Из чего только сделаны девушки

Из чего только сделаны девушки
(Fancier Stuff Than Dreams)

Когда я вслух восхитился, как роскошно Тори выглядит сегодня, она одарила меня улыбкой, от которой сердце забилось чаще: румянец, ямочки на щеках, губы сомкнуты, а взгляд устремлен вверх. Я не раз видел, как она вот так вот улыбается, но впервые эта улыбка была обращена ко мне.
— Весьма мило с твоей стороны пригласить меня на ужин, — проворковала она.
— Еще милее, что ты приняла мое приглашение, — отозвался я.
Тори махнула рукой.
— Не дури. Меня правда это радует.
На сердце потеплело.
— Тогда спасибо… и всегда пожалуйста.
Она снова улыбнулась, а мое сердце запрыгало в грудной клетке.
Полумрак ресторана и тихое позвякивание приборов по тарелкам гипнотизировали. Платье Тори приобрело дымно-багряный оттенок, согревавший взгляд не хуже теплой ванны.
Ароматы кухни, пряностей и вина возбуждали аппетит. И не только насчет еды: один взгляд на Тори, и еда отодвигалась на второй план.
Идеально пышные пропорции: мягкие изгибы, роскошные и соблазнительные. С того дня, как мы впервые встретились, я грезил о ней. Зарыться пальцами в ее кудри цвета листопада, приникнуть к ее карминно-алым губкам, накрыть ладонью...
— Аперитива не желаете?
Меня словно напополам разрубили.
— Простите?
— Аперитив? — повторил официант. Прищур я отнес на счет плохого освещения. — Шерри?
Тори усиленно пряталась за салфеткой.
— А… да, пожалуй. И даме то же самое.
Слегка наклонив голову, официант удалился.
— Попался, — хихикнула Тори.
— Ты о чем?
— Ты так усердно пялился на меня, что не замечал, что там творится вокруг.
— Да ладно тебе. Он подкрался незаметно.
— Ага. И примерно минуту ждал, пока ты ответишь, — продолжала хихикать девушка.
На этот раз покраснел я.
Шерри оказалось приятным и подогрело все аппетиты. Я готов был сразиться со львом.
Мне принесли среднепрожаренный стейк с картофельным пюре, которое пахло чесноком и еще какой-то овощной смесью. Когда я наклонился над тарелкой, мои очки запотели от пара. Пока я протирал стекла, официант ставил заказ перед Тори. Потом он разлил в наши бокалы «пино нуар»; я надел очки, официант продемонстрировал мне бутылку и наклонил голову в безмолвном вопросе. Я одобрительно кивнул. Обмен подмигиваниями, официант поставил бутылку на стол и зашаркал прочь.
Я с наслаждением наблюдал за Тори, любовно созерцающей тарелку со свиной вырезкой. Мы болтали обо всем сразу — о работе, о политике, о любимых мультяшках. Девушки, конечно, существа из грез, но устроены куда как похитрее.
— А знаешь, я сомневалась, что ответить, когда ты пригласил меня на ужин.
— Это еще почему?
— Когда парень приглашает меня, то первое, что приходит в голову — это что он просто хочет затащить меня в постель.
Пожалуй, я мог бы и не вздыхать так громко.
— Но ты… ты другой. Даже не знаю, как объяснить. В тебе чувствуется что-то другое. Я в хорошем смысле!
— Ну разумеется. — Я сверкнул голливудской улыбкой. — Но с чего ты взяла, что ты только для постели и годишься?
— А зачем еще приглашать меня на ужин? Провести вместе ночку — это, конечно, приятно, но кому захочется более серьезных отношений с такой толстой девицей, как я?
— Ты вовсе не толстая.
Плотная? Да. Пышная? Безусловно. Толстая? Ну… разве что чуть-чуть. Хвала небесам, для меня «красота» и «телесное изобилие» давно уже неразделимы, но я давно понял — лучше не использовать слова «толстый» в общении с роскошными женщинами.
— Ян, не надо изображать деликатность. Хотя это и приятно. Я видела подобные взгляды. Почти как если бы тебе нравились толстушки.
— А кто сказал, что они мне не нравятся?
— Брось. Мужикам толстые девки не нравятся. Вам нравятся наши сиськи, а кое-кому — задницы, но кому надо все прочее?
Знала бы Тори хотя бы половину правды...
— Мне — надо.
Она смущенно рассмеялась.
— Тогда ты истинная находка.
— То же могу сказать и о тебе.
Девушка покраснела сильнее вечерней зари.
Ели мы медленно, постоянно отрываясь от тарелок, чтобы обменяться краткими взглядами.
— У тебя прекрасный аппетит, — проговорил я и тут же почувствовал себя идиотом.
