Одиночество матери-одиночки

Одиночество матери-одиночки
(Midlife Gluttony)

Айсел не очень понимает, как себя чувствует. То есть понимает, что это однажды ощущает каждый родитель, и это правильное дело, а значит, правильное чувство, пусть о таком редко говорят вслух. Просто… ее дочь Мина уезжает, вырывается на волю из-под родного крова, деточка выросла, и счастье смешивается с грустью, в груди штормит, горечь и радость, улыбка до ушей и поток слез. И то, что она мать-одиночка, и дочка у нее одна, других детей нет, лишь подкидывает топлива в костер нынешних эмоций Айсел. Она смогла, она вырастила свое дитя, превозмогая все мыслимые и немыслимые трудности, и вот это дитя выросло в красивую и умную молодую женщину, какой можно и должно гордиться — закончила школу в числе лучших и заработала бесплатное обучение и стипендию в Ванденбильте, — вот только эта краса и гордость сейчас уедет, и ее здесь не будет, и не будет каждый день, и даже думать о таком сейчас слишком тяжело… Финальные объятия, крепкие-крепкие, и вот Мина уходит, садится в машину, помахав на прощание, и выруливает на трассу… а Айсел все еще стоит на месте, все так же раскинув руки для объятий, ибо эта глава ее жизни вот сейчас вот будет закрыта. Она стоит, потому что ей кажется, что ее деточка все еще здесь, но эта утешительная иллюзия рассеется, стоит лишь ей пошевелиться...
Последующие дни какие-то странные. Уютный старый домик непривычно тих. Айсел порой пытается сражаться с этой тишиной, включая радио, или телевизор, или один из фильмов по списку «надо бы посмотреть» — но все это ненадолго, оно продолжается лишь краткий миг, а дальше… а дальше ничего. Пустота. И скука. Слишком много не занятого ничем времени. Она пытается каждый день звонить дочери, но вскоре становится понятно, что этим напрягает их обеих, и прекращает названивать, боясь давить на Мину, она понимает, что начало учебы в университете, начало самостоятельной жизни — нелегкая штука, и помочь она не может, а может только не мешать. Но… Айсел нужно чем-то заполнить пустоту и тишину в доме, куда она возвращается после работы. Это на рабочем месте, в торговом центре, у нее гомон и суета, от которых она прежде всегда рада была отдохнуть в тишине пригородного домика… а сейчас эта тишина утром и вечером лишь усиливает ее одиночество. И еще возникает странная сложность, о какой мало кто побеспокоился бы заранее: порции. В смысле, Айсел всю жизнь готовила на двоих, для себя и для дочери, у нее это давно на рефлексах, и сейчас она постоянно забывает, что теперь тут только она одна, и в холодильнике куча оставшейся еды, и всему виной ее дурость, ведь если еда испортится, ее придется выбросить, а это немыслимо, Айсел помнит, как строга на этот счет была ее мать, она выросла с принципом «никогда не выбрасывать еду», она и Мину вырастила такой же. Сейчас она просто пытается есть больше, чем обычно, но до такой степени больше — вместимости организма не хватало, затем решает отложить «на потом», но вот «на потом» и место в холодильнике закончилось, да и сама Айсел привыкла питаться свежим, на край — вчерашним, и предпочтительно разнообразно, надо же, сама о себе такого раньше не замечала, а вот...
Потихоньку, однако, жизнь налаживается, пусть кое-что теперь настроено иначе. Новые одежки, выгодно облегающие выпуклости Айсел и подчеркивающие вечный оливковый загар — небольшой шоппинг для настроения, дабы с новым видом начать новую главу в книге жизни. Салат, хлеб и оливковое масло, простая и здоровая пища, быстро готовить и придать организму энергии. Вот только как-то энергии маловато получилось, Айсел всегда имела здоровый аппетит, благодаря которому в том числе и обзавелась мягкими материнскими округлостями, и столь скромная кормежка оставила внутри пустоту. Но именно так советовали подруги, избавиться от постоянного бремени домашней готовки и получить больше времни для себя-любимой, она посвящает это время встречам местной благотворительности, учится вязать — может быть, не самое интересное занятие, но есть чем занять руки, а еще это успокаивает не хуже распиарнных медитаций, и возможно, однажды она сумеет сотворить какую-нибудь симпатичную обновку для любимой дочери. А утром можно с полчасика почитать опять же порекомендованную подругой книжицу, «Страна чудес», исполненную духа приключений, как раз для поднять вдохновение на весь день… вот только все эти прекраснодушные советы не работают. Не в ее случае. Она не может сосредоточиться на словах, с трудом одолевает страницу, не понимая смысла, и с вязанием получается очень не очень, и — что ж, Айсел вскоре понимает, почему так, слишком мало энергии, слишком громко вопиет о голоде желудок, и хотя она понимает, что организм со временем приспособится к диете, она не уверена, хватил ли у нее самой на это терпения. Нужно организовать себе перекус, который не будет отвлекать от дела и при этом не оставлять ее неудовлетворенной, что ж, правильная формулировка вопроса — это уже практически ответ! Быстрая еда.
