Лакомка Лиззи

 Лакомка Лиззи

(Lizzie: a Girl Gone Fat)

Могу сказать без тени сомнений: больше всего жизнь мою изменил индийский ресторанчик, в котором начала работать в десятом классе. Я не разжирела бы настолько — а ведь и сейчас, в университете, я продолжаю набирать вес, — если бы не эти нескончаемые вечера, когда я наслаждалась сытными блюдами — истекающими сливками и плавленым сыром, прожаренными до хруста, корзиночками лепешек-наан и многими-многими калорийными вкусностями.

Когда я начала там работать, я весила шестьдесят три кило при росте метр шестьдесят шесть: не тощая, но и далеко еще не упитанная. Так, небольшой слой мягкой плоти, равномерно разлитый по всей фигуре. Никаких ярко выраженных выпуклостей и округлостей, просто равномерно-мягкая и теплая, такой я была.

В «Ачаре» на тот момент сильно недоставало персонала, и я с самого начала отрабатывала четыре-пять смен в неделю. Обязательно по вечерам в пятницу и субботу, и как правило, в воскресенье тоже.

«Ачар» имел традицию: помимо зарплаты, в конце смены сотрудник получал бесплатную кормежку. Естественно, из ассортимента заведения, а со здоровой пищей там было сложно: либо жирное и сильно прожаренное, либо острое со сливками, либо и то, и другое — именно такое любимое блюдо оказалось у моей лучшей подруги, пакора-карри: сливочный соус, в котором плавают жаренные в масле картофельные шарики. Управлял ресторанчиком странноватый пожилой индус, который куда больше времени проводил в городе, чем собственно в «Ачаре», и рулили там мы, а добродушный старик-повар постоянно спрашивал, не голодные ли мы и не хотим ли чего-нибудь вкусненького.

Лучшую свою подругу, Дженну, я устроила в «Ачар» буквально через несколько дней, как начала работать сама. После чего наши привычки в плане питания резко переменились. Мы почти все время проводили вместе, тем более — когда еще и вместе работали, и хотя сначала мы, не привыкшие так много есть, не слишком налегали на халявную кормежку, но вот сам режим приема пищи сбился в момент. Теперь ужинали мы не в шесть-семь вечера, а ближе к десяти или вовсе половине одиннадцатого, в связи с чем сразу после школы мы:

в те дни, когда работали — шли в буфет перекусить и выпить по чашечке мокко с мороженым.

в те дни, когда работала только одна из нас — шли в буфет перекусить и выпить по чашечке мокко с мороженым, плюс с хорошей вероятностью та, кто не работала, все равно вечерком появлялась в ресторанчике и ужинала там.

в те дни, когда мы не работали — шли в буфет перекусить и выпить по чашечке мокко с мороженым, затем отправлялись делать домашку, и в процессе заказывали себе чего-нибудь пожевать на вечер. Как правило, «Тако Белл» или что-то вроде того, вкусно, и категорически неполезно для нашей растущей в обхвате талии.

А расти вширь мы обе начали достаточно быстро. Сперва-то не заметили, только когда мой живот стал выпирать вперед этаким комом теплой мягкой плоти, а у Дженны, которая изначально весила чуть больше сорока, кости скрылись под слоем жирка, особенно в области ног и заднего фасада.

Как сейчас помню тот вечер, когда до меня это дошло. Дженна сообразила раньше, но она-то постоянно жаловалась — скорее в шутку, — что ей надо больше работать над собой, активнее ходить и меньше жрать. Но в том-то и дело, что так она жаловалась постоянно, а реально ничего не делала. Не могу сказать, что она радостно согласилась полнеть — просто ограничилась жалобами на сей факт.

В общем, сидела это я в небольшом зале — мы, как правило, там и устраивались, поесть и вообще, обычно это помещение пустовало, если только никто не резервировал его под вечеринку. В общем, вышел повар и с улыбкой предложил мне еще корзиночку наана; я с радостью приняла добавку — нафаршированные сыром и пропитанные маслом, пухлые лепешки так и лоснились, а уж аромат имели совершенно убойный. Потом посмотрела на стол и сообразила, что вообще-то я только что слопала весь свой ужин — а это, на минуточку, корзиночка наана, жареный рис и «миска на двоих» тушеного мяса, — и в желудке вполне еще осталось место для продолжения. А ведь раньше в меня столько не влезало, что-то обычно оставалось недоеденным.

Мысленно прикинула, что я вообще сегодня слопала. Так, черничный багет с крем-сыром и кружка мокко — это на завтрак, потом в школе сандвич, йогурт и сладкая плитка — это мама упаковала с собой, и я еще дополнительно взяла в столовой жареную картошку и пирожное-корзиночку; после занятий — в кондитерской взяла мокко с мороженым и два кекса, по дороге на работу — бургер с жареной картошкой в ларьке, дальше, уже на работе, была самса, тарелка шашлычков харра и еще сколько-то «некондиционных» кусочков всякой всячины, и плюс этот громадный ужин! И сейчас еще добиваю корзинку панир-наана, то бишь лепешек с сырной начинкой… куда, спрашивается, в меня столько лезет?

Опустив взгляд, я поняла — куда, узрев знакомо-неожиданный живот, который ухитрилась отрастить за последние месяцы. Почувствовала, как под его натиском пытается разойтись моя блузка, стягиваемая сейчас форменным фартуком. Лифчик также стал тесноват, а форменные брюки «Ачара» я давно уже не надевала — как-то испачкала, быстро сменила на спортивки, а в них оказалось куда удобнее...

Под эти размышления я как-то сама собой доела наан, и глядя на опустевшую корзинку, прямо захотелось дать самой себе хороший подзатыльник. Тут и вошла Дженна.

— Привет, Лиз. Уже ушли последние клиенты, я везде повесила таблички «закрыто». Взяла нам немного рисового пудинга, а Хамфри еще пообещал сделать гаджарской халвы. — «Хамфри» мы звали нашего повара, поскольку выговорить его настоящее языколомное бангладешское имя не могли. Впрочем, он не возражал.

«Немного» в понимании Дженны значило две полных рисовых чаши. А ведь вначале нам на двоих хватало одной маленькой розетки… что ж, вполне себе причина — чем толще мы становимся, тем больше лопаем, и наоборот. Я подумала, не отказаться ли от такого десерта, но убедила себя, что Дженне не понравится есть десерт в одиночку, и лучше я пожертвую собственным здоровьем, чем обижу подругу.