Тори запунцовела так, что щеки ее оттенком соответствовали платью.
— Извини, я обычно так не ем. Всю жизнь питалась рыбой и салатом.
От выпитого вина ресторан весь мерцал.
— А мне нравится. Очень соблазнительно.
— Прекрати.
— Не-а.
— Я серьезно. Ты думаешь, что составил очень хитрый план, чтобы раскрутить меня на постель.
— Я составил очень хитрый план, но у него была совсем другая цель.
— Какая же?
— Ну, я подумывал раскрутить тебя на продолжить ужин с десертом, пока ты не сорвала с меня маску.
— О боже, только не это. — Она широко раскрыла глаза и надула щеки. — Еще немного, и я лопну. А вот глоточек вина выпью, уболтал.
Знакомое тепло волной спустилось в низ живота. Я ощутил прилив сил.
— А было бы классно.
Тори вздернула бровь.
— Это ты о вине?
— Нет.
— Теперь я точно знаю, что у тебя на уме постель: ты хочешь меня подпоить.
— Нет.
— А что же?
Я наклонил голову, смотря прямо на Тори.
Она фыркнула.
— Ты что, о «лопну»?
Я улыбнулся и получил улыбку в ответ.
— Так вот, этого не будет, потому что я не собираюсь заказывать никакого десерта, — заявила она и пригубила вино.
— Да ладно тебе.
— Ты странный. Ладно, сдаюсь. Когда этот соня будет проходить мимо — попроси счет, и я покажу тебе, какого цвета потолок у меня в спальне.
И тут я понял, что в ближайшее время из-за стола не встану.
— Сперва — десерт.
— Тогда я обожрусь и не смогу двигаться, им придется выкатывать меня отсюда.
Закинув ногу на ногу, я мысленно понадеялся, что никто не заметил. Когда в поле зрения возник официант, я лениво махнул рукой.
— Возможно, кто-либо из вас пожелает заказать десерт? — спросил он.
— Пожелает, — кивнул я, игнорируя вздернутые брови Тори. — Пожалуйста, кусочек малиново-шоколадного торта для моей дамы.
— Конечно, сударь. А для вас?
— И такой же для меня, только, пожалуйста, оба на одной тарелке.
— Разумеется, сударь. Сейчас принесу.
«Сейчас» растянулось на несколько минут, в течение которых Тори только тем и занималась, что громко сомневалась в моем здравомыслии и доказывала обратное. Но когда принесли торт, она съела оба куска.
— Вот теперь я правда готова лопнуть. Надеюсь, ты счастлив.
— Буду счастлив, когда увижу.
— Извращенец. Я ведь умру.
— Кто сказал? Ты что, видела, как кто-нибудь лопается?
— А ты?
— Ну… нет.
— Вот именно, потому как все они покойники.
— Что-то у тебя не складывается с логикой.
— Потому как перебрала по вину. И по торту.
— А по-моему, недобрала по обоим!
Тори сделала глоток «пино нуар».
— Так. Ты что, просто хочешь, чтобы я съела что-нибудь еще?
— Да.
Она понизила голос.
— И еще?
Глаза мои сами собой восхищенно закатились.
— Да.
Тори наклонилась и прикусила губку.
— И еще?
— Да… — выдохнул я.
Когда пришел официант, собираясь достать счет, Тори отмахнулась.
— Мне, пожалуйста, порцию «альфредо».
Официант выглядел так, словно его напополам разрубили.
— Простите?
— Макароны «альфредо». Я бы заказала порцию, если не возражаете.
— А… да, конечно. Сейчас принесу.
Официант удалился, весьма удивив меня широко распахнутыми глазами.
— Платишь ты.
— Разумеется.
— И с тебя также оплата услуг клиники, где меня будут зашиваь после того, как я… — Тори прижала ладони к животу и резко всплеснула ими.
— Останется крутой шрам.
— А мой пупок плюхнется в миску вон тому дядьке.
— С оселедцем? — подмигнул я.
— Ага, именно.
За макароны Тори принялась с удовольствием. Она накручивала их на вилку и переправляла в рот, не отрывая от меня взгляда. Я положил обе ладони на стол и прижал одну другой. Ноги у меня затекли. Да, я понял, что такое истинное рыцарство.
Не знаю, пересохло ли у меня во рту от возбуждения или от мощного винного аромата. Я попросил у официанта (теперь он уже был не «соня», а «лупоглаз») большой бокал воды. Это было крупной ошибкой — ведь встать отлучиться в уборную я никак не мог.
— Цыпленка марсала, пожалуйста, — ухмыльнулась Тори подходящему «лупоглазу». Он приоткрыл рот, собираясь что-то сказать, но передумал. Нарисовал на физиономии почти правдоподобную улыбку и удалился на кухню.
