ума от нее и от ее новых килограммов. В ней уже за сто, может, даже ближе к ста десяти, точно не знаю. Ей нравится, когда ее раскармливают, но — я слишком скромный и стеснительный, чтобы в этом деле взять инициативу на себя, так что Хлоя руководит процессом сама. И я охотно позволяю моей раскормленной барышне делать все, что ей захочется. Моя задача — заботиться о том, чтобы она ни в чем не знала нужды и была счастлива. И если эту задачу я выполняю хорошо, в моих объятиях оказывается еще больше мягкой, плюшевой, пышной, перекормленной Хлои, и я счастлив.