Лоуренсия Аравийская

Лоуренсия Аравийская
(Arabian Nights)

В гостиничный номер я вернулась, сохраняя спокойствие. Правда, на грани. Даже для Саудовской Аравии последнее требование было, пожалуй, чересчур: сотрудникам женского полу не дозволялось посещать публичную трапезу иначе как в обществе родственника мужского пола либо сопровождаемыми спутником, назначенным главой проекта, потому как мы-де по природе своей не способны вести себя в соответствии с местными правилами.
Я точно знала, откуда ветер дует. «Глава проекта», которого иначе как Хорьком и называть не стоило, играл в великого султана, демонстрируя, что он тут всемогущ, а мы — ничто. Он зарабатывает себе состояньице, пока мы доводим проект до ума, от нас зависит, будет ли все сделано в срок; и все равно, бунтовать против него бессмысленно. А уж для женщин тем паче.
Я вошла в номер, собираясь поплакаться в жилетку Питеру. Комната была пуста.
— Ну, Пит, лучше бы ты вернулся до ужина, я терпеть ненавижу «обслуживание в номерах»! — воскликнула я в пустоту.
И тут заметила: книга, которую я как раз читаю, лежит посреди кровати. Хотя я точно помнила, что вечером оставила ее на тумбочке. Странно. А потом увидела — вместо закладки между страницами лежал лист бумаги.
— Черт подери, Питер, ну что еще? — прошептала я, и с предчувствием неприятностей достала его.
Озаглавленный «Что делать», список был коротким. «Заказать в номер ужин на двоих», «заняться бегом» и «пообщаться с друзьями». А в нижнем углу стояло «14».
«Вот спасибо! Сволочь!» — я едва удержалась, чтобы не выкрикнуть это вслух. Звукоизоляция или как, но незачем сообщать всему свету, насколько я расстроена. А причины для расстройства были: заказывать ужин так уж загодя не требовалось, сам Питер сроду не бегал, а никаких друзей в округе у нас не имелось. Так что настоящий смысл записки был — уехал и вернусь дней через 14, не раньше.
Я не столько удивилась, сколько вскипела. Питер был журналистом и сюда приехал, чтобы пока я потею над проектом, он в тишине и покое поработал над книгой о своих приключениях среди сирийских контрабандистов на иракской границе. Несколько приличных кусков он написал, потому как больше тут было решительно нечем заняться. Но, клянусь, у Питера натуральнейшее шило в заднице, а может, синдром гиперактивности или что-то еще; сидячая работа действует на него убийственно, он что-то там ворчал насчет «пары сторонних халтурок...»
Я нафантазировала себе такой сюжет: в гостиничной тренажерке он познакомился с парнем, который, по его мнению, был голубым, а скрытая субкультура персон нетрадиционной ориентации в яростно-гомофобной Саудовской Аравии — это отменная горячая тема для сочной статьи, которую у него с руками оторвут. Конечно, если в итоге Питер останется в живых.
Я волновалась за него. Как всегда, когда он пускался в очередной дурацкий поиск «полевого материала». И жутко на него бесилась — потому что оказалась вынуждена служить для него прикрытием, и значит, из гостиницы ни на шаг. Нет, без Питера я никуда не пойду, потому что Хорек несомненно возжелает сопровождать меня самолично, даже если я надену традиционный местный наряд, полностью скрывающий мое тело от его жадных глазок.
Ну и «заказать ужин на двоих» было намеком — изобразить, что в номере именно двое. Разумеется, видимо изобразить его присутствие мне не по силам, но обычно Питер сидит в спальне и не показывается на глаза, пока по утрам не появляется уборщица. Мне также нужно пользоваться сразу двумя полотенцами, время от времени пачкать его одежду и отправлять в прачечную, а также по ночам периодически кататься по его кровати, чтобы белье было смято сколько-нибудь правдоподобно.
Мы с Питером все еще оставались формально женаты, поэтому-то я и хотела, чтобы он приехал сюда со мной. То, что мы разошлись практически сразу после брака, было неважно; по местным обычаям, Питер оставался моим мужем, а следовательно, подходящим сопровождающим.