В глубине души я, однако, сознавала, что теряю даже те невеликие остатки самоконтроля, какие у меня были до сих пор. В самом деле: если ты смотришь на себя, понимаешь, что растолстела, а потом набрасываешься на полную чашу рисового пудинга… ну, похудеть ты явно не стремишься.

Назавтра была суббота, и мы с Дженной решили поразвлечься: нам как раз выдали зарплату, так что мы запаслись наличкой и отправились на шоппинг. Пункт первый, пообедать — единогласно выбрали наш любимый бургерный ларек в городе. В доачарные времена (такая у нас в некотором роде появилась система отсчета; «доачарные» Лиззи и Дженна были условно стройными, а «послеачарные» — те раскормленные толстухи, которыми мы остаеся по сей день) каждой хватило бы по паре бургеров — жирноватых, но вкусных — и маленькой картошке. Сегодня я впервые сообразила, что заказываю четыре бургера, большую картошку и большой коктейль. Но Дженна заказала первой, и я в который раз использовала это как оправдание в который раз набить пузо поосновательнее, и неважно, что этак от талии у меня скоро одно название останется...

В тот день я впервые за несколько месяцев как следует уделила внимание собственному отражению в зеркале, когда одевалась. Начала с вида в одном белье: выпирающий живот нависал над трусиками и угрожал сложиться в складки, а груди вываливались из лифчика третьего размера, который раньше был мне слегка свободен. Ощупала живот обеими руками… и унылое выражение пришлось натягивать буквально силой, такое странное удовольствие доставило мне ощущать в ладонях это округлое, упитанное, мягкое и теплое великолепие. Повернулась боком, изучила, что там творится у меня в филейной части; трусики прикрывали столь малый процент разбухших ягодиц, я аж сама удивилась, почему не заметила, что давно уже пора покупать новые. Странно, что окорока так заметно выпирали, я фигуру подобной формы ассоциировала с женщинами куда покрупнее — но тут подумала, что я ведь теперь и есть та самая «женщина покрупнее». Бедра стали куда более объемистыми, и кажется, появился намек на целлюлит… Руки пополнели, возникли зачатки второго подбородка, а щеки мои, и так пухлые, угрожали приобрести совершенно хомяческие очертания, как будто я неимоверно разжирела. Ладони мои снова скользнули к животу… приподнимая, оглаживая...

Мысленно одернув себя, я выбралась из этих странных грез и натянула джинсы. Не без труда, а когда все же, пыхтя, застегнула пуговицу, оказалось, что живот свисает над поясом сантиметров на пять, и складки на боках выпирают так явно, что в джинсах я в определенной степени кажусь еще более голой, чем без них. Впрочем, это лучше, чем спортивки, ибо вечером я заметила, что в них, конечно, удобно, но все мои выпуклости на окороках и бедрах видны как на ладони. Уж лучше джинсы, они хотя бы форму придают.

Футболка… два варианта: либо когда-то облегающие, которые теперь просто курам на спех, или когда-то свободные, которые стали ну очень облегающими и в облипку. Не надевать же фуфайку — июнь, тридцатиградусная жара, пусть я теперь и толстая, но это не повод, чтобы появляться на людях толстой и истекающей ручьями пота, у меня в конце концов есть самоуважение!

В итоге нацепила темно-оранжевую футболку, конечно, все мои округлости она подчеркивала весьма откровенно, но я попробовала пару черных и убедилась, что эффект стройности в моем случае очень мало заметен, так что не стоит жариться в темном, пока мы будем шастать по городу под ярким солнцем.

Когда мы с Дженной стояли в очереди — она впереди, — я не могла не заметить, благо она-то была в спортивках, что ее окорока раздались вширь почти так же заметно, как мой живот, бедра просто распирало от жира, а из-под слишком тесной футболочки временами выглядывал животик — до моего далеко, разумеется, но на фоне той стиральной доски, какой была «доачарная» Дженна… в общем, я то и дело одергивала вниз собственную футболку, однако, заказав четыре чисбургера, сама не зная, почему, добавила к большой картошке еще и чили с сыром.

Мы с Дженной устроились в альковчике друг против друга, и втиснуться за столик мне оказалось непросто — живот задевал за край столешницы. Когда садилась, почувствовала, что футболка снова задралась вверх — в положении сидя мои телеса она прикрыть не могла, — и как я ее ни одергивала на место, ниже пупка подол не опускался ну никак, выставляя напоказ нижнюю складку живота, очень заметную теперь, когда я сидела.

И прежде чем мы принялись за еду, Дженна сказала:

— Лиз?

— Да? — я откусила кусок картошки, обмакнув в чили с сыром.

— Я хочу кое о чем с тобой поговорить.

Голос ее был такой серьезный, что я даже отложила картошку.

— Просто… с тех пор, как мы там работаем… ты заметила… — я-то понимала, что она хочет сказать, при этом жутко смущаясь; и все же подруга собралась с силами и просто выпалила: — Мы толстеем.

Я ухмыльнулась.

— Да уж заметила. И моя одежда тоже, — я снова дернула за футболку, которая имела меня в виду.

— Угу, я тоже ни во что влезть не могу. Но суть в том… — она на миг замялась, подбирая слова, — я ни за что не призналась бы, но вчера, когда я принесла рисовый пудинг, заметила, как ты поглаживаешь свой живот, и я решила, что может быть, ты тоже к этому начала так относиться… Короче. Лично мне это нравится. Наслаждаюсь вкусностями как никогда, и ты ни за что не поверишь, как кое-кто в школе на днях смотрел на мою задницу.

С одной стороны, я даже не знала, что тут сказать, а с другой, сама-то я утром как себя чувствовала, гладя свой живот, большой и мягкий?..

— А знаешь что, Джен? Ты права, у меня то же самое. — Положила ладонь на верхнюю складку своего большого живота, — впрочем, особого значения это не имеет. Похоже, я так или иначе стану толстой. У меня больше совершенно никакого самоконтроля нет, так что проще плюнуть на все и наслаждаться процессом, раз это все равно будет.

Дженна ухмыльнулась.

— Ну, ты ж меня знаешь… «мне бы в тренажерный зал!» — как ты только меня терпела, такую лицемерку!

— Ну, иногда хотелось дать тебе пинка, — фыркнула я, с мечтательным видом созерцая бургер, прежде чем прикончить его в три укуса.

После еды, однако, у Дженны позникла еще одна мысль:

— Надо бы нам сфоткаться. Пока нам нравиться толстеть, я лично хочу видеть фотохронику процесса.

Я была целиком и полностью за — самой хотелось оценить собственные жиры во всех ракурсах, — и мы отправились на шоппинг.

