Я знаю тебя

Я знаю тебя
(I Know You)

Ты сам приглашаешь меня — сам того не ведая. Лежа в постели в тот странный част, когда для вечера уже слишком поздно, а для утра слишком рано. Бледное лицо подсвечено экраном телефона. Стоны из хлипкого динамика. Твоя свободная рука под одеялом. Ты наяриваешь себя не на увиденное, но на воображаемое — на саму идею меня, изначальную концепцию. Широковещательное приглашение, и вот она я, для тебя одного.
Обширные смуглые бедра. Мягкий живот в растяжках. Сочный бюст. Длинные волосы. Хорошенькая мордашка, разумеется, с дополнительным подбородком.
Матрац скрипит, принимая мою тяжесть рядом с тобой. Удивленный, ты останавливаешь видео, осматриваешься. Ты почти не видишь в темноте и зрение твое привыкает к ней не сразу.
Я ласково, кончиками пальцев, касаюсь твоей руки. На сей раз ты не вздрагиваешь — ты ведь знаешь меня, не так ли? Горло твое пересыхает, ты сглатываешь. Тянешься.
Касаешься меня — и я знаю тебя. Тебя, который из-за своих предпочтений всегда считал себя странным. Тебя, мечтающего о большой и мягкой толстушке в ипостаси своей девушки. Женщины, которую бы ты кормил. Ни одна живая душа об этом не знает. При свете дня тобою правит стыд.
Я знаю тебя.
Я ведь богиня — а богиня по определению божественно прекрасна, и ее по определению не могут назвать «малой» и не посмеют счесть «средней».
Пальцы мои касаются твоей ладони. Мурашки бегут по коже везде, где бы я тебя ни коснулась. Так и должно быть. Взор твой на сей раз исполнен восхищения. Уголок моих губ игриво приподнимается. Ты подаешься ко мне. Так всегда и бывает.
Телефон на зарядке, сослужил служюу и забыт. Губы твои сплавляются с моими, язык твой атакует мой рот изнутри. Ладони твои исследуют мои бока, затем погружаются в мой мягкий живот. От твоих прикосновений разгораюсь и я. Ниже, промеж моих ног, ты спускаться не торопишься. Упиваешься ощущением моего тела. Моего живота.
— Ты настоящая? — хрипло, едва способный говорить.
— Настоящая.
Ты еще плотнее вжимаешься в мой тучный живот. Ладони твои оглаживают и стискивают мои груди. И складки на боках. Ты не уверен, что я не призрак твоего воображения? Возможно ли это, после стольких лет в одиночестве, неудовлетворенный — чтобы ты наконец обрел ту, кого желал?
Ты громко сглатываешь, спина твоя каменеет от нервного напряжения. Ты хочешь — но и боишься. Что я сотворю с тобой? Во что тебе все это встанет? Что подумают окружающие, если твоя новая подружка будет поперек себя шире? Я и правда твоя новая подружка? И имеет ли это вообще значение?
Я медленно провожу пальцами вдоль твоего хребта. Целую тебя в подбородок, а потом в лоб.
— Хочу есть, — говорю, ибо знаю тебя. Если не подтолкнуть тебя в нужном направлении, ты так и застрянешь в сомнениях. И будешь всю ночь колебаться между «да» и «нет».
Ты снова сглатываешь. Проняло.
— Ч… что ты предпочитаешь?
Сознание твое открыто для меня. Все твои фантазии. Есть там и такие, которые сейчас не смогу воплотить для тебя даже я. К примеру, ты не прочь полюбоваться суперпышкой, связанной, лежащей лицом вниз и проедающей себе путь сквозь бочку пудинга — но у тебя яйца взорвутся, если я это устрою на самом деле. П еще китайский ресторанчик «ешь сколько влезет», у тебя с ней там свидание, и она ест, ест и ест, пока хозяева не выставляют вас вон, и она униженно покоряется. В этот час большая часть китайских ресторанчиков закрыта, да и в любом случае унижение и покорность — это не ко мне.
— Хочу МакДональс, — отвечаю, почти мурлыкаю. — Хочу ВЕСЬ МакДональс.
Покраснев, ты смотришь чуть в сторону, не на меня. Ты гадаешь, знаю ли я каким-то непонятным образом; и ответ — да, я знаю. Ты мой, и я знаю все твои секреты. Все греховные струнки. Все твои мечущиеся сомнения «а не извращение ли это».
Я знаю тебя.
— У тебя есть одежда, чтобы проехать к окошку? — спрашиваешь ты. Ухмыляюсь, демонстрируя идеально ровные зубы. Качаю головой.
— Придется одолжить что-то из твоих шмоток.
