Кондитер

 Кондитер

(THE CANDYMAN)

Мелисса была обычной девочкой одиннадцати лет, которая только-только начала задумываться о мальчиках, осознав, что последние созданы не только чтобы дергать за косички особей противоположного пола. Родители ее также были самыми обычными, плотно опекающими свое младшее чадо — единственную дочь; два старших брата, Кит и Грег, уже выходили из подросткового периода и вообще считали себя вполне самостоятельными. Родителей очень радовало, что Мелисса хорошо училась — сплошные «отлично», изредка «хорошо», и вообще она проявляла серьезные склонности к математике, что, по их мнению, очень полезно и вообще в жизни пригодится.

Также Джордж и Мира Уайльдеры восхищались тем, что для своих лет Мел была девочкой рассудительной и мыслила вполне по-врослому. У нее были подруги, а еще — понимание, что именно принцип «ты мне, я тебе» лежит в основе всего мироздания. Они гордились дочкой и были уверены, что она вполне обычная девочка. Записали ее в секцию по футболу, хотя и видели, что спортсменки из нее не выйдет. Нельзя же быть первым во всем, согласились старшие Уайльдеры. И все равно Мел была симпатичнейшим созданием, для своих лет не мелкой и не крупной, с длинными волнистыми волосами каштанового оттенка и искристо-зелеными глазами. Да, с ней все в полном порядке, и в старших классах наверняка от парней отбоя не будет.

Джордж и Мира стояли у кромки футбольного поля и наблюдали, как их малышка бегает за мячом, не слишком успешно, но отдавая игре все силы. Они улыбались. У них прекрасная девочка.

Затем колесо судьбы начало поворачиваться. Собственно, поворот обозначили первые для Мел месячные. Она как-то утром пришла, смущенная, к матери и сказала, что проснулась, а у нее идет кровь «ну, там, внизу». Мира заверила дочку, что все в порядке, мысленно возблагодарив небеса за то, что уже провела с ней кое-какой ликбез по «женским вопросам». Ее, конечно, удивило, что женственность у Мел начала расцветать в столь раннем возрасте, но в принципе такое случалось, так что — ничего необычного.

В последующее месяцы все действительно выглядело вполне обычно, ибо изменения сперва были слишком незаметными для Уайльдеров. Мел несколько углубилась в себя, все меньше времени проводя с подругами и все больше — в своей комнате за музыкой, книгами и журналами. Частенько она пропускала секцию по футболу, жалуясь, что не слишком хорошо себя чувствует — особенно во время месячных и плюс-минус несколько дней до и после. Уайльдеры также не обратили внимания, что у дочки вырос аппетит. Она в общем-то всегда хорошо кушала, но теперь частенько жевала что-нибудь между завтраком-обедом-ужином, а из-за стола не вставала без добавки. И конечно же, обильного десерта, но это вообще была старая семейная традиция.

С уменьшением физической активности при усиленном питании Мел, само собой, начала расти — в основном вширь. Став к концу июня на два сантиметра выше, она поправилась на восемь кило. И когда они заглянули к соседям в бассейн, Мира была ошарашена видом своей дочери. Милое красное бикини было ей определенно слишком тесным, и не только потому, что у Мел начала наливаться грудь, а еще и из-за растущих бедер и живота. Мира хмурилась, видя, как ягодицы Мел выпирают из-под низа бикини, и как ее животик нависает над эластичным поясом. Ну, думала Мира, конечно, у нее сейчас вовсю идет перестройка организма и все это еще тридцать раз изменится… И все же она решила плотнее пригладеть за тем, сколько сладостей лопает дочка, ибо ее дитя просто не может быть полной.

В последующие недели Мел еще больше отстранилась от внешнего мира и несколько раз вспыхивала в адрес Миры, мол, не трогай меня и занимайся своими делами. Это было настолько непохоже на их хорошую милую дочку, что Мира забеспокоилась. К футболу Мел потеряла всяческий интерес, Мира попыталась уговорить ее пойти позаниматься, тут-то они и поругались. В последний раз Мел вышла на футбольное поле ближе к концу июля, и Мира чуть со стыда не сгорела, глядя, насколько ее гордость и радость злостно утратила форму. Она не могла принять ни один пас, мясистые бедра блестели от пота, а живот вздымался, когда девочка тяжело заглатывала воздух. Да, у нее растут груди, подумала Мира, но черт побери, игнорировать очевидное далее невозможно. Мел УЖЕ полная, и с этим надо что-то делать!

И Мира установила в доме новые правила. Питание строго по распорядку, никаких сторонних перекусов — и десертов тоже пока не будет. Как скажешь, мам, отозвалась Мел и заколыхалась вверх по лестнице в свою комнату.

Тем вечером Мелисса спустилась к ужину с видом узницы концлагеря. Где если дают хлеб и воду, так это уже счастье. Воображение ее не слишком разошлось с действительностью: мать серьезно урезала размеры порций, и у Мел хватило соображения не просить о добавке, учитывая настрой родительницы. Раз она так хочет — что ж, так тому и быть… вот только после ужина Мел так голодной и осталась. Закрывшись у себя в комнате, она разделась догола и встала перед шкафом-купе, дверца которого была оформлена полноразмерным зеркалом. Повернулась боком, чтобы разглядеть в профиль свои выпирающие грудки. Они округлились очень даже симпатично, однако Мел сомневалась, что они продолжат и дальше так расти, если мать будет морить ее голодом. Пальцами она провела по грудям, приняла в ладони их небольшой. но ощутимый вес, с интересом понаблюдала, как вздымаются соски. Опустила взгляд чуть пониже, где выпирал небольшой пухлый животик, такой симпатично-округлый. Что ж, признала Мел, возможно, диета — и не худший вариант. Похлопала себя по мягкому животику, повернулась в три четверти, скорчила рожицу отражению собственных отяжелевших ягодиц и раздавшихся бедер — а потом плюхнулась на кровать и врубила телевизор.

Смотря вполглаза на экран, девочка потянулась в тайничок в изголовье кровати. Добыла коробку от сигар; о нет, осталось всего три сладких батончика! Черт! А карманные деньги будут только на следующей неделе… Она аккуратно развернула «киткет», отломала половину вафельки и сунула в рот. Медленно, наслаждаясь сладко-терпким шоколадным вкусом. Остальное надо сохранить на потом, подумала она, следует экономить. Снова вспомнила о концлагерях. Однако остаток «киткета» издавал безмовно-искушающий зов сирены, сопротивляться которому у Мелиссы не было сил, и она быстро слопала оставшиеся три вафельки. Ммм, вкусно. Господи, как же она обожала шоколад!

Позднее она заснула, несмотря на то, что животик требовал еще еды, и увидела сон. Во сне она оказалась в старом доме, что-то вроде викторианского особняка, и там пахло коврижками и пряниками. Она шагала по длинному коридору, и в дальнем конце из-за прикрытой двери доносилась тихая музыка.

— Краски радуги небесной… — напевал там кто-то.

Она никогда не слышала эту песенку, ибо была слишком молода, а потому без тени сомнений шагнула вперед. Взялась за дверную ручку из прохладной латуни, повернула. Дверь со скрипом отворилась, а за ней оказалось помещение с высоченным потолком, заполненное странными механизмами, трубами и флаконами.

— Солнца яркие лучи, — под аккомпанемент музыки пропел стоящий у открытой духовки.

Она никогда не слышала о Сэмми Дэвисе-младшем, потому неудивительно, что джентльмен в поварском колпаке оказался ей совершенно незнаком. Длинные кудрявые волосы, костюм-тройка с жилетом. Чем-то он походил на того типа из старого странного фильма, какой-то там Вилли и что-то про шоколад.

Как бы то ни было, джентльмен мычал себе под нос все тот же мотивчик, а заметив Мел, повернулся к ней, с кексом в руках, и пропел:

— Испечет вам торт клубничный — пробуй, только не смотри. Кондитер?.. Конечно же, Кондитер! А, вот и ты, — он улыбнулся. — Как раз вовремя.

Плавно-тягучим движением скользнул к ней и предложил ей пирог.

— Бери, ешь пока горчяий.

Зачарованная Мел приняла приношение и удивилась, что кекс, только что из печи, все-таки не слишком горячий. Посмотрела на форму, в которой его испекли — не жестяная, не силиконовая...

— Форму тоже можешь скушать, — поощрительно улыбнулся Кондитер. — Валяй, ешь.

Мен не хотела показаться невежливой, однако приборов и посуды нигде не наблюдалось. Перевела смущенный взгляд на хозяина.

