Мой любимый брат

Мой любимый брат
(Brotherly Love)

Вот уже несколько лет мне неудобно обнимать брата, если на мне нет лифчика. Когда мои сосочки трутся о его грудь… в общем, мне это нравится больше, чем следовало бы. От этого все неудобства, и пусть он мне и приемный брат — если коротко, родители когда-то усыновили приютского двухлетнего пацаненка, а еще через три года родилась я, — но все равно...
Началось это, собственно, когда я начала по собственным ощущениям осознавать разницу между мальчиками и девочками. Лет в двенадцать. С тех пор все только усугублялось, особенно после того, как я отправилась в колледж и меня там разнесло окончательно.
— Хорошо выглядишь, сестренка, — смеется Брэд, обнимая меня дольше обычного. Вдыхаю его запах — все тот же одеколон, вязкий и тонкий, — и похлопываю его по спине.
— Ага, конечно, — смеюсь, отступая на шаг назад. Почувствовал ли он, как я дрожу, как напряглись мои соски? Уж сисек-то не заметить невозможно, за два года они выросли на три номера в объеме и сантиметров на десять в обхвате.
Вот они мы, под родным кровом на традиционном семейном празднике — минус мама и папа.
Дурацкая история. Родители нас несколько месяцев умоляли приехать домой, мол, День Благодарения, семейный ужин под общим кровом и все такое; мы бы и не против, но ни у меня, ни у Брэда не складывалось. А они как те дятлы, долбили и долбили, и мы в конце концов нечеловеческими усилиями сдвинули расписание, я даже решила походить в качалку и скинуть немного жира, чтобы меня не слишком шпыняли, набрала еще пять кило, плюнула — ну и ладно, буду самой жирной коровой в семье, не привыкать, — и практически когда я уже загружалась в самолет и позвонила родителям, то услышала: как так вы приезжаете на День Благодарения? Вы же говорили, что вас не будет, и мы купили билет на круиз в Акапулько!
Глупо получилось, я и говорю. В общем, ключи от дома под ковриком, я приехала, позвонила Брэду, а он сказал, что все равно будет.
— Нет, правда, хорошо выглядишь, — усмехается он, рассматривая меня с головы до пят, отчего я краснею. Десять утра, он приехал раньше, чем я ожидала, и я стою в своей старой протертой и слишком тесной пижаме, в которой кажусь сама себе еще толще, чем на самом деле. Пузо переливается через резинку штанишек, кофточка едва прикрывает пупок, а сиськи напоминают двух расплывшихся медуз на перекачанной покрышке пуза.
Увы, растолстела. И не на пару-тройку кило, такое фиг спрячешь.
Брэд, разумеется, за последние пару лет не поправился ни на грамм. Все те же загорелые крепкие мышцы. У него хобби — велик и кроссы на десять-двадцать верст, и еще он знает толк в вине. А я поглощаю пиццу целыми коробками и, выдувая за вечер пару литров пива, лениво перебираю свои растущие складки сала.
Разные мы, да.
— Ну ладно, уболтал, приму как комплимент, — отвечаю я. — Ты рано. Дай мне хоть одеться, что ли. Чем займемся?
— Даже не знаю. Я ничего такого не планировал. — Брэд чешет в затылке, я разворачиваюсь — и буквально кожей чувствую, как его взгляд скользит по моим изобильным окорокам. — Традиционный семейный ужин в честь Дня Благодарения, лично мне ничего больше и не хочется. Если ты не против.
— Это можно, — киваю я, — только тут всей семьи — ты да я...
Впрочем, с моим аппетитом меня можно считать за троих. Никогда не была худой. Встречали в школьных спортивных командах этаких крепеньких коренастых девчонок, у которых поверх мускулов всегда несколько сантиметров сала, которые никуда не деваются, как их не сгоняй? Вот такая была я. Ключевое слово «была» — сейчас мускулов поменьше, а сала существенно побольше.
— Ничего, добрая трапеза и тебе не повредит, — смеется он и щипает меня за очень-очень пухлый бочок, отчего я, пискнув, отпрыгиваю в сторону. Вот нечего лишний раз напоминать, насколько меня расперло.