— Он нас возненавидит, — прошептал я.
— Надеюсь, ты поправишь ему настроение хорошими чаевыми.
— На косячок-другой ему хватит.
Девушка снова улыбнулась так, что сердце у меня затрепетало.
За цыпленком марсала последовала лососина на гриле, потом — копия моего стейка с гарниром, а затем тирамису. Воображение мое неслось галопом, подстегиваемое видом явственно обожравшейся Тори; теперь уже я сам был готов лопнуть.
— Ну, вроде все, — простонала она, облокотившись на стол.
— Что, сдаешься?
— Нет, но я уже почти… — и девушка изобразила прежнюю пантомиму, только уже далеко не так резво.
— Ладно, уговорила; тогда, может, покажешь мне потолок своей спальни?
Она надула губки.
— Думаешь, я это заработала?
— Пожалуй что да.
— Я же тебя раздавлю.
— Вряд ли.
— Отродясь так не обжиралась, даже когда умяла подряд три рождественских ужина.
— Три? Как ты ухитрилась-то?
— Сперва ужинала с мамой, потом с семьей отца, а потом с приятелем… бывшим — у него. Я за ту неделю набрала килограмма четыре.
Я едва сознание не потерял, но сделал вид, что вздрагиваю.
— Жуть.
— Ну уж явно не для тебя. Да и не для меня тоже.
— О, сколько нам открытий чудных!.. Мы же едва знакомы.
— Уже не «едва». Полагаю, пару подсказок ты заслужил.
Я был на волосок от того, чтобы наброситься на нее прямо сейчас, сорвав одежду.
— Пожалуйста, скажи, что ты живешь тут неподалеку.
— Почти рядом. Километров семьдесят.
— Не смешно!
Наверное, по усталому виду Тори официант понял, что пора подавать счет.
— Вы больше ничего не желаете?
— Кофе, — девушка с трудом спрятала отрыжку в кулак.
— И мне тоже.
— За счет заведения. Не хочу распечатывать счет в третий раз. — Официант коротко поклонился, оставил кожаную папку с чеком и удалился.
Кофе оказался крепким и вкусным. Как раз то, что нужно было нам обоим, чтобы не использовать стол как подпорку и выпрямиться. Когда Тори откинулась, чтобы погладить живот, я краешком глаза засек, насколько же он округлился, и закусил губу, сдерживая стон наслаждения.
Когда официант забрал счет, глаза у него точно полезли на лоб при виде чаевых.
— Большое спасибо, — проговорил он с искренней улыбкой и настоящим поклоном. — Вы подарили нам незабываемый вечер.
Забрав выписанный мной чек, он оставил на столе пару «андских» леденцов и удалился окончательно.
— Ой-ой, — проговорил я.
— Что такое?
— Он оставил тебе мятный леденец.
— И что?
— Ну… это же архетипическая соломинка, которая ломает спину верблюда, а в твоем случае — последняя калория, которой пузо уже не выдержит.
Передо мной весьма живо предстала картина: вот Тори съедает леденец, резко вдыхает воздух и внезапно раздувается как воздушный шар, а потом лопается. И тот дядька с оселедцем теряет сознание, когда ему в тарелку плюхается ее пупок. А лупоглаз интересуется, не желает ли дама еще чего-нибудь, и протягивает счет.
— Надеюсь, ты не за рулем? Потому что ты явно пьян.
— Может, чуть-чуть навеселе. А разве ты никогда… наверное, нет.
— Что — нет?
— Ну, не видела, как изображают все эти страхи насчет переедания? Парень лопается, когда съедает крохотный леденец, жирного свина разносит на кусочки после того, как он обгладывает индюшачью ножку… И все такого рода.
— Индюшачью ножку? Похоже, это я наклюкалась. Ты что, хочешь сказать, что я жирный свин?
— Господи, да нет же. С женщинами такого быть не может, только с мужчинами. Душераздирающее зрелище.
— Да уж надеюсь. Не хотелось бы содрать с тебя одежду и узнать, что тебе оказывается нравятся толстушки только потому, что ты педик.
— Клянусь, я педик, только когда речь идет о тощих девицах.
Тори аж подавилась от смеха. А внутри у меня что-то щелкнуло. Что-то очень важное.
— У меня дядя педик, — осторожно проговорил я.
— Бывает.
— Ничего не имею против педиков.
— А я ничего и не говорила, — улыбнулась она.
— Но это непростая тема. Педики, толстяки и карлики — единственные, над которыми пока еще дозволено открыто смеяться.
— И придурки.
