Кондитерское дело

 Кондитерское дело
(Baking Class)

Профессор Мэрфи беспромедлительно сообщил нам, что кулинарных столов в наличии как раз вдвое меньше, чем записавшихся на курс кондитерского дела студентов, так что работать нам далее придется в группах. И еще до конца вводной лекции каждому надлежит выбрать себе напарника. Я никого в группе не знал, и мне досталась Эшли.
Представились и все такое. Я первокурсник, специализация — кулинария; Эшли же пошла на «семь свободных искусств» и кулинарией не интересовалась от слова совсем. Сразу стало понятно, кто из нас будет на самом деле работать; впрочем, Эшли скорее смотрела не на меня, а на экран смартфона. Оно и к лучшему; я интроверт и к болтовне на уроках не склонен. Эшли, судя по всему, того же склада, так что ни ее, ни меня не напрягала необходимость дважды в неделю посещать трехчасовые занятия и при этом не утруждать себя поисками тем для беседы с напарником.
На следующем занятии нам как раз и выдали первое задание; когда мы перешли к практике, отсутствие интереса Эшли к кондитерскому ремеслу стало еще более явным. Мэрфи выдал нам общий проект — испечь поднос шоколадных коржиков, — мол, у нас хватит базовых знаний, чтобы соорудить такое блюдо с нуля. Пачка рецептов к шкафу с ингредиентами пригалагась, но профессор предупредил, что сам помогать не будет.
На кухне Эшли была лишь помехой. Пока я работал, она только и делала, что жевала. Сперла несколько горстей шоколадной глазури, пока я возился с тестом, а когда я наконец все замесил и выложил — она у меня прямо с подноса утащила несколько штук, еще сырых. Аппетил ее застал меня врасплох, поскольку Эшли отпечаталась у меня в сознании как девчонка хорошенькая и довольно стройная. Но когда я взглянул на нее повнимательнее, первоначальную классификацию пришлось несколько подправить. Сегодняшняя футболка Эшли оказалась более откровенной, чем та, которую она носила в прошлый раз, и обнажала ранее незамеченную мною подробность: пухлый животик. Весьма… воодушевляющее открытие, поскольку пышнотелые барышни мне всегда нравились. Нет, Эшли нельзя было назвать толстой, но этот ее животик обещал обеспечить мне хорошее настроение в течение всего семестра.
Когда коржики испеклись, Эшли тут же попросила попробовать. Я конечно же разрешил, и она немедленно слопала четыре штуки. Я начал было нервничать насчет оценки, ведь на подносе с самого начала было несколько меньше положенного количества, но когда я посмотрел, как дела у остальных — оказалось, что искушению «попробовать» поддались очень и очень многие, а профессора больше интересовало качество коржиков, а не их количество. Так что наши старание были оценены на «выше ожидаемого».
Глядя на животик Эшли и видя ее аппетит, я подумал, что такие девчонки в колледже имеют все шансы стать поперек себя шире. Ей все пофиг — значит, потеть в спортзале она не станет. Не умеет готовить — значит, питаться в основном будет снедью «на вынос». Привычка жевать самоочевидна. В общем, бомба подросткового ожирения, которая уже тикает, и мне вдруг захотелось приложить руки к этому взрыву. Когда профессор разрешил всем группам разделить все приготовленное и унести с собой, кто желает — я кивнул Эшли, мол, можешь забирать хоть все. Тут-то ее глаза и вспыхнули.
Все последующие проекты протекали примерно в том же режиме. Уж не знаю, какой вклад в дело внесла моя щедрость, но предсказалия насчет что будет с Эшли сбывались куда скорее, чем я полагал возможным. Уже через неделю она выглядела заметно пополневшей. Сколько бы она ни лопала на занятиях, но три часа дважды в неделю — маловато для потребного для таких изменений количества калорий. Я пока еще сомневался, не сделать ли мне вклад в ее растущую талию несколько повесомее, и ответ не заставл себя долго ждать.
Кондитерское ремесло в тот день у меня шло вторым из кулинарных уроков, и после первого у меня в сумке остался сверток — остатки с прошлого занятия, которые я планировал потом забросить в холодильник в общежитии. Вот этот сверток я и выложил на стол, когда искал что-то в сумке. Эшли, естественно, тут же унюхала запах съестного.
— Это что такое? — спросила она.
— Это? Курятина с пармезаном, остатки с утреннего занятия. — Я видел, как у нее потекли слюнки, и возникшего шанса не упустил. — Хочешь попробовать? Могу разогреть.
— Да нет, не надо, — сделав над собой усилие, проговорила Эшли, — я не хочу тебя объедать.
