Моя пухленькая принцесса
Моя пухленькая принцесса
(My Plump Princess)
Сколько ж это мы с Николь не виделись? Лет пять, даже больше. В школе были не разлей вода, гуляли вместе — как раз в том возрасте, когда мальчики начинают потихоньку осознавать, что это такое и зачем, — однако задолго до того, как события могли бы зайти дальше, вся ее семья переехала на Западное побережье. Контакт мы не потеряли, но переписка — все-таки не то. И вот сейчас она вернулась в родные края, и я был только рад ответить «да» на предложение выпить по чашечке кофе.
Я еще только занимал столик, а она уже появилась в дверях. Встал, обнял ее, мы сделали заказ. Я слегка нервничал, гадая, как-то повернется разговор, и меня хватило только на чашечку черного кофе. Николь взяла латте с карамельным соусом и плюшку.
А разговор повернулся очень даже — словно и не было этих пяти лет. Николь, оказывается, ухитрилась пристроиться в какую-то там конторку еще до окончания школы, затем, после выпуска, ее взяли туда уже на полную ставку, и когда она нынешним летом закончила экстерном колледж и получила корочки полного высшего образования — предложили теплое местечко классом выше. И как раз в нашем родном городе. Но со всеми этими карьерными взлетами она осталась все тем же милым, умным и начитанным созданием, что и в школьные годы. Стала ли еще красивее? Могу сказать в качестве комплимента, но по мне, ничуть не изменилась, такая же мелкая и хорошенькая, может, по паспорту там уже на рубеже совершеннолетия, а по мордашке и фигуре от школьницы не отличить. Мы больше часа проболтали, пока я не спохватился, что мне пора бежать, а то на автобус опоздаю — но договорились поужинать через пару дней.
Эти дни, разумеется, Николь у меня из головы не выходила. Наверное, всему видой моя фантазия, но мне все-таки показалось, что там у нее над юбкой крохотная такая складочка мягкой плоти появилась. Глупо, наверное. За эти годы она если и выросла против своих прежних полутора метров, то максимум сантиметра на полтора, и вряд ли хоть килограмм прибавила, на ее птичьей фигурке сразу заметно бы стало...
Насчет ужина мы договорились на итальянский ресторанчик. Столкнулись у дверей, тут же снова обнялись. Николь была вся из себя деловая — шелковая белая блузка навыпуск, юбка-карандашик, черные шпильки. Она извинилась, мол, сразу с работы прибежала, поэтому и в офисном стиле. За такую красоту извиняться — грех, я ей так и сказал.
За столиком она порадовалась, что тут, оказывается, хлеб бесплатный. Так что несколько ломтей теплого хлеба из корзинки, намазанные маслом, были быстро съедены еще до того, как нам подали меню, и вторую корзинку постигла та же участь — у меня, когда я нервничаю, аппетита нет.
Николь взяла себе какие-то там макароны с кремовым белым соусом и ела аккуратно, но солидную порцию прикончила без труда. Ей явно нравился выбранный мной ресторанчик. Очень хотелось похвалить ее аппетит, однако я сдержался: не хотел ее смущать.
Потом она, к моему удивлению, еще и десерт заказала, пирог канноли. Я попробовал ломтик, остальное Николь съела сама. Мы потом еще по чашечке кофе взяли, чтобы остаться подольше и поговорить еще...
*
Мы продолжили плотное общение — не только в ресторациях, нет, мы ходили по музеям и выставкам, прошли по живописному туристическому пешему маршруту и все такое. Но я соврал бы, сказав, что Николь при этом не находила возможности перекусить чем-нибудь вкусненьким. Ее страсть к еде поражала, причем она ухитрилась изыскивать нечто действительно вкусное даже на уличном лотке. Наблюдать за ней было истинным удовольствием, с таким невинным наслаждением она уписывала очередную вкусняшку, будь то ломоть стейка или попкорн из микроволновки.
Как она при таком аппетите сохраняла стройность все минувшие года, уж не знаю. Наверное, при родителях сдерживалась, иного объяснения у меня нет. Потому как месяца через три с тех пор, как она вернулась в город, а мы, соответственно, начали встречаться — стало заметно, что Николь и правда поправилась. Не то чтобы очень сильно, килограммов на пять, но при ее исходных сорока четырех — эти пять очень даже проявились. Над самыми тесными юбками появилась складочка животика, бедра чуть пополнели, окорочка чуть округлились. Общеумилительного вида это не меняло, скорее уж напротив.
Я молчал, Николь все так же продолжала лопать все, что понравится.
*
Миновали новогодние праздники, как всегда, с кучей пирушек в гостях и на работе. Сытная еда, пышные десерты, выпивка. В офисе на долю Николь досталась куча подарочного шоколада и выпечки от клиентов и коллег, и она была искренне благодарна — теперь можно было весь день все это грызть. Что она и делала с уверенным видом.
