​Колобочек и ярмарка

Колобочек и ярмарка

(Der Rollmops und die Kirmes)

Пышнотелая девица в нерешительности замерла перед прилавком с едой, обе руки оберегающе прикрывают солидный живот. Народу на ярмарке много, но не так много, чтобы приходилось протискиваться. Даже с ее габаритами. Однако иногда ее все же случайно толкают или задевают, а это… в общем, ну очень неприятно, когда живот так набит, как сейчас у нее.

Да или нет?

Она ненавидит ярмарки. Особенно американские горки. Но обожает еду. Жирная, сладкая, горячая уличная снедь. Когда ее много. И особенно ей нравится набивать свой более чем вместительный живот по самое не могу. А на ярмарке целые ряды ларьков со съестным, и целая куча людей, которые друг друга знать не знают, так, пара слов и, изредка, случайный взгляд, а потом снова можно скрыться в толпе — в общем, этому искушению девица пртивостоять никак не может. Только она сама и еще все более растянутый желудок знают, сколько она ухитрилась в себя запихнуть. Никто ее здесь не знает и не узнает — ну подумаешь, еще одна раскормленная особа, которая вопреки здравому смыслу слопала миску пельменей… жареных грибов… блинчиков с нутеллой… жареной картошки… жареных креветок… кольцо колбасы… шашлык… печеных яблок… Никто не знает, что она все это попробовала. И не раз. В разных точках. И только тот, кто очень внимательно приглядится, может заметить, как у нее раздулась верхняя часть живота.

В этом, собственно, и проблема. Даже ее тренированный и растянутый желудок имеет пределы вместимости. И сейчас он туго-туго набит, ни капельки свободного места. Один грубый толчок — и может случиться… как тогда.

Тогда, да… даже вспоминать мучительно стыдно. Много лет прошло, и все же.

Очередная ярмарка, да. Ее как раз сочли достаточно взрослой, чтобы отпустить сюда одну и встретиться с подругами. Договорились сперва потусить с одной, а потом найти двух других. Но первая должна была срочно вернуться домой, она уж не помнит, что там вышло. Просто у нее вдруг образовался свободный час — и она одна, мать и отчим дома, ее тут никто из знакомых не видит и она может делать все, что захочется. О да, она до сих пор помнит, как она втайне радовалась, когда подруге пришлось уйти. Одна, анонимно в толпе, куча денег в кармане — отчим в таких делах всегда был щедр. И главное — вокруг целые горы искусительно горячей, жирной, сладкой и соленой снеди, каких в обычное время не попробовать… а главное, она никогда бы не посмела их себе купить в компании друзей, она уже тогда слишком стеснялась своих жиров. У ее подружек, как и положено в раннеподростковые года, только «прыщики» начали вырисовываться под футболкой, а у нее за счет сала полноформатый второй номер. И главное, под этим вторым жирным номером выпирает еще более жирный бочонок пуза, а о талии даже речи нет… Нет-нет, при подругах она ни за что не сможет есть калорийные сладости, как бы завлекательно ни пахли!

Так что этот, выпавший ей шанс, просто невероятный. Она тут же воспользовалась представившейся свободой и нырнула к прилавкам со снедью. Набивая живот блинчиками и бутербродами с нутеллой, сосисками и креветками, плюшками и пончиками… Она помнит, как тяжело ей потом было идти с переполненным желудком и искать подруг — если двигаться слишком быстро, нападала икота, плюс ее жирные грудки подскакивали и шлепали по переполненному пузу… в общем, в таком состоянии маленькой обжоре было совсем не до бега.

А подруги ее первым делом возжелали пойти на эти дурацкие американские горки! Слава богу, очередь была длинная, и у ее животика появилось немного времени на восстановиться… она бы с удовольствием его погладила, стало бы легче, но не осмелилась. И вот наконец подошла их очередь. Две стройные девочки устроились на одной скамейке, толстушке-колобочку предложили садиться позади, одной. Аттракцион был старой модели, и «системой безопасности» у него был этакий металлический трубообразный поручень, который опускался из-за головы и фиксировал сидящего в области живота...

… и вот ее поручень просто не лез в пазы, места не хватило! Бедная девочка от стыда вся побагровела и буквально впала в ступор. Она придержала поручень рукой, надеясь, что подруги не заметят. Ни о чем больше она и думать не могла, только что ей было стыдно, что пузо у нее слишком большое для этих дурацких сидений...

И тут перед ней появился оператор аттракциона. Он-то сразу засек, что что-то не так, какая же она была дура, думая, что никто не увидит!

— Труба должна войти в пазы, юная барышня.