— Да брось, все нормально, — не отступал я. — Я хоть и забрал остатки, но сам не знаю, буду ли потом это есть. Так что если ты голодная — валяй, не стесняйся.
Она кивнула и даже изобразила безразличный вид, когда я вывалил все это на тарелку и подогрел в микроволновке. Но сжевала в два счета, пока я только начал готовить то, что полагалось по плану, и потом сновь принялась таскать ингредиенты.
С того дня все «остатки» с прошлого занятия неизменно отдавались на растерзание Эшли. Также я начал во все эти блюда добавлять по максимуму масла и сахара, насколько позволял рецепт, и делать порции побольше. Эшли моими стараниями набирала вес все активнее, и вскоре все ее футболки — изначально практически в обтяжку, — стали ей откровенно малы, да и штаны тоже. Теперь ее живот стал достаточно пухлым, чтобы выпирать вперед дальше, чем вполне солидный бюст девушки, а штаны — ходила она исключительно в спортивном эластике, — плотно обтягивали сочные бедра. Над резинкой штанов неизменно переливался валик мягкого сала, что давало понять — комплекция у Эшли вообще мягкая и пухлая. Руки и шея также выросли в обхвате. С начала семестра миновало всего три недели, а Эшли, похоже, уже набрала те семь кило, которые положено заиметь всякой уважающей себя первокурснице до конца учебного года. Учитывая же, что не слишком высокому мне Эшли и до плеча не доставала, эти лишние килограммы у нее были еще заметнее. В общем, мои инвестиции в обхват ее талии оказались весьма успешны.
Затем на основной кулинарии мы перешли на сложные и вычурные рецепты, которые, увы, нельзя было назвать калорийными; опасаясь, что Эшли будет голодать, я принялся готовить закуски специально для нее еще в общаге и приносить в сумке уже их, а не только те модные салатики, которые реально шли моим проектом с прошлого урока. Эшли подмены не заметила, и как-то я скормил ей целую миску драников с ветчиной, залитых сметаной, потом пол-тарелки заворного крема, еще она уперла несколько ложек щоколадной глазури и три уже готовыэ эклера — все это в течение урока, — а оставшуюся дюжину эклеров забрала с собой «на потом». Даже учитывая объемы ее растущего живота — меня, признаться, впечатлило, что она в один присест может столько слопать.
В конце сентября Эшли уже стала самой толстой в классе. От былой стройности не осталось ничего, даже начал расти второй подбородок. Вряд ли вокруг нее теперь крутились жаждущие внимания парни, хотя с моей точки зрения, выглядела она великолепно. А что ей пришлось поменять весь гардероб — так у меня и тени сомнений не было, что вскоре она перерастет и эти шмотки.
Впрочем, я понял, что насчет рецептов с изобилием масла и сахара погорячился. Преподаватели не оценят. Так что теперь на первом занятии я делал две относительно небольшие порции: одна, строго по рецепту, для преподавательской дегустации, а вторая, покалорийнее — для Эшли. Получилось наилучшим образом: и оценки стали выше, и растущая в объемах Эшли уплетала все больше вкусностей.
А чем толще она становилась, тем сильнее расплывались вширь ее телеса. Бедра заметно раздались вширь, но при этом ягодицы остались практически плоскими, совершенно не помогая уравновешивать обильно растущий шар пуза. Они просто распирали спортивные штаны, демонстрируя обилие целлюлитных ямочек. Руки и ноги разбухли от жира, даже липкие от сахара пальцы, постоянно бегающие по экрану телефона, стали похожи на сосиске. В середине октября узнать в Эшли ту стройную красотку, какой она была в начале семестра, было уже малореально.
А народ — включая профессора — всячески пытался не глазеть, как она на уроке только и делает, что уплетает все подряд за обе щеки. Несколько раз я слышал их сочувственные вздохи в мой адрес: трудно, наверное, мальчику с такой обжорой-напарницей. Это при том, что на самом деле я ее обжорству всячески потакал и постоянно подсовывал ей то один, то другой кусочек, не стесняясь и скармливать с рук. Ее таланты как собеседницы за это время не увелиились, а эмоциональный спектр, демонстрируемый на людях, у Эшли мало отличался от бревна обыкновенного, и все же для меня она была самой классной девчонкой из всех возможных.
Семестр, увы, не мог продолжаться вечно, и вот профессор Мэрфи выдал нам финальное задание. Любое блюдо на наш выбор, самое лучшее и вычурное, какое только возможно — но испечь его мы должны сами, не в классе. Работать соответственно можно в одиночку или с напарником. Поскольку Эшли в течение семестра подходила к духовке только когда профессор стоял прямо за плечом, она решительно заявила, что финальный проект мы будем делать вместе, у нее в общаге на выходных.