— О, не нужно великосветских церемоний, милая, среди друзей они ни к чему. Зачем тебе вилки-ложки? Просто кусай, — и Кондитер подбадривающе кивнул ей.

Мел поднесла кекс ближе к лицу. Ммм, поразительный аромат. Снова посмотрела на Кондитера, еще раз проверяя, можно ли, и откусила немного. Божественно! Никогда в жизни она подобного не пробовала. Сытный, пышный, нежный и с клубникой. Вкуснятина. Сахаристая корочка таяла на языке. Мел откусила еще.

— Фофпофи, фафая фрелефть, — выдохнула она с набитым ртом.

Когдитер радостно захлопал в ладоши и подмигнул.

— Все мои творения — сытные и вкусные. Давай, кушай вволю. Мы же не хотим оставлять крошки для каких-то там мышей? От них одно огорчение.

Мел послушно слопала весь кекс без остатка и облизала пальцы, чтобы бедным мышам ничегошеньки не досталось.

— Вот хорошая девочка. Я знал, что ты сможешь. А теперь как насчет хорошего мороженого с карамельной подливкой?

Слопав целый кекс, Мел ощущала, что уже не голодна, но в общем-то в нее вполне влезет еще что-нибудь. Прежде чем дать ответ, она задумалась. По-хорошему — не следовало бы, мама ведь права, она действительно пополнела. Однако раз уж мама держит ее на хлебе и воде… Опять же мороженое она обожает. И все-таки — не стоит, если она явится в школу круглая как тот колобок, над ней будут смеяться, дети могут быть жестокими.

Она начала было говорить Кондитеру, мол, спасибо, но не стоит — однако на лице у того проявилась такая обида, что решимость Мел дала трещину и со вздохом она сказала:

— Что ж, ладно, но только маленькое.

Кондитер, подпрыгнув на месте, развернулся, снова хлопнул в ладоши и щелкнул каблуками.

— Маленькое, как заказывала, дорогая моя.

Повернулся к морозилке и добыл вазочку с тремя шариками орехового мороженого, залитого карамелью, а каждый шарик был украшен темно-бордовой вишенкой.

— Прошу, юная госпожа, — поклонился он, — маленькое, специально для тебя!

Мел моргнула, глядя на три шарика мороженого, медленно тающего под толстым слоем карамели. Она знала: не стоит. Но слюнки уже потекли, и она взяла вазочку в одну руку, а во вторую — столовую ложку, которая магическим образом материализовалась за спиной Кондитера, и принялась за дело.

Кондитера наблюдал, как она переправляет ложку за ложкой дьявольски сладкого десерта в ожидающе открывающийся рот, одобрительно кивая при каждом движении челюсти, а к лицу его словно примерзла безумная ухмылка. Она не могла остановиться. Ложка за ложкой, словно ее морили голодом на протяжении нескольких недель. Лх, как же вкусно. Мел была почти в экстазе просто от ощущения бархатно-ледяной мягкой сладости на языке. Где-то на заднем плане она ощущала, что желудок туго набит и изрядно отяжелел, однако ей было все равно. Жадно вылизав вазочку начисто, мыть не нужно, Мел вернула ее Кондитеру и икнула.

— Вкуснотища! — едва дыша, заявила она.

— Да будет благословенно сердце твое, дитя, — ухмыльнулся Кондитер еще шире, хотя казалось, куда уже. — Ты любишь коржики?

— О нет, я не могу… — выдохнула Мел. — Я так объелась, что просто не лезет.

— Что ж, а как насчет одного ма-аленького коржика на дорожку, а я тебе потом целый поднос испеку, завтра — ты ведь придешь завтра еще раз, правда? — Кондитер изобразил жалобный взгляд, как будто сейчас он сломается и разрыдается, если она скажет «нет».

— Конечно, в смысле, почему бы и нет, — согласилась Мел.

— Великолепно! — просиял Кондитер. — О, какие нас ждут времена! Тебе нравятся лунные печеньки? О, конечно, нравятся. Завтра я испеку большой поднос. — Он на миг повернулся спиной к Мел, а потом оказался рядом с нею с коржиком в руке. — Вот, возьми, а потом сразу отправляйся в кроватку.

Мел всадила зубы в невероятно сладкий и терпкий коржик, затем тут же запихнула в рот весь остаток.

— Вот и славно. А теперь спать, увидимся завтра ночью. — И Кондитер развернулся на каблуках и снова занялся духовкой, мурлыкая: — Он возьмет чуть-чуть рассвета, оросит его слезой...

Следующим утром Мел пробудилась голодная как зверь. Посмотрела на чесы. Пол-восьмого. Отлично, завтрак не проспала. Потом вспомнила, что у нее Сталаг-семнадцать, и начальник лагеря в лице ее матери не даст ей ничего, кроме воды и хлеба. А скорее даже сухую корку, подумала она, выпрыгнула из постели и натянула спортивки, не обращая внимания, насколько те стали ей тесны.

Скатилась вниз по лестнице и почти вбежала на кухню.

— Привет, мам, как спалось?

Мать, не оборачиваясь, заметила:

— О, похоже, кто-то сегодня встал с той ноги. Садись, завтрак как раз готов.

— Отлично, — отозвалась Мел и опустилась на табуретку. О боже, как же она проголодалась. В голове мелькнул образ кудрявого типа с безумной ухмылкой. Чудной какой сон, мысленно фыркнула она, но тут перед ней появилась тарелка яичницы с беконом, и сон вмиг оказался забыт. Завтрак она запила двумя большими стаканами молока.

— Итак, Мел, — спросила мама, — какие у тебя планы на сегодня?

— Не знаю, — дожевав, отозвалась девочка. — Может, позвоню Дженне и спрошу, не хочет ли она прогуляться в торговый центр. «Три двери ниже» выпустили новый альбом, может, его там уже начали крутить.

— Что ж, почему нет, только не сидите там весь день, — заметила мать, — сегодня прекрасная погода, не хотелось бы, чтобы ты все время провела под крышей.

— Не беспокойся, мам, потом я, наверное, пойду к Дженне пообедать, а дальше мы у нее и поплаваем.

— Хорошо, — кивнула мама. — Просто помни: никаких перекусов. Сегодня на ужин мясо в горшочке, не перебивай себе аппетит.

— Ай, мам, — вздохнула Мел, вспомнив вчерашнюю скудную порцию. И воробью бы не хватило. Она уже планировала, как бы раскрутить богатенькую Дженну в торговом центре на пирожок с чем-нибудь вкусненьким.

После завтрака, отзвонившись подруге, Мел побежала к себе наверх переодеться. Днем, она знала, будет жарко, так что она достала из шкафа легкую безрукавку и футбольные шорты. Натянула спортивный бюстгальтер, отметив, что тот стал слегка тесноват, посмотрела на себя в зеркало. Да! Вот это реально бюст, ура! Сиськи у нее точно будут что надо — большие, крепкие, пышные!

Хихикнув, Мел натянула безрукавку, потом влезла в шорты. Эластичная резинка глубоко врезалась в тело. Ох, надо же, какие тесные стали… Повернулась к зеркалу, оценила вид. Желтые шортики растянулись, прикрывая нижнюю часть живота, нависающего над резинкой небольшой, но явственной складкой. Безрукавка, также не совсем по размеру, не могла скрыть этого факта. Повернувшись, Мел проверила, как шортики облегают ее филейную часть. М-да, рассмеялась она, хорошо, что через пару недель пора будет закупаться шмотками к школе.

Обождав, пока мама скроется в постирочной, девочка рванула к выходу как Стив МакКуин и с порога прокричала:

— Пока, мам, буду к шести!

И храбро сбежала. Ура, хоть в этот раз удалось не поцапаться. Она прекрасно знала, что мать ее внешнего вида не одобрила бы...

Мелисса с подружкой прекрасно провели время в торговом центре, стреляя глазами по симпатичным мальчикам и споря о фасонах школьных прикидов. Ну и напропалую сплетничая обо всем, ведь они с Дженной с начала лета практически не пересекались вживую, а телефон — не совсем то. В процессе Мел тактически направила прогулку в обжорный квартал, и вот они шли по длинному проходу, где с обеих сторон доносились искусительные ароматы.

— О, смотри, Джен, пирожки! С повидлом!

— Берем напополам? — уточнила подружка.

— Я б с радостью, но до следующих выходных кошелек у меня пустой, — признала Мел.

— Ну и ладно, я угощаю, — отмахнулась Дженна. — На вид хорошие, опять же они такие большие, что я одна все равно такого не съем.