Принятое решение мы отпраздновали, конечно же, усиленными питанием — причем не разовым, а куда более опасным, по мнению диетологов, способом. С полудня и до позднего вечера мы непрестанно жевали что-нибудь сладкое или жирное, в общем, покалорийнее. После бургеров Дженна сказала, что наелась, а вот у меня в желудок вполне поместилось бы еще что-нибудь, и этим чем-нибудь стало мороженое. Мальчик за стойкой напоминал Эндрю МакКарти из «Милашки в розовом» — признаться, я на него и раньше посматривала, но сегодня и он посмотрел на меня, этак странно — ага, на девчонку в слишком тесных джинсах и задирающейся под напором пуза футболке, которая вдобавок покупает сразу три шарика. Он дал мне сдачу с двадцатки как будто за обычную порцию, а когда я указала ему на ошибку, получила в ответ «ой» и короткое подмигивание. Разумеется, я состроила ему глазки в ответ, а потом, когда мы ушли, Дженна пихнула меня в бок и предложила:

— Подсекай, уйдет!

Мы обе рассмеялись, а потом я оглянулась — он продолжал на меня смотреть сквозь витрину, и я снова подмигнула ему, а он, кажется, покраснел, что снова рассмешило нас обеих.

А пот после мороженого пришлось серьезно потратиться — надо было купить новые джинсы. Дженна аж перепугалась, осознав, через сколько размеров ей пришлось перепрыгнуть. Потом кихикнула, и купила-таки пару под свой новый размер (сорок шестой) и на всякий случай вторые джинсы сорок восьмого размера.

Я ей сказала, чтобы не парилась больше с сорок шестым — отдам свои старые штаны доачарного периода, когда фигура у меня еще имела классические пропорции «перетянутый сноп», а не напоминала раскормленного колобка. В сорок восьмой размер мое пузо не влезало даже близко, а ничего большего тут не имелось; пришлось купить штаны с заниженной талией, над которыми оно попросту свисало, и пару длинных просторных футболок, которые в принципе его прикрывали, но все равно, когда я садилась, было тесновато. Я надеялась, что представится возможность посидеть в том уголке с мороженым… хотя, пожалуй, для этого случая я лучше надену более тесную футболку.

Утомленные примерками, мы снова проголодались (такой уж у нас за последние месяцы с постоянными перекусами выработался режим питания) и заглянули в «Панеру» за мокко с мороженым и выпечкой. Я легко умяла три кекса, плюшку и багет с крем-сыром; Дженна, которая взяла то же самое, с багетом справилась уже через силу, но все-таки прикончила его. Скорее всего, у нее желудок меньше; окорока через пару месяцев будут, пожалуй, побольше — мои пока еще оставались объемнее, но учитывая, насколько непропорционально большой в сравнении с остальной фигуркой Дженны была ее задница, она-то исходно была куда стройнее меня, а полнела в этом конкретном месте быстрее… Потом мы еще шатались по торговым рядам, и взгляд на витрину с мороженым убедил меня в необходимости купить платьице — облегающее и в должной степени откровенное. Потом, ближе к вечеру, мне позвонили из ресторанчика и сказали, что сегодня вечером у меня выходной, персонала хватает (перебросили кого-то из другого отделения, что ли?), так что мы пошли ужинать. Для разнообразия отправились в маленький семейный итальянский ресторанчик, кто-то из друзей недавно там побывал и очень хвалил. Милое оказалось местечко, в небольшом домике напротив сквера, я взяла макароны-четыре-сыра, а Дженна лазанью. Мы неспешно обсуждали, что бы заказать на десерт, и вот принесли еду. Мне — большую такую керамическую миску, наполненную макаронами, нафаршированными сыром и с жареной сырной корочкой сверху — ага, меня вдруг пробило на сыр. Ну а лазанья для Дженны… она только руками всплеснула:

— Я ж вроде заказала кусочек лазаньи, а не целую!

«Кусочек» имел размеры где-то пятнадцать на двадцать сантиметров и чуть больше десяти сантиметров в толщину, а к нему еще и корзинку хлебцов. Заткнув салфетку за воротник, я взяла нож и вилку и выдохнула:

— Ну, за дело.

Мы и принялись за дело. Начало пошло легко, я просто наслаждалась кусочками острых и сочных макарон, а потом сообразила — чем медленнее ем, тем блльше придется трудиться, и я ускорилась, с жадностью набросившись на свою порцию, и то же самое сделала Дженна. Где-то на середине миски все-таки пришлось замедлить темп, но я видела, что Дженна сделала перерыв, посасывая лимонад. Я перерыва не делала, продолжая лопать. Осталась где-то четверть порции, когда я почувствовала, что желудку стало тесновато; свободной рукой я его потерла, похлопала, погладила — терпение, мол, — и стало легче. А еще легче стало, когда я, чуть повернувшись на сидении, расстегнула джинсы. Все равно больше мне их не носить, так что и беспокоиться не о чем, да и под моим пузом так и так не видно, застегнуты ини или как, сижу я или стою. Футболка под напором разбухшего пуза задралась выше вупка.

Осилив три четверти лазаньи, Дженна отложила вилку и со стоном осела на стуле, обеими руками обхватив туго набитый округлившийся живот. Я задумчиво посмотрела на ее тарелку… и через несколько минут последний кусочек лазаньи, наколотый на вилку, отправлялся в мой рот. Последний кусочек. Не был бы последний, я бы, пожалуй, не справилась, даже мой желудок не безразмерный. Но он последний. Я ощутила на языке смесь соуса, мяса, сыра и пухлого теста, и вкусовые сосочки обрадованно застонали, пусть растянутый желудок и намекал, что с него хватит. После чего я тоже осела на сидении, мысленно спрашивая себя: я, собственно, что делаю — позволяю себе полнеть или заставляю себя набирать вес?

Но воистину чудесным оказалось то, что через три часа, когда мы сидели у Дженны в комнате, она спустилась на кухню и притащила четырехлитровую бадью мороженого, которую мы легко прикончили.

И засыпая — на кровати у Дженны хватило бы места шестерым, — я обеими руками придерживала свое раздувшееся пузо и гадала, что же с нами будет к концу лета. Ведь уже через несколько дней учебный год закончится, и мы каждый день будем проводить примерно так — есть, есть и есть, и работать в «Ачаре», то есть опять же непрестанно что-то жевать. В утреннюю смену — завтрак и обед в режиме «шведский стол». Живот согласно заурчал, и мы с Дженной дружно захихикали, без слов понимая скорую перспективу.