Туда я и пришел к назначенному часу. Она со всей очевидностью пыталась прибраться в комнате и даже привести себя в порядок, однако последнее было практически бесполезно, поскольку все ее модные одежки категодически не совпадали размерами с ее расплывшейся тушкой. Какую там стадию ожирения ей нарисовали в медпункте, не знаю, но очертаниями Эшли стремительно приближалась к идеальному шару. От шеи у нее мало что осталось, круглое лицо, казалось, просто прорастает из горы жира.
Я предложил сперва приготовить ей полноценный ужин, чтобы не отвлекаться. Давно уже сдав позиции собственному чревоугодию, Эшли даже не стала делать вид, что не хочет; просто сказала «да, конечно» и показала, где лежат ее продукты. Большую часть я все равно принес с собой. Пока готовил, выдал ей большую сумку всякой всячины «на похрустеть», что она прекрасным образом и сделала. Потом мы поужинали у нее на диване, и Эшли слопала примерно вчетверо больше макарон с сыром, чем я; ела она жадно, от активно работающей челюсти и рук ее телеса столь же активно колыхались, словно участвуя в процессе питания. Очистив тарелку, она отставила ее на тумбочку и расплылась по дивану пузом кверху; сомневаюсь, что с ее привычками она вообще часто лежала на животе.
— Уфф, объелась, — сообщила Эшли, с трудом шевеля языком. — Ты прекрасно готовишь, правда вкуснятина. Спасибо, что так хорошо меня все это время кормил.
— Спасибо за комплимент, Эш, а так — всегда пожалуйста. Мне это и практика, и удовольствие.
В правдивости ее слов я не сомневался, но за ними чувствовалось что-то еще. Словно она чего-то хотела, но чего именно — я не понимал. Раз она четко сказала «объелась», предлагать еще чего-нибудь вкусненького вроде не стоит...
Эшли громко вздохнула. Положила обе руки на пузо, напоминающее небольшую гору.
— Охх. Как же я обожрамшись… живот болит.
— Все потому, что кто-то слишком много ест, — с ухмылкой процитировал я классику. — Сам знаю, что вкусно, но тебе все же следует рассчитывать свои силы.
Вместо ответа она пухлыми пальцами сцапала меня за руку и прижала к своему шарообразному чреву. Моей ладонью потерла свое пузо, затем отпустила и сквозь полусомкнутые веки сверкнула очами. Намек понял: барышня желает массаж живота. Охотно.
С общепринятой точки зрения Эшли выглядела сейчас совершенно отвратительно. Жирное раскормленное тело, упакованное в слишком тесные одежки, вспотевшая, испачканная соусом, расплывшаяся, радвинув ноги, прямо передо мной. Некогда симпатичная мордашка заплыла жиром, раскраснелась от натуги и также перепачкана соусом. Лентяйка, обжора и неряха, которую явно прет от своего состояния. Как и меня. А когда руки мои добрались до этого роскошного тела… о, это был беспредельный кайф.
Ладони мои скользнули под ее футболку и продолжили исследовать распывшиеся телеса. Эшли лишь застонала, явно довольная. Потихоньку задрав ее футболку так, чтобы пузо открылось полностью, я принялся оглаживать этот колыщущийся мягкий шар, однако уже через несколько мгновений она схватила меня, затащила полностью на себя и впилась мне в губы, активно исследуя языком полость моего рта. Руки мои тем временем погружались в ее телеса, подтверждая все сделанные ранее предположения насчет того, какова Эшли на ощупь. Тучная и мягкая практически везде, за вычетом туго набитого желудка. Трудновато оказалось оседлать ее таким образом, чтобы не давить на переполненный желудок, но обоюдными усилиями мы справились. Заодно я стянул с нее одежду, и вот тут все пошло всерьез.
Потом, после всего, она просто отрубилась. Надо же. Я ее так хорошо кормил, что она не совладала с собой и сама затащила меня в койку. Своего рода достижение. Я накрыл посапывающую обжору покрывалом, оделся и закончил с проектом. Получили мы за него, конечно же, «превосходно». Профессор, который прекрасно видел поведение Эшли на занятиях и тот факт, что за семестр она разожралась в два с лишним раза, даже извинился, что поставил нас в пару; я ответил, что совершенно не возражаю, мне практика так и так потребна, так что она мне не мешала.
Доедая наше финальное блюдо, Эшли поитнересовалась:
— В следующем семестре берешь кондитерское?
Я кивнул.
— Тогда схожу к своей кураторше, авось мне тоже разрешат записаться. Мне тут понравилось, — и, строя мне глазки: — Снова будем напарниками?