— Эй, будешь издеваться, я маме и папе скажу! — надуваю губки и топаю в дом. Он закатывает глаза. Детский сад, вторая четверть. Что ж, таковы они, старшие братья.
— Да ладно тебе. Так, давай я смотаюсь в магазин и закуплюсь, а ты пока, что ли, приведи себя в годный вид, ну хотя бы для меня? — подмигивает и, быстро вытянув руку, тыкает меня пальцем в оголенную полоску пуза. Сбиваю в сторону его руку.
— Проваливай, тютя.
— Как скажешь, буся, — это наши детские прозвища. Фыркаю, он разворачивается к автостоянке. — До скорого, сестренка.
— До скорого.
Брэд уходит, а я, обождав, пока его машина скроется за поворотом, стягиваю пижаму — я ж спала вообще без нее, слишком тесная — и вперевалку топаю в душ. Сделав воду похолоднее.
Холодная вода мне сейчас очень, очень нужна. Звучит ужасно, но… в своего старшего брата я втрескалась давно и безнадежно. Родной там по крови, неродной — так нельзя, знаю. И почему так случилось — тоже не знаю. Может, потому, что мы полные противоположности: он способен питаться капустой и салатом, а я без доброй порции сладкой выпечки себя не мыслю. Или потому что он такой высокий, стройный и привлекательный — квадратная челюсть, широкие плечи, узкая талия… Или потому, что когда мы обнимаемся, мой мягкий живот упирается в его пресс… а затвердевшие сосочки так и норовят втиснуться ему промеж ребер. «Братско-сестринская любовь» с такими фантазиями рискует зайти слишком далеко.
Вздыхаю, вода с мыльной пеной скатываются с моей кожи. Нет, даже ледяная вода тут не поможет.
Душ, полотенце. Иду обратно к себе в спальню. О да, воспоминания как живые. Она теперь, конечно, немного не такая, как когда-то. И кровать скрипит громче прежнего, и в зеркало я теперь умещаюсь не совсем вся. Школьные грамоты за плаванье и софтбол тоже, кажется, принадлежат совсем иной персоне. А вся моя одежда в бауле, а не в шкафу.
Надеваю штанишки и милую эластичную блузочку — специально купила перед возвращением домой. Ну, вернее, сперва я все-таки натягиваю трусики и новый лифчик, должного размера и сочетающегося цвета. Правильный комплект. И почему я так радуюсь, ведь единственный парень сегодня — Брэд, которому я знакома, что называется, во всех видах? Сама не знаю, но чувство радостного предвкушения сильнее доводов рассудка.
Может, потому что в новой одежде я все-таки выгляжу приличной барышней средней упитанности, а не жирной коровой. Да, наверное.
Закончив с одеждой и парфюмерией, перехожу к прическе и макияжу. Брэд выглядит — хоть сейчас на прием в Версаль, ну и я тоже могу привести себя в парадный вид. Всяко не повредит.
Конечно, с ним мне никогда не сравняться. Не потому что я уродина какая (разве что для тех, кто считает, что жирная не может не быть уродиной, тогда да, тут мне ничего не светит), но Брэд действительно хорош, и я говорю так не потому, что он мой брат. Он правда классный. Настолько классный, что я вот уже сколько лет тихо бьюсь головой о стенку — ну почему именно он, черт возьми, мой брат?..
Выхожу из спальни в гостиную, и тут как раз входит Брэд, весь увешанный пакетами из супермаркета.
— Ты не сильно нагрузился? — смеюсь я, пытаюсь взять у него хоть часть, но меня тут же отстраняют в сторону.
— Какой там, тут едва треть. Остальное в «приусе», — отвечает братец; у меня челюсть отвисает. Даже тут, в пакетах, хватит на семерых, а мы планировали провести у родителей не больше трех дней!
Впрочем, я топаю на автостоянку и в четыре приема перетаскиваю из «приуса» все закупленное. Брэд уже занял кухню; зная его таланты, я просто устраиваюсь на стуле, лучшая моя помощь сейчас — это не мешать.