На этом мы и заснули окончательно.

Две первые недели каникул стали для нас непрерывным потоком съестного. Моя мама не возражала против изменений в моей фигуре — собственно, она относилась к этому так же, как ко мне в целом. «И это пройдет», нечего волноваться, у девочки своя жизнь. Конец разговора.

А мама Дженны вообще не видела здесь никаких проблем, сама дама вполне пышнотелая, она по-матерински обхаживала и подкармливала «деточек». Каждый раз, когда я оставалась там ночевать, утром нас встречала коробка на дюжину пончиков. Я уже перестала предлагать оплатить свою долю — Райаны были настолько богаты, что считать подобную мелочь полагали ненужным. Думаю, мы изрядно удивили ее однажды утром, слопав на завтрак одиннадцать штук, ей только одно колечко и осталось. После этого миссис Райан закупала сразу две дюжины, «чтобы вам, деточки, уж точно хватило».

Ну а поскольку я как минимум раз в неделю ночевала у Дженны, пончиков мы лопали преизрядно. Сперва — штук по семь-восемь, и это был наш завтрак, ну, не считая кофе. К июлю месяцу мы просыпались, съедали штук по семь-восемь пончиков — этого нам как раз хватало, чтобы спокойно дождаться завтрака. К середине июля, слопав по пробуждении штук по десять-двенадцать пончиков, мы с нетерпением подпрыгивали, ну где же завтрак.

За лето нас разнесло сильнее, чем мы могли себе вообразить. Только за первый месяц, с середины июня до середины июля, мы набрали килограммоп по десять так точно. Мои практически целиком осели на пузе, которое складывалось в две массивные складки, когда я сидела, а когда стояла — этакой вязкой тестообразной массой свисала сантиметров на десять ниже пояса и выпирала сантиметров на пятнадцать вперед. Сиськи едва умещались в новый бюстгальтер четвертого размера, а складки на боках нависали над чертовски тесными джинсами пятидесятого размера.

Дженна, как я и предсказывала, перекрыла меня в обхвате бедер — «стоит груша, нельзя скушать», шутила она, — и едва втискивалась в джинсы пятьдесят второго размера. Забавно было наблюдать, как она закупается штанами в отделе больших размеров, но при этом носит футболки, которые я таскала еще до того, как заметила, что толстею. На ее окорока, безусловно, пялилась не только я, а и заметное число обитающих окрест нас представителей сильной половины человечества, так что к началу июля Дженна обзавелась парнем — симпатичным девятнадцатилетним хлопчиком, который увидел ее (с нужного ракурса) на пляже, пригласил на ужин, и в общем они прекрасно поладили. Дженна очень серьезно занялась увеличением собственных объемов и веса, и парень, которому это не просто нравилось, но он еще и был готов оплатить усиленную кормежку своей пассии — был очень даже приятным вариантом. Я даже завидовала. В конце концов, когда мы обе начали набиратьв ес (я уже не обманывала себя — мы не махнули на себя рукой, а толстели вполне целенаправленно, доказательством чего был наш общий Великий Журнал набора веса — обновляемая ежедневно старенькая записная книжка), я влезла в сеть и отыскала там изрядных размеров сообщество любителей пышек. Каковой термин безусловно объяснял трепетное отношение мальчика из кафе-мороженого ко мне и моему пузу.

Так что как-то уже в середине июля я нацепила сарафан (теперь уже настолько тесный, что запросто могла бы прицепиться полиция нравов) и пошла за мороженым. Как я и надеялась по опыту прошлых визитов, природная робость парня — а звали его Джастин — дала трещину, мы немного поболтали, потом обменялись телефонными номерами, потом он пригласил меня поужинать с ним завтра же вечером, пообещав, что я не пожалею, если согглашусь, потому как он знает хорошее местечко, где водится еда, достойная «роскошно округлых» пропорций вроде моих. Умилительно забавный выбор слов, впрочем, не то чтобы у него в принципе могли быть сомнения относительно того, нравится ли мне быть толстой. Моя тесная одежда, количество регулярно заказываемого мною тут мороженого и сам факт, с какой скоростью я набираю вес, давал любому имеющему глаза понять, что мне все это дико нравится. Так что в порядке ответной любезности я, выразительно огладив собственное пузо прямо сквозь сарафан, сообщила кавалеру, что мои округлые пропорции готовы ко всему, что он сумеет раздобыть. Видя, как мои ладони ласкают вздувшийся шар плоти, отчего по всему моему телу, изрядно обширному, просто волны пробегают… ну, минут через несколько Джастин все же вышел из ступора и широко улыбнулся — сперва моему животу, а потом уже мне. Сказал, что заедет за мной в шесть, и как бы ни хотелось ему снова увидеть меня в чем-то столь волнующе тесном, лучше бы мне надеть что-нибудь посвободнее, а то сама же пожалею. Я ему подмигнула и на прощание позволила полюбоваться своими колышущимися туда-сюда окороками пятьдесят второго размера.

Дженна валялась у меня на кровати, пока я примеряла один наряд за другим, готовясь к большому свиданию — которое начнется большим, а закончится, если все пойдет так, как мы планировали, еще бОльшим. Задумчиво изучала, достаточно ли соблазнительно мое пузо нависает над джинсами — я точно знала, что Джастину понравится, как мои объемистые телеса распирают одежду. Так, когда я сяду, эти джинсы будут еще теснее… ну, наверное, сойдет, только за последние три часа я слопала больше, чем обычная девушка за целый день, но при этом особой сытости не ощущала, так, заморила червячка, чтобы не разгонять народ желудочными воплями. Я уже решила, что надену футболку облегающую, но эластичную, которая подчеркнет объемы моего пуза, но в то же время не будет препятствовать моему любимому процессу его набивания по самое сколько влезет и еще немного.