— Всегда рада помочь, — хихикнула Мел, и они сели и слопали пирожок, пухлый и длинный, в итоге перемазав пальцы в повидле и липкой глазури.

— Мммм, — вздохнула подруга, — вкусно было.

— Ага, — кивнула Мел, — пальчики оближешь, — и демонстративно протянула в сторону Дженны свои, уже растопыренные.

Та рассмеялась, и они начисто вылизали пальцы друг дружке.

— И все-таки, Мел, я тебе завидую, — призналась Дженна потом. — У тебя уже сиськи есть.

— Так ты заметила, — сделала та удивленный вид, повернулась боком и выпятила грудь, преисполненная внутренней гордости: я уже женщина!

— Ты обязательно должна рассказать мне, — прошептала подружка, — на что это похоже?

— О-о, это просто класс! — заявила Мел. — Я их просто все время чувствую, а иногда, когда я правильно двигаюсь, чувствую, как они вот так вот покачиваются с боку на бок.

— Ну да? Правда? — пискнула Дженна. Опустила взгляд на свою плоскую как доска грудь, надула губки. — Везет же некоторым… — Наклонилась над столом и шепнула: — А потрогать можно?

— Господи, Джен, ну не на людях же! — оторопела Мел. Потом сцапала подружку за руку, сорвала со стула и потащила в туалет.

В кабинке девочки закрылись вместе, тяжело дыша. Мел стянула безрукавку через голову, и Дженна сделала круглые глаза: живот подружки вздымался и опадал после краткой пробежки, груди едва вмешались в спортивный бюстгальтер. Ого! Мел действительно превращалась в женщину, поняла Дженна… вот только не слишком ли она пополнела в процессе?

Глядя Дженне в глаза, Мел изобразила хитрый вид:

— Любуйся и восхищайся! Готова?

Та закивала, и Мел быстро стащила спортивный бюстгальтер; высвобожденные грудки ее приподнялись, колыхнулись и замерли на прежнем месте.

— Та-дам! — и раскинула руки, предоставляя полный обзор своей гордости.

Дженна дрожащими руками потянулась к грудям Мел; розовые сосочки их уже напряглись, ожидая ласки. Ожидания не были обмануты, а потом Дженна накрыла груди подруги своими руками, приподняла, взвешивая.

— Как же тебе повезло! — выдохнула она. — Я бы за такие сиськи убила!

— Да не переживай ты, Джен, все у тебя еще будет. Мои просто раньше выросли, только и всего.

— Да, но когда вырастут мои, они все равно с твоими не сравнятся, — вздохнула Дженна. — У тебя там сколько в обхвате-то, уже девяносто?

— А я знаю? — пожала плечами Мел. — Пока, думаю, все-таки восемьдесят пять и второй номер, вот поедем гардероб обновлять — узнаю точно. Ну что, насмотрелась?

Дженна кивнула, и Мел взяла бюстгальтер и наклонилась, чтобы сиськи повисли и она смогла бы лучше заправить их в чашки. Дженна, с завистью поглядывая на свисающие сиськи подруги, перевела взгляд на солидную складку, что образовалась у той на животе. Ого, подумала она, а Мел действительно пополнела. А потом, когда Мел повернулась, чтобы натянуть безрукавку, Дженна оценила и ее обширный круп, обтянутый слишком тесными шортиками. Господи, пронеслось в голове у Дженны, ей точно пора на диету, с такой задницей-то!

Вскоре подружки убрались из торгового центра и остаток дня валялись у Дженны во дворе, у бассейна. Мел не взяла купальник и загорала в одном спортивном бюстгальтере и трусиках, сбросив шорты и безрукавку, а Дженна то и дело косилась на растущие вширь формы подруги: раздавшиеся бедра, нависающее над трусиками круглое пузико, роскошные мячики грудей. Заметила она и слой мягкой плоти, в котором потихоньку утопали ребра Мел, и как под ее весом прогибается шезлонг. Ой-ой-ой, думала она, Мел срочно нужно брать себя в руки, а то она станет слишком толстой, чтобы даже с такими сиськами добиться успеха!

Домой Мел прибыла без трех минут шесть и сразу метнулась вверх по лестнице со всей доступной ей скоростью, чтобы не пересекаться с матерью. Переоделась во что-то старенькое, поношенное и безразмерное, и только тогда спустилась в гостиную, благо как раз позвали на ужин. Как и было обещано, на столе стоял горшочек с тушеным мясом и овощами; и как и ожидалось, порцию Мел выделили боле чем скромную. Она быстро смела все предложенное, запив ужин большим стаканом молока, а потом извинилась и вылезла из-за стола. Мира сообщила, что в холодильнике еще есть арбуз, подготовленный вместо десерта на перед сном; Мел сказала, что она наелась и пока полежит у себя в спальне.

Благополучно оказавшись в своей комнате, Мел открыла тайничок и развернула «сникерс». Я только половинку, сказала она себе самой, но вновь, едва запустив зубы в сладкий батончик, остановится уже не смогла и вскоре вылизывала внутреннюю часть обертки, чтобы не оставить ни единой крошки. Потом почитала, но глаза начали слипаться и она задремала, вспоминая, какой странный сон видела вчера. Ну, это в конце концов вина ее матери, если ночами Мел снятся сплошные сладости. Сама она по доброй воле не отправилась бы спать голодной...

Во сне Мел прогуливалась по длинной искривленной аллее, по обеим сторонам которой росли пышные деревья. Завернув за поворот, она увидела купающийся в закатных лучах викторианский особняк. Со всех ног побежала к нему, во рту уже капали слюнки, а ей навстречу неслась та самая странная музыка. Знакомый коридор, знакомая дверь, и вот Кондитер повернулся к ней, расплываясь в широкой улыбке.

— Ах, просто чудесно! — просиял он. — Ты нашла дорогу обратно. Великолепно! Я позволил себе сделать миндальное печенье, надеюсь, тебе понравится. — Он указал на длинный стол, застланный атласной скатертью, в центре стояла ваза с цветами и блюдо с целой горой печенья. Рядом с печеньками стоял кувшинчик молока и хрустальный бокал. — Садись, — велел он, — кушай.

Повторного приглашения жутко голодной Мел не требовалось. Она села и попробовала печенье. Ммм, сладкое, великолепное. Как там говорил Кондитер?

Как раз тут он возник по ту сторону стола, радостно потирая руки.

— Сытные и вкусные, да?

Мел кивнула с полным ртом. После пятой или шестой печеньки сделала паузу и налила себе молока. Ох и ничего себе! Такого молока она никогда в жизни не пробовала, больше похоже на коктейль с мороженым и сливками, но оно не было холодным. И такое густое, что по пищеводу не лилось, а скользило. Ммм. Кондитер хлопнул в ладоши и вернулся к плите и кастрюлям, оставив Мел наедине с блюдом печенья.

Вскоре — как раз когда печенье закончилось — он вернулся, на сей раз неся в руках две тарелки, одну с трюфелями в белом шоколаде, вторую с коричными крендельками.

— Воробьи мне начирикали, что это твои любимые, — ухмыльнулся он.

Мел жадно впилась взглядом в свежевыпеченные крендельки и сцапала ближайший. Как так получается, она не знала, но все творения Кондитера много превосходили все, что она когда-либо пробовала. Каждый следующий кусочек был лучше предыдущего. Она сметала кренделек за крендельком, останавливаясь лишь чтобы слизнуть с пальцев липкие сахарные крошки и закинуть в рот пару трюфелей. Она не чувствовала, как раздувается и тяжелеет ее желудок по мере исчезновения выпечки. Довольный ее усилиями Кондитер поставил на стол громадный торт «Шварцвальд» — шоколад, вишня и сливки, — и наполнил опустевший кувшинчик божественным нектаром. И рассмеялся, когда Мел вгрызлась в торт, не парясь насчет столовых приборов, просто заглатывая кусок за куском, пачкая крошками перед своей ночнушки. Машинально смахнув крошки на пол, Мел почувствовала, как раздувшееся пузо оттопыривает ткань. Словно восприняв эту мысль, желудок довольно заурчал, и Мел хихикнула.

— О, ты заставляешь меня гордиться собой, — глаза Кондитера заискрились, — мы потрясающе проводим время, да?

— Точно, — согласилась Мел, сделав большой глоток невероятно густого молока. Облизнула губы, чувствуя на языке привкус сахара.