Мы и разошлись-то в первую очередь из-за его такого вот поведения. Я надеялась, что Питер однажды это перерастет. Собственно, потому-то мы по большей части и спали в разных кроватях. Когда мы только познакомились, он был куда как более активен насчет постельных экзерсисов, но мое тело по-прежнему было знакомо Питеру лучше кого бы то ни было. Ну, за вычетом меня, пожалуй — хотя порой он преподносил сюрприз даже мне. Следует отдать ему должное, он прекрасный наблюдатель и аналитик. Таланты великого репортера помогли ему стать и прекрасным любовником. Увы, в должности мужа Питер потерпел полный крах.
Перерыв свой гардероб, я нашла спортивные штаны и футболку; раз никто не видит, оденусь так, как удобно. Потом бросилась на кровать, зарылась в подушки и зарычала.
— Черт, черт, черт! Питер, сволочь ты паскудная, ты считаешь, что я должна оставаться довольной женушкой, которая сидит дома и ждет, пока ты не закончишь все, чем занимаешься! Да ты не лучше этих саудовцев! И с чего я, дура, решила, что мы сможем мирно прожить вместе три месяца? Ты никогда не повзрослеешь, будь ты проклят!
И заплакала. Работая над проектом, я стараюсь быть крутым менеджером, которого невозможно обвести вокруг пальца. Но порой мне НУЖНО превращаться в человека, а на ближайшие две недели я заперта в этой золотой клетке, где меня некому поддержать и утешить; и хуже всего — моя надежда, что мы, возможно, придем-таки к согласию, выброшена в мусорное ведро. Я рыдала, плакала, хныкала и ругалась, пока наконец не почувствовала — все, довольно.
Тогда я встала, собрала себя в кулак и заказала в номер «то же, что и вчера». В дверь постучали, я велела «оставьте снаружи», потом закуталась в покрывало и закатила в номер столик на колесах. И тут поняла, что со стейками маскировка так просто не пройдет. Такой шмат мяса не размажешь по тарелке и не утопишь в унитазе.
Окинув взглядом тарелки, я хмуро ухмыльнулась.
— Ну, раз похудеть на десять кило все равно недостаточно, чтобы Питер остался со мной, — какая разница?
Остаток вечера я работала над новыми схемами по распределению ресурсов, потихоньку уписывая две полноразмерных порции стейка с гарниром и десерт. Закончив и то, и другое, я поразилась, как мне стало хорошо.
— Наконец-то баланс сошелся. Спасибо излишкам протеина, не иначе.
Но я лгала себе, и знала это. Мне было хорошо, потому что я переела, причем «не-здоровой» пищи.
Еще в детстве я обожала таскать еду. То украдкой выхватить стручок спаржи с блюда, которое несу из кухни в столовую, то ночью пробраться в подвальный морозильник и, раскупорив ведерки с мороженым, соскрести толику с каждого. «Перехватить тайком» было искушением, справиться с которым я не могла. Думаете, я была толстой? Нет, может, плотной, но вполне спортивной. Даже и подростком, когда я по дороге с занятий постоянно грызла батончики или плитки шоколада, я была в защите в хоккейной команде.
Только в колледже, открыв радости полуночной пиццерии, я начала полнеть. Узнав, какое же это удовольствие — по ночам уплетать пиццу сколько влезет, — в первый год я поправилась килограммов на пятнадцать. Потом я взяла себя в руки и держала довольно крепко, пока в последний год не стана встречаться с Питером. Мы познакомились на «международных отношениях» и после этих занятий нередко засиживались за пиццей и пивом, до хрипоты споря обо всем подряд. Когда мы стали парой «официально», все продолжалось в том же духе, только чаще. На Питере это никак не отражалось — у него жуткий обмен веществ, все калории сгорают без следа, он был постоянно голоден, ну а питаться вместе с ним почему-то было таким же искушением, как таскать еду, и я не пропускала ни одной трапезы.
