Масса приятных впечатлений

 Масса приятных впечатлений

(A Fat Lot of Good)

Лотти — типичная неформалка. Из битников, как сказали бы бабушкины ровесницы. Фотокамера на шее, тяжелые очки с дифракционной решеткой вместо стекол и взбитая элвисовским коком ярко-голубая шевелюра. Сквозь розовые решетки очков Лотти гипнотизирует бармена, наклонившись к стойке и отставив для равновесия задний фасад.

Вот только усилия, дабы «быть не как все», не очень-то и нужны, ибо Лотти и без того выделяется из любой толпы. Благодаря своим габаритам. Нет ничего удивительного в том, что многие часы, проведенные в «Звездобаксе», и многие порции кексов и карамельных макиато превращаются в изрядное количество лишних килограммов, но у Лотти этих килограммов примерно на четверых.

Когда она склоняется к бармену, верхняя часть ее громадного чрева выплескивается на стойку. Нижняя часть упакована в безразмерные шорты, а желтая майка, которая должна бы прикрывать остальное изобилие, с трудом удерживает на месте ее бюст. Который выпирает вперед и в стороны так, что декольте размером со взлетную полосу легко поддерживает фотокамеру, и лямка вокруг толстой шеи нужна разве что для красоты. Пухлое лицо с круглыми щеками и массивным двойным подбородком. Широкие и круглые плечи, предплечья практически шарообразные от жира. Задний фасад такой величины, что без особого труда уравновешивает более чем изобильный бюст. Целлюлитные бедра толщиной с бочонок кое-как упакованы в голубые шорты, нисколько не скрывающие внушительных складок на содержимом. Чуть пониже это самое содержимое распирает бежевые лосины так, что те по швам трещат, а еще ниже у Лотти мягкие «угги», сапожки из овчины мехом внутрь.

Она давно отказалась втискивать разбухшие ступни, которым предстоит выдерживать весь ее немалый вес, в неудобную обувь любого формата. Прости-прощай старые верные готические сапожки черной кожи с двенадцатиметровыми шпильками! Нет, теперь в тумбочке с обувью все исключительно мягкое и подбитое мехом. Но даже и эти «угги» сидят не идеально — пухлые икры у их хозяйки такого объема, что над голенищами нависает складка не вместившейся внутрь плоти.

«Кровь с молоком», а в случае Лотти — скорее «со сгущенкой».

Поставив на угловой столик чашку с «трента» и тарелку кексов, Лотти взбирается на высокий стул. Маневр непростой для персоны ее габаритов, но отработан на ять, недаром она посещает сие благословенное заведение два-три раза в день. Лотти извлекает свой «мак», отправляет в рот верхний кекс и делает глоток из чашки. Большая порция, как всегда, пол-литра смеси сахара, сливок и сиропа. И таких в день Лотти выдувает как минимум четыре. Неудивительно, что ее так расперло. До того, как «Звездобакс» стал для нее вторым домом, Лотти держалась — примерно на три ступеньки выше нормы, но держалась. Сейчас она сидит в кофейне часами, много ест и мало передвигается — от этого и толстеет как на дрожжах.

Сей сидячий образ жизни у Лотти начался после окончания университета. Постоянной работы так и не нашлось, и она вернулась под родительский кров. Сама отнюдь не была в восторге, но родители не возражали — их доходов с лихвой хватало и на ее долю, и они радовались, что их уже-не-такая-маленькая дочурка снова с ними. В итоге впитанная Лотти еще с воскресной методистской школы трудовая этика проиграла состязание с жизнью «на всем готовеньком», которую обеспечивали родители. Вместо того, чтобы со своим резюме обивать пороги разных контор, она все чаще просто валялась в постели и шаталась по окрестным кафешкам, в итоге категорически утратив желание вливаться в сословие трудящихся. Родителям такое не слишком понравилось, однако давить на любимую дочь они не стали. Так что режим дня Лотти — встать часиков этак в одиннадцать, одеться и уйти слоняться по городу. Причем изрядная часть последнего пункта расшифровывается как «сижу в „Звездобаксе“, включила лаптоп и творю».

«Начинающей писательницей» Лотти именовала себя еще в универе, пытаясь найти способ расслабиться, НЕ поедая при этом одну шоколадку за другой. В последнее время она, однако, занимается этим всерьез. Работы нет, желания искать таковую — тоже, а чем-то занять себя необходимо. Спать-есть-пить (кофе и не только) вскоре наскучило, и Лотти вернулась к прежнему хобби.

Случись кому-нибудь взглянуть через массивное плечо «писательницы» на ее творения, он бы сильно удивился: Лотти килобайтами выдает на-гора эротические рассказики, как правило, о девушках своих габаритов — в крайнем случае, о тех, кому в процессе повествования предстоит такми стать. Вполне очевидно, что Лотти гордится своим весом — лишь полностью уверенная в себе барышня подобных объемов будет одеваться так, чтобы выставлять их напоказ. Несколько менее очевидно, НАСКОЛЬКО эти объемы ее восхищают. Собственно, отчасти поэтому Лотти и отбрасывает мысль о постоянной работе, так ее возбуждает еженедельное наблюдение за растущими показаниями весов. И она радуется жизни, втискиваясь в шортики, перемигиваясь с барменами — и заключая радостные флюиды в слова, которые прочтут многие. Когда-нибудь.

Главная разница между Лотти и героинями ее творений (помимо того, что они, в отличие от нее, хотя бы ради приличия сопротивляются представшим перед ними волею автора калорийным искушениям) состоит в том, что они — сама элегантность и грация. Лотти не отдает себе отчет, что она-нынешняя и грация находятся где-то в параллельных реальностях. С трудом взгромоздиться на стул, перепачкать крошками пожираемой снеди безразмерное декольте, громко икать от сытости на людях — такова теперь Лотти, и она этого даже не замечает. Только на прошлой неделе родители принимали гостей, Лотти плюхнулась в кресло и раздавила его в щепки, все деликатно сделали вид, будто ничего не случилось, а Лотти просто встала и отряхнулась, словно так и надо.

