Летнее открытие себя

Летнее открытие себя
(my first 'fattest' summer)

После первого курса колледжа я вернулась домой, собираясь найти себе летнюю подработку.
В колледже у меня началась новая жизнь. Я всю жизнь твердила себе, как мантру, «только бы не растолстеть», и действительно держалась стройной и подтянутой — за исключением взрыва пубертатного периода, когда я каким-то непонятным образом набрала пятнадцать кило за два месяца. Но потом одна спортивная секция, другая, третья, и все пришло в норму.
Только вот частью этой нормы были постоянные мысли о еде, о том, чтобы отпустить поводья, позволить себе есть сколько угодно и, разумеется, стать толстой и объемистой. Чем дальше, тем больше. И уже в колледже я решила «какого лешего» и, как все первокурсники, оторвалась по полной программе. В итоге вместо среднестатистических семи кило набрала все пятнадцать.
Ну да, в колледж я уехала, имея шестьдесят один килограмм живого веса: спасибо моему приятелю Лорну, тот все лето перед поступлением меня подкармливал, итого обеспечил мне три или четыре килограмма сверх моей всегдашней нормы. А в конце мая я вернулась толще, чем когда-либо была — семьдесят шесть кило как с куста, в основном новые килограммы осели на бедрах и могучих окороках.
Мой братец, язва мелкая, тут же обозвал меня «Корпулентной Кейтлин» и сообщил, что когда я иду, мой задний фасад словно движется независимо, сам по себе.
— К твоему сведению, все эти килограммы осели там, где надо — и вообще, какого лешего ты пялишься на старшую сестру, извращенец мелкий? — отрезала я.
Одна из моих школьных подруг отметила, какой «большой» я стала. Ну да. А знакомый продавец из местной кафешки — у них лучшие молочные коктейли в округе, я с детства на них подсела, — прямо заявил: будешь пить коктейли каждый день, растолстеешь. А я когда-то в школе по нему вздыхала, дура. Знал бы он, что его коктейль — только первый из тех трех, которые я выдуваю!
Через некоторое время по приезду я связалась со своим старым приятелем Лорном. Нет, он не был моим парнем, хотя в целом там есть за что подержаться (обожаю парней в теле), и я охотно переспала бы с ним разок-другой — но нас соединяла общая страсть к еде, а это, по мне, вернее.
И вот как-то вечером сидели мы в китайском ресторанчике, лопая кому что нравится, и он упомянул, что Марк, муж его сестры, выкупил местную пиццерию и полностью реорганизует дело, так не хочу ли я летом там поработать. Я должна была сразу раскусить, что Лорн это затеял не просто так, а чтобы вновь как следует подкормить меня… но я думала только о том, что я обожаю еду, и значит, вполне естественно будет поработать именно там, где ее полно. Так что сразу сказала «конечно».
И назавтра же вышла на работу. Пицца, кальцоне, сандвичи с курятиной под пармезаном — в общем, все по списку, и сотрудникам все блюда отпускались с громадной скидкой. Тощих, кстати сказать, среди них не было вовсе. Да и Лорн, даром что мой ровесник, уже отрастил солидное брюхо, словно всю свою жизнь работал в пиццерии и каждый день объедался здешней продукцией.
Лорн и Марк сразу провели мне экскурсию по всем фирменным блюдам, за счет заведения. Так что до конца семичасовой смены я сжевала яичный рогалик с пармезаном, порцию говяжьего филе под соусом маринара, тарелку жареных «цветочков» из теста и кабачков, запеченого кальмара с палочками моцареллы под соусом маринара, половину пиццы-маргариты, два кальцоне и громадную порцию тирамису.
Обожралась, конечно, до состояния нестояния. Обожаю это ощущение, если только есть возможность полежать и все это должным образом переварить. А тут еще Лорн после работы спросил — зайдем скушаем по мороженке? Конечно же, я не отказалась.
Когда нам с Лорном выпадали общие смены, он всегда «готовил обед» для меня. Всегда любовался, как я лопаю («никогда еще не встречал девушки, которая может столько съесть, обожаю!» — да, такая у него фишка, он честно признался), и по-моему, придвинутая ко мне гора еды раз за разом становилась все больше.
