Модель
Модель
(Model)
— Ты когда-нибудь думала о модельной карьере? — спросил я.
Взгляд ее был исполнен смущения и раздражения: очевидно, что нет.
— Ты издеваешься? Или это шутка такая? — дожевав очередной ломоть сочной мясной пиццы, купленной под вечернюю киношку, выдохнула она.
Мы встречаемся меньше месяца, но учитывая, как она иногда тупит, есть вероятность, что она пока не осознала, насколько мои пристрастия далеки от «нормы». Даже при том, что в ней двести пятьдесят кило.
— Да нет, не шутка. Ты хоть осознаешь, насколько ты прекрасна? Мне вот кажется, что ты серьезно себя недооцениваешь, милая.
Я потрепал ее по голове и притиснулся чуть плотнее. Впрочем, наше «семейное кресло» и так было тесновато для нас обоих, и мы так и так прижимались друг к дружке.
Она повернулась ко мне с видом недоверчивым, но готовая услышать объяснения. На нашем этапе отношений вполне логичный момент.
— И что же во мне ты считаешь настолько прекрасным?
И я ответил.
— Ну, для начала, у тебя чудесное лицо. Глаза, нос, полные и чувственные губы, умилительные щеки с ямочками, и остальное такое мягкое и нежное… — я легонько ущипнул ее за второй подбородок, обильный и тяжелый, каким и должен быть из-за потребляемых чуть ли не с рождения избыточных калорий. Она порозовела… или это и есть натуральный оттенок щек столь упитанной барышни?
Я скользнул ладонью по складке ее пухлой шеи и снова начал играть с ее локонами.
— И волосы у тебя тоже мягкие и нежные, гладкие как шелк. Видно, что ты о них прекрасно заботишься, и они служат великолепным обрамлением твоего роскошного полного лица.
Последний комплимент она отметила неопределимым взглядом, ибо со всей очевидностью, обычно девушке не говорят, что у нее полное лицо. Я легко расшифровал это и пояснил:
— Прочие девчонки просто не могут похвастать твоими прелестями, милая. Когда волосы рассыпаются у тебя по плечам...
Я скользнул ладонью к этим самым плечам, пухлым и широким. И, поскольку лямки бюстгальтера глубоко врезались в нежную плоть, разделенным на две забавных складочки. Легонько сжав нежное сало, зарылся пальцами в мягкое и нежное, где-то там, сзади, если очень постараться, можно было нащупать лопатки, но не с этого ракурса.
— Я уж не говорю, что у тебя отменное чувство стиля, милая. Украшения всегда подобраны один в один, одеваешься ты со вкусом — это понравится всякому, даже если ты считаешь, что это мало кто заметит. Я же заметил.
Палец мой скользнул по витой цепочке, что пряталась прямо под объемистым вторым подбородком, который достигал груди, если только она не задирала голову к потолку. Инкрустированная мелкими кристаллами, цепочка мерцала в полумраке, отражая свечение телеэкрана.
— Кроме того, у тебя роскошные сиськи. — Лицо ее заливала краска, это, конечно, были не первые услышенные от меня комплименты, но не таким сплошным потоком. — Ты и не осознаешь, наверное, какой притятательной женственностью налито твое тело. Такому бюсту любая девчонка обзавидуется. — Она чуть опустила взгляд на упомянутые подробности, отчего оба подбородка выпятились еще сильнее, а я принялся нагло лапать эти массивные мешки свисающего сала. Возражений не последовало, и лишь когда я легонько стиснул сквозь одежду ее соски, она спросила:
— Ты правда так думаешь?
Я ответил, что полапать столь прекрасные сиськи был бы рад любой парень. Она хихикнула, все ее тело всколыхнулось, как океанская волна, и с новообретенной уверенностью велела:
— Продолжай.
Не без труда оторвавшись от сисек, я послушно продолжил:
— Знаешь, даже руки у тебя совершенно роскошные, даже восхихительные. И твоя манера их вот так вот держать, не переплетая пальцы, а скрещивая запястья — это просто умилительно. Ты как принцесса. Нежные ухоженные руки, наманикюренные и пухлые.
Услышав последний эпитет, она почти покраснела от стыда, однако в глазах ее сияла радость от моих восхвалений. Безусловно, с кем бы она ни была до меня, до того, как растолстела еще больше прежнего — они ей такого никогда не говорили. В лучшем случае «переспали — разбежались».
Я же перехватил ее милые пальцы, пухлые как сосиски, легонько стиснул и принялся гладить ладошку и тыльную сторону кисти, продвигаясь все выше.