Кстати, вот и Майк, один из этих гостей.

Лотти чувствует на плече чужую руку, поворачивается — а он стоит рядом, улыбаясь. Она вытирает губы, перепачканные черничным вареньем, и радостно улыбается в ответ.

— Салют, Майки! Как делишки?

— Так себе. Просто жду Дженни и подумал заглянуть, вдруг ты тоже здесь. В конце концов, тебя проще застать в «Звездобаксе», а не дома.

— Ну, дома кексов не делают, — усмехнулась Лотти.

— Что, правда? — Майк, вздернув бровь, оценивает обхват того, что у других персон именуется талией. — Судя по твоему виду, там их должны быть тонны.

Лотти, даже не пытаясь сдержать ухмылку, демонстративно подтягивает шорты.

— Тебе повезло, что сегодня это мой пятый кекс, а то я сильно обиделась бы.

Майк садится напротив, проверяет телефон, нет ли сообщений.

— А ты все пишешь? — замечает он. — Знаешь, чтобы опубликоваться, мало просто поставить лаптоп перед собой и пить кофе, а то любой ботан с айпадом выдавал бы по три бестселлера в месяц.

— Да в курсе я. Думаю, ты и сам прекрасно знаешь, что я здесь делаю, — отрезает Лотти.

Майк смеется, глядя на ее опустевшую тарелку, и тут его телефон подает признаки жизни. Прочитав СМСку, он поднимается.

— Так, ну вот и Дженни, сейчас иду ее ловить.

И уже уходя, оборачивается:

— Да, кстати, мы сегодня вечером в город. Интересует?

— Еще бы, — кивает Лотти, любой другой ответ будет странным.

— Вот и ладно, тогда звякни мне после семи.

Майк прощается и уходит. Лотти остается доедать последний кекс.

Назавтра она просыпается, голова как набатный колокол. Лотти ненавидит колокола. Особенно по утрам. Она в своей старой спальне, сквозь закрытые шторы просвечивают теплые лучи полуденного светила, удивляясь разбросанным там и сям остаткам подростковых увлечений хозяйки. Впрочем, не только подростковым. Книжные полки, пачки дисков, в углу груда грязного белья. Шкаф распахнут настежь, некоторая часть его содержимого развешена там и сям — следы вчерашних сборов «для похода в люди». Рядом с кроватью валяются сброшенные перед сном джинсы и что-то еще.

На прикроватном столике возвышаются горы немытых тарелок, между ними сиротливо приютился давно забытый будильник. На полу под столом еще некоторое количество тарелок, мисок и чашек. Родители заботятся о Лотти, но у них строгая политика «каждый сам убирает за собой», так что ее комната не слишком отличается от свинарника — с тех пор, как дочь обитает дома, они порог и не переступали.

Раскормленная барышня лежит на кровати, сонно моргая и пытаясь разлепить веки. Разбухшее тело в тоненькой белой ночнушке частично прикрыто одеялом. Из-под одеяла торчат пухлые ноги, носки она вчера так и не сняла.

Сбрасывает одеяло, перекатывается набок — взглянуть на часы. Испускает сильный неприятный звук — отрыжка; после ночных пьянок и закусок у Лотти всегда барахлит желудок, и она каждый раз об этом забывает. Пухлыми пальцами поворачивает часы. Почти два. Могло быть и хуже, учитывая, что домой она ввалилась уже после трех ночи, а обычно спит допоздна. Но, пожалуй, пора вставать.

И, смотрит на гору грязной посуды, наверное все-таки надо оттащить это безобразие на кухню.

Лотти перемещается всей тяжестью к краю постели и сваливает обе ноги на пол, в процессе принимая сидячее положение. Оттолкнувшись от кровати, опирается на ноги и выпрямляется. Давно отработанное движение, единственно возможное для существа ее пропорций.

Собирает в охапку столько тарелок, сколько поместилось — и останавливается на полдороги, заметив собственное отражение в зеркале. Вид как у чучела, даже лак едва спасает — длинный кок уполз куда-то в сторону, а остаток волос свисает натуральными космами. А кроме того, ночнушка Лотти категорически мала, громадные сиськи беззастенчиво свисают на верхнюю часть пуза, которое выпирает куда сильнее, чем они, а расплывшаяся задница и вовсе розовеет ниже подола двумя мягкими полушариями. Ночнушку эту Лотти носила где-то в школьные годы, а вчера, очевидно, наткнулась на нее, потому как чистые пижамы неожиданно закончились. Пузо, конечно, свисает на бедра так, что скрывает все тайные места, но все равно, по размеру эта ночнушка больше годится ей в футболки. Лотти изучающе заглядывает в шкаф и вздыхает.

— Да, придется, наверное, и стиркой сегодня заняться. Терпеть ненавижу.

Снова подхватывает угрожающе покачивающуюся гору посуды, прижав к могучей груди, и покидает комнату. Спальня у Лотти в мансарде, спускаться по крутой лестнице — сущее мучение; сгрузив все тарелки в раковину, она обессиленно плюхается на стул. Ее мать, Джейн, работает за столом на ноутбуке. С полным отсутствием удовольствия поднимает взгляд на дочь — всю расхристанную, полуголую, разжиревшую сверх всякой меры, пыхтящую как паровоз, с пузом, складками свисающем промеж ног.

— Шарлотта, — поджимает она губы, пока Лотти наливает себе чашку чая, — мы с отцом подумали, что тебе надо бы найти работу.

— Чего-о? — у Лотти мультяшный испуг в глазах.

