Кресло-кормилка

Кресло-кормилка
(Der Maststuhl)

У нас с Ником прекрасный романтический ужина при свечах. Месяц как познакомились, и уже безудержно влюблены.
Ник по природе своей романтик, но он точно знает, чего хочет.
Вешу я 85 кило, изрядно для роста в 155 см, но Нику нравятся мои складки. Когда мы занимаемся любовью, он гладит мой мягкий живот, что неописуемо меня заводит. Мы превосходно подходим друг другу, как два кусочка мозаики, отлично друг друга понимаем, можем беседовать о чем угодно, у нас сходные интересы, а в постели полный ажур.
Но с этого ужина жизнь наша меняется и приводит нас к невиданным прежде вершинам наслаждения… Ник, прекрасный кулинар, готовит макароны в сырно-сметанном соусе. Очень вкусно и очень сытно, даже я едва справляюсь с тарелкой (большой и с горкой, как всегда), после чего обессиленно оседаю в кресле.
— А как же десерт, любимая? Вот, я специально приготовил тирамису, — Ник наполняет полную десерткую вазочку ароматным кремом и придвигает ее ко мне.
Качаю готовой и отодвигаю вазочку.
— Прости, Ник, но я правда больше не могу. Очень уж сытные были макароны. Тирамису отложим на завтра.
Ник разочарованно вздыхает… а потом вдруг улыбается, хитро и понимающе. Придвигает свое кресло вплотную к моему — теперь мы сидим за столом бок о бок, — и зачерпнув тирамису чайной ложечкой, подносит ее к моим губам.
— Ну же, Дженни, любимая...
И едва я открываю рот, чтобы ответить, ложечка быстро ныряет внутрь и я только и успеваю, что автоматически проглотить ее содержимое.
— Это что такое, Ник? С чего это ты взялся меня кормить?
Снова улыбка, хитрая и глубокая.
— А почему бы и нет? Ты же знаешь, я без ума от твоих округлостей, воистину женственных, и от пары кило сверху ты станешь только еще более желанной!
И запихивает мне в рот еще ложку тирамису. Я от удивления даже забываю сопротивляться, и позволяю ему кормить себя, как ребенка, с ложечки, роскошным кремом. Причем Ник, увлекшись, скармливает мне сперва мою, а потом и свою порцию, так что раздувшийся желудок снизу подпирает диафрагму и дышать я могу разве что урывками. И при этом чувствую себя на седьмом небе от счастья… и от возбуждения.
— Знаешь, ник, я часто фантазировала, как мой мужчина раскармливает меня, но как-то не думала, что фантазии эти могут стать реальностью.
Он смотрит мне в глаза.
— Значит, мы оба обожаем раскармливание, только в разных ролях. Дженни, мы просто созданы друг для друга!
— Фантазии фантазиями, но в действительности я как-то не очень хочу превращаться в трехсоткилограммовую тушу, которая сама и пошевелиться не может.
Ник становится передо мной на колени, высоко приподнимает мою юбку и ласково поглаживает складки моего живота.
— До неподвижности и я не хочу тебя доводить. Давай продолжим, пока нам обоим будет хорошо, и предел определишь ты сама.
И пока я размышляю над этими словами, пальцы Ника ныряют между моих бедер к расщелине. Он точно знает, как меня подстегнуть, зараза этакая.
— Ну ладно, — выдыхаю я, — давай доведем меня до сотни. Столько я вполне осилю.
Нику явно не слишком нравится столь столь скромный предел, но он кивает.
Раз уж мне остается всего пятнадцать кило, мы решаем не слишком налегать на ежедневное раскармливание и отложить дело до выходных. В пятницу оба берем отгул, чтобы выходные продлились подольше. Со смешанными чувствами жду «первого раскармливания», это почти как первое свидание — любопытство, предвкушение, опасение. Перед тем, как приступить, Ник предъявляет мне блокнотик с надписью «дневник раскармливания», и заносит туда все мои данные.
Вес: 85 кг
Бюст: 123 см
Талия: 100 см
Бедра: 126 см
окружность бицепса: 31 см
Окружность бедра: 61 см
Туда же вкладывает мои фотографии с разных ракурсов.
В пятницу утром, когда я просыпаюсь, Ник уже возится в кухне, готовит завтрак. Специально для «обжорной сессии» он заранее купил мне особый костюм — облегающее трико из прозрачного нейлона. С трудом втискиваю в трико свои немаленькие телеса, все мои жиры на виду.