— Да, да, — проговорил Кондитер, покачиваясь на месте, — как в детских мечтах. А теперь, дорогая, я знаю, скоро тебе пора уходить, но вот, возьми на дорожку, — и извлек откуда-то из-за спины громадный арахисовый леденец и вложил в протянутые навстречу ладони Мел. — Хорошая девочка. А теперь возвращайся к себе и завтра приходи ко мне снова — так?

— Обязательно приду, — кивнула Мел, чувствуя себя сейчас куда более живой, чем сегодня за весь день, да и вообще. Здесь все было чудесно. Еда вкуснейшая, и она просто была, в общем, счастлива. Поднялась из-за стола… однако от тяжести раздувшегося желудка потеряла равновесие и плюхнулась обратно на стул. От этого она захихикала, а Кондитер расхохотался. Ох, весело, конечно, но лучше поосторожнее. Во второй раз она поднялась медленно и аккуратно. Живот баскетбольным мячом выпирал прямо из-под ребер вперед и в стороны. Такой тугой и плотный. Поддерживая его обеими руками, Мел вперевалку выбралась из комнаты — и плюхнулась на свою кровать, мирно посапывая.

Две следующих недели миновали как в тумане. Каждое утро Мел просыпалась зверски голодной, надевала то, что когда-то считала просторной одежкой, и проводила весь день, стараясь держаться подальше от матери. В основном таки сидела у себя в комнате в нетерпеливом ожидании вечера и очередной ночи в гостях у Кондитера.

Как-то утром, когда Мел спускалась по лестнице, одетая в легкие треники, мать строго посмотрела на нее. Мел опустилась на табуретку за кухонный стол, делая вид, что лазерные батареи маминых глаз совсем не про нее.

— Мел, нам придется еще раз как следует поговорить, — начала та. — Ты не подчиняешься мне и втихаря лопаешь сладкое?

— Нет, — обреченно ответила Мел, зная, что это добром не кончится.

— Не лги мне! — голос матери стал на пол-тона выше. — Ты не сможешь меня обмануть. Я кладу тебе в тарелку крошечные порции, однако вижу, что ты продолжаешь набирать вес. — Мира подошла к дочери, подняла ее с табуретки и положила ладонь на большой живот Мел. — Ты только глянь на это! — воскликнула она. — Даже и не мечтай спрятать это в свободных одежках. Мама всегда все знает. Наверняка прошлогодняя школьная одежда тебе уже мала.

— Мам, но я с тех пор выросла и стала женщиной! — попыталась предъявить свои аргументы Мел.

— Ага, выросла — в ширину. У одиннадцатилетней девочки такого живота быть не должно, даже если ты уже женщина, — отрезала Мира.

— Но мам, клянусь, я не обманываю! — солгала Мел, прекрасно зная, что все карманные деньги у нее уходят на пополнение тайничка.

Мать выпустила ее и отступила.

— Я просто не понимаю тебя, — обреченно проговорила Мира. — Ты могла быть первой красавицей, самой популярной среди сверстниц. И все это ты просто спускаешь в мусор, хотя тут и нужна-то лишь толика самоконтроля?

— Прости, мамочка, — просто ответила Мел. — Я правда хорошо себя вела. А ты мне поможешь на следующей неделе подобрать новую одежду для школы? Прошлогодние-то блузки мне уже не годятся, — и выпятила грудь, намекая на причину.

— Моя девочка растет, — вздохнула Мира. — Конечно, родная, на следующей неделе поедем по магазинам, но обещай — чтобы никаких перекусов.

— Обещаю, — охотно отозвалась она.

Доев скудный завтрак, девочка вернулась к себе в комнату. И с чего мама так вдруг взъелась? Переоделась в обрезанные джинсы и блузку-футболку, повертелась перед зеркалом. Пузо и правдо стало великовато, признала она, но сиськи все равно перевешивали все минусы! Надо бы с сегодняшнего дня и до начала занятий заняться аэробикой или хотя бы утром как следует делать разминку, подкачать мышцы и тонус.

Той ночью Кондитер подготовил ей целый стол. Полные тарелки выстроились линией от одного конца стола к другому, и на каждой целая гора конфет, плюшек, пирожных и пирогов. Да как же я съем-то столько? — даже испугалась Мел, ибо хотя каждой последующей ночью она во сне каким-то образом сметала больше, чем в прошедшую, но тут получалась совсем уже невообразимая гора съестного.

Словно ощущая сомнения девочки, Кондитер шепнул ей на ухо:

— О, не беспокойся, дорогая моя крошка, это волшебное место, и ты можешь получить все, что только пожелаешь. Садись за тот край стола, а я подготовлю специальное угощение для тебя.

— Специальное? — себе под нос фыркнула Мел. — Да какое же тут может быть специальное угощение, когда весь стол уже заставлен самыми лучшими десертами, какие только могут быть!

Она опустилась в кресло во главе стола и взглядом оценила долгий путь, который ей предстоит сегодня пройти. Ладно, я смогу, решительно подумала она, сделала глубокий вдох, взяла с блюда ближайший пирог и вгрызлась в него, даже не заметив, с яблоками он или с черникой, столь настроенная на предстоящий обжорный марафон.

Едва тарелка с пирогами опустела, стол дернулся — и столешница вдруг поехала, словно лента конвейера на кассе в супермаркете, подвигая следующую тарелку поближе, к ее рукам. Мел посмотрела на разнообразную выпечку и расплылась в улыбке. Ох и оторвется же она тут! Глотнула привычную молочную амброзию, сцапала в каждую руку по датскому «медвежьему когтю» и прикончила обе булочки с джемом в два укуса каждую.

Ее распирало, желудок привычно раздувался, чтобы вместить килограммы съеденных вкусняшек. Раздувался и раздувался, уютно урча, пока она поглощала одну тарелку сытных и калорийных вкусностей за другой.

Наконец на столе осталось всего три тарелки, и Мел остановилась перевести дух. Икнула, чуть слышно застонала — дышать было трудно. Пузо невероятно раздулось, словно она проглотила большой пляжный мяч. Господи, подумала она, едва дыша от пережора, да что же это со мной такое? Я даже не помню, что именно я ела. Посмотрела на гору пустых тарелок, разбросанных по столу там и сям. Господи, это что же, я одна слопала? Громко икнула, дышать стало чуть легче, снова посмотрела на свой шарообразный живот и поняла — да, все это слопала именно что она одна.

И пока Мел объедалась как не в себя, все это время Кондитер взирал на нее с почти чувственным наслаждением во взгляде и на лице, он постоянно потирал ладони и радостно хлопал, когда стол-конвейер подвигал к девочке очередную тарелку, а она обеими руками зарывалась в нее. Он физически сиял, от него исходила почти ощутимая аура, пока он голодно облизывался, наблюдая столь беспримесную демонстрацию чревоугодия. И как будто даже рос, став выше и шире, словно подключенный к аналогу силового кабеля и его накачивали электричеством или чем-то вроде того.

А потом, когда Мел остановилась и перестала жевать, Кондитер словно сдулся и безмолвно, умоляюще прошептал: нет.

Шагнул к ней и зашептал на ухо, дыхание его было сладким как мед:

— Не останавливайся, сладенькая моя, ты уже почти в Земле Обетованной, а у нас мало времени. Скоро рассвет, осталось всего три тарелки. Ты конечно же не хочешь отказаться от этого роскошного тирамису, и от канолли — я их испек специально для тебя.

— Ох, но я так объелась… — начала было Мел.

— Вздор! Конечно же, нет! — громко воскликнул Кондитер, потом глубоко вздохнул и снова обрел свой сладостно-убедительный тон: — Я знаю, ты можешь. Я знаю, ты хочешь. Не так уж тут и много. Всего три ма-ахонькие тарелочки, сущие пустяки. Ты же помнишь, твоя мать тебя совсем сейчас не кормит, ты же не хочешь сейчас проснуться голодной?

Мел поерзала, огладила вздувшийся живот — и как по волшебству, ей стало куда лучше. Подняла взгляд на Кондитера и в очах его прочла лишь заботу и волнение.

— Ладно, — отозвалась она, — я попробую. Ради тебя.

— О, какое же ты чудо! — провозгласил Кондитер, подпрыгнув и завертевшись на месте, обхватив себя обеими руками. — А теперь торопись, я хочу, чтобы до утра еще хватило времени на твой приз.

Мел послушно занялась оставшимися тарелками. О, пирожки-канолли были совершенно убийственными! И тирамису тоже! Она сделала еще глоток густого молока и отодвинула пустые тарелки, занявшись финальной — вернее, чашей с шоколадным муссом. Тремя пальцами она зачерпнула густую жижу и отправила в рот, прикрыла глаза — роскошная горько-сладкая прелесть. Затем зачерпнула мусс прямо горстями, запихнув в рот разом половину чаши. Она едва ощутила, как мусс скользнул вниз в желудок. Мммм.