— Ты давно уже не рассылала свои резюме, а в последнее время явно слишком расслабилась. Мы не хотим, чтобы к тридцати годам единственной перспективой у тебя оказалась вакансия «девочки по вызову». Так что если вся твоя писанина никому не нужна, может, пора попробовать что-то другое? Я молчу уже о том, что в последнее время ты изрядно… — она окидывает Лотти с ног до головы изучающим взглядом, подбирая нужное слово, — … разленилась.

— Ну, наверное, надо бы, — соглашается Лотти. Деваться некуда.

— Вот и хорошо. Мы, конечно, рады будем, если ты останешься жить у нас, пока сама того желаешь. И, — добывает мать газету с пометками красным маркером на странице объявлений, — мы тут уже нашли тебе парочку вакансий, которые ты можешь попробовать.

Лотти осторожно берет газету. Так… продавщица, секретарша, оператор базы данных… Ну, по крайней мере это сидячая работа перед экраном, не придется кардинально менять стиль жизни. Может, даже удастся выкроить минутку и заняться собственным сочинительством.

— Ладно, — неуверенно кивает Лотти, — наверное, завтра позвоню.

— Сегодня, Шарлотта.

— Но ведь скоро конец рабочего дня!

— Сейчас только полтретьего, — Джейн сводит брови.

— Ну да, значит… до скольки они работают?

— Позвони им до пяти, Шарлотта. Как правило, рабочий день заканчивается в пять.

Как следует подкрепившись, Лотти переходит к объявлениям. Трубку домашнего телефона она забирает к себе в комнату, заодно наводит порядок на старом столе. Давно пора, а то там уже столешницы не видно под завалом из недочитанных книг, дисков, старых открыток, сломанной приставки и четырех бюстгальтеров… Добыв ручку и остатки школьного блокнота, Лотти пытается устроиться за столом. Увы: подлокотники старого стула категорически несовместимы с окружностью того, что должно быть втиснуто между ними. Поерзав с минуту туда-сюда, Лотти сдается, отпихивает стул подальше и подтаскивает к столу бархатную банкетку. Остается только аккуратно упихать пузо — верхнюю часть на стол, нижнюю под стол, ура, влезла.

По-прежнему в одной ночнушке — не видеозвонок все-таки, — Лотти набирает номера в порядке предпочтения. Первый, второй… К вящему ее разочарованию, вакансия секретарши уже занята, как и место оператора. Она вздыхает: придется звонить в магазин. Скрещивает пальцы на удачу — а вдруг и там уже нашелся человек. Или в этом магазине ей не придется стоять за стойкой, случаются же чудеса. Это комиссионка; может, им нужен тестер качества мебели? Всякий стул, который выдержит вес Лотти, явно заслуживает наклейки «с пожизненной гарантией». Она мысленно фиксирует удачную фразу, машинально рисуя в блокноте унылые рожицы.

Пухлыми пальцами нажимает на кнопки телефона. Гудок, второй, пятый… дурной знак? Может, у них нехватка персонала? М-да, перспективочки… Но вот, наконец, отвечает, очень чопорный женский голос:

— Комиссионный магазин «Оливер».

Лотти прочищает горло.

— Здравствуйте, это Шарлотта Адлер. Я по объявлению в газете...

— А, добрый день, Шарлотта, — отвечает женщина, голос как сахарин, фальшиво-слащавый. — Ваш звонок первый, я уж думала, никто не откликнется. Меня зовут Алисон. Можете подойти к нам завтра утром, к девяти, вас это устраивает? Если вы нам подойдете, наверное, можете сразу и начать.

Лотти сдерживает презрительный смешок. «Подойдет» ли она для третьеразрядной лавки бэушного товара! Посмотрим еще, подойдет ли ей эта лавка! Однако она сдерживается и продолжает:

— Да, нормально. В смысле, отлично. Как мне одеться, кстати говоря? — уточняет она.

— Что-нибудь повседневное вполне подойдет, если оно достаточно скромное. Еще вопросы?

— Э, нет, пожалуй.

— Хорошо, тогда жду вас завтра утром. Адрес у вас есть?

— Да, в объявлении был. Большое спасибо, — изображает благодарность Лотти, прощается и вешает трубку. Особого энтузиазма она не испытывает. Вряд ли предстоящая работа приятно ее поразит.

— Ладно, посмотрим, как пойдет, — вздыхает она. — По крайней мере на сегодня я с этим покончила. А теперь надо бы попробовать найти «скромную» одежду...

Наутро Лотти поднимается в несусветную рань — в восемь уже умыта, одета и готова к выходу в свет. С помощью стиральной машины собран комплект условно-скромных одежек. Чистые носки и белье (скромное — ну и что, что никто не видит, уже если позориться, то по полной). Блузка с длинными рукавами, бледно-голубая, и даже прикрывает весь живот. Бюст, правда, выпирает изрядно, и вырез получается опущен несколько ниже «скромного», но в конце концов, надо ведь девушке подчеркивать свои достоинства.

Обычным своим шортам сегодня Лотти изменяет, втиснувшись в белые джинсы. Тесные. Слишком тесные, ведь в них пришлось упихать и часть пуза. Затянуть большим ковбойским ремнем, чтобы все это изобилие держалось внутри, а не выплескивалось наружу; спереди помогло, но сзади ягодицы распирают тонкую ткань. Обувь остается прежней, ибо Лотти не носит ничего, кроме удобных сапожек с меховой подбивкой. Уж если ей придется работать, она по крайней мере позволит себе пару маленьких радостей, которые помогут пережить большую боль.

Например, невозможность, заказав в «Звездобаксе» обычную полулитровую порцией макиато, спокойно посидеть за обычным своим угловым столиком, а выдуть ее залпом, не отходя от стойки. И — словно удар под дых: на дверях объявление «ТРЕБУЕТСЯ», — Лотти даже не смотрит, кто именно, вселенная словно издевается над ней! Вперевалку двигаясь к магазину, Лотти надеется лишь, что родители скоро перестанут следить, работает она или дурака валяет.