— Выглядишь потрясающе, — аж причмокивает Ник, когда я появляюсь в дверях кухни. — Уверен, к концу выходных ты у меня станешь еще прекраснее.
Берет меня за руку и ведет в гостиную. Посреди комнаты мягкое кресло с деревянными подлокотниками. Странно, никогда раньше его тут не видела.
— Садись, Дженни, это твое кресло-кормилка.
Да уж, этот человек ничего не делает наполовину. Кресло специально подготовлено для нашей задумки. Мягкие, но прочные ремешки притягивают к подлокотникам мои запястья. Такими же привязаны к ножкам кресла мои лодыжки. А потом он пропускает еще один ремень у меня под грудью, привязывая к спинке кресла уже мой торс — впрочем, этот последний затянут не слишком туго, чтобы я могла дышать даже с переполненным желудком. Я связана, полностью в его власти. Сама удивляюсь, как мне это нравится. Ведь я знаю Ника, я могу довериться ему с закрытыми глазами, он знает, что для меня хорошо, и позаботится обо мне, что бы ни случилось. Сердце мое переполнено первородным доверием, тем самым, какое, наверное, знают только младенцы, которых так хорошо кормят, чтобы они росли большими и красивыми...
Завтрак мой Ник доставляет на спертой из супермаркета тележке. Для начала — омлет из пяти яиц, только со сковороды, еще сочится маслом. Ник накалывает на вилку ломти омлета и отправляет в мой жадно открытый ротик, а между кусочками омлета кормит меня гренками, пропитанными в оливковом масле и густо намазанными майонезом. Умный, зараза, знает, что за майонез я душу продам. И все-таки после третьей гренки меня слегка мутит, слишком жирная пища для желудка. Видя, что Ник и не думает останавливаться, я слегка дергаюсь — сдвинуться с места, привязанная, разумеется, не могу.
— Нет-нет, Дженни, ты ведь еще не наелась, а нам нужно с самого первого дня слегка подрастянуть твой желудок, чтобы в следующий раз в него больше влезло. Впрочем, действительно, давай не будем перегибать палку, опыты показывают, что насытиться проще, если блюда будут разнообразными.
Вытирает мои заляпанные майонезом губы и скармливает мне круассан с шоколадным кремом. Потом второй и третий. Третий шел уже через силу, но я все же с ним справляюсь.
— Ну вот, милая, это и был твой завтрак, недурно, правда? — Ник расстегивает ремешки и ласково поглаживает мой вздувшийся живот. — Две с половиной тысячи калорий, между прочим, у твоей маленькой фигурки просто выбора нет, большая часть их превратится в жир. А теперь пойдем, любимая, отдохни немного.
До дивана два долгих шага. Просторный, уютный, и подушки уже разложены — все для моего удобства, тут хоть весь день валяйся. Рядом газеты, книги и дистанционки от зомбоящика и видика. Но сперва мне бы прогуляться в уборную, и заботливый Ник провожает меня туда под руку, до самой двери, а потом обратно. Когда мне что-нибудь понадобится — один звонок (колокольчик тут же, на тумбочке) — и он немедленно появляется к моим услугам, а пока снова отправляется на кухню, готовить следующую трапезу. Так заботится о младенце сверхзаботливая мать. Ник, впрочем, видит в себе скорее служителя богини.
Погружаюсь в утреннюю дрему, и мой желудок потихоньку успокаивается, переваривая ударную дозу калорий. Потом Ник снова возвращается в гостиную, поднимает меня с дивана и снова привязывает к креслу-кормилке. А ведь я еще не голодная.
— О, поверь, скоро ты сама будешь меня умолять, чтобы я тебя покормил. А сейчас не спорь, лучше вот кушай и толстей.
И подсовывает мне под нос роскошный салат. Знает, как я его люблю. Думаете, салат диетическое блюдо? Это вы не пробовали салат Ника. Латук, помидоры, редис и шампиньоны просто терялись среди соуса из перетертых грецких орехов, чеддера, жирной сметаны и салатной заправки. Так что на одну скромную салатницу приходится примерно две тысячи калорий. У меня еще после завтрака не все улеглось, а Ник скармливает мне ложку за ложкой. Пытаюсь отворачиваться — где там, я ведь привязана, а руки у Ника длинные. Его эта игра явно веселит. Меня не очень.