Примерно через месяц мама заставила меня сходить к врачу, ибо желала выяснить, почему я набираю вес со страшной скоростью, как тогда, когда мне только-только исполнилось двенадцать. Она постоянно спрашивала, что со мной творится — как будно считала, что я расту вширь как на дрожжах не потому, что каждый день обжираюсь по самое не могу. Я, конечно, об этом ей докладывать не собиралась.
Нет, я могла, конечно, сказать, что там, где я работаю, предпочитают готовить вкуснейшие калорийные версии традиционных блюд, и одна порция нам как сотрудникам обходится в полтора-два бакса, а еще там работает мой старый приятель Лорн — тот самый пухлый заучка, который тебе не нравился, которого ты однажды почти застукала на мне, — и он готовит для меня обед, которого хватило бы пятерым, а я, мама, прикинь, съедаю все до крошки...
Нет уж. Меня тут же заберут оттуда и поставят работать на ксероксе в ту контору, где работает сама мама. И я помру с голоду!
— Итак, Кейтлин, давненько не виделись, — проговорил наш семейный врач, доктор Мерфи.
— Ага, доктор Мерфи. Год уже прошел, как раз прошлым летом я проходила осмотр перед тем, как уехала учиться во Флориду.
— Что ж, я так понимаю, твоя мать хотела, чтобы я тебя осмотрел, потому что сильно волнуется оттого, что ты вернулась из колледжа и очень сильно поправилась. Она заметила, что ты и во время учебного года набрала вес. Так, посмотрим на твои данные. Прошлым летом ты при росте метр шестьдесят шесть весила пятьдесят восемь килограммов, что вполне нормально, хотя иным юным барышням это и показалось бы многовато. Сегодня при том же росте ты весишь уже восемьдесят восемь: это не просто соответствует ожирению первой степени, но и показывает почти семидесятипроцентное увеличение веса в сравнении с прошлым летом. Кейтлин, насколько ты поправилась после того, как вернулась домой после первого курса?
— Ну, доктор Мерфи, я вернулась домой в мае, и во мне было где-то семьдесят шесть кило. Да, там, во Флориде, я изрядно поправилась, это правда. Я много ем, доктор. Матери я этого не говорила — мне уже, в конце концов, восемнадцать исполнилось, так что это не ее дело, — но мне нравится еда, я обожаю вкусно и обильно есть, я каждую минуту, когда не сплю, думаю о еде, если только не жую что-то прямо сейчас. Похоже, мне просто суждено быть большой, толстой и счастливой. — И уперла руки в бедра, демонстрируя доктору Мерфи все свои женственные выпуклости, ведь это, черт возьми, и правда здорово.
— Кейтлин, ожирение не принесет тебе счастья. Нам стоит подумать над тем, что может служит истинной причиной такого твоего поведения, отчего ты набираешь вес и растешь вширь. Ты ведь и сама об этом задумывалась, не так ли?
— Ничуть, доктор. Как только мы с вами закончим, я куплю в «Маке» пару больших картошек и колу, чтобы подкрепиться до обеда. А то уже проголодалась. — И демонстративно погладила выпуклость, которая выпирала над поясом ставших слишком тесными джинсов. — На меня сейчас никто и ничто не давит, я не больна ничем таким, что заставляло бы меня слишком много есть — ничего такого, доктор. Только я сама. Я просто не могу не есть, и с удовольствием занималась бы этим непрерывно с утра до ночи. Честно говоря, я сама удивляюсь, что набрала всего двенадцать кило, вы бы видели, сколько я лопаю в течение дня...
— Кейтлин, моя рекомендация — строжайшая диета: два диетических коктейля на завтрак и ужин, а на обед большой салат без заправки и гарнира и кусочек парной рыбы или курятины. Иначе еще до отъезда в колледж ты достигнешь второй степени ожирения. Это просто слишком много для барышни твоих лет. А такими темпами через два года в тебе будет уже более ста сорока кило!
— Неужели, док? Так просто и так быстро? — проговорила я, выпятив пузо и довольно оглаживая его.
Закончив таким образом с медосмотром и подкрепившись тремя порциями картошки и большой колой (я слегка увеличила заказ, просто назло маме и доктору Мерфи), я позвонила Лорну и пересказала ему вердикт специалиста.