Я сперва думал, что летом от Эшли не будет и словечка. Слишком она интровертная особа, чтобы реально «оставаться на связи». Оказалось, ошибся: первое сообщение от нее пришло довольно быстро, и вскоре мы уже практически каждый день чатились по полной.
Сперва онлайн-беседы были краткими и прекращались сами собой без всякого «пока» или «спокойной ночи», что выглядело вполне естественно, — но вполне приятственными. Пообщались, потом один собеседник отвлекся на что-то и свернул окошко чата, а второй на эту тему ничуть не парился — завтра продолжим. Или послезавтра.
Вскоре, однако, это изменилось, потому как беседа свернула на нашу обоюдную «странность», которую общество числит извращением. Отсюда один шаг до другого, куда более распространенного извращения — виртуального секса, — и мы не замедлили сделать этот шаг, заодно окончательно дав друг дружке понять, кто что предпочитает в этом деле.
Формула у разговора была вполне простая. Сперва она между делом упоминала «ой, как же я проголодалась». Я вставлял нечто в духе: был бы я рядом, с удовольствием приготовил бы тебе что-нибудь. Ох, отвечала она, а уж с каким я-то удовольствием… Ну так иди подкрепись, благословлял я Эшли, на что та изображала возмущенное: ты что, я и так дико толстая.
Вот зуб даю, она все равно бы пошла поесть, а скорее всего, уже что-то между делом жевала, набирая текст, но мне от ее слов всякий раз становилось теплее, так почему бы не подыграть?
И вовсе ты не толстая, протестовал я, все ты выдумываешь. Да куда ж тут выдумывать, возмущалась Эшли, я громадная и все больше расту вширь. А вот я сомневаюсь, ответствовал я. Да нет же, правда! — заявляла она. А ты докажи, требовал я, и неизменно получал в ответ именно то, на что надеялся: откровенный снимок «прямо на месте», безо всякой обработки, порой с таких углов, какие мне бы и в голову не пришли, разве что клиентка желает выглядеть категорически жирной, чего собственно Эшли и желала. В вариациях. Эшли, вид сверху, смотрит на вываливающееся из-под футболки пузо, оголенное выше пупка; валяется на кровати всей своей расплывшейся тушкой; обнимает за плечи кузин, которые на ее фоне выглядят сущими швабрами, хотя на самом деле очень похожи на нее годичной давности. И мой любимый образ — вид в профиль перед зеркалом. На таких снимках прекрасно было видно, насколько выпирает вперед и в стороны ее колоссальное пузо, и обширные, но практически плоские ягодицы мало помогают уравновесить это великолепие. Я практически все их сохранял в архив, который потом и просматривал, имея перед глазами отличную хронику «как Эшли толстела этим летом».
Ну а получив фотку, с тупым видом отписывался — заодно подкалывая ее насчет собственной откровенности, — мол, выглядишь ты прекрасно (чистая правда, с моей кочки зрения), но вот чтобы ты так уж поправилась, совершенно не видно. Эшли впадала в бешенство и настаивала на своем: да на меня уже ни одни шмотки не налазят! Правда? — на голубом глазу сочувствовал я. — А по тебе и не скажешь… Видел бы вживую, ты бы так не сказал, заявляля она, я жирная корова. Да ну брось, это ты на себя наговариваешь. Ага, и доктор тоже наговаривает, сказал, что у меня уже ожирение четвертой стадии...
И я, и она знали, что Эшли ничуть не жалеет о том, что так поправилась. Мне даже не нужно было лишний раз смотреть на ее фотки: в этот момент глаза моей собеседницы стопроцентно искрились лениво-возбужденным восторгом. Потому что вживую именно так она выглядела всякий раз, когда мы говорили о еде, и когда она видела, как я готовлю, или когда я прикасался к ней. Возможно, разыграй я карты правильно, я бы мог подтолкнуть ее чуть подальше, и тогда бы Эшли блаженно-идотски ухмылялась до конца лета, просто не вылезая из койки и с рукой вечно там, где приличным девушкам не положено. Ленивая, разжиревшая и ненасытная во всех смыслах.
Но мяч в разговоре оказался на моей стороне сетки, и теперь была моя очередь дать ей то, чего она хотела. Не шпыняй себя, говорил я, ты великолепная, жаль, я не могу оказаться рядом с тобой, а то бы сготовил тебе чего-нибудь утешительно-вкусненькое… Ой, спасибо, отвечала она, а что именно ты бы мне приготовил?