— Ник, выпусти меня, я же сейчас лопну, — выдыхаю между ложками.
— Лопнуть не лопнешь, но растолстеешь капитально, — отвечает он и безжалостно запихивает мне в рот очередную ложку салата.
Странно, но меня все это жутко возбуждает. Между ног уже влажно.
Ник удовлетворенно созерцает творение рук своих. Обессилев от обжорства, я почти отрубаюсь прямо в кресле-кормилке, туго набитое пузо тяжелое как камень. Ник расстегивает ремешки и отводит меня на диван, где я и дремлю под бубнеж зомбоящика. Ник тем временем возвращается на кухню и занимается обедом, периодически заглядывая ко мне, ласково поглаживая по ближайшим складочкам и поднося кружку фруктового сока или сладкой колы. Так, смочить язык.
А потом он снова затаскивает меня в кресло. О нет, только не это, у меня до сих пор челюсть болит, жевать не могу! Ник успокаивающе глядит мне в глаза:
— Не волнуйся, Дженни, на этот раз будет жидкое, ты и не заметишь.
И засовывает мне в рот воронку.
Связанная, дергаюсь, но ремни держат крепко, а в рот мне уже льется густой бананово-молочный коктейль. Через воронку почти не чувствую вкуса, однако Ник время от времени вынимает ее, давая мне вздохнуть; едва успеваю облизать губы, как безжалостный поток снова устремляется в пищевод. И так пока этот гад не опорожняет в меня весь кувшин. Силой. Ненавижу его. Обожаю его. Я сейчас лопну. И взорвусь. Пузо распирает тесный нейлоновый костюм. Ник уже тут, с опахалом в одной руке, а второй ласково поглаживает мой разбухщий живот, помогая пищеварению.
Отдышавшись, сообщаю:
— Ник, любимый, ужин в меня уже точно не влезет.
— Предоставь это мне, — ухмыляется, — ужин будет поздний, у тебя хватит времени справится со всем. Вечер весь наш.
Легонько щипает меня за складку второго подбородка и исчезает на кухне.
С таким обжорством и минимумом передвижений даже самый скромный ужин сегодня станет прямой инвестицией в жировые запасы. Ладно, в конце концов, Ник точно знает, как далеко он может зайти...
Дав моему бедному желудку несколько часов на переварить съеденное, Ник вкатывает в комнату большую порцию вермишели с томатно-сырным соусом. Храбрая я справляюсь с полной тарелкой — а потом, финальным штрихом, появляется тирамису. То самое, которое я не сумела съесть вчера. Приходится возвращать долги.
Вконец обессилев, лежу в кресле-кормилке. Не могу встать даже после того, как Ник расстегивает ремни. Он щелкает меня с разных ракурсов, а потом становится перед креслом на колени и кладет голову мне между ног.
— Дженни, ты само совершенство. Почти семь с половиной тысяч калорий за день. Втрое больше нормы. От одной мысли, как ты с каждым днем толстеешь, я на седьмом небе. Я люблю тебя.
И в качестве поощрительного приза наполняет мне горячую ванну, лечь и расслабиться. Помогает мне выбраться из тесного нейлонового костюма. Жиры выплескиваются наружу, словно из корсета. Какое облегчение. В ванне мне и правда становится легче, даже желудок не так распирает. Уже лучше: в конце концов, впереди еще два дня активного обжорства. Потом он нежно и осторожно вытирает мои пышные телеса пушистым мягким полотенцем, словно опасаясь вместе с водой удалить каплю лишнего жира. И наконец, мой любимый устраивает мне сеанс массажа. Лежу и мурлыкаю, от его умелых прикосновений, чувствуя, как ласковые пальцы Ника погружаются в мои мягкие складки, как учащается его дыхание, его и мое — от одного этого я готова дойти до вершины. И дохожу. Вместе с ним. Ах, Ник!..