А с окончанием праздников мы оба радовались возможности спокойно провести время наедине. Николь часто оставалась у меня: из моих апартаментов все же удобнее добираться на работу. Я был только за, потому как домашние одежки куда уютнее: она устраивалась на диване, стянув волосы в простой хвостик, в одной маечке и спортивках, я садился рядом, обнимал ее, и мы врубали очередную фильму. Она пялилась в экран, я — в основном на нее. Руки стали еще чуть попухлее, животик округлился сильнее прежнего, бедра расколько раздались — пожалуй, весила Николь сейчас ближе к шестидесяти, чем к пятидесяти, но вкусняшками наслаждалась с таким же рвением, что и прежде, даже сейчас, довольно улыбаясь, поглощала шоколадки одну за другой, разворачивая следующую, еще не дожевав предыдущую.
В феврале привычный офисный прикид стал ей тесноват. Блузка на груди и животе откровенно натягивалась, особенно сидя. Пояс юбки безжалостно врезался в пухлый животик, который от этого выглядел еще круглее, а поскольку у нее и окорочка раздались — вид сзади был… вдохновляющий. Гордая, независимая, откормленная.
Ну а мне на этом этапе просто было интересно, чем все это обернется. И я следил, чтобы у меня в апартаментах всегда была куча сытных вкусняшек, каковые Николь, когда сидела у меня, не стеснялась подъедать. От сладкого она просто оторваться не могла. Умилительная картинка. Я так и сказал, она лишь улыбнулась. Вопросов лишнего веса мы в разговорах не поднимали.
Как-то вечерком мы сидели на диване с бутылочкой вина, и тут я заметил, что ее маечка съехала вверх, и между резинкой штанов и подолом маечки выпирает сантиметра три пухлого жирка. Удержаться я просто не мог, слишком уж притягивал ее кругленький животик. Протянул руку и закатал маечку под грудь, оголяя всю верхнюю его часть; Николь лишь смущенно улыбнулась, ни единым движением не возразив, и я принялся гладить ее животик, мягкий и круглый. Она довольно замурлыкала и опустила голову мне на плечо. Я пустил в дело обе руки, еще и штанишки приспустив, чтобы получить полный доступ к этому пухлому сокровищу. Она прикрыла глаза, явно наслаждаясь ощущениями. Я ласково ущипнул ее за бочок, складка там отросла еще не на полную горсть, но к тому уже близилось. А я-то, дурак, сгорал от желания потискать ее пышные формы, но боялся, что она смутится… тут смущением и не пахло, все тело Николь каждым движением, каждым миллиметром кричало: можно и нужно!
Она непонимающе приоткрыла глаза, почувствовав, что я ласкаю ее только одной рукой — но мне понадобилась вторая, чтобы передвинуть к себе большую миску с печеньем, которое Николь подгрызала чуть раньше. И я принялся скармливать ей печеньки, продолжая гладить ее животик, а Николь с довольным и умилительным видом жевала их, одно за другим, не останавливаясь, пока не слопала все. Животик в итоге раздулся так, что я даже испугался, а она лишь мурлыкала под моими ласками.
*
Занятно, однако после того вечера она продолжала есть как и всегда, не больше. На людях. Блузки Николь сменила на более просторные, которые скрывали ее живот и пухлые руки, а вот юбки продолжала носить в облипку, из эластика, подчеркивающие ее обильные ягодицы и демонстрирующие полные бедра. Семьдесят с лишним кило живого веса при ее скромном росточке — это немало.
Как я уже сказал, это все — на людях. Потому как наедине я уже не стеснялся выказывать, как мне нравятся ее растущие формы, а Николь определенно балдела от фразочек типа «обжорочка ты моя», когда я при этом жмакал ее за мягкие местечки и шлепал по пухлым ягодицам или круглому животу.
А круглым он у нас бывал частенько — ибо после сытного ужина Николь, раздевшись, плюхалась на диван, а я скармливал ей коробку мороженого или еще что-нибудь, ее бедра стали настолько сочными и пышными, что там уже неясно было, остались на ней трусики ли нет. Филейная часть от сидячей работы и обильного питания образовывала все более и более солидную подушку. Все это я комментировал Николь вслух, и она попискивала от удовольствия. Потом приподнимал ее раздувшееся пузико и отпускал, чтобы оно шлепнулось обратно на коленки, ласкал сей шарик сала и сообщал:
— Кто-то явно много кушает. Много сладкого и калорийного. Все эти пирожные и печеньки откладываются здесь, здесь и здесь, — и жмакал все ее притягательные местечки, а Николь вся извивалась от удовольствия.
*
Такая вот любовь. Она знала, что я ее люблю, что я обожаю ее формы и поддерживаю развившуюся у нее любовь к вкусняшкам. Так что Николь ради меня и себя самой продолжала активно кушать и наслаждаться — и продолжала округляться все больше и больше. Располнела. Растолстела. Была стройненькой девчушкой, за неполный год расплылась вдвое и на достигнутом останавливаться не собиралась. Приятственно-пышная, легкая походка, ухоженная кожа и волосы — она просто притягивала взгляды. И уверенно улыбалась, хотя лицо ее стало круглым и обзавелось двойным подбородком. Носила блузки и футболки с короткими рукавами, хотя полные руки ее колыхались от малейшего движения. Щеголяла в тесных юбках, хотя над поясом нависала складка перетянутого живота, и совершенно не стеснялась ни полных бедер, ни тяжелых икр.
Моя пухленькая принцесса.
Которая моими заботами очень хорошо кушала и продолжала округляться...