— И заметь, чем дальше, тем мягче и нежнее. Так бы тут и заснул, как на подушке, ну да это ты уже знаешь.
Еще бы она не знала — чуть ли не каждый раз, когда мы в обнимку сидели где-то, как сейчас перед телевизором, я пристраивался головой на этой самой подушке. Она потихоньку жевала, а я упивался ощущением ее ауры и теплого тела.
Руки мои скользнули выше локтя по внутренней стороне ее правой руки, легонько стискивая мягкие и нежные жиры подмышками.
— Да что руки, у тебя и спина вся мягкая и уютная, у тебя столько выпуклостей, милая, что оценить их по-настоящему при беглом просмотре физически нереально.
И для выразительности потискал мягкие жиры подмышками, на спине и снова на плечах. Из-за врезающегося в плоть лифчика там было чему выпирать сильнее обычного, лямки утопали в ее тучном теле сантиметра на два, а то и больше. Продолжая ласкать эти роскошные прелести, я принялся целовать ее, начиная с шеи — просто была рядом, — и голос мой стал тише и ниже.
— Милая, я совершенно искренне считаю тебя великолепной… Знаешь, как у меня от тебя крышу сносит?
Губы мои занялись ее могучим двойным подбородком, потом пухлыми плечами, затем я опустился ниже, к верхней части груди. Там остановился и ухмыльнулся.
— А еще у тебя роскошнейший живот. Который, конечно же, давно и активно откармливали, правда?
Она молча заливалась краской, опустив щенячий взгляд, словно говоря: ну вот так получилось! Я улыбнулся, и губы и ладони мои занялись этой самой выдающейся подробностью ее расплывшейся фигуры.
Оба мы смотрели вниз, на ее пузо; она — уж насколько видела за барьером своих массивных сисек, а я любовался всей этой обжорливо-выпуклой прелестью, и лишь затем наклонился, легонько целуя его, недвусмысленно свидетельствующего об аппетите моей великолепной красавицы. Пузо ее выпирало сразу во все стороны, соединяясь со складками спины и боков единым монолитом податливой тучной плоти, обхватом далеко превосходящее рост владелицы, и не столько лежало на коленях, сколько свисало промеж раздвинутых ног — иначе толком и не уместилось бы, столь беззастенчиво раскормленное, мягкое, колыщущееся, тяжелое.
Я чуть приподнял это колоссальное сокровище, а она тихо ахнула — при том, что она от моих слов возбуждалась не меньше, чем я сам, но я чувствовал, что ее по-прежнему смущает тот факт, что она весит впятеро больше, чем ей полагается по комплекции. Всласть потискав податливое массивное чудо, я выпустил ее пузо, и оно плюхнулось обратно, отчего все ее тело тучное всколыхнулось. Щеки ее заливал румянец, промеж ног, кажется, все уже дымилось. Похлопав ее по сочной плоти пуза, я заметил:
— Знаешь, то, что ты такая тяжелая, это вовсе не плохо. Многим нравится, честно. Спать с тобой — это как с тем древним одеялом, как бишь там его… перина, вот, такое же мягкое, уютное, всем подушкам подушка. В таком тепле я как в коконе безопасности. И одновременно я чувствую себя сильнее и значительнее, словно мне есть что защищать, словно я выполняю все, что и подобает мужчине.
Она улыбнулась. Я продолжил:
— Твои бедра, они такие сочные и плюшевые, в них буквально приходится закапываться, чтобы добраться до ночного сокровища. Обожаю. А на другом конце ножки, умилительно небольшие, которым приходится выдерживать на себе все великолепие твоей фигуры, когда ты передвигаешься с место на место. Ты просто не понимаешь, какая ты на самом деле роскошная, милая, ты подобна богине плодородия. Тысячи лет люди поклонялись таким, как ты.
Веки ее чуть опустились, а добавил:
— А еще у тебя чертовски классная задница.
Она поперхнулась и расхохоталась. Я тоже — сквозь поток изысканных комплиментов, и вот такое вот. Откровенно и прямо. Смеясь и вжимаясь друг в дружку. Потом она притянула меня к себе и поцеловала, языки наши сплелись, от нее пахло мясной пиццей, она обхватила меня за голову и за пояс, а я за все, что мог.
Через некоторое время мы расцепились, но все так же, улыбаясь, наслаждались ощущением друг друга. На экране что-то там блымало.
Потом она спросила:
— Так ты полагаешь, мне следует подумать о модельной карьере?
Я собрался с мыслями. Нет, пожалуй, я был неправ. Нечего выставлять такое сокровище абы перед кем. Пусть остается моим и только моим.