Суббота и воскресенье проходят в том же ритме. Кресло-кормилка и диван. Как Ник и предупреждал, желудок мой потихоньку привыкает даже к этим гигантским порциям, и в субботу Нику удается скормить мне всяких вкусностей уже на восемь тысяч калорий. А в воскресенье днем я удивляю его — позвонив в колокольчик, говорю: Ник, я тут что-то проголодалась, дай перекусить. Разумеется, у него наготове шоколадки, которые я и уплетаю, «чтобы продержаться» до ужина. И в воскресенье вечером нам обоим уже ясно, что мы хотим повторить все это как можно скорее. Благодаря незапланированному шоколаду, в воскресенье я выхожу на рекордные десять тысяч калорий, нейлоновый костюм-чулок трещит на раздавшихся боках. Ник, обнимая меня, сообщает, что я явно стала круглее и пышнее, но насколько — мы выясним только в понедельник утром, когда придет час взвешивания, а все воскресные калории превратятся в жир.
Понедельник утром. Обнаженная, взбираюсь на весы, у Ника горят глаза. На экране зажигается «90». Невероятно. Пять кило за три дня!
— Я знал, ты сможешь, ты великолепна.
О да, судя по пузу, я смогла. И второй подбородок стал заметнее. Надеваю бюстгальтер. Сиськи с трудом вмещаются в чашки. Ник уже готов завалить меня на кровать прямо здесь и сейчас, да и я не возражала бы, отнюдь… но увы, у нас обоих рабочий день впереди. Надеваю платье попросторнее, чтобы скрыть новонабранные килограммы. Второй подбородок все равно не спрячешь, но хоть что-то.
Пять кило в неделю — это значит, до назначенного мной стакилограммового порога остается всего-то две таких же великолепных сессии раскармливания. Ну а пока питаюсь как обычно, обжорство подождет до выходных. Вечерами, когда мы сидим в гостиной, я то и дело останавливаю взгляд на кресле-кормилке. Скорее бы. Однако мы с Ником растягиваем удовольствие и следующую сессию назначаем на через неделю, а ближайшие выходные проводим в бассейне, где я гордо выставляю все свои жиры напоказ.
И вот наконец сессия номер два. Втискиваюсь в тесное нейлоновое трико и сама усаживаюсь в кресло, к которому Ник меня привязывает.
Ник запихивает в мой нетерпеливо распахнутый рот одну ложку за другой, и даже когда меня распирает до самого не могу — силой раскрывает мой рот, не давая мне даже тени возможности оставить на тарелке хотя бы крошку съестного. Вермишель в сметанном соусе, шоколадный мусс, пицца с двойным сыром, жареная картошка, шоколадный крем, пончики… Сытные, обильные блюда поступают в мой пищеварительный тракт в таком объеме, что у него просто выбора нет, кроме как переработать все эти калории в новые жировые клетки.
Во второе воскресенье нейлоновый костюм трещит по швам. Он хотя и эластичный, но всему есть предел. На боку уже прореха, при виде которой у Ника вверх взлетают обе брови… и не только. А весы в понедельник, спасибо моему любимому, показывают уе 96. Два кило в сутки. Солидное достижение. Я сытая, довольная и толстая. Пузо колышется при каждом шаге, на пухлые пальцы не налезают старые кольца. Я как та Гретель из сказки про старую ведьму.
Одиннадцать кило за три недели. Спрятать это уже невозможно, «просторное» платье уже обтягивает мои бедра и живот. Меня нетрудно принять за беременную. Наслаждаюсь взглядами собеседников, которым сообщаю, что я просто поправилась.
— Так растолстела?.. — удивляется соседка.
Сперва меня это достает. А потом попросту забавляет. Да, растолстела, и еще не так растолстею, и жутко этим горжусь.
Следующую, последнюю сессию раскармливания мы снова сдвигаем на через неделю — как бы ни хотелось «все сразу», лучше растянуть удовольствие. Но вот наконец наступает тот самый день, Ник снова привязывает меня к креслу. На этот раз на мне тесные брючки на молнии и блузка на крючках, задача-минимум — чтобы все это прямо на мне и лопнуло.
Начинается обжираловка. Кусок за куском я уплетаю полную тарелку налистников с мясом в томатном соусе, а потом еще баночку с коричневым орехово-шоколадным кремом. Тренированный желудок готов вместить куда больше, чем в первый раз, и Ник этим беззастенчиво пользуется. Я наслаждаюсь каждым мгновением — поглощая вкусную еду, валяясь на диване с разбухшим чревом, предвкушением следующей трапезы, добровольно открывая рот — или когда Ник буквально впихивает в меня очередной кусок, если я делаю это недостаточно быстро. Брючки все теснее и теснее, двух крючков на блузке уже нет...