Ну и все в таком духе. Иногда перчинки и клубнички было больше, иногда меньше, но в целом сценарий именно такой. Фотка, описания ее жиров — для меня, описания моих вкусняшек — для нее, и не упоминаемый, но более чем вероятный финал: двое взлетают на вершину, разделенные парой сотен километров, но связанные таким достижением цивилизации, как Сеть и телефон. Скорее всего она во время разговора так же ласкала себя, как я. Но об этом мы не говорили. Не было надобности.
По фоткам было неплохо видно, что новый семестр Эшли встретит изрядно растолстевшей — даже в сравнении с окончанием прошлого, а уж что говорить про прошлый год! Даже самые невинные изображения, открывавшие сугубо ее мордашку и ничего более, почти как на паспорт, демонстрировали разбухшие щеки и тяжелый двойной подбородок. А тело ее расплылось еще заметнее, опознать в нынешней Эшли мелкую стройную абитуриентку было невозможно. Изрядное количество новых килограммов осело в области рук, ног и бюста, но по большей части — все-таки слоями жира на ее колоссальном пузе. Я изучал фотоархив в предвкушении того часа, когда все это великолепие окажется в пределах досягаемости моих рук, надеясь на повторение завершения прошлого семестра. А еще искренне надеялся, что насчет второго ранга кондитерского дела Эшли не шутила: не терпелось как следует взяться за нее самому...

И вот я вошел в аудиторию, и с плеч словно гора рухнула — неимоверной ширины студентка не могла оказаться никем, кроме Эшли. Пухлые щеки ее расплылись в улыбке и она махнула мне, мол, садись рядом. Кулинарный стол она нам уже заняла: здесь, в отличие от первого курса, работа с напарником предполагалась автоматом. По опыту прошлого года я точно знал, как эта работа будет поставлена в нашем случае, и был полностью «за».
А Эшли действительно растолстела. И даже разжирела, иначе не скажешь. Причем фотки, которые совершенно ей не льстили, все равно не давали полного ощущения ее колоссальных габаритов. Жиры выпирали везде. На ее тушке словно закончилось место, где жир физически мог отложиться, поэтому он начал появляться даже там, где не должен был, неумолимо создавая новые складки сала и распирая даже такие места, как подмышки и шея. Пузо, стиснутое подушками бедер, тяжело вздымалось при каждом вздохе. Эшли наклонилась было, чтобы обнять меня, но наклоняться на самом деле пришлось мне, потому как вставать она даже не собиралась. Вид у нее был измотанный, вероятно, от необходимости добираться до аудитории на второй этаж пешком. К пухлому лицу в паре мест прилипли крошки от прошлого перекуса.
Опустившись рядом с ней, я спросил, как она провела лето. Нормально, отозвалась Эшли, она попыталась найти себе подработку на каникулы, но ей так и не перезвонили, так что она просто сидела перед зомбоящиком, ела что душе угодно и переписывалась со мной. И, похлопав себя по пузу, пожаловалась: чем в очередной раз испортила себе фигуру. Я быстро натянул передник, надеясь прикрыть свою позитивную реакцию на такое сообщение, пока в аудитории не слишком много народу. Я знал, что на самом деле Эшли своей «испорченной фигурой» не недовольна, просто хочет, чтобы у меня слюнки потекли.
Профессор Мэрфи удивился, что я снова, и на сей раз совершенно добровольно стал напарником самой ленивой студентки потока; однокурсники, наверное, тоже остались в недоумении. Я слышал шепотки, чьи, правда, так и не идентифицировал. Эшли наверняка тоже их слышала, но как обычно, проигнорировала, и уже взялась подъедать ингредиенты — просто потому, что те были съедобными и оказались в пределах досягаемости.
Занятие прошло как в тумане. Слова профессора сливались с белым шумом. Я видел лишь Эшли. Я думал лишь об Эшли. Она сидела рядом со мной и жевала, пока я выполнял задания, иногда подмигивая или ласково проводя пальцем мне по спине — просто чтобы полюбоваться, как я разворачиваюсь к ней, краснея. Спросила, буду ли я приносить ей остатки от прошлого занятияю. Я пообещал готовить специальные блюда для нее. Спросила — а может, зайдешь ко мне и приготовишь что-нибудь сегодня вечером? Обязательно, сказал я.
Божественно-приятное общение было примерно тем, чего я и ожидал. Не ожидал я того, что будет у нее в общаге: едва дверь комнаты закрылась за нами, ее свитер полетел в угол, а под ним оказалась маечка, в какой на людях появляться совершенно немыслимо — слишком тесная, все жиры напоказ, и слишком короткая, половина покрытого растяжками пуза наружу. И набухшие и затвердевшие соски тяжелых грудей...