— Надеюсь, ты голодная, — подмигивает он, не без труда отрываясь от моего декольте. Ой, я как-то не сообразила, насколько большой получается вырез при моих пропорциях… Ладно.
— Ты меня знаешь, я всегда голодная, — фыркаю я.
— Ну, посмотрим...
Это что, вызов? Вздергиваю бровь:
— Ты что, думаешь, что сможешь заполнить вот эту прорву? — приподнимаю обеими руками свое круглое и мягкое пузо, отдыхающее у меня на коленях.
Брэд хохочет, но вид у него какой-то странный.
— Держу пари, что смогу.
— Черта с два.
— Договорились.
Он возвращается к плите, а любопытная я покуда сую нос в пакеты. Братец не просто скупил пол-супермаркета, он выбирал настоящие продукты. Где-то даже деликатесы. Гребешки и стейки, руккола и сушеные фиги, гранаты… да, давненько я не пробовала подобного. В колледже я живу на двухдолларовых мороженых пиццах и яичной похлебке с макаронами, качество так себе, зато за те же деньги можно съесть побольше.
А колбаски-чоризо? А спаржа и свежие, хрустящие французские багеты? Все, решено, в этот День Благодарения я из кожи вон выпрыгну, но превзойду себя. А потом ты, мое пузико, еще и скажешь мне спасибо.
— Первое блюдо, — смеется Брэд, нарезая багет ломтями и красиво выкладывая его на тарелке с кружочками сыра-бри и еще какого-то деликатесного мягкого сыра с вкраплениями черничин. Откусываю кусочек и издаю радостный стон.
— Моя фре-е-елефть, — сообщаю с набитым ртом. И плевать мне, как это выглядит со стороны — перед кем мне тут разводить политесы, перед родным братцем?
— Ага, но ты кушай, это все тебе.
— А ты что, не будешь? — удивляюсь я, а он качает головой.
— У нас пари, помнишь, буся? И ты его проиграешь.
— Мечтай больше, — набиваю рот хлебом и сыром, пока он тушит гребешки. Огонь под сковородкой ужасающе большой, но я доверяю Брэду — он родительский дом не сожжет, это не я. Он у нас белый воротничок, который при этом не просто знает толк в хорошей кухне, но и сам умеет готовить.
Пузико мое, ты сегодня в надежных руках.
Первое блюдо все, но я замечаю это только когда Брэд ставит передо мной следующее: гребешки с лапшой в сливочно-лимонном соусе. Тонна углеводов, но при этом блюдо считается почти диетическим, забавно.
— Налетай, сестренка.
— Дай угадаю, ты снова не будешь?
— Разумеется, нет, — он тыкает пальцем мне в живот, я издаю недовольный писк. Деликатесный рецепт, божественный аромат...
Пробую кусочек. На вкус еще лучше.
— Тебе же хуже, — сообщаю я. — Какая вкуснятина.
— Спасибо.
Он возвращается к готовке, а я принимаюсь лопать в свое удовольствие. Гребешки с лапшой… ммм. Ну вот и с ними все.
Затем среднепрожаренный стейк — филейная вырезка. Без проблем.
Нарезанный изящными кружочками окорок-прошутто с крем-сыром. Расправляюсь и с этим.
Брэд достает из духовки яблочный пирог, который отправляется вслед за всеми предыдущими блюдами.
Живот мой упирается в стол, став заметно круглее прежнего. Ох я и обожралась. И если скажу, что мне это не нравится — нагло совру, однако Брэд готов продолжать, так что продолжу и я.
Он выложил передо мной омара, а я его съела. Отказываться от омаров? Не в этой жизни.
Палочки из обжаренного сыра-гауды с ломтиками груши. И с этим разберемся.
А потом — о, потом у нас десерт, и Брэд приготовил суфле из граната и шоколада, и спрашивается, когда это я отказывалась от суфле? Нет, я лучше лопну, но съем все до крошки.
А затем темный шоколадный мусс, настолько густой, что кажется цельным шоколадом.
Желудок слаб, но дух желает продолжения.