Вечером в воскресенье я вся в слезах: ну вот, все кончилось и больше такого никогда-никогда не повторится. Ник тоже грустит, однако раз я поставила предел — все, значит, так тому и быть. Он даже не пытается переубедить меня «сдвинуть еще немного вверх». И за это я тоже его люблю. Мы повторили предыдущий рекорд, за эти выходные я снова набрала шесть кило и теперь вешу сто два. На два кило сверх заявленного порога. На семнадцать кило больше, чем полтора месяца назад. Ох, как же меня прет! От каждого движения по моим разбухшим телесам пробегают волны. Большие мягкие сиськи, круглое от постоянного обжорства пузо. Однако мой главный страх — утратить возможность самостоятельно передвигаться, — где-то очень и очень далеко. Ну да, спортивной меня не назовешь, я без остановки и одного лестничного пролета не пройду, задыхаюсь. Так и раньше было так же. Разве что не влезаю теперь уже совсем ни во что, но с помощью Ника обновляю гардероб в секции «большие размеры» — и эта проблема тоже решена.
А несколько дней спустя вечером мы снова сидим в гостиной и я задумчиво смотрю на кресло-кормилку. Сколько часов я в нем провела. Лучших часов в своей жизни, можно сказать. Обо мне заботились, меня любили, и в эти часы я вручала всю себя и ответственность за свою жизнь своему любимому. Вот что, спрашивается, мешает мне снова влезть в него, чтобы меня и дальше раскармливали? Да, я поставила предел — но я же могу его и сдвинуть! Мне было хорошо в восемьдесят пять кило, мне хорошо сейчас, в сто два — ну так почему мне резко должно поплохеть еще через несколько кило?
Решительно поднимаюсь, двигаю кресло-кормилку в центр гостиной и плюхаюсь в него.
— Ник, корми меня. Пожалуйста, корми, чтобы я стала еще толще, еще круглее, чтобы я стала такой толстой, чтобы это кресло развалилось подо мной!
На меня словно жор напал. А Ник… он, наверное, на это втайне и надеялся. Да, такого пира, как тогда, он загодя не подготовил, но в буфете оказалось достаточно чипсов, пирожных, конфет и печенья, чтобы накормить меня до отключки.
После этого Ник кормит меня каждый день. Не так обильно, как тогда, но и этого довольно, чтобы я равномерно поправлялась. Ну а по выходным иногда устраиваем ту самую сессию, с привязыванием, силой и до отключки. В неделю выходит два-четыре кило. Толстею прямо на глазах, а Ник сияет от каждой новой складки, какую обнаруживает на моем растущем вширь теле. Вскоре я увольняюсь: работа мешает главной новой радости моей жизни. За первый месяц набираю двадцать кило. Раз уж я сижу дома, постоянно обновлять гардероб нет нужды, Ник кормит меня голую. Скоро пузо у меня свисает до колен, покрытые слоями жира руки и ноги приобретают странные пропорции. Кресло-кормилка слишком тесное, моя задница больше в него не влезает. Приходится нам переместиться на диван, я лежу, а Ник сидит рядом и впихивает мне еду в рот силой, если я вдруг начинаю кушать слишком медленно. Ох, так бы весь день напролет и лежала, чтобы меня кормили… Ник, однако, настаивает, чтобы я хотя бы по квартире прогуливалась, пусть мышцы немного потрудятся, иначе я и правда передвигаться не смогу. А еще он с удовольствием временами выводит свою богиню чревоугодия в свет, демонстрируя и меня, и то, как он меня любит, наслаждаясь в ресторане взглядами посетителей при виде меня, сметающей не менее четырех порций единомоментно.
Не проходит и полугода, а я уже переваливаю за двести. Ник просто источает наслаждение, обнимая мягкую-мягкую меня — насколько хватает рук, разумеется; на полный обхват их не хватает уже довольно давно. Предел теперь поставил уже он, заявив, что 250 — это максимум, потом уже начнутся проблемы со здоровьем, а нам обоим этого не нужно. И второй предел: набирать не больше десяти кило в месяц. Он прав, смерть от ожирения — жуткая штука. Тем больше я его люблю.
Когда тебя раскармливают, это наслаждение.
Но когда это делают с такой заботой — это просто счастье.