— Ну да, и они тоже. Ужасно несправедливо со стороны общества. Не хочу, чтобы ты думала, будто я это поддерживаю. Зашоренность мышления, вот как я это называю. А мое мышление беспредельно, подобно океану.
— Вот только не надо про океан. А то я сейчас его устрою прямо здесь.
— Да, и я пожалуй тоже.
— Давай-ка приведем себя в порядок, а потом ты вызовешь такси.
— Да, пожалуй, ты сейчас не в форме для долгой пешей прогулки, и уж точно не на семьдесят километров.
— Это уж точно! — фыркнула Тори, поднимаясь.
По-моему, я отключился, когда увидел, насколько же ее живот стал большим и круглым. Девушка словно спрятала пляжный мяч под вечерним платьем.
— Ян?
Боковой шов платья разошелся, обнажая бледный клочок живота. Сквозь тихую инструментальную музыку из динамиков на потолке и звяканье посуды и звон бокалов я слышал, как мягко урчит у нее в желудке.
— Ян?
Более впечатляющей картины сроду не видел.
— Ян!
— А?
— Закажи такси, — раздражение она смягчила ухмылкой и смешком. Идеал, а не девушка.
— Я что-то нетвердо держусь на ногах.
— Я тоже. — Тори обеими ладонями провела по шарообразному пузу, снизу вверх и обратно. Меня словно молнией шарахнуло; она, хихикнув, вперевалочку двинулась к уборной. Пришлось как следует подумать о льдах Арктики, только после этого я сумел подняться на ноги.
Когда я вернулся из туалета, Тори уже сидела на кушетке в холле, нежно поглаживая пузо. Краем уха я слышал, как официантка спрашивает, когда у нее подходит срок. Тори ответила — в любую минуту; я покраснел.
— Готова?
— Разумеется.
Я помог ей встать, мы прошествовали к выходу. Девушка у окошка заказов пожелала нам доброй ночи и поздравила.
— Они думают, ты беременна, — рассмеялся я.
Такси уже подъезжало.
— Это лучше, чем обзывать меня бегемотом.
— Только попробовали бы — я бы их по стенкам размазал.
— Так мило с твоей стороны ограждать мои чувства с помощью насилия.
— А ты бы не сделала для меня того же?
Я помог ей влезть в машину, так, чтобы не слишком беспокоить ее бедный раздувшийся живот. Когда я случайно коснулся его ладонью, у меня в области паха вспыхнул натуральный пожар, и я поскорее обежал машину с противоположной стороны.
— А у меня кое-что еще осталось, — сообщила Тори, когда я плюхнулся рядом с ней на заднее сидение. И показала леденец.
— Не надо. Я же предупреждал, чем это грозит.
— Ты сказал, что такое бывает только с мужчинами.
— Ну, я читал и о женщинах тоже.
— Ах вот как? Ты читаешь подобную порнушку?
— Это не порнушка, это...
Она выгнула бровь.
— Ну… ты права, это порнушка.
— Следовало бы догадаться. Я сама такую пишу.
На этот раз глаза на лоб взлетели у меня.
— Врешь!
— Угу. Я просто хотела полюбоваться на твою реакцию.
Я покраснел, выругался и ухмыльнулся. Вот такая вот реакция, три в одном. И пока я отвлекся, Тори закинула леденец в рот; мое смущение сменилось нервным ожиданием.
Она громко сглотнула.
— Ну вот.
Я закрыл лицо руками и согнулся в притворном ужасе. Желудок ее заурчал.
Тори осела на спинку сидения, обеими ладонями она поглаживала живот. Тут ее ноготь зацепил за прореху в платье, отчего шов разошелся еще сильнее.
— О нет! — выдохнула девушка и захихикала.
— Ничего не случилось!
— Вот видишь? С девушками такого быть не может. Мы крутая порода! Ведь именно мы рожаем детей.
— Да, с девушками такое бывает. Мой леденец тоже у тебя?
— Да, я прихватила оба.
— Тогда съешь и его и докажи, что я ошибаюсь.
— Ладно.
Она проглотила и второй леденец; в желудке у Тори снова заурчало, но я так и не услышал громкого «бабах!», и ее внутренности не выплеснулись в салон такси. Никогда в жизни я не признавал свою ошибку с такой радостью.
Когда мы наконец добрались до квартиры Тори, я так и не понял, какая она из себя — мы не зажигали света. Но зато я часа полтора смотрел на потолок ее спальни, изрядно покачивающийся в такт нашему общему движению. Потом я спросил, не хочет ли она посмотреть на потолок моей спальни, и Тори сказала — охотно, но только после того, как я покормлю ее мороженым.
Как там в старой песенке, из чего, говорите, сделаны девушки?