Ага, конечно.

В лавку она приходит точно в назначенный час. Первой. Вроде открыто, однако внутри никого не видать. Лотти входит и осматривается. А что, симпатишненько. Скромный, но где-то даже стильный магазинчик всякой всячины. Одна стена заставлена стеллажами со всякими китчевыми безделушками, вторая увешана картинами, которые некогда поленились дотащить до мусорки. В середине мебель — стулья и столики шестидесятых годов, а также пара вешалок с платьями и майками вырвиглазных расцветок. Но специализировался магазинчик, похоже, на книгах. В маленьком чуланчике сбоку они выстроены двумя рядами от пола до потолка, стеллажи аж трещат, причем половина содержимого туда не влезла и кое-как разложена на полках в главном зале. Даже за конторкой стоит полдюжины старых коробок, забитых старыми книгами. Честно говоря, как раз в таком месте Лотти вполне могла бы сама подкупить что-нибудь, странно даже, что она раньше об этом магазинчике ничего не слышала. Хотя, вероятно, не она одна. Очень уж место скрытое. Сюда даже в поисках работы нелегко добраться, а уж клиентам и подавно.

На стойке колокольчик. Стильная штучка, и звонок приятный. А что, если тут еще и кофеварка имеется, Лотти не прочь и поработать в такой вот лавочке.

Пока она рассматривает окружение, сверху по лестнице спускается хозяйка заведения. Вживую она еще более чопорно-спесивая, в сравнении с безликим голосом в трубке. Бывшая хиппи, которой надоело жить на дне и она всеми силами интегрируется обратно в «истеблишмент». Да, скорее всего, иначе у владелицы подобного хлама неоткуда взяться столь снобистскому виду. Строгая блузка в цветочек, хабешные брючки, темно-русые волосы чуть ниже ушей.

— Здравствуйте! Что-нибудь желаете? — вежливо интересуется она.

— А, я Лотти. Мы вчера говорили по телефону насчет работы.

— О! — Хозяйка глубого удивлена, что вот ЭТО ее новая сотрудница. И явно разочарована. Взгляд ее останавливается на поясе Лотти, глубоко врезавшемся в массивное пузо. Да уж, продавщицу таких габаритов она увидеть не ожидала. Вслух, однако, ничего подобного не произносится, хозяйка просто подает Лотти руку. — Меня зовут Алисон. Я хозяйка этого магазина. И… рада познакомиться. Я сейчас вкратце введу вас в курс дела, а затем займемся работой.

Лотти ведут вверх по скрипучим ступеням и показывают чулан — узкий, но длинный, — заполненный баулами со старой одеждой и коробками с книгами. В тусклом свете, пробивающемся сквозь грязное окно, видны ряды стеллажей, заставленных такими же коробками.

— Ваша работа — перебрать все новые поступления и отобрать то, что можно продать. Годное на стеллажи, хлам на выброс. Также в ваши обязанности входит пополнение ассортимента зала внизу. Тут еще где-то была стремянка, чтобы добираться до верхних полок… трудностей не будет?

Она с сомнением рассматривает колоннообразные ноги Лотти; та просто качает головой.

— Что ж, — Алисон вздыхает, — ваша предшественница уже неделю как ушла, и у нас некоторое затаривание. Вам придется потрудиться, чтобы все это разгрести. А пока я на всякий случай покажу вам, как обращаться с кассой. Готовы спуститься вниз?

Мысленно проклиная хозяйку, Лотти снова ступает на скрипучие ступени...

Начало рабочего дня полностью соответствует его продолжению. А первый рабочий день — всей последующей неделе. Алисон гоняет Лотти в хвост и в гриву, а ей и без того нелегко. Ладно еще копаться в грудах потенциального не-хлама, но время от времени Алисон требует снизу принести такую-то коробку книг. А для этого нужно, во-первых, взобраться на стремянку — к каковой активности массивные ноги Лотти совершенно не приспособлены, разбухшие от жира бедра соприкасаются почти до колен. Во-вторых, нужно дотянуться до нужной коробки, а для Лотти даже просто поднять руки над головой не так уж легко — подушки сала от плеча до запястья весят немногим меньше гимнастической гири, а соответствующие мышцы раскормленной барышни обладают упругостью разваренных макаронин. В-третьих, эту тяжеленную коробку нужно снять — и, кое-как обхватив, доставить этажом ниже. По лестнице. Лотти ненавидела перемещаться по лестнице даже дома, пару-тройку раз в день — уже много, так что к подобному испытанию она не готова даже близко. Туда-сюда, и она уже выбивается из сил. А тут еще и категорически недостаточная ширина чертовых антикварных ступенек, сто лет назад архитектор и вообразить себе не мог, что по его лестницам будет перемещаться кто-то подобных обхватов! Подушки ее боков и заднего фасада вечно задевают за стену и перила, а в дверной проем она и вовсе протискивается только боком, что, держа в руках коробку книг, совершенно нереально.

В общем, учитывая отрицательную грациозность движений Лотти, не раз и не два она спотыкается на коварной стремянке и с грохотом шлепается на пол вместе с лестницей и коробкой книг. Стремянка оказывается на удивление прочной и не ломается, но снова ее собрать толстым неуклюжим пальцам непросто. Опять же Лотти и думать не желает, что там себе думает Алисон по поводу доносящихся сверху шумов.

Душу она отводит разве что в обеденный перерыв. Надо же компенсировать моральную травму, нанесенную такой вот работенкой. На публику Лотти, как всегда, плевать: в близлежащей кафешке или прямо на лавочке в скверике она утрамбовывает в желудок максимум того, что успевает слопать за короткий перерыв, а потом вперевалку движется обратно, набив карманы и сумочку сладостями, которыми поддержит свое скорбное существование до конца рабочего дня.