Она начисто облизала чашу, а потом и пальцы. Кондитер танцевал вокруг стола, не в силах сдерживаться.

— Ты сделала! О, ты истинный чемпион! Какая воля, какое чревоугодие! О, дорогая моя, ты понятия не имеешь, каким счастьем ты меня одарила!

Мел облизнулась, радуясь, что доставила ему такое удовольствие. Широко улыбнулась, белые зубки блеснули на заляпанном шоколадом лице.

— А приз будет? — изобразила нетерпение и похлопала громадный шар, в который превратилось ее пузо.

— О, конечно же, — улыбнулся Кондитер, — закрой глаза, и считай, он уже тут.

Мел опустила веки и почувствовала, как в помещении стало темно. А когда Кондитер велел ей вновь открыть глаза, в полумраке на столе перед нею в обрамлении горящих свечей оказалась громадная чаша для пунша, полная мороженого с вишнями! Девочка с восторгом взирала на свой приз и даже выпрямилась. Блеск!

— Это десерт для взрослых, — подмигнул ей Кондитер, — вишни начинены капелькой рома. — При этом он понизил голос, словно сообщая великую тайну. — Зато после него ты будешь крепко спать и, надеюсь, утром проснешься не такой голодной.

Кондитер повернулся к хрустальному блюду и могучим выдохом задул сразу все свечи. Тут же зажегся большой свет.

— А теперь торопись, маленькая леди, мороженое очень быстро тает!

Взяв ложку, Мел отправила в рот первый шарик.

— О да! — выдохнула она. Такого ей пробовать никогда не доводилось. Ложка за ложкой она проворно черпала мороженое из чаши, не обращая внимания, что ее круглый живот раздувается еще сильнее.

Подняв чашу обеими руками, она выпила остаток сиропа, затем вылизала всю внутренность начисто.

— Хорошая девочка, — просиял Кондитер, глаза его, темные и властные, походили на кусочки обсидиана.

— Спасибо, — сказала Мел, удовлетворенно оглаживая пузо. Опустила взгляд на раздувшийся шар плоти, где-то под которым скрылись ее ноги, и усомнилась, что вообще сможет сейчас выбраться из кресла.

Снова прочитав ее мысли, Кондитер велел ей не волноваться, он просто сейчас выкатит ее из комнаты прямо на кресле, а потом, как по волшебству, она окажется в своей кровати. Мел кивнула — а потом поняла, что действительно лежит у себя в кровати и даже уже проснулась. Посмотрела на часы. Пол-девятого! О нет, она проспала и уж точно пропустила завтрак. Пузо протестующе заворчало, она снова проголодалась. Черт! Может быть, если мамы нет на кухне, ей удастся быстро организовать себе тарелку хлопьев. Машинально огладила могучий живот, сложившийся в две тяжелые складки. Черт, черт, черт. Она умирала от голода. Если бы мама дала ей нормальный ужин...

Мелисса поднялась, не совсем уверенно стоя на ногах, и почувствовала, как сила земного притяжения тянет вниз ее вздувшийся живот.

— Да, надо сделать хорошую зарядку, — признала она, натягивая спортивки. Даже эти стали слишком тесными, ослаблять резинку пояса больше было некуда.

Медленно, вперевалку сошла по лестнице, проверила — горизонт чист, — быстро насыпала в тарелку хлопьев, залила молоком и прикончила в два глотка.

— Уже лучше, — выдохнула девочка, а потом крикнула, мол, она уходит к Джен и вернется к ужину. В ответ услышала крик: помни, никаких перекусов. Да помню, мам, помню...

Большую часть дня она просто шлялась по улицам, не совсем понимая, на каком свете вообще находится. Почему она постоянно такая голодная и почему вообще так толстеет? Постоянные ночные обжираловки и Кондитер — это же просто сон, или как? Ну нельзя же растолстеть от того, что видишь сны о том, как что-то кушаешь. Посмотрела на свой живот — тот сдулся до примерно обычных своих габаритов. Ну вот, все нормально. Не так уж сильно она и поправилась. И вообще она сейчас активно растет, только за лето будет сантиметров шесть. Посмотрела на свой бюст — груди покачивались под безрукавкой из стороны в сторону: убегая из дому, Мел напрочь забыла про лифчик. А сиськи-то классные, все в порядке будет, на следующей неделе поедем закупимся новыми одежками к школе. Разгладила безрукавку на широких бедрах и гордо заявила сама себе:

— И закупаться будем во взрослых рядах, никаких больше детских шмоток!

Наступил день закупок одежды, которого Мел ждала с предвкушением и опасением. Она знала, что этим летом изрядно поправилась, и мама, конечно, будет рвать и метать, но все равно ей было любопытно — и очень, очень хотелось проверить, доросла ли она до честного третьего номера с обхватом девяносто.

Прошлой ночью она, как обычно, была у Кондитера, который усадил ее за стол-конвейер и с восхищением наблюдал, как гора сладостей потихоньку отправляется в желудок гостьи. После чего Мел проснулась, как обычно, с пузом как пляжный мяч и, как обычно же, жутко голодная. И тут же отвлеклась, натягивая спортивки и утрамбовывая в них обильные ягодицы, а мягкий живот сложился в складки, которые также следовало как-то умостить в штаны, одну за другой, и вот когда она потянула, чтобы запихнуть под резинку складку сала чуть пониже пупка, задний шов спортивок благополучно треснул, выпустив наружу все ее раскормленное заднее хозяйство. Покраснев от смущения, Мел возблагодарила небеса, что, во-первых, это случилось у нее в спальне и никто не видит, во-вторых, в шкафу есть еще одна пара штанов — зту она натягивала так, словно они хрустальные, и у нее получилось, — а в-третьих, сегодня они с мамой едут за обновками.

Вперевалку скатилась с лестницы, где ее ждал тост с джемом и небольшой омлет, и сказала матери — к поездке в торговый ценрт готова. Мать посмотрела на нее, что-то проворчала насчет «в таком виде и на улицу», вздохнула и просто кивнула.

Мама всегда все знала. Или по крайней мере подозревала, насколько Мел выросла вширь, ибо в детскую секцию даже не заглянула, начав сразу со взрослой. Мел гордилась собой. Она теперь женщина! Начали они с вешалки сорок вторых размеров, где на симпатичное платье с синим узором была скидка; в примерочную кабинку Мел пошла одна, пока мама искала другие шмотки с уценкой. Платье, однако, оказалось слишком узким для ее раздавшихся в объеме бедер, не говоря уже о том, чтобы застегнуть его на выпирающем круглом животе. Ой-ой, хихикнула Мел, лучше сразу направить маму на сорок четвертый, а то и сорок шестой.

Она вышла из примерочной и Мира повернулась к дочери:

— Что, не подошло?

— Не, мам, — отозвалась Мел, — вверху маловато. Давай попробуем сорок четвертый.

Мать вздохнула, покачала головой и перешла к вешалке, обозначенной «44», а Мел как бы случайно двинулась к сорок шестым размерам и быстро подобрала себе там два платья и штаны. Перекинула через руку, добралась до блузок, взяла парочку разных размеров и забрала в примерочную. А матери сказала, что ей еще нужно новое белье — сама, мол, понимаешь, вверху все выросло, — и потопала в отдел нижнего белья. Нашла на стенде соблазнительный черно-атласный лифчик с боковыми поддерживающими вставками — восемьдесят пять, второй номер; начать можно и с этого. Сразу взяла телесного цвета восемьдесят пятый третьего номера, еще один черно-атласный второго номера с обхватом девяносто, и с обхватом девяносто же третьего номера песочного цвета. В примерочной она нетерпеливо примерила восемьдесят пятый-два: тесемки очень сильно врезались в тело, а чашки второго размера ну никак не вмещали пышную плоть ее бюста. Да, мысленно воскликнула она, точно третий номер! Восемьдесят пятый-три был примерен следующим и также отвергнут, слишком тесно давил на ребра. О господи, выдохнула она, у меня и правда девяностый номер три! Должен быть. Взяла великолепный лифчик песочного цвета. Руки ее дрожали. Наклонилась, умостила чашки куда следует, выпрямилась, застегнула крючки. Ух ты! Она с трудом верила в то, что произошло. Чашки бюстгальтера были полностью заполнены, боковые вставки обеспечивали фантастически глубокое декольте. Тесемки были чуть тесноваты, и она слегка ослабила их, чтобы дышать было легче. Девяносто, третий номер! Роковая женщина! Она повертелась перед зеркалом, восхищаясь, как атласный лифчик облегает ее объемистые груди. Конечно, именно на них и было сосредоточено ее внимание, а не на том, как колышется ее круглый живот, который выпирал вперед даже больше, чем большие сиськи.