Напрягшаяся плоть твоя упирается в мою ногу, пока я медленно выскальзываю из постели. Ты лежишь, неподвижный. Ты-то, в отличие от меня, не наделен изобилием избыточного веса. Ты не тощий и не спортивный, но и совсем не великанского сложения, и имеешь разве что пяток лишних сантиметров в области пояса. А у меня сплошные выпуклости и изгибы, как на трассе для внедорожных гонок. Пузо в два обхвата, и бедра, способные рожать миры, и ноги, созданные сокрушать сердца. В твою одежду мне не влезть.
На мне, кстати, только нижнее белье. Ленточки синего электрика. Практически обнажающие могучие полушария тяжелых ягодиц и едва заметные спереди. Того же цвета лифчик, сплошные кружева. Сиськи от шеи.
— Не думаю...
— Что не думаешь? — Извлекаю из шкафа твои спортивные штаны. Эластичные и слегка свободные. Ты рад, что большая часть твоего тела все еще под одеялом. Тебя происходящее дико возбуждает, но ты не хочешь, чтобы я это знала. Ты не хочешь признать это открыто. Стыдно.
Только я тебя знаю.
Направляю нежную небольшую ступню в штанину. Взгляд твой прикован ко мне. Встаю во вторую штанину. Ты сжимаешь обеими руками свою восставшую плоть — как будто я не понимаю, насколько у тебя сейчас рвет крышу.
Я наклоняюсь, взявшись за резинку пояса. Медленно натягиваю штаны. Слегка встряхиваю головой, отбрасывая волосы назад. Мужчины не осознают, насколько им нравится такое вот встряхивание головой, пока они не видят вздымающиеся волной волосы. Ягодицы мои трепещут, пока я натягиваю штаны все выше. Ткань растягивается, штанины застревают в районе середины бедер. Ты знаешь, что они наверняка треснут прямо на мне, а ведт это были твои любимые штаны. Ты знаешь, что жертвоприношение того стоит.
Я слегка подпрыгиваю, все телеса мои содрогаются, пока я, кряхтя и пыхтя от натуги, пытаюсь втиснуть в штанины свои тучные бедра. Эластик растянут до предела, до верха ног считанные сантиметры. Ты знаешь, что впихнуть в эти штаны мои ягодицы никак невозможно, но не пялиться — не можешь. Разве что гадаешь, что иссякнет прежде: моя решимость или прочность заднего шва?
Ни первое, ни второе. Разинка в поясе лопается раньше. И вот когда она лопается, штаны налезают практически идеально. Изначально ткань собиралась в красивые складки на поясе — теперь складок нет, краешек аккуратно заправлен в складки на боках, ягодицы прикрыты и вид почти приличный, правда-правда. Ты, опустошенный, вытягиваешься на кровати. Ты что, дошел?
Позволяю тебе на минутку остаться наедине с самим собой. Отворачиваюсь и шерстю в шкафу на предмет рубашек. Играю со своими волосами, прикусываю губу. Выбираю одну из самых скромных твоих рубашек. На ней твой запах = не то чтобы тебя хоть каким-то боком волновало, как я пахну. С трудом натягиваю ее. Нижняя пуговица отлетает. Рукава в подмышках лопаются. В плечах рубашка мне впору, но едва сходится в бюсте, а под ним сразу и заканчивается, как обрезанный топик.
Снова поворачиваюсь к тебе. Тебе нравится, как мое пузо обильно выпирает еще до того, как мы меня покормили. А еще ты удивлен, что я все еще здесь, что я не видение. Глупенький. Конечно же никакое я не видение.
Ты ведешь меня в машину. Я босая. Снаружи прохладно, но не слишком холодно. Ровно настолько, чтобы соски мои затвердели как мраморные, но уж ты на это точно не в обиде. Окорока мои утопают в пассажирском сидении. Расплываясь на две трети ширины всей машины. Ремень безопасности едва сходится. Врезается в мое пузо. Краешком глаза ты следишь за этим, думая, что я не вижу.
Ты уже успел забыть: я знаю тебя.
Подъезжаем к окошку МакДональдса. Даже в этот полночный час там очередь. Ты спрашиваешь, чего мне хочется. Игриво улыбаюсь тебе, приподнимаю свое пузо и отпускаю его. Оно ходит ходуном, как желе.
Я хочу все.
Твои штаны отчетливо дергаются. Мило. Тобой так легко управлять. И ты даже краснеешь? Ах. И все же ты просишь у меня уточнений. Хрустики или бургеры? Коктейль или кола? Жареная картошка или сыр?
Тебе все равно, что я выберу, в принципе-то. Куриные хрустики или бургеры — вопрос не в том; тебя интересует количество. Я и правда возьму и то, и то? Я и правда облопаюсь до отключки? Насколько увеличится такое пузо, как у меня, когда оно раздуется до отказа, и правда ли я тебе позволю такое с ним сотворить?