Мы поженились сразу после выпусного. Я тогда уже носила 50й размер. Когда он впервые исчез — отправился изучать «Койотов», контрабандой провозящих мексиканцев через границы США, — я выросла до 52го. Без Питера я, пока он болтался среди контрабандистов, похудела до 48го, но с тех пор у нас и пошел разрыв. Я хотела, чтобы он остался со мной, а он желал быть вольной птицей. Кажется, он так и не понял: я не так сомневаюсь в его верности или любви, как хочу быть в его обществе.
Когда он снова исчез — расследовать маршрут запчастей угнанных машин — я сдалась и сменила дверные замки.
С тех пор мы несколько раз сходились. Питер оставался все тем же блистательным и любознательным парнем, способным болтать на четырех языках как на родном и свободно понимать еще три, его вполне устраивали мои пышные формы, и я снова и снова влюблялась в него. Всякий раз он воспламенял мой разум, мое либидо и мой аппетит. Мы спорили, ругались, ели, и нередко заканчивали вечер в постели. Если это длилось достаточно долго — я поправлялась, а к его новой статье прикладывалось мое редакторское перо. Но потом мы снова расставались, я с головой погружалась в работу и тренировочные залы… и так продожлалось до следующего раза.
Но сейчас я тайком объедалась, когда Питера рядом не было — впервые со дня нашей встречи. Погладив уютно вздувшийся живот, я хихикнула.
— Вот какого удовольствия ты лишился.
Да, я знала — Питер обожает смотреть, когда я ем. И даже больше, когда я переедаю. Дело не только в еде, ему нравится смотреть, как я ныряю в безбрежные моря искушения и наслаждения — неважно, речь идет о том, чтобы пригласить его снова вернуться в мою жизнь или просто проваляться весь субботний день на диване с книжкой. Отчего-то его возбуждало наблюдать, как я получаю наслаждение. Однажды я предположила, что он хочет видеть меня домохозяйкой из 50х, сидящей дома и поглощающей конфеты. Питер ухмыльнулся и заметил, что даже если я буду так себя вести, мое белье и манера одеваться шокируют любую домохозяйку 50х годов; однако же «нет» он не сказал. Не то чтобы он не хотел, чтобы я думала своей головой, ему нравился мой ум, но «любовь» для Питера была чем-то сродни превращением меня в подлежащую непрестанной заботе домашнюю живность.
Разобравшись в собственных чувствах, я надела атласную комбинашку, которую прихватила на случай, если страсти возьмут верх над здравым смыслом, взяла более надежного спутника, чем Питер, и сделала все возможное, убеждая себя, что вовсе я без него не скучаю. Спала я после всего этого на удивление громко.
Наутро настроение было убитым. Я знала, что это опасно — но когда такое находит, лучше не сопротивляться. Я заказала два плотных завтрака и уплела обе порции, одетая лишь в полотенце, повязанное как салфетка. Все ожидаемые жалобы на новые ресурс-схемы я пропускала мимо ушей, и видимо, народ уловил мое настроение, потому что слишком уж сильно не давил.
Заказав в номер два обеда, я вернулась в гостиницу. После удвоенной порции меня охватили возбуждение и дремота, но я превозмогла их и вернулась на дневное заседание. Мы наконец решили, что для сбора данных и предотвращения их подделки нам требуется автоматизированная система; в номер я вернулась вся выжатая.
Мне действительно не хватало Питера. И хотелось выпить, раз уж его рядом нет. Но в Саудовской Аравии это нереально, и пришлось мне довольствоваться тем, что всякий раз на ужин заказывать роскошный десерт. К концу ужина желудок у меня почти болезненно раздулся. Я улеглась в джакузи, включила теплый массаж и поглаживала живот, пока не расслабилась. Лежать пришлось осторожно, чтобы случайно не надавить на раздувшийся желудок, однако от этого я только возбуждалась.