Дженна, откинувшись на подушку, гладила собственный живот. Конечно, самыми заметными подробностями ее фигуры оставались бедра и ягодицы, но в последнее время увеличился и живот — особенно сейчас, когда она прикончила вторую бадью мороженого. Поскольку у нее сегодня не планировалось свидание с ужином, Дженна без тени сомнений набивала желудок по самое не могу, что стало для нас обеих обычной процедурой перед отходом ко сну. Я же сдержалась (какое-то странное ощущение, даже отвыкла — чтобы и еда оставалась, и место в желудке было) и не без труда ограничилась одной бадьей мороженого. А до того мы обе слопали по шесть бургеров (доедали, признаться, через силу, и картошку Дженна впихнуть в себя не сумела, а потом еще минут пятнадцать просто сидели в альковчике, отдуваясь и обхватив раздувшиеся животы, прежде чем сумели выползти из-за стола), а с самого утра на каждую пришлось по обычному десятку пончиков, дальше пара больших кексов, которые остались от вчерашнего дня рождения моей племянницы, большой фруктовый смузик, и еще перед фильмом заглянули в «Арби» за сандвичами (по паре больших с отбивной и чеддером — просто пожевать, а уже после кинотеатра как следует налопаться бургеров). Да, если так вот перебрать весь ассортимент… я мечтательно улыбнулась и еще раз огладила пузо, поражаясь, что в желудок явно влезет еще немало. Подошла к кровати и села, скрестив ноги, рядом с Дженной, которая просматривала наш Великий Журнал. Она потянулась похлопать меня по пузу — нет, ничего странного тут не было, скорее всего она мне немного завидовала, точно так же, как я завидовала ее круглым упитанным ягодицам и обильным бедрам. Но свое большое и вместительное пузо я ни на что не променяю, улыбнулась я, устраиваясь на кровати поглубже, чтобы вытянуть ноги, а Дженна продолжала гладить мое пузо, тяжелое и громадное. Я потянулась и цапнула полную горсть сала на ее ягодице, а она наклонилась и поцеловала меня, губы и язык ее все еще сохраняли вкус мятно-шоколадного мороженого. Поцелуй не был долгим, но вот руки наши продолжали ласкать и тискать теплые и податливые жиры друг друга. Нет, я не была влюблена в Дженну — не в этом плане, но я просто обожала ее жиры, почти как свои собственные. Через некоторое время она зарылась лицом в мой живот, обхватив его обеими руками и продолжая тискать, спереди и с боков, а мои ладони хватали ее ягодицы, круглые, мягкие и обильные, покрытые целлюлитными ямочками. Долой мои футболку и лифчик, которые мешали подностью насладиться объемами моего пуза, долой ее трусики, которые прикрывали часть изобильных окороков… Мы довольно долго сидели-лежали вот так вот, сплетенной горой сала, пока я не вспомнила, что так могу и опоздать. С сожалением Дженна выпустила мои колышущиеся жиры, и я снова натянула бюстгальтер и влезла в футболку, а перед тем, как уйти — снова поцеловала ее, долго и страстно. Сама не знаю, почему. Мы, повторяю, были просто лучшими подругами, а не любовницами, плюс обе категорически предпочитали мальчиков. Но мы обожали наши жиры, и нам очень нравилось вот так вот тереться этими жирами друг о дружку. И вперевалку двигаясь к автостоянке, где меня уже ждал Джастин, я, кажется, сформулировала для сеюя, почему так: на двоих у нас почти достаточно жира, чтобы каждая осталась довольна.

Почти.

Лето продолжалось так же, как и началось, мы постоянно ели и постоянно же увеличивались в объеме. Первого августа мы развалились в шезлонгах у Дженны на заднем дворе, на столике между нами лежал большой пакет из «Тако Белл». Мы как раз окунулись в бассейн охладиться, а теперь наши мокрые тушки грелись на солнце, пока мы занимались нашим обычным делом — лопали.

Обе мы разжирели, без вариантов. Окорока Дженны полностью заполняли довольно широкий шезлонг, и сквозь щели пластикового сидения выпирали полоски мягкой плоти… я наполовину в шутку заметила, что когда из бассейна пора будет спускать воду на зиму, она уже будет свешиваться по обе стороны шезлонга. Судя по тому, с какой скоростью нас распирало, так оно и случится. Ее живот был уже больше, чем мой в начале июня — а это что-то, учитывая, что большая часть набранных килограммов по-прежнему оседала у Дженны на бедрах, а лифчик четвертого номера на той неделе стал ей окончательно тесен. Плечи и предплечья ее разбухли от жира и уже почти нависали над локтями, как складки на боках — над поясом джинсов. А сама Дженна изучала собственные пальцы — ее завораживало, что даже эта часть тушки стала пухлой. Тяжелый второй подбородок временами угрожал стать третьим, хотя, конечно, это просто была складка сала на шее, которая дрожала, пока она работала челюстями, расправляясь с третьей слойкой.

Но в округе имелась одна персона потолще. Я. Как раз на неделе весы показали сто пятнадцать, и я поставила себе цель: чтобы к концу октября было сто двадцать пять, а к новому году — сто тридцать пять. На самом деле я полагала, что перекрою эти показатели, но на всякий случай метила пониже, чтобы потом не корить себя «не справилась» и иметь дополнительный повод повосхишаться собственными невероятными обжорными достижениями.

Моя стопятнадцатикилограммовая тушка (на самом деле, пожалуй, там уже было сто семнадцать кило, ну а сегодняшнему вечеру точно будет, я полумер не признаю!) была роскошной. Пухлое как шар лицо, массивные мясистые подбородки, расплывшиеся руки. Бедра почти такие же широкие, как у Дженны (ягодлицы поменьше, это да), просто они выглядели менее заметными на фоне моего пуза. Громадной подушкой оно выпирало передо мной, в положении сидя разделенное на три массивные складки, возлежащее на моих ногах и прикрывая тайные места. Пупок давно потерялся в ложбине между средней и нижней складками пуза, а сверху, прямо под грудью, выросла еще одна. Груди, кстати, уже выросли до шестого номера и, если бы не лифчик, свисали бы по обе стороны громадного пуза. Свободной рукой я любовно огладила свои массивные жиры (пустила бы в ход обе, там в четыре руки работать — и то маловато будет, но вторая как раз полезла в пакет за очередной вкусняшкой).

Дженна встала — неспешно, с трудом, а я наблюдала, как от резкого движения колышутся ее раскормленные бедра, и как она переводит дух; последняя проблема была актуальна и для меня. Вставать и подниматься по лестнице с каждым днем становилось все труднее. Оно в общем понятно, когда за считанные месяцы набираешь пол-центнера сплошного жира, потому как единственная физическая активность за это время — стоять у прилавка да протирать столы в «Ачаре». И то не требовало больших хлопот, так как босс почти перестал появляться у нас, и вялотекущие дела оставляли нам все больше времени, чтобы сидеть и вволю лопать все, что приготовит Хамфри. Мне живо вспомнился эпизод пару недель назад, когда мы обнаружили, что не можем разместиться вдвоем на одной скамейке — стали слишком широкими, — а буквально вот вчера наш коллега, Шейн, не сумел втиснуться на ту же скамейку рядом с Дженной. Она тогда просто светилась от счастья. У меня же проблема была не столько в ширине, сколько в дистанции между передом и задом: когда я стояла у стола, верхняя складка пуза уже почти лежала на нем, а нижняя свисала настолько, что порой касалась коленок работающего по соседству рослого и длинноногого Шейна. И хотя мы обе радовались тому, что настолько разжирели, но все-таки решили отодвинуть столик, чтобы коллеги не чувствовали неловкости. Правда, с Дженной совсем избежать ее не удалось — ей теперь приходилось сидеть на двух стульях. Справедливости ради, стулья в «Ачаре» были неширокими, но если бы вместо них стояли кресла с подлокотниками, Дженне бы категорически не повезло...