После обеда Алисон обычно уходит по своим делам — хвала небесам! Вдвойне хвала, ибо Лотти, во-первых, избавляется от кружащей над головой гарпии и работать становится в разы легче и приятнее — а во-вторых, без хозяйки ответственность за кассу теперь на ней, то есть трудиться в поте лица наверху уже не надо, зато можно, если появится клиент, перекинуться словечком с куда более приятными людьми, нежели Алисон.

… Вот разве что втискиваться за кассу с габаритами Лотти еще сложнее, чем шастать по узкой лестнице. Сесть она там не может в принципе, приходится стоять, и на третий день бедные ее ноги молят о пощаде так настоятельно, что ее посещает мысль. Добыв из кучи хлама наверху пару кофейных столиков, Лотти стаскивает их вниз — это непросто, коробка книг легче и компактнее, — и устанавливает за стойкой наискосок так, что теперь столешницы служат опорой ее массивным ягодицам. В таком положении большая часть пуза удачно втискивается под стойку, так что Лотти может вытянуть ноги, как в шезлонге, и блаженно перекатиться в полулежачее положение. Ура! Вечером она выставляет эти столики среди мебели в главном зале, с изысканно-писательским юмором приклеив на них ценники впятеро выше разумного — чтобы уж точно не купили, а то сидеть не на чем будет.

Теперь главное — не цапаться с Алисон. Да, первую неделю хозяйка магазинчика по крайней мере старается вести себя вежливо — но, увы, чем дальше, тем больше ее «чувство должного» берет верх, и она при виде столь недолжного вида подчиненной потихоньку теряет всякое терпение. Понятно, отчего в столь милом заведении такая текучка персонала!

Впоследствие Лотти назовет это «эпической игрой в кошки-мышки». Она пытается, елико возможно, увильнуть от необходимости выставлять напоказ свою неуклюжесть, тогда как Алисон не упускает случая жестом или словом ее в этом попрекнуть. К концу второй недели Лотти полагает, что счет равный, компромис достигнут… но тут Алисон меняет правила.

— Лотти, я бы предпочла видеть вас на рабочем месте в более формального вида туфлях. Во всяком случае, в чем-нибудь более элегантном, нежели эти… валенки.

— Да ну!

— Да-да, именно так. Клиенту необходимо демонстрировать профессионализм.

— Но в другой обуви у меня болят ступни! А так я могу выполнять работу как положено.

Алисон вздыхает.

— Вы подписали договор, не так ли? Я имею право устанавливать форму одежды сотрудников, и устанавливаю. В понедельник придете в соответствующей обуви. Более это не обсуждается.

Лотти выпадает в осадок. Алисон словно подталкивает ее уволиться отсюда к чертовой бабушке. Остаток дня и все выходные она перебирает варианты, как бы этак извернуться и спасти любимые угги. Увы. В итоге она сдается и покупает скромные «лодочки» — ступням ее, небольшим, но объемистым, в новой обуви очень некомфортно, а еще туфли нисколько не скрывают ее заплывших салом коленей и разбухших икр.

В понедельник Алисон кивает ее виду, удовлетворенная и самодовольная. Лотти, скрепя сердце, принимается за работу. Странно, однако тесная обувь остается единственной трудностью, Алисон словно удовлетворила жажду крови — а может, полагает, что Лотти уже проиграла и не считает нужным пинать поверженного оппонента. Никаких более придирок. Ну, хоть в этом повезло. Крохотную победу Лотти отмечает, притащив с обеденного перерыва громадный пакет крохотных, на один укус, шоколадок, которые какой-то маркетолог обозвал «веселыми». Не иначе, после третьего косячка. Сама Лотти ничего веселого в шоколадках такого размера не видит, но раз уж их много — так и быть, сойдет. Зато и жевать не надо, закинуть под язык — и шоколадки, считай, нету. Ладно, решила Лотти, расправившись с пятой шоколадкой, тоже своего рода веселье.

Вырвиглазная расцветка оберток наводит ее на мысль, и частью шоколадок Лотти жертвует, отдавая их «на сдачу» тем клиентам, у которых настроение, судя по виду, не ахти. Мелочь, но улыбки на лицах нет-нет, а всплывали. По части «как завести себе друзей» Лотти могла бы разбить Алисон в пух и прах… жаль только, игра у них совсем другая.

А одному парню, где-то ее лет, вдруг с чего-то понадобилась сама хозяйка. Лотти отвечает, мол, госпожи Оливер сейчас нет на месте (всеми силами скрывая радостное ликование) и предлагает посетителю шоколадку за просто так. Очень уж парень хорош. Не совсем в ее вкусе, слишком приличный, но из койки она бы такого не прогнала. Костюм, аккуратная прическа и еще более аккуратная бородка на два тона светлее волос. «Разумно хорош», мысленно припечатывает Лотти — а поймав взор парня в районе своего бюста, довольно отмечает, что и он ее с мебелью не перепутает.

«Разумно хороший» парень, раз уж хозяйки нет, довольствуется шоколадкой и просит передать госпоже Оливер записку, нацарапав на клочке бумаги телефонный номер и имя «Джонатан». Мол, это я и есть. Да, разумеется, вежливо кивает Лотти, схоронив записку в заднем кармане угрожающе трещащих джинсов; и как только Джонатан исчезает за дверью, улыбка Лотти превращается в мало подходящую к ее комплекции ухмылку Стервеллы де Вилль.

«Ага, как же, вот щас разбежалась я работать ей почтовой вороной.»

Впрочем, списав для личной коллекции телефончик Джонатана, записку Лотти все-таки кладет на стол хозяйке, поскольку такие послания уже бывали. Но не желая слишком облегчать Алисон работу, записку Лотти прячет под кружкой холодного чая. Там она приклеивается самым надежным образом.