Пальцы мои скользят по твоему бедру. Ты ерзаешь на сидении. Двигатель урчит. Моя рука накрывает твой пах. Ты теплый. И возбужденный. Я знаю, чего ты хочешь.
Я хочу все, заверяю я тебя.
Машина перед тобой подъезжает к окошку. Твоя очередь делать заказ. Сознание твое в тумане. В организме такой поток тестостеронов, что мыслить рационально сейчас ты не в состоянии в принципе, даже если от этого зависит судьба Межгалактического Альянса. Полусонный подростковый голосок из динамика интересуется, что будете заказывать, и ты на автопилоте выдаешь:
— Два шоколадных коктейля, двадцатку куриных хрустиков, два — нет, три — двойных бургера, большое Биг-Мак-комбо с колой, и… Куриное меню, да. Картошку я заказал, нет? Две больших картошки. — Глаза твои закатываются. Ты уже видишь, как меня после такого раздует, насколько я обожрусь. Гадаешь, влезет ли в меня столько вообще. Я толстая, но не настолько расплывшаяся, как персоналии передачи «Моя трехсоткилограммовая жизнь», которые способны в один присест слопать целую кастрюлю рагу… ну, это ты так думаешь. Ты не уверен, на что я способна. Я ведь не принадлежу к роду человеческому. Вопрос, насколько вообще по-настоящему ли все это, также не окончательно прояснен.
Из динамика перечисляют весь заказ, и ты, если совсем уж честно, просто соглашаешься со всем сказанным, потому что вся кровь твоя сейчас сосредоточена в головке пониже пояса, и ты понятия не имеешь, что ты там заказывал, а что нет. Тебе важно лишь, чтобы в окно сейчас передали пакеты с горячей и жирной снедью, а подробности не важны.
Ты подъезжаешь, протягиваешь карточку, расплачиваешься. Принимаешь колу и коктейли. Сотруднца в окошке пялится на мое пузо и твою рубашку, наверняка гадает, что мы за чудики. А может, злая, что ты посреди ночи вдруг заказал жратвы на шесть персон, хотя все понимают, что на смене сейчас в лучшем случае двое. Тут не уверена. Это не мои люди.
Выдав тебе напитки, она говорит, чтобы ты припарковался сбоку, заказ будет подан через несколько минут. Не могу не подогреть тебя, заметив, мол, вот я какая ненасытная, заказала столько, что им придется всю кухню сейчас раскочегарить. Видел ее физиономию?
А твоя физиономия красная как помидор. Ты оправдываешься, мол, и вовсе не так уж много. Наивный. Я ведь знаю тебя. Ты просто умираешь от желания увидеть, как я лопаю как не в себя. Хочешь увидеть меня, целиком и полностью обожравшуюся. И веришь, что я не сойду с дистанции на полпути.
Ни в коем случае.
Беру один из коктейлей. Пухлыми губами обвиваю соломинку и начинаю потихоньку сосать. Я точно знаю, ты думаешь о том, чтобы мой рот сосал кое-что другое. Это потом. Мышцы пищевода неспешно трудятся, пока я пью. Глотаю. Не так чтобы большими глотками — сквозь соломинку так не получится. Пузо мое выпирает между растянутой рубашкой и лопнувшими штанами. Глаза твои влажно блестят, прикованные ко мне.
Выпускаю соломинку, прикрываю рот рукой. Ик. Ты только что думал, что соблазнительнее и быть не может, а вот я икаю. Рука твоя тянется к моему пузу.
Стук в окошко. Девчонка в красной футболке делает вид, что не видела, чем мы тут занимаемся. В обеих руках пакеты. Ты опускаешь стекло, бормочешь спасибо, принимаешь заказанное. Не проверяешь, все ли на месте. Ты все равно понятия не имеешь, что там должно быть. Передаешь пакеты мне, опустив взгляд.
— Хочешь прямо здесь, или поедем? — спрашиваю я.
— Поедем.
Я не уверена, что это правильное решение. Ты сейчас — воплощение самца в полной боеготовности, в таком состоянии оперировать подвижной техникой… Нет, я-то не умру, но ты — можешь, а тогда мне будет скучно.
Сознание твое проясняется. Чуть-чуть. Ты не смотришь на меня и разворачиваешь машину. Мы едем домой. Я жую жареную картошку и допиваю первый коктейль, но так, чтобы не мешать тебе. Не отвлекать тебя.
Ты выворачиваешь на автостоянку. Тянешься к дверной ручке. Я перехватываю твою руку.
— Останемся.
Ты поднимаешь бровь, глядя на меня.
— А если кто нас увидит?
Но я знаю тебя. Эта дрожь, малая толика перчика. Это как видеть, как подрагивают мои босые ступни, вытянутые под приборную панель. Ты сам себе в этом не признаешься, но я-то знаю. Я знаю тебя.