— Я проголодалась, идем оденемся и выйдем перекусим! — Она звонко хлопнула в ладоши, отчего все ее тело заколыхалось.

Я послушно поднялась, что заняло у меня немногим меньше времени, и разумеется, также запыхалась. Похлопала себя по пузу, а затем шлепнула Дженну по удобно подвернувшейся ягодице, когда шла в дом следом за ней. Подруга возмущенно-радостно пискнула — ей нравилось ощущать, как ходят ходуном ее жиры.

— А, девоньки, это вы? — выглянула из кухни мать Дженны, заодно чмокнув проходящую дочь в щеку. Забавно, но наше поведение возымело побочным следствием и увеличение объемов миссис Райан. Может, она набирала вес и помедленнее, чем мы с Дженной, но выглядела, как по мне, потрясающе. Под натиском ее тяжелого живота шорты так и норовили сползти вниз, а растянутая домашняя футболка, напротив, задраться наверх. Обхватив меня свободной рукой, миссис Райан потискала ближайшую складку моего пуза.

— Отправляетесь перекусить? Вот, держите, купите себе что-нибудь вкусненького, — и сунула мне в руку несколько купюр. Как всегда. Я пыталась отказываться — без толку. Податливая и уступчивая во многих отношениях, здесь матушка Дженны была непреклонна.

— Спасибо, миссис Райан, — улыбнулась я.

— Ах, девочки, вы в последнее время такие хорошенькие...

Знай я ее чуть хуже, я бы решила, что она специально хочет нас раскормить. Но — нет, просто миссис Райан обожала весь свет, и уж конечно, любимая дочь и ее лучшая подруга для нее всегда красавицы, а что на этих красавицах трещат бикини «два икса», ей правда совершенно неважно.

В просторной спальне Дженны я сразу потянулась к шкафу с моими одежками. Тут были и шмотки, которые одолжила подруга, и то, что я оставила тут, и пижамы и прочие домашние сменки на случай, если понадобится. У меня в доме есть такое же отделение для Дженны, но там в основном трусики и штаны — все остальное, если что, она просто брала из запасов тех шмоток, которые стали слишком тесными для меня. Выбрала шорты, кое-как застягнув их ниже пуза, затем подобрала футболку. Совершенно не расстроилась, осознав, что пора все эти футболки отдать Дженне и принести сюда несколько новых: эта, самая просторная, доходила до того места, где когда-то был пупок, сейчас скрытый в щели между двумя массивными складками пуза. Верхнюю часть пуза футболка все же прикрывала, но облегала довольно тесно, а массивные груди мои распирали верхнюю ее часть, демонстрируя декольте, которого хватило бы на троих. Изучила свое отражение в зеркале: о да, выгляжу разжиревшей сверх всякой меры, факт. Посмотрела на подругу и фыркнула:

— Джен, у тебя, кажется, когда-то были коленки, помнишь? А теперь там сплошные бедра и складки сала там, где они заканчиваются.

Она ухмыльнулась в ответ.

— Признайся, ты просто завидуешь моим сочным булкам.

— Ни хрена себе булки, под такие нужен целый хлебозавод!

Мы обе расхохотались. Я опустилась на пол, чтобы еще раз полюбоваться в большом зеркале, как мои разбухшие формы распирают одежду. Класс. Дженна встала позади меня, аккуратно опирая свой живот мне на макушку, а ее массивные бедра стали этаким обрамлением для моей фигуры. Я снова расхохоталась.

— Дженна, твои булки вообще в зеркале не помещаются!

— Ага, знаю. Нужно новое, пошире. — Она отступила и шагнула к двери. — Лиз, ну давай уже, а то я так и похудеть могу.

Вставая, я смерила взглядом дверь, а потом подругу.

— А ну-ка замри. — Взяла со стола камеру, чуть поменяла ракурс и щелкнула кадр — Дженна в дверном проеме, голова повернута ко мне. Продемонстрировала ей. — Джен, ты скоро в эту дверь протиснуться вообще не сможешь.

Дом Райанов был хоть и комфортабельным, но довольно старым, и двери здесь были поуже, чем в новых вроде моего. И все равно — мысль завораживала. Дженна так и замерла в дверях, а я стиснула ладонями ее массивные бедра с внешней стороны в самой обширной части, и промерила пальцами, сколько осталось свободного места до дверных косяков.

— Так, Джен, новая цель. — Я открыла Великий Журнал на странице «Цели и достижения», а Джен, быстро бросив фото на печать, вставила его в журнал и вписала: «Стать шириною в дверной проем к первому января».

Я обхватила ее за пояс, потерлась пузом о ее спину.

— Джен, а мы и правда толстые.

— Недостаточно толстые, — твердо заявила она и захлопнула журнал.

А потом мы выбрались из комнаты и пошли «перекусить».

Первый день занятий наступил очень быстро. Я дрожала от страха.

Встала пораньше, приняла душ, навела марафет и оделась в то, что еще не было слишком тесным. Старшие классы — тот еще гадючник, и на мою раскормленную фигуру снисходительно смотреть не будут. Я там точно буду самой толстой, сто двадцать пять кило, однако. Дженна отстала ненамного — сто шестнадцать, всего девять кило разницы, то есть она сейчас набирает вес быстрее меня. От ее окороков подымутся волны — и я не только про ее собственный жир. До «Ачара» она была такой худенькой, а теперь от титула самой толстой девчонки во всей школе ее отделяет только одна персона. Я.

В машину Дженны я втиснулась, как обычно, с трудом — каждый день это простое действие становилось все труднее, — и она тут же протянула мне кружку мокко и пакет плюшек от Тима Хортона.

— Мама передала, — шепнула Дженна. Она тоже явно нервничала. Бедра ее едва втискивались на сидение, свешиваясь с кресла, порой даже дверь не закрывалась. Я в один присест сжевала плюшки и выдула кофе с шоколадом, и вот мы уже парковались на стоянке. Вид школы погружал меня в отчаянье.