Пока я готовил, Эшли расхаживала по кухне, лопая что попало, любуясь мной и иногда «случайно» задевая меня своими многочисленными выпирающими жирами. Спрашивала, как у меня дела — хотела бы знать на самом деле, давно поинтересовалась бы еще в аудитории, — и я отвечал как мог, стараясь не слишком отвлекаться. Ответы мои ей были не слишком нужны, я чувствовал это по ее пухлым пальцам, пробегающим по моей спине, по горячему соленому дыханию на моей шее. И еще взгляд Эшли не отрывался от плиты. Она, конечно, пыталась подзадорить меня, но сама не могла оторваться от основного своего искушения — еды. Учитывая мои особые пристрастия, это обстоятельство работало в ее пользу.
Но одно можно было сказать с двухсотпроцентной уверенностью: с летних каникул Эшли приехала очень, очень возбужденной. Я с конца того семестра к ней не прикасался, и ясно как божий день, что шансов найти другого парня у нее просто не было — физически-то, они, может, и существуют, и даже, наверное, где-то не слишком далеко, но это ж надо как минимум с дивана встать. Не с ее ленью. А сама Эшли до своих тайных мест нынче и доставала-то с трудом… Наверняка ей не терпелось, чтобы это сделал я. Особенно после того, как накормлю ее собственноручно приготовленным ужином. Она раскраснелась от возбуждения, или просто от усилий, которых требовало перемещение ее тушки по кухне? Опять же — тяжелое дыхание? Наверняка свою лепту внесло и то, и другое.
Когда ужин был готов, Эшли набросилась на него изголодавшимся зверем. Опустошила первую тарелку еще до того, как та оказалась на столе. Даже не спросила, что тут для нее, а что для меня. Макароны я приготовил по оригинальному рецепту — не уверен даже, что их можно было назвать вкусными, столько я туда вбухал масла, сыра и специй. Просто безумно калорийный состав специально для Эшли, сугубо часть моей эротической фантазии, когда я скармливаю ей самое сытное блюдо, какое только сумею создать. И вот сейчас это стало реальностью, и Эшли вела себя в точности как в моем извращенном воображении. Разбухшая напарница жрала прямо руками, как будто столовые приборы не могли доставить потребное количество еды в ее бездонную глотку достаточно быстро. До отвращения возбуждающе: дико хотелось щелкнуть этот кадр, впрочем, и так отпечатавшийся у меня в памяти.
Эшли знала, что ее жиры или неряшливое поведение — совершенно не то, что может меня оттолкнуть; оно и к лучшему, потому что жирная неряха и распустеха, это как раз было о ней. Очистив вторую тарелку, она икнула и взглянула на меня пугающе голодным взглядом.
— Еще? — наполовину вопрос, наполовину требование.
Я молча встал и наполнил еще одну тарелку, с изрядной горкой. А Эшли тем временем исчезла из-за стола, переместившись на диван, и махнула мне рукой: сюда, мол. Я присоединился к ней, подавая тарелку и вилку; чудо, но она сделала перерыв на целую секунду, чмокнув меня в щеку, и только потом начала есть. Я неожиданно покраснел, вытирая со щеки соус и отпечаток губной помады; Эшли вроде бы не заметила, но вскоре нашарила мою руку и положила на свое вздымающееся пузо.
— Маффаф? — с набитым ртом попросила она.
— Конечно, — радостно кивнул я и взялся за дело.
Она ела и ела, а мои ладони мяли ее колоссальное пузо. Снова ее тело радостно реагировало, правда, не уверен, были счастливо-утробные стоны ответом на мои прикосновения или на обильную еду. Эшли практически мурлыкала. Ее обжорство и возбуждение не были новым явлением для меня, но такого между нами еще не случалось. Явно наше летнее онлайн-общение дало ей всю потребную уверенность, чтобы играть на моих струнах как на скрипке.
И вот она доела. Я спросил, не хочет ли она еще. Кастрюля, правда, опустела, но я спокойно мог соорудить новое блюдо или добавку того же. К моему удивлению, Эшли не сказала «да», а закряхтев, приподнялась с дивана, пихнула меня в грудь — мол, лежи — и закинула свое массивное бедро сверху, с явным усилием оседлав меня и прижав к подушкам многопудовой тяжестью. Колоссальное пузо ее возлежало на мне, накрыв аж до груди, подбрюшье было горячее и потное. Тяжело дыша, Эшли потихоньку терлась о меня, массивная и расплывшаяся, и мурлыкала от наслаждения.