Я почти забыла, как это было — в первый год в колледже, я лежу в постели, живот болит от обжорства, а другое место — от возбуждения. Когда-то я думала, что все удовольствие лишь в том, чтобы нарушать принятые правила. Но сейчас… нет, я, конечно, нарушила правила здорового питания, но удовольствие было совсем в другом. Скорее это было ощущение чего-то нового, предвкушения прорыва. Куда именно — я так и не решила, погрузившись в сон.
Утром, когда я проснулась, в утробе чувствовалась приятная тяжесть. Не болезненная, не просто сытый желудок; просто вся пищеватительная система урчала от удовольствия, перерабатывая высококачественные продукты. Я несколько урезала завтрак, ограничившись овсянкой, фруктами и блинчиками. Создав приятное дополнение к общему поднятому настрою, я, исполненная энергии, была готова встретить новый день.
Забавно: несколько дней назад мой живот выпирал существенно менее заметно. Ну, это пока я не накинула принятый здесь балахон, именуемый верхней одеждой. Улыбаясь из-под покрывала, я поняла, что даже если у меня поправится второй подбородок, этого тоже никто не заметит.
Еще несколько дней, и я упаковала в чемодан все шмотки 48го размера и достала 50й, который припасла, помня о том, к чему приводит общество Питера. Облачаясь, я мурлыкала себе под нос. Я чувствовала себя почти как дома. Была суббота, большую часть дня я проработала вместе с командой. Народ был весьма раздражен тем, что я не имею права выйти поразвлечься вместе с ними, и предложил устроить вечеринку у нас в номере, но я сказала — не надо, все в порядке, а у Питера сейчас антиобщественная писательская фаза.
Вечером я сделала предварительный заказ на воскресенье. Завтрак, потом кофе с оладьями, обед, чай с пирожными на полдник, ужин и полуночный перекус. Да, совершенно невероятное количество еды, тем более на двоих. Но я хотела проверить, каковы мои пределы по этой части.
Завтрак почти разочаровал, я беспокойно металась по комнате и жаждала продолжения. Четыре оладьи сбросили напряжение, но обеда я все равно дожидалась, то и дело глядя на часы. Два больших гамбургера и две горки жареной картошки наконец насытили меня, но место в желудке еще оставалось. После чая с пирожными я осталась такой же, разве что захотелось подремать.
Проснулась я, когда в дверь постучали — принесли ужин, — и я радостно встретила его появление. Несколько секунд созерцала явившееся изобилие: большие блюда салата, две полных тарелки макарон, корзинка чесночного хлеба, две больших чаши крем-брюле. Без вариантов, решила я, СТОЛЬКО в желудок ни за что не поместится; но руки мои уже в предвкушении гладили мягкий живот.
Когда принесли полуночный перекус, я ухитрилась прикончить все, осталось едва пол-тарелки макарон, и от пережора вся раскраснелась и едва дышала. «Полуночное» оказалось дюжиной сырых устриц. Разумно ли это — усомнилась я; но устрицы мне нравились, и я решила, что их все равно не надо особо жевать, просто глотнуть и все. И чтобы не передумать, быстро взяла первую и так и поступила. Потом еще, и еще, и остановилась лишь на десятой, когда желудок резкой болью возопил «пощады!»
В голове шумело, я чувствовала себя так, будто сейчас лопну. Сесть — значит согнуться, такое было выше моих сил, и я пошла в спальню и плюхнулась на кровать. Чуть погодя начала поглажывать раздувшийся живот. Потом, когда в достаточной мере пришла в себя, решила посмотреть, насколько же он стал громадным. Даже в лучшие мои дни он, пожалуй, так не выпирал. Я заснула, по-прежнему размышляя о том, какой же у меня теперь большой и круглый живот.