Ты снова садишься, кашлянув, киваешь.
— Ладно.
Расстегиваешь на мне ремень безопасности. Ладонь твоя скользит по одной из складок моего сала.
— Хочешь покормить меня?
Вопрос риторический. Хочешь, разумеется, тебе просто нужно приглашение. Чтобы тебе сказали «да». Чтобы разрешили. Это как у окошка «МакДональдса». Подверждить твои фантазии — правильные фантазии, — это я охотно. Передаю пакеты обратно тебе, и ритуал начинается.
Да, это безумие. Обжираловка. Ну, наполовину и то, и другое. Ты запихиваешь еду мне в рот, не обращая внимания на мелкие подробнсти, и я глотаю ее, и мне все равно, что там. Умеренно горячее и в принципе съедобное, и мой живот раздувается, растет, округляется, разбухает. Мы оба тяжело дышим. Ты срываешь крышечку с молочного коктейля и почти вбиваешь стакан мне в горло, и я подавилась бы, если бы не высосала все одним глотком, а потом — все.
Вот к чему привел весь минувший вечер: ты кормишь меня. Я поглощаю еду так, как ты хочешь. В моем желудке столько места, сколько ты и воображал. Я постанываю, отдуваюсь и икаю, как ты и представлял. Я расту, расту вширь. Твоя рубашка едва прикрывает мои груди. Лопнувшие штаны твои скатываются под давлением моего разбухешего пуза на бедра. Целая гора еды, но я осилила. Я осилила все, что ты мне дал, и это правильно, и это не извращение, а ровно то, что ты себе воображал, ты напряжен, тверд как камень, и ты сейчас дойдешь, потому что, о Творец, я даже лучше, чем ты мог себе представить.
А дошел ты или нет, это уж твое дело.
Но я закончила есть. Я устала, меня всю распирает. Оглаживаю разбухшее пузо, из-за тебя оно побаливает, но это хорошо, это именно так, как ты хотел. Боль от удовлетворенного пережора. Долго раскатистое «ик», совершенно не приличествующее приличной даме. Веки у тебя как свинцовые. Ты наконец-то вспомнил, что вообще-то уже середина ночи и человеку положено хоть немного спать. А те, кому рано на работу, вот-вот появятся на парковке.
Ты собираешь мусор, ласково потрогав мое пузо. Может, как войдем внутрь, ты бы и облапил его как следует — но нам определенно пора внутрь, даже ты уже сообразил.
— Пойдем, не хочу, чтобы все соседи видели...
Соглашаюсь и вперевалку топаю за тобой. Я сыта и довольна. И немного устала, как и ты. Плюхаюсь на твою кровать. Ты ложишься рядом. Глаза закрыты, свет выключен. Намекаю тебе — живот болит. Ты с готовностью оглаживаешь его.
Мирная тишина, которую не нарушает ничто, кроме урчания в моем трудящемся желудке. Мы отдыхаем. Твой телефон озаряется рекламной эсэмэской из какой-то сети оптовых магазинов, которая начинает работу в четыре утра. Оживляешь телефон и видишь на экране эротическое видео с раскармливанием, которое ты смотрел прямо перед тем, как появилась я.
Всплеск вины, смешанные чувства. Ты наслаждался мной. Правда. Без обиняков. Но...
… И я знаю, что ты пытаешься скрыть от меня. Ты понятия не имеешь, сколько я знаю о тебе. Но подозреваешь. Или ты пытаешься скрыть это от себя самого. Тут уж точно сказать не могу.
Так или иначе, я знаю тебя.
И знаю, о чем ты думаешь: ты предпочитаешь фантазии. Тебе нравится, когда можно не волноваться насчет причинить вред реальной персоне, тебе нравится знать, что все вокруг вымысел, а реальности не существует вообще и она ничем не испортит сладостные картины фантазии.
И знаешь что? Это нормально.
Целую тебя в щеку. Глажу по груди. Стискиваю твою ладонь и усилием мысли пополняю твою карточку ровно на ту сумму, которую ты сегодня ночью потратил, плюс еще чуть-чуть на бензин.
— Ты не останешься? — Я слышу это в твоем голосе. Сомнение. Гадание. Туда или сюда.
Качаю головой.
— То, что следовало сделать — я сделала, любовь моя.
И чувствую. Паника. Внезапный страх. Ты боишься, что я покину тебя. Нет, не покину. Ты сейчас как ребенок на велике с мамочкой за спиной — но мамочка не может держать тебя, если ты нажмешь на педали. Я здесь и всегда буду здесь. Просто я тебе не нужна.
— Но...
— Шшш, — целую тебя в губы. Сжимаю твои руки. — Я всегда буду знать тебя. Я всегда буду твоей богиней.
И исчезаю, не оставив и следа, точно так же, как появилась.