Ей пришлось прошептать:

— Не получается...

Она бы покраснела еще сильнее, будь это возможно. А тот проговорил не слишком громко, но все-таки сидящие рядом подруги услышали и повернулись:

— Почему не получается? В чем проблемы? Давайте посмотрим… — Чуть надавил на поручень, который упирался в ее переполненный желудок, и: — Втяните-ка живот.

Она бы умерла на месте, да не вышло.

А втянуть живот она правда пыталась, изо всех своих сил! Села по стойке «смирно», вжимаясь в спинку сидения и пытаясь растечься в стороны, в глотке встал комок из-за давления на ее бедный раздувшийся живот. Подруги честно пытались не хихикать, а она готова была сквозь землю провалиться от стыда. И пытаясь хоть как-то уменьшить свои поперечные габариты, она мысленно молилась: ну пожалуйста, сдвинься, тогда все обо всем забутут, и весь класс в понедельник не будет шептаться, что я слишком толстая для ярмарочных аттракционов, пожалуйста...

Несмотря на все мольбы, живот у расстроенной девочки оставался прежних размеров, а оператор проговорил:

— Еще чуть-чуть.

— Не могу, — выдохнула она.

А потом...

… ох, она до сих пор не может даже думать об этом...

… Потом оператор попытался надавить и силой вогнать поручень в пазы. Надавив, по сути, на ее выпирающее переполненное обожравшееся пузо.

Даже сейчас, годы спустя, она и думать не хочет о том, что было дальше. Дурацкая труба вошла в паз...

… а вот все остальное — как в тумане. Ей пришлось уйти в будочку оператора, чтобы привести себя в порядок, и оператор даже вручил ей пачку салфеток, но пока она это делала — слышала весь его разговор с боссом через открытое окошко.

— Ты же знаешь, толстым вход запрещен, сколько раз повторять!

— Она была с подружками. Я думал, нормально получится, ребенок все-таки еще, не может она быть настолько толстой....

— Ну так посмотрел бы на ее живот сперва!

— Да, босс, я просто думал, она может его немного втянуть...

— Ты издеваешься? Такие вот жиробасины — для нас самое худшее! Живот размером с бочку, и в упор не желают признать себя толстыми! Почему, ты думаешь, они такие толстые? Жрут слишком много, а потом их выворачивает, а убирать — нам, вернее, тебе!

Через некоторое время аттракцион наконец запустили, ее подружки поехали кататься, а она просто сбежала домой — не попрощавшись и слова не сказав оператору, который хотел вернуть ей деньги за билет, просто сбежала, быстро и далеко. Дома ей пришлось объяснять, как так она перепачкала куртку; отговорилась «грибной соус во всем виноват», убедила мать и отчима, что ей нехорошо, и уползла к себе в комнату успокаивать нервы шоколадками из заначки.

А следующий понедельник в школе оказался ужасным… и вся последующая неделя — тоже, над ней издевались над каждой перемене. От этого ей было так плохо, что она вынуждена была набивать живот уже не удовольствия ради, а просто чтобы справиться с расстройством, постоянно объевшаяся и сонная, она уже больше ни на что не обращала внимания. Остатка карманных денег хватило на пополнить заначку съестного. Она уже в те годы была экспертом по обжорству — еще бы, как бы иначе она так растолстела, вопреки всем попыткам контролировать ее вес и усадить на диету. А плотно набитый живот помогал справиться с чужим мнением по поводу того, какая она жирная. Собственно, как и сегодня: чем больше она принимает на свой счет чужие слова, тем больше приходится набивать желудок, просто чтобы выкинуть это из головы.

А та куртка… тогда ей пришлось ходить в ней всю зиму, хотя к февралю она уже толком не застегивалась. Мама заявила, что больше одной куртки на сезон они не могут себе позволить, и пришлось ей ходить в расстегнутой куртке и туго замотанной шарфом. Как же она это ненавидело, та куртка всегда напоминала ей о том случае, даже после того, как стирка убрала все пятна. Тогда был единственный раз, когда она сама указала маме, что из чего-то выросла. Готовая на внеочередную лекцию насчет какой у нее стал большой и жирный живот, и даже сесть на диету. Не помогло. И конечно же, она стала еще толще.

С тех самых пор она ненавидела ярмарки. В последующие годы она делала вид, что на каруселях у нее кружится голова, поэтому и получилось так на американских горках, и с тех пор подружки развлекались на аттракционах, а она просто ждала их внизу. И конечно, никаких прогулок по прилавкам с ярмарочной снедью. У нее и так сердце замирало при приближении к американским горкам, а вдруг тот оператор или его босс увидят ее и узнают… и неважно, что операторы на аттракционах менялись чуть ли не каждый год.