— Тогда давай по-настоящему раскормим тебя, Кейт! — заявил он. — Я готов за это взяться всем сердцем, буду твоим личным тренером. Только не тем, который каждый день взвешивает и измеряет тебя для похудения, или заставляет потеть на тренажерах — нет, я буду закармливать тебя калорийными вкусняшками, и отправлять тебя подремать, чтобы твое роскошное тело округлялось еще больше, и измерять его, любуясь твоими растущими обхватами, а может быть, даже получу большее, если только ты скажешь «да»! О, что мы оба сможем с тобой сотворить! Я готов посвятить тебе всего себя, Кейтлин. Я-то знаю, что ты любишь есть — все подряд, — и знаю, сколько ты способна слопать в один присест — очень и очень много, — и я еще в школе мечтал тебя раскормить, и вообще быть с тобой. Я удовлетворюсь и ролью кормильца, но если ты позволишь мне большее, буду только счастлив!
«Всегда с едой» стало нашим с Лорном общим девизом. Он и кормил меня, и любил — я не могла и не хотела сопротивляться искушению «позволить себе большее» со столь роскошно-упитанным парнем, слишком лакомый кусочек, чтобы сказать ему «нет», — а еще потихоньку набирал вес вместе со мной.
— Когда я ем, ты ешь. Когда ешь ты, ем и я. — Так он говорил, когда один из нас уже был вконец обожрамшись, а во второго еще что-то да влезало. Не знаю, как у него, а у меня в таких случаях словно открывалось второе дыхание. Или второй желудок. Не знаю.
Зато на наших общих сменах мы вместе уходили на перерыв, запирались в кабинете, Лорн задирал на мне юбку (я именно для этого ее и носила на работу, со штанами вышло бы дольше и сложнее), спускал трусики, усаживал меня на стол и сразу входил в ожидающе раскрытую меня — и когда я испускала первое сдавленное «ах», приоткрыв рот, он тут же затыкал этот рот куском пиццы или другой вкусняшкой, и продолжал меня кормить, пока мы занимались любовью. Так меня еще никогда не накрывало.
А на выходных мы отправлялись на блошиный рынок или на ярмарку, где опустошали лотки с прожаренными до хруста коржиками, плюшками, пирожками и бургерами. Иногда он, одолжив родительский фургон, вез меня на все ту же ярмарку, мы набивали животы и забивали багажник, а потом ехали в парк или еще куда подальше — и уже прямо в фургоне безудержно трахались и кормили друг друга.
Как-то раз я стояла в очереди к такому лотку, а Лорн отошел в туалет. И вот когда подошла моя очередь, хозяин, думая, что я тут одна, рассыпался в комплиментах:
— Надо же, настоящая большая деревенская девчонка. Пари держу, что ты выросла там, где считают, что девчонке надо быть толстой и красивой, хочешь, поехали со мной, и я тебя откормлю килограммов до трехсот...
Тут как раз и появился Лорн.
— Это он вообще о чем?
— А, это он со мной заигрывает. Явно предпочитаешь женщин покрупнее и вот предложил мне уехать с ним, чтобы он меня раскормил до трехсот кило. Знаешь, я даже задумалась, — шутливо заметила я. — Ну сам посмотри, Лорн, — изобразила я южный акцент Скарлетт О'Хара, — я ведь так изгололадась, того гляди, ветром унесет, — и огладила свои выпуклые бока.
— До трехсот кило, значит, Кейт? — задумчиво проговорил Лорн. — Было бы классно, поработать над тем, чтобы ты стала такой толстой, любоваться, как ты становишься все больше и круглее, настолько массивной, что едва двигаться можешь… И вот что я тебе скажу: это МОЖНО сделать. Без всяких левых типов, конечно. Он, конечно, может вволю кормить тебя, и ты родишь ему целую толпу детишек, от которых тебя тем более разнесет — но он уж точно не знает, как заставить тебя дойти до вершины пять раз кряду! — и Лорн любовно стиснул ближайшую складку на моей тушки.
К августу меня накрыло еще раз тысячу, не меньше. И разнесло до трехзначных цифр.
Да, именно тем летом я полностью осознала свою страсть, свое желание есть и толстеть, свое восхищение собственными обильными формами — и свою любовь к Лорну, моей второй весьма упитанной половинке.