Обычно Эшли просто «шла по пути наименьшего сопротивления» — всегда ленивая, погруженная в себя и даже сонная, расшевелить ее, и то лишь слегка, могли лишь всплески наслаждения от удовлетворения своих нехитрых желаний. Но сейчас все было иначе: никогда я не видел в ее глазах такого первобытного голода, когда она опустилась на меня и проникла языком в мой рот. Теперь ее руки скользили по моему телу — так, как я ласкал ее в конце того семестра, и даже, пожалуй, более жадно, — и лишь когда Эшли наконец разорвала поцелуй, то сообщила, что пойдет возьмет еще съестного. Не без труда поднявшись и вперевалку двигаясь в сторону кухни, она выдохнула «вот тогда и займемся» и на ходу неуклюже стянула штаны окончательно обнажая творожно-белые трясущиеся жиры ног, изрядно расплывшихся вширь. Впрочем, тряслось у нее все тело.
То, что она встала с меня, было, конечно, немалым облегчением, но одновременно всплеснулось внутри совершенно неожиданным разочарованием — да, держать на себе многопудовую тяжесть было нелегко, однако невероятно приятно. Я медленно сел и услышал из кухни ее голос:
— Ты пока снимай штаны и устраивайся на кровати поудобнее. Тебе там предстоит задержаться надолго...
Я охотно подчинился.
В спальне у Эшли был полный бардак, хотя она вроде только сегодня приехала. По всей комнате завалы конфетных оберток, как после пижамной вечеринки компании малолетних школьниц, которые приперли с Хэллоуина кучу сладостей, а уборку благополучно спихнули на мамочек. Через некоторое время хозяйка ввалилась в помещение, вся нагруженная мешками и коробками чипсов, печенья и конфет. В руках у нее столько и не поместилось бы, но она изобретательно приспособила опорой для этой охапки съестного собственное колоссальное пузо. Встав на пороге, Эшли, ухмыляясь, оценила мою реакцию на свой вид — сквозь нижнее белье она просматривалась более чем недвусмысленно, — и, пыхтя от усилий, добралась до кровати, куда плюхнулась сама и сбросила все съестное рядом.
А затем с улыбкой поинтересовалась:
— Покормишь меня?
И хотя от натуги с трудом дышала, голос ее источал первобытную жажду. Я кивнул, завороженно упиваясь видом ее колоссального тела. Словно рядом со мною античная богиня, а что выглядит совсем не так возвышенно и прилизанно, как на картинках — можно подумать, эти скульпторы и художники видели много богинь вживую!
Выбор правильной позы для кормления в нашем случае очень напоминал ту самую «Камасутру», тем более что в принципе-то дело предполагалось одно и то же. Но я не собирался доводить себя до вершины блаженства только оттого, что я ее кормлю — хотя пару раз было близко, не могу не признать, — и в следующие часы мы перепробовали с дюжину вариантов. Сверху, снизу, сзади на боку в обнимку… Иногда я кормил ее, даже не видя ее лица. Одежда потихоньку исчезала как бы сама.
Ночь в конце прошлого курса я полагал самой сокрушительной в своей жизни. Что ж, первая же ночь нынешнего курса доказала мне, что я неправ. До занятия любовью в одной из «традиционных» поз мы в итоге тоже добрались, но Эшли перестала поглощать пищу лишь когда дошла до вершины раз в четвертый, наконец отрубившись. А я лежал рядом и думал, что же будет дальше. Как часто она будет проделывать такое со мной.
Ответ я получил вечером после следующего урока кулинарного дела, и после следующего, и после следующего, и после следующего...
И так далее.

Пожалуй, если сравнивать прошлый учебный год и нынешний в плане «как толстела Эшли» — в нынешнем году основная часть кормежки все-таки проходила вне аудитории. На этот раз я каждый вечер кормил ее и занимался с ней любовью — нередко одновременно, — что оказалось невероятно эффективным именно в плане насколько ее разносило вширь. Она набирала вес с невероятной скоростью, и медицинское заключение «крайняя стадия ожирения» попросту перестало быть адекватным.
Вскоре и нашим болтливым однокурсникам, и старому профессору Мэрфи стало очевидно, что слухи-то имеют под собой основания: между мной и Эшли имеется связь. Странная, извращенная, завязанная на тех самых фишках — раскармливание и набор веса, — о которых в принципе знают, но вслух не говорят. Наверное, окончательным свидетельством стало то, что мы просто не могли втайне касаться друг друга даже на занятиях, и уверен, что незамеченным это не осталось. Когда никто не смотрел, я кормил ее прямо там, но все же старался скрывать эту «фишку» от наблюдателей куда тщательнее, чем обычное «выражение чувств в общественных местах», как выражаются воблы из полиции нравов.

Курс «Кондитерское дело второго ранга» был рассчитан на год, так что врачу Эшли грозил инфаркт, когда она заявится на очередной осмотр. Слишком уж много она проводила времени со мной, чтобы остановиться, если бы даже сама захотела — а она отнюдь не хотела.