Но сегодня… сегодня она идет в гости к матери, пешком, потому что собиралась найти по пути какой-нибудь подарочек. Цветы, коробку конфет… и вот случайно натыкается на ярмарку. Может, пряничное сердечко? А маме понравится? Разнообразнейшие ароматы съестного маняще висят в воздухе. Искушение слишком велико. И она не позволит дурацким детским страхам управлять собою! И вот сама не заметила, как ее живот, раздувшись как шар, тяжело свисает и распирает слишком тесную юбку. Пояс врезается в плоть, передавливая на уровне пупка. Юбка и так была тесновата, просто она не позволяла себе заметить, что снова начала полнеть. Что пояс слишком сильно врезается в пухлую спину, что подол слишком высоко задирается из-за выпирающего подбрюшья, открывая несколько большую часть полных бедер, чем положено, и сама юбка так и норовит сползти выше, ближе к бюсту, отказываясь держаться на том месте, где положено быть талии. Впрочем, последнюю сложность она в данный момент решила: верхняя часть живота, где скрывается желудок, после скромного прохода по прилавкам со снедью раздулась настолько, что юбке ну никак не заползти выше. В данный момент пояс просто туго врезается в ее пузо, разделяя его на две массивные складки сала.

Она объелась. Настолько, что едва стоит на ногах. Из-за этого вынуждена отклониться назад, демонстрируя всем и каждому ее массивный живот, тем самым делая его легкой целью в людской толчее для случайных толчков всякого проходящего мимо. А еще она вся запыхалась… эх, сейчас бы плюхнуться в мягкое кресло, чтобы дать желудку возможность передохнуть в тишине и уюте! Ан нет… и тут еще так вкусно пахнет...

Вот она и стоит, круглая и толстая, раздираемая протипоречивыми желаниями. Одна последняя тарелочка пончиков, пожалуй, в нее влезет, это она знает точно. А вот потом надо быть очень и очень аккуратной, идти осторожно, чтобы ни в кого и ни во что не врезаться… И потом еще предстать перед матерью! И отчимом! А с другой стороны — какая разница, она просто обожралась или окончательно обожралась...

Что, собственно, и решает дело. Она делает шаг вперед, от жадности — слишком быстро, зацепив прилавок краешком пуза. Шесть больших, горячих, калорийных пончиков отправляются ей в руки, а затем, опять же слишком быстро, в и без того переполненный желудок. Она обжигает рот, торопясь слопать их поскорее, чувствуя, как пережеванные комки горячего теста скользят внутрь, ах, это давление в ее большом-большом животе, ох, как же она обожает это ощущение! Она чавкает и жует, пыхтит и стонет от жадности, от наслаждения.

И вот съедено все до последней крошки, ох, как же ее распирает, она почти слишком обожралась, чтобы идти дальше. Прикованная к одному месту. Голова кругом идет. Это ее воображение работает, или так на самом деле? Опять же время поджимает. Она пыхтит, кряхтит и стонет, заставляя себя сделать маленький, осторожный шажок. Выискивает в толпе пространство, осторожно, чтобы ничто не воспрепятствовало продвижению ее раздувшегося, тяжелого как камень пуза. Вся в поту от натуги и нервного напряжения, добирается до автостоянки и плюхается в такси, где наконец может откинуться на спинку и дать своему массивному пузу немножко отдохнуть.

Теперь ей осталось пережить полдник у мамы. Чашечку кофе и пару кусочков тортика, чтобы никто ничего не заподозрил. И взмолиться высшим силам, чтобы отчим не заметил, какая она обожравшаяся. У него на этом деле глаз наметан. Он тут же возжелает ее обнять и машинально погладить ее тяжелое пузо, безмолвно намекнув, какая она опять стала толстая. Сопровождая соответствующими комментариями каждый кусочек тортика. Ущипнет за бочок и порекомендует быть аккуратнее, а то еще чуть-чуть, и кто-то лопнет. И все это с такой ухмылочкой, словно только что обнаружил, как это забавно — смеяться над толстопузой девицей. Мать, как всегда, сделает вид, что ничего не происходит. Она в этом эксперт, вроде как не видит, что у ее раскормленной дочурки снова растет пузо, лишь косится и озабоченно покусывает губу. Главное — и в самом деле не лопнуть. Или, что еще хуже, чтобы не лопнула эта проклятая юбка.

А то будет как тогда, на ярмарке. Второго такого случая она не переживет.