Правда, Лотти и подумать не могла, что записку Алисон обнаружит лишь на следующей неделе. И тут же устроит скандал.

— Вы почему мне об этом сразу не сказали? — вопит хозяйка, размахивая смятой бумажкой.

Лотти, отдуваясь после внеплановой пробежки по узкой лестнице, все же успевает сообразить, о какой записке речь.

— Простите, Алисон, вы, уфф, были на телефоне, и я не хотела, уфф, вас прерывать...

Ледяной клинок взгляда Алисон сталкивается с невинным зеркалом глаз Лотти — к счастью, та как раз переводит дух, и совершенно незаметно, что ее распирает от удачной проказы. Сморщив нос, Алисон разворачивается на каблуках и уходит, яростно вдавливая кнопки сотового телефона, а Лотти мысленно ухмыляется, неспешно поднимаясь в чулан на втором этаже. Да, проделка удалась на славу. Это Джонатан что, ее деловой партнер? Или «мальчик по вызову»? В любом случае, Алисон так явно вышла из себя, что у Лотти хорошее настроение держится до самого вечера.

А еще она, пока хозяйка занята более важными делами, решает некоторое время посвятить себе. Вернее, собственной лени, ведь они давно уже неразделимы. В чулан копаться во входящем барахле хозяйка уже не лазит — на это теперь есть холопка Лотти, — а значит, можно тут кое-что обустроить под себя. В частности, если перетащить к окну вот это древнее плюшевое кресло, а рядом воткнуть кофеварку чуть ли не довоенных времен… Завершив перестановку, Лотти с облегчением плюхается на кресло. «В» не получается — слишком узкое, чтобы задний фасад Лотти смог втиснуться между подлокотниками, — но даже так это большой шаг вперед в сравнении с необходимостью проводить на ногах весь день. Под уютное бульканье кофеварки Лотти вытягивает гудящие ноги и впервые за последние недели включает свой лаптоп.

А еще, нехотя признает Лотти, у нынешней работы все-таки есть свои плюсы. Во-первых, родители продолжают подкидывать ей деньжат, как и прежде, так что весь заработок — ее и только ее. А во-вторых, и это даже важнее: необходимость выбраться из кровати и активно шевелить булками приводит к тому, что Лотти теперь… нет, не худеет, конечно же, но почти не поправляется. Да, она гордится своим телесным изобилием, однако неспособность нормально влезть на ту же стремянку ей не по душе. Так что, пожалуй, это даже хорошо, что больше ее не распирает как на дрожжах...

Идиллия продолжается недолго. Неудивительно, ведь ничего по сути и не переменилось. Две недели спустя Алисон снова наносит удар ниже пояса. Все в точности как в прошлый раз: Лотти возвращается с обеда, хозяйка собирает сумочку и уже почти уходит. Принимая кассу, Лотти скользит взглядом по залу — где там мой двухстоликовый шезлонг, — а столиков среди мебели нет. Откуда Алисон узнала? Не клиенты же ей, в самом деле, наябедничали...

Впрочем, про столики Алисон и не заикается, она вообще как-то непривычно молчалива. Лотти втискивается за стойку и провожает безразлично-нетерпеливым взглядом идущую к двери Алисон — а та, уже положив ладонь на дверную ручку, разворачивается, словно что-то вспомнив, и вытряхивает припрятанный в рукаве джокер.

— Да, кстати, Лотти, мне бы хотелось отпустить вас на несколько часов.

Лотти озадаченно моргает, а Алисон продолжает:

— Да, прямо сейчас. Полагаю, это важнее. Вам следует что-то сделать со своими волосами. Форма одежды предполагает и внешний вид сотрудников — так вот, отныне предписывается избегать ненатуральной окраски волос. Так будет более, как это правильнее сказать — да, более профессионально. Разберитесь с этим вопросом до завтра, уж будьте столь любезны.

Лотти ошарашенно молчит, не в силах ответить, только ощупывает свою любимую челку, а внутри вскипает праведный гнев. Как она смеет? Да она просто ищет повод, чтобы ее уволить! Вот и выдумывает все новые глупости насчет формы одежды и прочего. Ну бред же, у половины клиентов волосы крашеные. О своих бы позаботилась, мымра!

Лотти рысью взмывает наверх — собраться, — обессиленно плюхается на кресло и перебирает варианты. Без толку: в этом раскладе все козыри у Алисон. Остается только сдать ей этот раунд… и не упустить возможности рассчитаться в следующем. По пути домой Лотти покупает флакон краски для волос, и вечером после ванны ее прическа обретает рыжевато-каштановый цвет «осенней листвы».

Назавтра военные действия продолжаются. Алисон гоняет Лотти как сидорову козу, а та держится на чистом упрямстве. Вся взмокла, новая «натуральная» прическа стянута в тугой хвост, под задниками «лодочек» кровавые мозоли, во взгляде жажда крови — ох, как бы она расправилась с Алисон, дайте только случай! За сегодняшнее утро разобрано больше коробок, чем обычно за неделю. Лотти уже готова плюнуть Алисон в рожу и хлопнуть дверью, но ведь именно этого она, мымра, и добивается! А раз так — нет, решает Лотти, буду держаться, «по собственному желанию» ты меня отсюда не выживешь!

Наконец приходит час обеда; Лотти пулей вылетает из лавки — и так быстро, как только позволяют ее бедные натруженные ножки, добирается до кондитерской. Ей нужно успокоиться. Срочно. А лучшее успокоительное лично для нее — шоколад, которым Лотти и затаривается по полной программе, набив все карманы и сумку (не забыв слопать пяток плиток прямо на месте). Потом возвращается в магазин чуть раньше обычного, надо же найти замену утраченным столикам-сиденьям...