В итоге к концу учебного года разнесло ее неимоверно. Она слишком разжирела, чтобы нормально устроиться на мне сверху, не раздавив — да и у нее от собственной тяжести колени болели. Но уж очень мне нравилось ощущать на себе все ее двести одиннадцать кило живого веса. Учитывая невысокий рост, традиционное сравнение «поперек себя шире» уже стало в общем-то реальным фактом, такое количество сала просто иначе откладываться и не могло. Жиры выпирали из самых просторных спортивных костюмов, какие только мы сумели найти для Эшли, и все ее тело, от мясистых лодыжек до хомячьих щек, ходило ходуном как водяной матрац от малейшего движения. Лицо ее напоминало шар сала, шею полностью поглотил валик жира, слишком массивным, чтобы именовать его даже вторым подбородком. Голос ее стал более низким, хриплым и гортанным, наверняка из-за веса, стискивающего голосовые связки. По дому она в основном разгуливала без лифчика — гаргантюановых размеров пузо даже для ее расплывшегося бюста служило вполне достаточной подпоркой. Мягкие разбухшие бедра, тучные и обильные, под пальцами продавливались как желе. Ни о каких выпуклостях у Эшли говорить не приходилось. Сплошная гора сала.
Многие позиции для занятий любовью с такими габаритами стали недоступны, но при этом совершенно несомненно было, что чем толще она становилась, тем выше поднимался накал страсти. С каждой отпавшей из-за неимоверного ожирения позицией, с каждой сократившейся из-за утомления от собственной тяжести секундой — каждый пик наслаждения был выше и дольше прежнего, и каждый набранный килограмм словно поднимал ее еще выше. Я был очарован. Восхищен. И каждый вечер вздымался на волнах восторга вместе с ней, в ней, на ней, громадной, содрогающейся, как океан бурного жира.
Вне спальни Эшли оставалась такой же ленивой, как всегда, обычно она устраивалась в каком-нибудь удобном местечке и оставалась там до тех пор, пока не возникала категорическая необходимость сменить позицию — скажем, чтобы подзаправиться. Она сидела и съедала все, до чего могла дотянуться, затем отыскивала местечко, откуда можно достать еще, и очищала и это пространство. Глазомер на это дело у Эшли был идеальный. Когда рядом был я, она превращалась в живой конвейер по поглощению всего, что подвигал к ней я — а то и кормил прямо с рук, чтобы самой не приходилось напрягаться. Настолько разжиреть за столь краткий период — это невероятное достижение, и я гордился тем, что внес в него свой вклад.
Можно ли было назвать ее «моей подружкой», «моей девушкой»? Сложно сказать. Ближе к концу года я задал этот вопрос вслух, и мы оба расхохотались, не зная ответа. Да, так о нас думали все, хотя я ни разу даже не приглашал ее на свидание, и в принципе отторжения эти общепринятые определения у нас не вызывали. Ни Эшли, ни я не были романтическими натурами, но пожалуй, когда целый год двое столь активно не вылезают из общей постели, можно объяснить сие окружающим и такими приемлемыми словами. Для себя мы ответ не сочиняли, а если бы действительно задались такой целью, то сказали бы — нет, народ, мы не пара, мы цельная структурная единица. И крепко обнялись бы, а недовольные пусть себе фыркают.

Когда профессор Мэрфи объявлял нам оценки за экзамен — «превосходно», конечно же, в нашем случае иного быть не могло, — его определенно обуревало беспокойство относительно меня и моей колоссальной Эшли. В тот день мы шли в общагу рука в руке, морально готовясь к паре последних экзаменов. Кое-кто из тех немногих обитателей студгородка, кто нас еще не видел, провожали нас скептическими взглядами. Очень уж странная из нас получилась пара: я, подтянутый, модно-прикинутый и вообще эталон отличника всяческих подготовок — и Эшли, распирающая своими жирами шестииксовые спортивки, от губ до пупка припороженные сахарной пудрой. Тем вечером, по-моему, под нами от нашей активности хрустнула кровать; не знаю, что там сломалось, но на всякий случай персоналу общаги мы решили об этом не говорить.
Поговорив с куратором, Эшли решила добавить себе в план обучения вспомогательным предметом «кулинарию», раз уж у нее оказалось столько положительных баллов в этой отрасли. Неважно, что она и яйцо самостоятельно сварить не могла — четыре «превосходно» по «Кондитерскому делу» в течение двух семестров в наличии, так что куратор не возражала. А еще Эшли дали совет — отказаться от общежития и снять апартаменты за пределами студгородка, это в общем зачете выйдет несколько дешевле, а заодно можно на законных основаниях жить вместе с партнером мужского пола...