Она все еще была на седьмом небе от радости, когда принялась примерять атласные женские трусики. Они и половины ее расплывшихся ягодиц не прикрыли, а живот свисал сантиметров на пять над передним краешком. Мел покраснела, пожала плечами и взяла утягивающие трусики, с поясом в семьдесят пять. Снова вернулась в примерочную, мама как раз подобрала ей несколько шмоток сорок четвертого размера; Мел сказала «спасибо», взяла всю кучку и оставила в углу, решительно настроенная сперва оценить свои вещи — сорок шестого.

С утягивающими трусиками оба платья и штаны сидели вполне прилично, и перемерив несколько блузок, Мел в итоге выбрала парочку разного цвета — именно сорок шестых. Затем, решив — пан или пропал, — натянула одно из подобранных мамой платьев сорок четвертого размера и в нем уже показалась пред родительские очи.

Мира дважды протерла глаза, когда из-за шторы появилась ее маленькая девочка — полностью сформировавшаяся женщина неполных двенадцати лет от роду, платье как перчатка облегало ее фигуру девяносто-семьдесят восемь-девяносто при росте метр пятьдесят три. Мел покрутилась перед матерью, изобразив неуклюжий пируэт, а Мира лишь качала головой, осознавая, насколько ее дочка располнела.

— Ну как, мам, правда, чудесно сидит?

Мира почти утратила дар речи.

— Дорогая, ты уверена, что именно так и хочешь выглядеть? Может, все-таки сейчас правильнее будет надеть что-нибудь чуть менее откровенное?

Разумеется, на самом деле Мира хотела сказать нечто в духе: надеюсь, ты все-таки волшебным образом скинешь килограммов двадцать, которые ухитрилась набрать за это лето, и снова станешь моей маленькой миленькой девочкой… но — не сказала.

Мел чуть надула губки, потом слегка наклонилась, предоставив матери хороший обзор на два круглых мячика, которыми так гордилась.

— Мам, ну что ж я могу поделать, если так рано сформировалась.

Пробуждающаяся в неполные двенадцать лет сексуальность у ее маленькой девочки оказалась лишь дополнительной головной болью для Миры: к такому она, пусть не сейчас, а через год-два, была морально готова. Но вот то, как под тонкой тканью выпирало пузо Мел… Когда дочка наклонилась, у нее под платьем вокруг талии словно вздулась внутренняя труба изрядного диаметра.

Мел снова выпрямилась и колыхнула грудью вправо-влево, не замечая, как вместе с этим колышется и ее живот.

— Да не волнуйся ты так, мам, все со мной будет в порядке.

Не то чтобы Мел кривила душой, однако первых дней занятий она все же ожидала с некоторой опаской. Конечно, сиськи — это прекрасно, но ее задний фасад и пузо также изрядно выросли, и сделать вид, будто их нет, она не могла. Вот как быть, если близняшки Томпсон начнут дразнить ее и называть жирной обжорой? Она оценила свой вид в новом платье: такая взрослая… и такая полная. Может, все и обойдется. Подождем — увидим.

Так что Мел с матерью продолжили закупки, и девочка лишь скрывала, что все ее штаны — как минимум сорок четвертого размера, а часть сорок шестого. Мира пришла в ужас, увидев размеры доченькиной задницы, когда та примерила новые джинсы, так что на обратном пути предложила: раз уж Мел теперь такая большая и взрослая, почему бы ей по вторникам и четвергам не вставать на полчаса раньше и тогда они вместе будут заниматься аэробикой. Конечно, ответила Мел, это ведь так по-взрослому и вообще классно.

Мел радовалась, думая, что мать наконец-то приняла ее «взрослую» фигуру… ровно до ужина, увидев на тарелке крохотную порцию салата, толику запаренных овощей в качестве гарнира и вываренную костистую цыплячью грудку. Хлеб и вода для узницы, вздохнула она, надеясь, что Кондитер приготовит ей сегодня ночью что-то более существенное.

Следующие недели Мира морила дочь голодом и дважды в неделю занималась с ней аэробикой. Мел категорически утратила форму и едва держалась, сало прыгало туда-сюда, пока она заглатывала воздух мощными глотками. Спорт только усиливал чувство голода, однако Мира жестко держала ее рацион в рамках «хлеба и воды». Отчего, разумеется, ночные пребывания Мел у Кондитера обретали еще больший накал, во сне она легко уписывала гору еды на движущемся столе, столь же легко отодвигая в сторону грызущее сомнение, мол, надо бы себя сдерживать.

И наконец за пару дней до начала занятий, когда Мел утром спустилась, как всегда, голодная, но с пузом, еще помнящим вкус творений Кондитера. Она ввалилась на кухню, одетая в новые джинсы, которые едва застегнула, а молния и вовсе была наполовину расстегнута, показывая, какого цвета у нее сегодня трусики (черные). Мать посмотрела на нее, намазывая тост маслом, всплеснула руками и задала дочери словесную порку.

— Ну все, хватит! У тебя что, никаакого самоуважения нет? Только взгляни на себя — жрешь в три горла, пузо свисает как у беременной бегемотихи. Да что с тобой случилось? Ты себя в руках держать не можешь? Я честно пыталась контролировать, что ты ешь, но ты, видимо, приноровилась за моей спиной таскать и жрать всякое уличное непотребство. Как ты могла сотвоить с собой такое?

Мел, все еще полусонная, была поймана врасплох этой тирадой.

— Мам, но я правда тебя не обманывала, клянусь. И аэробикой с тобой занимаюсь. Я понятия не имею, почему толстею. Может, гормоны или еще что...

— Прекрасно, теперь ты еще и за собственные действия отвечать не желаешь. Я утратила всякое уважение к тебе, Мел. Если ты сама себя не уважаешь, почему другие должны?

— Но, мам… — воспротивилась Мел.

— Никаких мне номамканий. Отныне ты сама по себе. Хочешь быть жирной коровой, каких показывают на ярмарке для развлечения — вперед. Давай-ка помогу! — И Мира, намазав на тост целый кубик масла, толкнула его в сторону дочери. — Валяй, жри! — прошипела она.

Мел залилась слезами, всхипывая «ну почему ты такая злая!» и, выскочив из-за стола, умчалась в свою комнату со всей доступной для ее пухлый ножек скоростью. Долго-долго она плакала в подушку, ненавидя то свою мать, то себя саму. Она хотела, чтобы Мира обняла ее и сказала «все хорошо, я с тобой» — любая нормальная дочь хочет именно этого! Но так просто нечестно. Как раз в эти минувшие недели Мел вела себя хорошо и очень тщательно следила за тем, где и что ест, за вычетом сновидений о Кондитере. Мама просто не понимает. Если бы она не заставляла ее отправляться спать голодной. Может, тогда бы и эти снов о еде и обжорстве не было бы...

Позже она поднялась с кровати и занималась разминочным комплексом до тех пор, пока от усталости не стали подкашиваться ноги. Частично наказывая саму себя, а частично чтобы доказать матери, что она может похудеть. Мел честно пыталась думать о еде, но стенающий желудок ее стремлений не разделял, и вообще она жутко проголодалась. Девочка с послушным видом спустилась в гостиную, извинилась перед мамой за то, что утром на нее накричала, и пообещала, что очень-очень постарается вести себя хорошо. Мира улыбнулась и ответила, что готова сделать все, чтобы помочь, и покормила ее ужином — как обычно, порцией, рассчитанной на сытого воробья. Мел, конечно, очень хотелось попросить добавки, но она знала, что мать сейчас не разжалобить, так что спать она в который раз отправилась голодной.

А ночью, когда она оказалась у Кондитера и снова услышала ту странную песенку, Мел, переступив порог, проговорила:

— Господин Кондитер, сегодня я не буду кушать десерт. Я просто хотела придти и сказать об этом.

Ну вот, она пришла и сказала; она очень надеялась, что не слишком его обидит.

А вот у Кондитера глаза стали ярко-красными, и он возопил:

— Что это ты такое говоришь? Ты не будешь есть пирог? — Голос его грохотал под сводами. — Ты неблагодарная маленькая дрянь! После того, как я всю спину себе вывихнул, целый день стоя у плиты для тебя. После всех тех великолепных сладостей, которые я для тебя приготовил. Я всегда был готов дать тебе все, что ты хочешь, когда ты приходила ко мне, ночь за ночью, говоря, что ты такая голодная, не так ли? Так-то ты готова отплатить мне за гостеприимство и тяжкий труд! Так-то ты обходишься с друзьями!