В городе вокруг десятки и сотни вариантов, на любой вкус, просто Айсел ранее не доводилось особо пробовать эти варианты. Так, заказывала пиццу, если очень уставала на работе, ну и еще именно пиццу частенько просила Мина… а так ранее и поводов питаться вот этим вот как-то не случалось. Теперь же есть и повод, и причина, и Айсел на своей голубенькой «хонде цивик» проезжает через ближайший «МакДональдс», намеренная пообедать так, чтобы скомпенсировать слишком скудный завтрак. Смутно знакомый выбор меню, Айсел отбрасывает назад тяжелую копну черных волос и заказывает пару бургеров и жареную картошку, сто лет она подобного не ела. А тут, попробовав, обнаруживает, что, оказывается, «МакДональдс» — это вкусно! Может быть, потому, что ей как раз захотелось именно такой вот снеди, но все же. И у них такая бездна вариантов, и совершенно отдельное меню для завтрака. И вокруг еще столько других заведений, о которых она ничего не знает, только видела или мельком слышала! В голове вспыхивает новая идея, новое озарение, новый вариант, как бы заполнить свободное время, звучит вроде и глупо, но если перепробовать все варианты этой «быстрой еды», какие имеются в округе, утолить свою страсть к кулинарным исследованиям, ну есть же любители походов по разным ресторациям, чем она хуже? Попробовать разную снедь, наслаждаясь вкусом и не беспокоясь насчет необходимости готовить самой… это ж почти как когда у тебя есть прислуга, которая обеспечивает тебе готовую еду, только хлопот меньше и, тоже важно, куда дешевле. Первая проба становится ежедневным ритуалом, а в рабочие дни Айсел теперь не приносит контейнер еды из дому, а обедает в «обжорных рядах». Завтрак и кофе — тоже «на ходу», не покидая машину, спасибо «МакДональдсу» и его собратьям.
Неизбежны и другие изменения. Еда такая вкусная, что Айсел не ведает удержу, лопая сколько влезет, а влезает-то с каждым разом все больше и больше, потому что желудок растет, а с ним и аппетит, а дальше организм избыток калорий, как и положено, превращает в дополнительные килограммы и сантиметры объема. Она никогда не была атлеткой, и килограммы эти формируют не мышцы, но именно мягкий жирок, лицо, руки и бюст Айсел остаются практически прежними, но вот круглый животик растет весьма уверенно, а еще увереннее, о боже, распирает ее бедра, ее задний фасад, два тучных мяча податливой плоти, которые уже ни в одни штаны не втискиваются, и обнаружив как-то утром, что ей реально нечего надеть на работу, она замирает посреди комнаты соляным столпом минуты на три — а потом звонит на работу, мол, заболела, несколько дней поваляюсь дома, пока приду в норму, и именно это и делает, валяется на диване перед телевизором и лопает с утра до вечера, с головой ныряя в омут чревоугодия, ибо ей это нравится. Правда, после этого обжорного полумарафона ей все равно нужно отправиться в магазин за новой одеждой, и это должен быть другой магазин, не там, где она обычно закупается.
И Айсел выбирается на улицу, с трудом втиснувшись в спортивные штаны — сказать, что они сидят в облипку, это ничего не сказать, за километр видно, насколько ее разнесло. Странное ощущение, вот так вот без предупреждения однажды осознать «я — толстая», почувствовать, насколько жмут все одежки, насколько ей труднее ходить, как скрипят под ней сидения, и даже машину заметно так начинает перекашивать на ту сторону, где она сидит, о да, она сильно растолстела, нет, она не бегает вокруг с криками «ужас-ужас-ужас», но очень даже осознает, что одежные обновки обойдутся теперь дороже, ибо это совсем другой размерный ряд, впрочем, насчет «дороже» она на самом деле давно осознала, ведь теперь и завтрак-обед-ужин и прочие перекусы обходятся заметно дороже прежнего, потому что — больше, намного больше. Айсел сама смущается размеру закупленной на обед порции, даже думает, не пора ли на диету, думает целых полторы минуты, а потом обнаруживает по пути свежеоткрывшийся стейк-хаус, хм, это уже не из категории «быстрой еды», но — пусть, в конце концов, она выбралась из дому и слегка обновила гардероб, а значит, можно себя слегка порадовать классическим американским сочным стейком и картофельным пюре, и еще там должен быто роскошный черный хлеб с маслом, мм, аж слюнки текут...