— Знаешь, Джен, я и правда толстая: не хочу идти в школу, потому что там не получится все время есть.

Она рассмеялась, и мы выбрались из машины, перевели дух и двинулись.

Пялились на нас, что и говорить, все от мала до велика. Нас тут видели как минимум четыре года кряду, и нас обеих так внезапно так сильно расперло. К концу первого урока слух уж точно разойдется по всей школе: Лиззи и Дженна за лето так разжирели! Натуральные коровы! У Лиззи пузо размером с бочку, а Дженна застревает в дверях, у нее такие окорока, троим хватит!

Мы вперевалку перемещались по школьным коридорам, и сперва я чувствовала себя не в своей тарелке. Но вскоре уверенность начала возвращаться, и в класс я уже вошла, гордо покачивая бедрами, отчего и пузо мое колыхалось туда-сюда, а на лице было написано презрительное: да пошли вы все.

Впрочем, шепот в спину — это еще цветочки.

Мы с Джен больше не могли втиснуться за парты.

Ну ладно, некоторое преувеличение. Не втискивалась Джен, а под моей тяжестью эта парта просто трещала, а когда я все же втиснулась, подогнув ноги — верхняя складка пуза и бюст расплескались на пол-стола.

Нас послали к методистке, которая поменяла нам расписание так, чтобы мы с Джен занимались вместе, и в класс поставили отдельный стол и несколько стульев. Несколько — потому что Джен нужно было два, да и мне скоро потребуется. После чего отправила нас на занятия, снабдив рекламками про диеты и защиту от насмешек; рекламки тут же отправились в мусорную корзину.

За обедом мы были главным зрелищем: народ то и дело ходил мимо нашего стола, чтобы посмотреть, насколько мы разжирели — и замирал, увидев, как мы едим. Мы совершенно не собирались позировать, просто ели как обычно. Просто заняв контейнерами и тарелками весь стол, а своими телесами — всю скамейку, рассчитанную, на минуточку, на четверых. Прежние наши друзья больше не желали водиться с нами, кроме Джейсона. Мы трое всегда хорошо ладили, просто он еще весной уехал вместе с отцом в Швейцарию и вернулся только сейчас, поэтому изрядно удивился… таким изменениям в обхватах лучших подруг.

Впрочем, он не только принял изменившуюся реальность, но и одобрил ее, поскольку опустился напротив нас за тот самый столик.

— Девчонки, давайте поговорим откровенно? — спокойно проговорил он, а мы тем временем набросились на еду, словно после трехчасового перерыва умираем от голода. В принципе так и было — минувшие три месяца-то мы не переставая жевали весь день напролет.

Не отрываясь от стола, мы с Джен кивнули.

— Вы очень сильно растолстели, это факт. И за обедом съедаете столько, что пятерым хватило бы на весь день. У меня такое ощущение, что вы это нарочно, потому как сдерживать себя хоть в чем-то вы и не пытаетесь, напротив, словно заставляете себя съедать больше, чем влезает.

Я подмигнула. Непрошибаемое спокойствие Джейсона — то, что я всегда в нем обожала. Знал бы он, сколько в нас на самом деле влезает...

— Поехали ко мне домой после уроков, объясним подробнее, — ответила Дженна, заметив мое подмигивание.

Приехав к Дженне, когда мы с Джейсоном выбирались из машины, он с привычной галантностью протянул мне руку — и явно был удивлен, когда его пальцы погрузились в пухлую плоть. Я заметила, как его взгляд скользнул по мне вверх-вниз, несомненно, оценив ощущения от моей пухлой руки и общие габариты колышущегося пуза… после чего Джейсон аж сглотнул, и я с изрядным трудом скрыла улыбку.

В доме у Дженны я сцапала коробку пончиков и, усевшись прямо на пол у нее в комнате, принялась забрасывать их в рот один за другим. Джейсон промолчал, хотя у него на глазах я еще в машине слопала пакет такос.

Джен подошла к шкафу, наклонилась (с большим трудом) и добыла с нижней полки наш Великий Журнал. Запыхавшись, плюхнулась на пол рядом со мной, и вторую коробку пончиков мы уже ели вместе, а я, открыв журнал, объяснила Джейсону происходящее.

— Это Джен первая сказала, что мы толстеем. И нам обеим это понравилось. А потом, когда поняли, что если себя не сдерживать, то мы так и будем толстеть, потому как останавливаться не хочется… мы и решили, что с тем же успехом можем наслаждаться процессом по полной программе. Дальше у нас вроде как началось состязание. Пытались перещеголять друг дружку, кто за неделю больше поправится. Я сейчас вешу сто двадцать пять кило — почти вдвое больше, чем когда только пришла работать в «Ачар».

Джен раскрыла журнал, а я закинула в рот очередной пончик. Листать журнал мне нравилось — новые картинки, видимый прогресс в сравнении со старыми, весы — одно дело, а изображение совсем другое.

— Вот, это мы щелкнулись вчера, «последний день лета», — указала Джен на одно из последних фото. Мы вдвоем стояли у бассейна, облаченные в трещащие по швам бикини. У Джейсона глаза на лоб полезли, и я вдруг поняла, что значит книжное выражение «раздевать взглядом» для раздеваемой персоны.

— И что ты думаешь? — нервно проговорила я.

«Душераздирающее зрелище», должен был ответить он… но я чувствовала, что думает он совсем иначе.

— Ну… девчонки, вы всегда были классными, но сейчас вообще стали — полный улет!

Джейсон покраснел, и я тоже. Дженна с трудом поднялась и вышла из комнаты, сообщив:

— Пойду закажу чего-нибудь вкусненького у Кони! Скоро вернусь.

Джейсон на четвереньках подполз ко мне, отодвинув журнал, встал передо мной на колени, чуть наклонился — и его губы коснулись моих губ, а его руки вскоре скользнули на мои бока, оглаживая живот, затем нырнули под подол футболки, которая словно сама собой задралась под самую грудь, и вот я уже лежу на нем, на ковре, полностью окружив его — мое пузо касалось ковра по обе стороны лежащего Джейсона. Возбуждало невероятно. Никогда не думала, что будет вот так… впрочем, мы ведь никогда раньше и не целовались.

Джейсону, однако, требовалось дышать, так что с его помощью я снова перетекла в сидячее положение, прислонившись к стене — а он сказал «сейчас вернусь» и исчез. Я раздвинула ноги, чтобы пузо могло свисать промеж них, опираясь на пол, и в ожидании Джейсона оглаживала этот разбухший шар мягкой плоти.