Он расхаживал по комнате, явно расстроенный и обиженный дол глубины души, и Мел тоже чувствовала себя не лучшим образом. Ведь он-то всегда был ее добрым другом и готовил для нее столько несравненных угощений.

— Простите, господин Кондитер, вы действительно были так добры ко мне, а что ваша выпечка лучшая в целом свете, вы и так знаете. Но моя мама… она очень сердита на меня, а если я еще хоть чуть-чуть поправлюсь, все станет совсем плохо.

Она хлюпнула носом, и настроение Кондитера переменилось в единый миг, он снова был добрейшим шеф-поваром, который подскочил к ней и обнял.

— Тише, дитя мое, тише, не плачь. — И после того, как Мел успокоилась, погладил ее по голове, пощекотал ее зарождающийся двойной подбородок и чуть приподнял ее голову, чтобы она смотрела прямо в его бездонные глаза. Кондитер подмигнул и улыбнулся. — Слушай, у меня появилась отличная идея! Почему бы твоей маме тоже не придти сюда, ко мне, думаю, мы с ней сумеем договориться!

— Ты сделаешь это для меня? — выпалила Мел, утирая слезы краем ночнушки.

— Ну конечно, девочка моя дорогая. Должен же быть способ, чтобы ты попробовала хотя бы часть тех вкусностей, которые я приготовил.

— Но как… как же моей маме сюда попасть?

— Хмм, занятная проблемка, — Кондитер почесал подбородок. — Ага, знаю. Завтра же ты ей скажешь, что видела странный сон, и там был человек, который предлагал тебе полную тарелку конфет, но ты, как хорошая девочка, конечно же, отказалась. Тебе только и нужно, что рассказать ей о моем доме, как он выглядит, и главное — скажи адрес: Зафтихвег, шесть-шестьдесят шесть. Скажи ей все это — и держу пари, она придет ко мне так быстро, как только сможет.

— И тогда все будет в порядке? — просияла Мел.

— Думаю, да, — и Кондитер вхъерошил ей волосы. — А теперь — я знаю, что ты не хочешь есть все, что я приготовил к твоему визиту, но я просто смертельно обижусь, если ты не попробуешь хотя бы этот вот пудинг.

Мел улыбнулась и кивнула — она голодная, и в конце концов, просто хочет доставить своему другу удовольствие.

— О, чудесно! — Кондитер подпрыгнул, щелкнув каблуками, и закружил по комнате. А потом прикатил большой котел, наполненный шоколадным пудингом. — Ты не представляешь, какое счастье даришь мне, — просиял он, когда девочка, наклонившись над котлом, черпала из него ложку за ложкой, отправляя в жадно раскрытый рот густую светло-коричневую массу, а ее живот удовлетворенно урчал, разбухая и округляясь.

В последующие дни Мел пыталась пореже пересекаться с матерью, однако когда такое все же происходило, Мира как-то мало внимания уделяла дочери, словно мысли ее были отвлечены чем-то срочным и не слишком далеким. Мел, пожав плечами, занялась своими делами: в конце концов, уже на следующей неделе начинались занятия. Скрестив пальцы, она надеялась, что нынешний учебный год будет для нее хорошим. Не в смысле оценок, за них Мел не боялась, а вообще.

Первого сентября она встала на рассвете и достала то облегающее платье с синим узором. Начала застегивать боковую молнию, и дойдя до самой обширной части живота — застряла. Ослабила собачку, попыталась втянуть живот, с трудом подняла молнию на три сантиметра дальше… и к счастью, этого хватило, чтобы дальше трудностей уже не возникло. Мел вздохнула с облегчением. Застегнулось же, а значит — впору. Платье, конечно, было ей ну очень тесно в поясе, демонстрируя всему свету выпуклость чуть пониже грудной клетки. Одернув ткань на обширных бедрах, Мел пожала плечами, спустилась по лестнице, вышла на улицу и отправилась в школу.

Через пол-квартала она увидела Дженну. Прокричала «подожди» и побежала вдогонку, отчего все ее тело заколыхалось как желе.

— О, какое милое платье, — проворковала Дженна, — и узор симпатичный, и ты в нем выглядишь… сказочно, да.

Какую именно сказку имела в виду Дженна, знала только она сама.

— Я в нем не слишком объемистая? — закинула удочку Мел.

Окинув подругу взглядом, Дженна благоразумно вменила тему:

— А все-таки ты мне солгала. Девяносто, третий номер, да?

Мел хихикнула, чуть покраснев.

— Точно! Сама поверить не могла.

До самой школы девочки шли вместе, болтая и хихиткая. Дженна, однако, не могла не думать, что подружка ее очень растолстела. Ей почти было за нее стыдно, но тут проходящая мимо компания пацанов, заприметив Мел, повела себя так, как и полагается подросткам, свистя вслед и пялясь во все глаза. Мальчики есть мальчики, им главное, чтобы сиськи были, подумала Дженна.

Первый день занятий Мел парила как на крыльях, разве что порой подмечая косые взгляды от других девочек или слыша шепоток-другой за спиной. Но зато мальчики буквально водили вокруг нее хороводы. Не так уж плохо, решила Мел — правда, Билли, именно тот паренек, который больше всех нравился ей, лишь покачал головой и отвернулся при ее приближении. Черт.

В течение последующих недель пузырь самомнения Мел однозначно лопнул. Все внимание мальчиков оказалось пшиком: они заинтересовались ею только потому, что такие сиськи в одиннадцатилетнем возрасте — это действительно нечто новенькое. А так им хотелось только посмотреть и, если уж совсем обнаглеть, то пощупать; иметь с Мел хоть какие-то чуть более близкие отношения не желал никто.

— Ты что, шутишь? — фыркнул Сэмми Нельсон, когда она предложила ему пойти вместе на ближайшие школьные танцы. — Да мои кореша лопнут от хохота, если увидят меня спутником такой жирной коровы.

Сэмми, стоит признать, не был образцом хороших манер, однако Мел это не утешило. «Жирная корова». Теперь-то она слышала, о чем шепчутся у нее за спиной. «Удивительно, как это она еще протискивается в дверь, не поворачиваясь боком»; «осторожно, на горизонте тяжелогруз» и все такое. Близняшки Томпсон окрестили ее «ходячей тыквой». Прозвище прилипло. Да, с первого сентября Мел набрала еще пять кило, и купленная в августе одежда уже была не совсем ей по размеру, но все-таки, в школе хватало девиц с объемами побольше, так с чего они прицепились именно к ней? Завидуют, потому что у меня уже есть сиськи, а у них нет, решила Мел. Но все равно смешки и шепот, когда она переодевалась на физкультуре, не утихали и ранили ее самоуважение.

Как-то она рассказала все Кондитеру, пытаясь объяснить, что не очень хочет есть. Тот глубоко вздохнул, словно справляясь с приступом гнева, а потом улыбнулся и подмигнул ей.

— Дети бывают злыми, — согласился он. — Вот что я тебе скажу, раз уж ты стала моим самым ценным сокровищем. Заключим сделку. Назови тех, кто издевается над тобой, и я этим займусь сам. — И Кондитер покачал головой, словно согласился на нечто, по его мнениб, поразительное. — Тебе только и нужно, что написать на бумажке мой адрес и оставить там, где твои «приятельницы» его однозначно прочтут. После этого, даю тебе гарантию, они уже не будут так обзываться. Но, знаешь ли, — заметил он, — мне это будет очень нелегко, так что от тебя мне потребуется еще одно одолжение. — Блеск в его очах завораживал. — Ты пообещаешь съедать как минимум одну полную тарелку лакомств всякий раз, когда будешь появляться здесь. Это не слишком тяжкое условие?

И улыбнулся, аки Чеширский Кот, а Мел, хихикнув, покачала головой.

— Не слишком.

— Адрес помнишь?

— Угу, — отозвалась она, уплетая за обе щеки белый шоколад со сливками.

К концу октября Мел отметила кое-какие перемены в окружающей жизни. Во-первых, мать прекратила играть роль коменданта концлагеря и теперь изображала скорее тайную наперсницу. Порции у Мел снова стали вполне приличными, а всякий раз, когда она просила добавки, это было встречено широкой улыбкой, словно тем самым дочь воздавала хвалу ее кулинарным умениям. А после ужина Мира частенько, украдкой прокравшись по лестнице, стучалась в дверь спальни Мел и просачивалась внутрь с коробкой мороженого и двумя ложками. Мел считала, что это круто, однако отмечала также, что мама в последнее время стала пошире в бедрах, и кажется, животик у нее тоже начал расти.