Через полтора часа из стейк-хауза с трудом выбирается раздувшаяся как шар особа, которая думает о чем угодно, только не о диетах. А еще приходит сообщение от Мины, мол, скоро каникулы, приезжаю, скоро увидимся. Айсел рада до безумия, особенно добравшись домой и чуточку поспав, нет, это не сон обожравшегося воображения, Мина действительно скоро будет дома! Правда, радость слегка тускнеет при мысли о том, что дочь ее вот такой вот еще не видела, тут уже не просто «материнские округлости», такое не скроешь — пузо свисает на бедра, а сзади такое количество сала отросло, что сидит она словно на подушке толщиной в четверть метра, и в иные двери скоро уже только боком, а «легким движением бедра» только дома посшибала уже с десяток памятных безделушек, обидно, даже сиськи выросли на полный номер, и лицо и руки начали полнеть, вон, второй подбородок обозначается… А с другой стороны, чего стыдиться? Пусть Айсел сама еще не решила, как относится к собственному раздавшемуся вширь телу — в конце концов, это ее тело, и другого нет! Вечером она заедает беспокойство большой тарелкой рыбных колобков и пакетом тройных бургеров с чили, все, больше не лезет, да, ей надо бы наводить в доме полный Париж перед прибытием любимой доченьки, а она сидит в кафешке, застрявшая в альковчике между стеной и столом, вся красная от пережора и смущения, вынужденная позвать персонал на помощь, и — да, она не желает признаваться в этом вслух, однако ее реально начало переть от того, что она вот такая толстая, такая ненасытная обжора, на которую пальцами показывают, мол, это ж надо так себя запустить, едва на водительское сидение втискивается, пузо упирается в руль, машину аж перекосило… Доползает домой и плюхается на диван, вся совершенно без сил, хотя ничего сегодня толком не делала, разве что дважды кряду обожралась по самое не могу.
И вот там, снаружи, подъезжает авто, хлопает закрытая дверь, и через несколько секунд подает голос дверной звонок. Она, кряхтя, встает с дивана, зная, что уж конечно не оставит свою бедную малушку снаружи, и топает к двери, половицы скрипят под ее тяжестью, слишком тесная футболка отбягивает щарообразное пузо, приспущенные на бедра джинсы должны быть прикрыты краешком подола, но это никак не получается. На миг Айсел замирает на пороге, а что подумает ее девочка, но — в итоге открывает.
И сама роняет челюсть.
Нет, конечно же, это Мина, ее Мина, все та же умница-красавица, с ну очень удивленной мордашкой — каким это образом за несколько месяцев ее мать сумела вырасти вширь настолько, что хоть сейчас на телешоу «Взвешенные люди»? Преодолев обоюдное изумление, мать и дочь наконец обнимаются, крепко-крепко, и Айсел уже наощупь убеждается, что зрение ее не подвело. Мина за этот семестр ухитрилась поправиться, конечно, поменьше мамочки, раза этак в два поменьше, но примерно два размера к бюсту и плюс полметра к тому месту, где была талия, ей не почудились.
Да, знаю, многое изменилось, а ты как, солнышко, надеюсь, в Вандербильте не слишком тяжело пришлось? Сам вопрос и тон, которым она его задает, недвусмысленно дают понять, о чем речь, но Мина заверяет, что все в порядке, просто по дому соскучилась. Почти признается, что по пути почти ничего не ела, потому как хватит этой дорожной снеди, надо взять себя в руки и хотя бы не набирать вес с такой скоростью — но понимает, что этот вопрос с повестки дня снят надежно. Мам, а что на ужин? О, милая, я сейчас почти не готовлю, как насчет твоей любимой пиццы? Сейчас и закажем.
И еще до того, как Айсел набирает номер пиццерии, Мина понимает: если в колледже у нее было регулярное ежевечернее обжорство, то дома нынче будет круглосуточное, и сам Аллах не ведает, насколько ее разнесет за эти три недели. Через час на ее шортах отрывается пуговица, и наружу вываливается разбухшее до шарообразности пузо, переполненное пиццей и шипучкой. Да, взять себя в руки — это не о ней. Особенно когда рядом мамочка, ставшая такой обжорой, у них просто нет вариантов, только объедаться и толстеть, то-то удивятся коллеги и однокурсники — но это будет уже потом...