Алисон уже ушла — а заодно убрала из зала все, что хоть каким-то боком способно выдержать вес Лотти. Осознав это, Лотти громко и бессильно ругается. Наверху еще есть то плюшевое кресло, но за стойку с кассой оно не втиснется… С печальным видом опираясь на прилавок, Лотти обнаруживает записку от хозяйки. И издает протяжный стон: в магазин должен заглянуть сын Алисон. Ну да, конечно, небось с дополнительной проверкой, мол, не ленись! Долго она так не выдержит...

Лотти сканирует всех входящих подозрительным взглядом на предмет сходства с Алисон. Но на кровожадную гарпию что-то никто из них не смахивает, отмечает она — может, забыл? Или это сама Алисон решила поиграть ей на нервах, мол, не расслабляйся!

Минут за двадцать до закрытия магазина, однако, происходят сразу два события. Во-первых, Лотти убеждается, что оба ее предположения неверны, а во-вторых, судьба дарует ей возможность отомстить Алисон так, как она и не мечтать не могла!

Звонок дверного колокольчика. Знакомый голос.

— Привет, мне тут мать кое-что должна была оставить. Она на месте?

Глаза у Лотти вспыхивают. Сын Алисон — тот самый, кого она не забыла и за три недели, «разумно хороший» Джонатан! Джонатан, который явно посматривает на нее не без интереса.

— Нет, она после обеда не работает. Может, я помогу? — Лотти протягивает ему руку, не в силах сдержать ухмылку Стервеллы де Вилль. Но, очевидно, Джонатан полагает это дружеской улыбкой, потому что улыбается сам и пожимает ее пухлую ладонь. — Я Лотти.

— А я Джонатан, — в ответ представляется он. — У нее тут где-то должны быть несколько коробок с деловыми бумагами. Понимаю, рутина, но мне, ну, в общем они нужны...

Голос его замирает, зато взгляд не отрывается от Лотти, которая неспешно выбирается из-за явно слишком тесного для ее внушительных форм промежутка между прилавком и стеной.

— Что ж, мы в принципе уже закрываемся, так что я охотно помогу, — предлагает Лотти, шествуя к двери и стараясь вилять бедрами пособлазнительнее. Переворачивает табличку «ОТКРЫТО» противоположной стороной и добавляет: — Она мне ничего не сказала, но думаю, вместе мы найдем, если посмотрим как следует. Айда со мной, красавчик.

Пухлой ладонью сцапав запястье Джонатана, Лотти тащит его в кабинет Алисон. А он и не сопротивляется, идет как на поводке. О, Алисон будет просто в ярости! Лотти самым активным образом вращает и так колышущимся задним фасадом, пусть полюбуется, — но у входа в кабинет останавливается и пропускает его вперед, а потом всей массивной тушей вдвигается следом за Джонатаном, блокируя ему выход. В крошечном кабинетике им вдвоем и не разминуться. Идеально.

— Так, если они вообще тут, то должны быть… ой! — заметив подходящие коробки на полу, Лотти виртуозно спотыкается о них и пузом вжимает Джонатана в стену. Бедняга даже сообразить не успевает, как на такое большое счастье реагировать — но судя по виду, ему очень даже нравится, когда его с двух сторон обволакивают слои ее мягкого сала. Подбородок Джонатана у самых глубин ее безразмерного декольте, а громадное пузо трется о грудь, живот и напряженную область чуток пониже.

Лотти рассыпается в самых иенскренних извинениях, а потом наклоняется над коробками — встав при этом (насколько такое вообще возможно для персоны ее габаритов) в позу «веселой барышни» с фото пятидесятых годов — филей повыше, руки на коленках. Джинсы при этом соскальзывают чуточку ниже, обнажая полоску белой плоти. Затем Лотти с усилием выпрямляет спину, отчего ее пузо чуточку вздергивается.

— Ну вот, — радостно сообщает она, — они самые. Забирай!

Вид у Джонатана озадаченный: из его угла до коробок просто не дотянуться, а Лотти и не думает сдвигаться с места. Наконец, он осторожно протискивается в узкую щелку, которую она ему оставила, и как только добыча оказывается в нужном месте — Лотти рушится всем весом прямо на него, снова погребая беднягу в собственных жирах.

— Ах, я такая неловкая! — восклицает она, надув губки, но не предпринимает даже минимальных усилий как-то исправить ситуацию.

Разве только наклоняет голову и накрывает губами рот Джонатана.

Нельзя сказать, что парень отчаяно сопротивляется. Он обнимает Лотти обеими руками — обхватить не обхватил, но уж насколько хватает, — зарывшись пальцами в ее многочисленные складки. О, она сотворила достаточно любительской эротической прозы, чтобы знать, как соблазнить мужчину. Она трется о него всем телом, давая ему как следует почувствовать многочисленные выпуклости, сочные и пышные, обволакивая его собой, горячей и чувственной. И когда чувствует, что вора — отодвигается, дав ему вздохнуть, встает, опираясь на стол Алисон и манит его за собой. Джонатан беспрекословно повинуется, и его тут же раскладывают на этом самом столе, а Лотти снова оказывается наверху. Это нелегко, стол высокий, но использовав стул в качестве промежуточной опоры, она справляется с удивившей саму себя ловкостью. Джонатан снова придавлен всей ее многопудовой тушей, а Лотти опять упоенно приникает к его губам, покачиваясь взад и вперед, стол трещит, парень прерывисто выдыхает — он не смог бы встать, даже если бы и хотел, но судя по затуманенным глазам, в сложившейся ситуации его все устраивает.

Лотти приподнимается и расстегивает его брюки. Запускает пухлые пальцы в приятно оттопыренное белье, мягко лаская там его по всей длине, затем собирает в пухлый кулак и играет — вверх-вниз, еще, еще, еще; потом останавливается.