Вернулся он с остатком пончиков в руках — миссис Райан всегда держала их наготове для нас, не понаслышке зная наши аппетиты, — и снова упал на колени передо мной, вернее, перед моим пузом, которое принялся тискать.

— Я помогу тебе стать толще, чем ты полагала возможным, — прошептал он, лаская горы моего сала. Меня словно током дернуло, я застонала от счастья, но стон тут же был заглушен сунутым мне в рот пончиком.

Когда вошла Дженна, предварительно постучав в дверь, мне успели скормить еще три дюжины пончиков, в желудке потяжелело. Однако Джейсон благополучно скормил мне все, что доставили от Кони — клянусь, настолько даже я прежде не обжиралась! А в перерывах, пока я старалась хоть немного вдохнуть, он кормил и Дженну.

По-моему, пару кило жира во мне в тот день прибавилось.

Мы с Джен отдыхали и снова принимались за еду, пока Джейсон просматривал Великий Журнал. Увидев кадр «Дженна в дверном проеме», он попросил:

— А можешь так же встать сейчас?

Мы с Джен к тому моменту уже разоблачились до белья, чтобы процессу обжорства ничто не препятствовало. Все равно ничего совсем уж нового Джейсон не увидел бы — во-первых, животы наши свисали достаточно низко, а во-вторых, он только что просматривал вставленные в журнал наши фотки двухнедельной давности как раз в обнаженном виде.

Джен послушно встала в дверях — до цели, конечно, еще далеко, но поближе, чем прежде. Он изучил дистанцию и заявил:

— Так, девчонки, для вас новая цель. К первому декабря ты, Дженна, станешь шириной в дверной проем. Но к первому января, Лиз, шириной в дверь будешь уже ты, а Джен там застрянет.

Я мечтательно улыбнулась, а Джен сказала:

— Это хорошо, что ты относишься к делу так же серьезно, как и мы. Нам нужен кто-то, кто будет нас кормить, а то у меня руки уже устали.

— Как и ноги, — заметила я, и она, сделав обиженную моську, легонько ткнула меня кулаком куда-то повыше локтя.

Помощь Джейсона была неоценима. Раньше Дженна толстела быстрее меня, но теперь я рванула вперед. С каждым днем мое пузо свисало еще ниже и выпирало вперед еще сильнее, и желудок был почти постоянно набит. Мы поменяли режим питания и теперь не жевали с утра до ночи, а именно объедались по самое не могу при всякой возможности, так что теперь я набирала вес даже активнее, чем летом. И за неделю до Дня Благодарения я влезла на весы, сдвинула пузо вбок, чтобы увидеть экран, и прочитала: 137.

Чего?! Двенадцать кило за два с небольшим месяца?

Я повернулась к зеркалу. Да, выглядела я вполне на сто тридцать семь. Жиры везде, сплошные складки. Даже на лице. Разбузшие ягодицы, бедра как колоды. Пузо свисало чуть ни не до середины бедер, а вперед выпирало почти на их же ширину. Полная симметрия, приближающаяся к идеальной шарообразности. Груди свисали по обе стороны пуза, опираясь на верхнюю складку пятнадцатисантиметровой толщины. Складки сала нависали над локтями, а запястья толщиной примерно как лодыжки у обычной девушки.

Но как бы ни восхищал меня вид собственного отражения, я не стала бы статридцатисемикилограммовой просто вот так вот стоя и пялясь в зеркало. Так что я докатилась до своей комнаты, натянула спортивки и пошла на кухню, подкрепиться. Мать давно начала волноваться, не слишком ли я растолстела, потом плюнула и перестала следить, что и сколько я ем, так что запасы провизии в буфете оставались изрядные. Я взяла кофейный тортик, пакет пончиков и коробку датских слоенок и утащила к себе в комнату: как раз хватит заморить червячка, пока не приедет Джейсон, доставив мне полноценный завтрак.

Я села на пол — скорее плюхнулась, — и почувствовала, как под моей тяжестью содрогается весь этаж. Хихикнула.

А потом меня посетила мысль.

Если я сейчас скажу Джейсону, что еще до Дня Благодарения достигла цели, которую ранее намечала к Новому Году — он просто растает от счастья, и в качестве приза немедленно начнет меня кормить до самого не могу и еще чуток. Я добыла из шкафа футболку и шорты потеснее. Спортивные шортики «три икса» едва сдерживали напор моих бедер и ягодиц, особенно когда я села, и подчеркивали массивные складки у меня на боках. Сняв бюстгальтер, я влезла в старую маечку, которая по объвату была немногим больше окружности моего бицепса. С трудом втиснулась, эластик растянулся до прозрачности и сквозь него были хорошо видны мои розовые соски. Так я и сидела, сжевав все запасы и оглаживая свои жиры, пока не появился Джейсон с четырьмя большими пакетами съестного — это будет мой завтрак.

— О чем думаешь? — приветствовал он меня поцелуем.

— О том, как дорасту до ста восьмидесяти кило, — без тени сомнений отозвалась я.

— Ты о цели думай, не отвлекайся! — сцапал он меня за ближайшую складку пуза и легонько потеребил.

— Так это и есть цель… во мне уже сто тридцать семь.

Джейсон взглянул на меня — неверие, радость, обожание — затем упал на колени и поцеловал меня, долго-долго, пока я со смехом не отпихнула его:

— А ну кончай, я так от голода и похудеть могу! Ты меня должен кормить уже десять минут как!

— Да, конечно, — без тени улыбки ответил он.

Через полтора часа мой раздувшийся до боли желудок трудился, переваривая пищу, а я слабо улыбалась, глядя на фото для Великого Журнала. Сегодня будем обедать у Дженны, вклеим на место. Мне не терпелось сообщить ей приятную новость — однако я не знала, что новость есть и у нее.

Когда мы прибыли, Джен, конечно, обрадовалась и обняла мой живот (меня всю ей обнять давно было не под силу), а потом поволокла к себе в комнату. Где встала у дверей и сообщила:

— Нынче ночью я так объелась, чуть сознание не потеряла. И я давненько уже была на грани, но как раз сегодня утром шла в ванную...

Встала в дверях — и застряла. Не просто задела обеими боками за косяки, а плотно так застряла. Я обняла ее сзади, зарываясь пальцами в ее мягкие бока.

— Я тебя обожаю, — со счастливой улыбкой проговорила я.

— А я просто обожаю быть толстой! — радостно сообщила Джен нам и всему Гомеостатическому Мирозданию, а потом с усилием выдавила себя из дверного проема.