Во-вторых, в школе также кое-что изменилось, особенно у близняшек Томпсон. Две белявочки, кожа да кости, вдруг столкнулись с проблемой тесноватых юбок, а вся гоп-компания их подружек, девизом которых было «нельзя быть слишком богатой или слишком тощей», вдруг обзавелась вполне заметным объемом лишних сантиметров на талии. Им подходит, смеялась Мел, не зря же она подкладывала каждой из завистниц в личный дневничок или в держатель со шпаргалками каллиграфически выведенные записочки с адресом Кондитера. После чего, недели не прошло, как каждая из таких начала поправляться.

Мел была счастливой. Толстой, но счастливой. Приближались зимние каникулы, она строго по расписанию приходила к Кондитеру каждую ночь и поглощала полную кастрюлю сытно-сливочной амброзии, ее разнесло килограммов до девяноста. Она выросла еще на два сантиметра, и двенадцатый свой день рождения встретила с ростом метр шестьдесят и гордыми обхватами сто — девяносто пять — сто десять и четвертым размером груди. Живот неизменно выпирал, тугой и круглый, растянутый ночными обжорствами у Кондитера. Обширные бока и еще более обширные ягодицы. Массивные и крепкие бедра, покрытые ямочками. Одевалась она уже в секции больших размеров, что Мел категорически не беспокоило. Тот напиток, что Кондитер смешивал для нее, был столь идеален, что она порой готова была просто лежать и сосать его через трубочку, пока не лопнет. Опустошая громадный черный котел с молочной амброзией, девочка, изумляясь сама себе, смотрела, как ее живот растет и раздувается до невероятных пропорций.

— Если бы мое пузо было воздушным шаром, — заметила она, — я бы уже давно взлетела, такое оно громадное.

А Кондитер смотрел на нее и смеялся вместе с ней. О, как они оба радовались жизни, особенно теперь, когда мама и днем не отказывала Мел в толике вкусняшек.

После каникул Мел пришла в школу — и оказалось, что большая часть девочек праздновали с размахом. У всех у них животы росли как на дрожжах, и особенно грело сердце Мел то, что близняшки Томпсон теперь практически догнали ее по габаритам — не только не в верхней части, разумеется. Две бывшие швабры вперевадку передвигались по школе, поддерживая громадные раздувшиеся животы, едва в силах стоять на подкашивающихся ногах. Она рассмеялась и помахала им вослед. Переходите на Темную Сторону, у нас есть печеньки!

А после занятий, дома, мама затеяла лазанью и уже приложилась к содержимому подноса. Подняв взгляд — томатный соус капал с двойного подбородка, — Мира жестом указала дочери: садись, мол, и бери ложку.

— Я вообще-то на ужин ее пекла, но… — похлопала себя по пузу, — не смогла дождаться.

Мел усмехнулась и опустилась на табурет, с которого ее ягодицы уже свешивались по обе стороны, а потом атаковала лазанью вместе с мамаой, ложка за ложкой, пока совсем ничего не осталось.

— Похоже, мам, на ужин придется заказывать пиццу или что-то подобное, — ухмыльнулась Мел, и ложки их звонко скрестились над опустевшим подносом. Определенно, такой мама Мел нравилась гораздо больше. Они теперь были лучшими подругами, и позаботился об этом, конечно же, Кондитер, большое ему спасибо.

А на следующей неделе Мел в школу не пошла: начались месячные, почему-то очень тяжелые и болезненные. Ей было настолько дурно, что вскоре после полудня девочка, примостив на пузо большую бутыль с теплой водой, подтянула коленки к груди и свернулась клубочком на кровати. Так ей стало легче, и она задремала.

А во сне оказалась в знакомом коридоре, но музыки на сей раз не было. Пожав плечами, Мел отворила дверь, готовясь поприветствовать Кондитера и полюбопытствовать, что он приготовил ей сегодня.

Сперва она его не увидела, подумав: странно, обычно он всегда у плиты или приплясывает вокруг больших котлов. Хотела было позвать его, и тут за громадной печью что-то зашуршало. Она обогнула печь, посмотреть, не там ли он — и приветственные слова замерли у нее на устах.

Господи, какого дьявола? Она готова была завопить от ужаса, но и вопль замер в ее груди при виде жуткого существа.

Ростом более двух метров, невероятно широкий торс и громадная инопланетно уродливая башка. Голову и спину существа покрывала толстая спутанная черная шерсть, где-то скручивающаяся колечками овечьего руна, где-то торчащая дикобразовыми колючками. Толстые звериные ноги, когтисные ступни. К существу, вернее, к его восьми грудям присосалась целая система трубок, по которым в громадные котлы текла густая кремовая жидкость. Громадные груди, покрытые шерсткой, заметно провисали. А еще у чудовища было совершенно аномально громадное брюхо, жирное, розовое, метров шесть в обхвате, оно свисало до самого пола промеж его могучих ног.

Объятая космическим ужасом, Мел попятилась, не в силах отвести взгляда. И отступая, бедром она задела о край стола, отчего пустая тарелка упала на пол и разбилась вдребезги — так громко, что казалось, вздрогнул весь особняк. Мел ахнула и тут же зажала рот пухлой ладонью. Тварь медленно повернула жуткую голову на звук, кроваво-красные очи ее узрели Мел. Под щироким рылом твари блестели длинные клыки, с которых падали серебристые капли.

У Мел подкосились ноги и она просто рухнула на пятую точку, отползая назад.

И тут раздался знакомый голос Кондитера:

— Не бойся, милая моя, тебя никто не обидит.

Сердце пропустило удар, Мел лихорадочно осмотрелась и выпалила:

— Кондитер, ты где? Я слышу тебя, но я тебя не вижу!

Тварь шагнула, все еще опутанная трубками, и морда ее исказилась от боли.

— Ах, драгоценное дитя мое. Я был бы последним глупцом, если бы надеялся обмануть тебя. Ты пришла во внеурочный час и увидела меня тем, кто я есть.

И существо скорбно покачало головой.

— То есть ты и есть Кондитер? — голос Мел дрогнул. — Но как? Я не понимаю...

Тварь сделала еще шаг вперед, и Мел отползла дальше, взмолившись:

— Ты же не причинишь мне вреда? Я не хочу умирать. Не ешь меня.

— Съесть тебя? — возмутился голос. — Как ты можешь такое говорить? Я никогда и ни за что тебя не обижу. Ты драгоценнейшее из всех моих сокровищ. Лишь благодаря тебе я смог перейти на девятый план. Ты сделала меня сильным. Я был очень слаб до того, как ты пришла ко мне.

— То есть ты меня не обидишь? — уточнила смущенная Мел.

— Ни за что на свете! Я хочу лишь кормить тебя, и тем самым кормиться от тебя, набирая силу. Я даю и получаю.

— А, ну тогда… — Мел потихоньку расслаблялась. — То есть я тебе, значит, нравлюсь, так?

Кондитер медленно высвободился из переплетения трубок и превратился в того джентльмена, с которым Мел познакомилась изначально.

— Мелисса, я тебя обожаю. Ты дала мне все, чего может желать мелкий демон. Только посмотри на себя! — жестом он очертил ее корпулентную статрехкилограммовую тушку. — Как могу я, глядя на тебя, не знать, что каждый набранный тобою грамм был ради меня!

Мел потрясла головой, пытаясь уложить все сказанное в логичном порядке. Наконец пришла к окончательному выводу, поднялась на ноги и одарила Кондитера широкой улыбкой. Тот, ожидающе глядя на нее, дрожащим голосом спросил:

— Так ты не теперь убежишь от меня? Ты по-прежнему будешь ко мне приходить, даже зная все?

— Конечно же, глупый, — кивнула Мел и похлопала себя по пузу. — А теперь скажи, что тут у тебя есть покушать? Я проголодалась, с утра почти ничего не ела, а не позволишь же ты гостье умирать от голода?

Кондитер подпрыгнул и развернулся в воздухе на триста шестьдесят градусов.

— О, у меня тут есть много вкусного, о да! Мороженое, пудинг, заварной крем, пироги, торты, печенье, пирожные и плюшки...

— Тащи все, — заявила Мел. — У нас впереди весь остаток дня и вся ночь, а я правда голодная.