Назавтра даже спортивные штаны 50го размера изрядно врезались в живот, который отнюдь не уменьшился после минувших упражнений в обжорстве. Спускаясь в наш полу-постоянный офис, который устроили в конференц-зале на третьем этаже, я двигалась медленно и аккуратно, словно превозмогая инерцию массивного пуза. Там оказалось, что одну из труб прорвало, и утреннее собрание перенесли в другое помещение, на четвертом этаже. Народ предпочел подняться по лестнице, а не ждать лифта, и теперь уже я точно чувствовала, насколько стала тяжелее после вчерашнего, и от этого двигалась еще медленнее и чувствовала глубочайшее удовлетворение.
После очередного двойного обеда я охотно прилегла бы подремать, но пришлось влить в себя еще чашку кофе и идти работать. Шла я медленно, наслаждаясь и лелея ощущение переполненного живота. К счастью, работать предстояло лишь с командой, никаких серьезных вопросов не возникло. И я просто сидела в кресле и старалась лишь, чтобы слюнки не капали, пока я думаю об ужине. В итоге я каким-то чудом ухитрилась по-настоящему прогододаться, хотя и умяла за сегодня уже четыре полных порции. Ужин испарился на удивление быстро, и я снова заказала к полуночи порцию устриц.
Во вторник я надела юбку. Собственно, этого никто не видел, но у меня появилась еще одна причина передвигаться медленно. Не только потому как живот переполнен, но и потому, что затянутые в нейлон бедра терлись друг о друга и, если я двигалась слишком быстро, становилось жарко. Подобного со мной не было с первого года замужества. Ну не могла же я снова набрать весь этот вес так быстро! Наверное, просто он теперь распределяется иначе, не так, когда я была моложе. Забавно: тогда я смутилась бы, а сейчас это еще сильнее возбуждало. Собственно, тогда меня смутила бы сама мысль о подобном… а сейчас — вовсе даже наоборот.
— Что со мной творится? Я что, всегда хотела быть толстой? — спросила я себя, когда осталась в лифте одна.
И когда как следует об этом подумала — за обедом — то вспомнила, как девочкой запихивала подушку под футболку, и как состязалась с подружками «кто сильнее выпятит пузо». Так может, все это безумие действительно имеет под собой опору?
К ужину я дополнительно заказала порцию супа, а к десяти вечера еще устриц.
В среду утром я разрезала пояс спортивных штанов и вшила туда кусок резинки, чтобы расширить талию. После всего съеденного у меня так вырос живот, что даже к спортивным штанам 50го размера надо было добавить сантиметра три. Я глазам своим не верила, но мысленно прикинула, что нужно бы подкупить 52го размера, когда приеду домой. А друзьям просто скажу, что все эти три месяца было особо нечем заняться, пришлось сидеть в номере и есть. К чему признаваться, что основная причина такого поведения несколько в ином?
В четверг я поймала устремленный на меня взгляд Хорька. Мой хмурый прищур заставил его отвернуться, и позже он удивительно легко уступил насчет изменения диаметра трубы. Это дало мне возможность раньше смыться на обед и даже чуть-чуть покемарить после еды, но потом Хорек снова стал самим собой и пришлось согласиться на достаточно скользкую проверку оборудования, чтобы выбраться из офиса вовремя и успеть на ужин.
Вечером я прочитала себе строгую мораль и решила больше так не делать. А чтобы голод не одолевал, взять на обед порцию побольше.
В пятницу мы работали только с командой и успели завершить все, чтобы объявить субботу выходным. Осталась лишь пара недель, и я велела народу в выходные отдыхать, как полагается туристам. Что до меня — я облизывалась, сочиняя меню на выходные. Да, это перебор, но противостоять искушению я никак не могла.
Когда в субботу ночью я отодвигала прочь последний опустошенный поднос, мой живот выпирал даже из-под халата, в который я завернулась. В воскресенье я вообще не тратила время на одевания, а вставала лишь, чтобы закатить в номер столик с едой и выкатить прочь пустой.
К полудню я управилась с вафлями, оладьями, омлетом, тремя плюшками, двумя круассанами, маленьким стейком, двумя большими сендвичами, тарелкой спаржи и большой порцией жареной курятины с рисом. От пережора я едва могла двигаться. Когда прибыли послеполуденные пирожные, я бросила прямо на кровать полотенце, чтобы не сорить, и ела прямо там, так я могла вытянуться и дать желудку больше места. То же и за ужином. И уснула, когда расправилась с изрядной частью обеда из четырех блюд — на двоих.