Брэд подает крем-брюле, даже с искрящейся свечкой на вершине вазочки. И для этого местечко найдем.
Оба мы едва дышим; сказать, что я объелась — это ничего не сказать, а братец просто устал. Неудивительно: «праздничный ужин» продолжается уже несколько часов, а Брэд не привык стоять у плиты в течении столь долгого времени. Он смотрит на меня, я на него.
— Сдаешься, тютя? — спрашиваю я.
— Еще чего, буся.
Крекеры с джемом. Суши из тунца и много-много васаби. Пирожки-паэлья по австралийскому рецепту, забавно.
Все, у братца закончились варианты, разве что залезть в кладовку с родительскими запасами. Объелась настолько, что удовольствия уже нет, одна боль в растянутом желудке. Еще немного, и меня вывернет, и братец это знает. Смотрим друг на друга, он вздыхает. Брэд всегда уступает любимой младшей сестренке.
— Ты как, Джеми? — подходит он ко мне. Я устало киваю.
— Норма. Спасибо за ужин, правда очень вкусно… — полушепотом выдаю я, а он не может оторвать взгляд от моего живота. Штаны расстегнуты давным-давно, блузка задралась чуть повыше пупка. Учитывая, что и до того я совсем не казалась тростинкой, сейчас я выгляжу как беременная тройней месяце где-то на двенадцатом, не меньше.
Он осторожно протягивает руку, касается бледной как луна оголенной кожи моего живота.
— Ну как, наелась? — уточняет он практически восхищенно.
Улыбаюсь.
— Определенно слопала больше, чем стоило, — с трудом сползаю со стула и едва не падаю. Брэд задумчиво поглаживает мое пузо, отчего я чувствую то же самое, что и когда мои сиськи упираются в его грудь.
Как будто вокруг меня все горит.
— Куда ты? — хмурится он. — Время еще детское.
— Время детское, а вот пузо уже нет, — оглаживая живот, сообщаю я. — Мне надо лечь подремать, чтобы все это уложилось. Все прочее — потом.
— Я тебя перекормил?
— Нет, просто я обожралась сверх всякой меры. Уффф… — ползу к себе в кровать, перед глазами все плывет. Я же все это запивала не водой, а сангрией, вино выбирал, разумеется, Брэд, и пусть оно не такое уж крепкое, но два литра выпивки даже под ОЧЕНЬ солидную закуску...
В общем, я как минимум слегка не совсем трезвая.
Ага, как минимум.
Братец идет за мной, следя, чтобы я благополучно добралась до кровати. По крайней мере я так думаю. Плюхаюсь на матрас, ложусь на спину, руки бессильно лежат по обе стороны от вздувшегося горой пуза.
К моему удивлению, Брэд ложится рядом.
— Ты чего? — спрашиваю я, а он принимается гладить мое колоссальное пузо, нежно и ласково. Закатывает блузку до самого бюстгальтера. Живот напоминает громадный бледный барабан, если бывают барабаны шарообразных очертаний.
— Так, ничего, — тихо отвечает он.
— А. Ладно. — Я слишком много выпила и съела, чтобы волноваться о мелочах.
Он продолжает гладить мой живот, его ладони словно наощупь исследуют весь немалый обхват моего раскормленного пуза, я так объелась, а он такой теплый и ласковый… я издаю тихий стон.
Разве не об этом я мечтаю уже много лет?
Разве не в еде я пытаюсь утопить все иные свои чувства — гнев, грусть, или когда Брэд порой смотрит на меня, а у меня мурашки идут по спине?
Кстати, а куда подевались мои штаны? Потому как сейчас на мне точно одни трусики...
— Брэд… — выдыхаю я.
— Я хочу устроить тебя поудобнее, только и всего, — выдыхает он.
Он смотрит на меня сверху вниз, я на него — снизу вверх.
Брат и сестра.
К черту предрассудки, под которыми нет ни одной реальной основы.
— Я кое-что хочу сказать, Брэд, — говорю я.
— Что же?
— Наверное, я люблю тебя.
— А я, наверное, тебя.