Не только ему, но и ей трудно дышать от затраченных усилий. Лотти, пыхтя, шепчет ему на ухо:

— Ну что, Джонатан, на сегодня, наверное, хватит. Но можем и повторить. Телефончик оставишь? — Копается в кармане джинсов, достает смятую бумажку. — А то этот, кажется, немного утратил кондицию. — Разворачивает и демонстрирует цифры.

Парень хихикает, а потом добывает из кармана пиджака визитку.

— Подойдет? Слишком формально, конечно, с учетом обстоятельств...

На визитке обозначено: «Джонатан Оливер, издатель» — и телефонный номер.

Напрочь позабыв, зачем все это вообще затеяно, Лотти восторженно пищит:

— Ты издатель?

— Ну да.

— Так… я в общем не собиралась начинать свою карьеру именно с этого, но скажи, какими книгами ты занимаешься? В смысле, есть там истории, скажем, о хорошенькой продавщице, которая соблазняет хозяйского сынка?

— Ты про эротическую прозу? Ну, — он поправляет галстук, — сам я не по этим делам, но издательство наше имеет дело и с такой. А ты что, пишешь?

— О да, совершенно верно! — Лотти просто сияет. — Можно я пришлю тебе рукопись?

— Само собой, присылай — только, надеюсь, это не будет мемуарами? В смысле, вот это было не для практики?

Лотти смеется и гладит его по плечу.

— Ну что ты, в лучшем случае — для вдохновения.

Вручает Джонатану ключи.

— Магазин закроешь сам, думаю, я могу тебе это доверить.

Нет нужды уточнять, что назавтра же Лотти с треском вылетает вон. Кто бы сомневался, в таком-то раскладе. В процессе вскрывается судьба «двухстоликового шезлонга» — на той неделе Алисон раскошелилась на скрытую камеру, просмотрела записи и конфисковала изобретенное Лотти «сидение». Благодаря той же камере, разумеется, ее и увольняют, благо в записях вполне видно, чем она занимается с сыном Алисон, причем прямо на столе у самой хозяйки! До нынешнего утра Лотти думала, что знает родной язык во всех его аспектах, но Алисон встретила ее такими перлами ненормативной лексики, четверть которых Лотти ранее никогда не попадалось. Естественно, ее увольняют без выходного пособия.

Впрочем, сама Лотти не чувствует за собой особой вины. Разве что слегка беспокоится насчет «что скажут родители», но ей ведь и вправду не нравилась работа в этой лавке. А так — получается, что сражение Алисон все-таки проиграла. Освобождение свое и вливание в ряды безработных Лотти отмечает походом в «Звездобакс», как в старые добрые времена. Давненько ей не выпадал случай весь день просидеть тут за лаптопом. Надо отметить. Расслабиться. И вообще подготовиться к скандалу, который закатят вечером родители.

Скандал имеет место. Отец жестко требует, чтобы Лотти немедленно нашла себе новую работу, а иначе… «Иначе» продолжается еще две недели, Лотти словно возвращается в до-Алисоновские времена — дрыхнет, напивается и объедается до отключки, набрав за это время более пяти кило. Но потом ко всеобщему удивлению она снова «становится на собственные ноги», подыскав себе место.

Два месяца спустя Лотти сидит там, где все это и началось, в «Звездобаксе». Здесь же она и работает на полставки, причем изрядную часть рабочего времени проводит за лаптопом, а главное — расположившись на удобном широком стуле. Доход у нее приличный, Лотти оставила родительский кров и живет в собственных апартаментах — которые, хвала небесам, находятся на первом этаже и о былой необходимости бегать по лестницам можно забыть.

О, конечно, полставки бармена в «Звездобаксе» не покрывает аренды апартаментов даже близко. Основной заработок Лотти приносит писательская деятельность. Джонатан, несмотря на неоднозначные обстоятельства их знакомства, свел-таки Лотти с нужным ей издателем. На сольную книгу творчество Лотти не потянуло, зато вполне сгодилось для регулярной рубрики в «Свинье» — местном журнале пышечной эротики, — а некоторые рассказы взяли в тематические сборники. В общем, Лотти живет как в сказке — работает на двух работах, причем обе полностью совпадают с персональными хобби.

Кстати, о Джонатане. Ничего серьезнее пары мимолетных встреч не было, да и быть не могло. Слишком сильно Лотти ненавидит его мать, чтобы из их связи получилось что-то более прочное, а уж то, что Алисон видела их, пусть в записи, только вогнало в гроб последний гвоздь. Лотти в общем-то не возражала — по Джонатану она не сходила с ума. Просто сделала памятку на будущее, и теперь, когда у нее наконец ЕСТЬ работа по душе, Лотти мысленно клянется всеми святыми, что больше никакой «мсти злому хозяину» устраивать не будет. Особенно с соблазнением прямо на рабочем месте.

Жертвовать новой карьерой — нет, ни за что! Писательство — ее страсть, но ради работы в кофейне Лотти каждое утро встает с рассветом, то, чего «в нормальных обстоятельствах» не сделала бы никогда. Она надеялась, что необходимость «шевелить булками», как когда-то у Алисон, удержит ее вес в пределах пусть далеко не нормы, но хотя бы величины условно постоянной. Надежды, как признает Лотти пару месяцев спустя, не оправдались, постоянный поток бесплатных калорий «Звездобакса» оседает непосредственно в области «талии». Доказав, что она способна при необходимости сыграть роковую соблазнительницу, Лотти осознала и опасность этого занятия — а потому грацию и элегантность окончательно оставляет своим героиням и продолжает толстеть.

Заново перекрасив волосы, в трещащих по швам шортиках, Лотти лопает как не в себя, икает от обжорства и довольна аки слон. Душа наслаждается идеальным сочетанием труда и отдыха, а идеальная фигура — да кому она тут нужна? Впрочем, отмечает Лотти, под которой уже трещит рабочий стул, сидение все же надо бы иметь попрочнее. Со следующего гонорара она такое непременно подкупит...