Проснулась я от шума открывающейся двери. Перепугалась, попыталась сесть, но боль в животе бросила меня обратно на кровать.
— Лорен? — позвал Питер из гостиной. Потом он вошел в спальню и проговорил: — Вот видишь, я вернулся, целый и невредимый, а ты… что тут происходит?
— Пошел к черту, Питер. — Я не знала, что скажу именно это — но почувствовала, что так и надо.
— Лорен, что творится? Ты в порядке?
Я долго на него смотрела, потом сказала:
— Да. Но не благодаря тебе.
— А, хорошо. В смысле, я рад, что ты в порядке. Но ты выглядишь...
— Толстой.
— Я собирался сказать «великолепно». Просто удивился, что ты голая. Ты что же, э, меня ждала?
— Нет, просто вся одежда стала слишком тесной. Я не ждала тебя раньше завтрашнего дня. Но ничего страшного, ты можешь прямо сейчас переехать в другой номер.
— Но я… что вообще происходит? Ты же не могла так поправиться за две недели. Что случилось?
— Я ела за двоих, помнишь? А мы оба хорошо кушали. — Я любовно погладила свой живот. — И я кое-что поняла. Ты всегда заставлял меня поверить, что я ем для твоего удовольствия. Но знаешь что? Еда доставляет удовольствие МНЕ. Когда мы расстались, я решила, что мне не надо столько есть. Теперь с этим покончено. Я буду делать все, что сама захочу. Вернемся в Штаты, и я подам на развод.
— Но милая, это же просто чудесно. В смысле, я рад, что еда доставляет удовольствие тебе, ты выглядишь потрясающе.
Я заметила, как он смотрит на мое раздувшееся пузо.
— Да, да, я выгляжу потрясающе. Но ты упустил свой шанс, Питер. Все свои шансы. В который уже раз. И то, что ты бросил меня здесь, стало последней соломинкой. Так что я оставляю свое пузо и аппетит при себе, и ищу кого-то другого. А не найду, буду наслаждаться ими сама.
Так вот сразу он не сдался, но в итоге ушел и ночевал уже в собственном номере, а я мирно прикончила остатки ужина.
Назавтра Хорек всячески пытался намеками выяснить, нет ли у меня каких-либо новостей на личном фронте, глядя то мне в глаза, то на живот. Я поняла, что даже балахон уже не способен служить полноценным прикрытием, и ответила:
— Не хочу ничего объявлять официально. Просто скажу, что я ем за двоих.
Глаза у него распахнулись и вдруг Хорек обрел поразительную готовность к сотрудничеству. Наверное, испугался, что рожать я буду прямо сейчас. Забавно, но дело того стоило. За три недели мы закончили проект даже раньше срока.
Питера в номере уже не было, а я продолжала есть за двоих. Я знала, что долго так продолжаться не может… но пока останавливаться не желала. Впрочем, я пару раз выбралась из гостиницы, и даже позволила Хорьку сопровождать себя. Оно того стоило — он побелел как полотно, когда я призналась, что надо заглянуть в магазин и купить одежду для беременных. Не самый модный фасон, но она удобная, а под балахоном все равно не видно.
Наконец пора было садиться в самолет и лететь домой. Поразительно, насколько теснее стали сидения. Но я не жаловалась. Хорошая зарплата и премия за досрочное завершение проекта, и все прошло с таким блеском, что я почти не сомневалась — меня повысят в должности, даже если я стала явственно толще, со всеми вытекающими отсюда недостатками. Просто больше я не стану подписываться на проекты в Саудовской Аравии.
Но о нынешнем я не сожалею. Я выросла в профессиональном и личном плане, в нескольких смыслах. Я разобралась с Питером и стала сама собой. Возможно, это тянулось слишком долго — что ж, лучше поздно, чем никогда.