Home sweet home

Никогда не считала себя толстухой. А сейчас — спасибо Квентину Тарантино, реабилитировавшему выступающий женский животик — и подавно. Знаете, на фоне моего пятого номера аккуратное пузико, образующее над ремнем джинсов с заниженной талией (о, современная мода все-таки сильно облегчает жизнь нам, маленьким обжоркам) выступ, под которым не спрячешь и ладони, отнюдь не выглядит архитектурным излишеством. Напротив: большинство мужчин, если проследить за направлением их взгляда, останавливают его именно в этой точке, третьей по счету, вслед за глазами и, конечно же, декольте. И именно в этот прекрасный момент я начинаю ощущать в их взгляде всю тяжесть принятого решения: умру, мол, но телефон узнаю. Хотя… насчет ладони это я, наверно, погорячилась. После семейного обеда у моего папочки, коренного сибиряка, эта часть моей, так сказать, скульптурной композиции перестает уступать двум верхним половинкам дыни (чтоб не сказать арбуза, будем скромной девушкой). Не в последнюю очередь!

Благодаря семи годам спортивной гимнастики (больше не потянула, пошли другие увлечения) мой живот никогда не смотрится бесформенным мешком сала, как это часто бывает у кисейных барышень, никогда не поднимавших предмета тяжелей кружки пива. Косые мышцы живота, хоть и покрывшиеся за последние пару лет жирком, все еще держат в тонусе все, что им положено в нем держать — а выдерживать иногда приходится не мало. Но, может, это и природа позаботилась: если уж вдаваться в анатомические подробности, то моя, поверьте, совсем не маленькая грудь тоже успешно борется со своим главным врагом — земным притяжением.

Глядя на меня со стороны моей круглой плотненькой попки, никогда не догадаешься, какие впечатляющие округлости ждут вас со стороны фасада. В последнее время, правда, над поясом джинсов иногда можно разглядеть то, что американцы называют love handles (очень точное определение: руки немалого числа моих бойфрендов, дойдя до этой детали фигуры, надолго замирали на ней — главное вовремя пискнуть, чтобы жадные пальцы не наделали там синяков), и иногда, во время обеда — или уже ужина? — с отцом, я прямо чувствую, как бока немного раздвигаются, поддерживая в своем стремлении переднюю стенку живота, которая начинает свой путь вперед уже с третьей порции папиных пельменей.

О, эти сибирские пельмени, которые так приятно положить в рот после стопочки холодной водки! Эта часть культурной программы у нас с отцом обязательна: высшая ступень мужского кулинарного мастерства, поднимающая его авторитет на недосягаемую высоту. Одной тарелочки, да еще с горкой, обычно бывает достаточно, чтобы почувствовать приятную сытость — в не по-московски чистом воздухе это ощущение становится настоящим блаженством, в столице ведь все на бегу, и из-за этого все какое-то пластмассовое, ненастоящее — и еда, и водка, и незамысловатые плотские утехи, среди которых не последнее место у нас занимает плотный ужин в милой сердцу компании. Но папа почувствует себя оскорбленным, если я откажусь от небольшой добавки.

Вторая тарелочка, с горкой, обычно влетает в рот так же незаметно, как первая — за семейным разговором, да с парой рюмок, которые только разжигают аппетит. В рот-то незаметно, а вот внутри начинаешь чувствовать некое постороннее присутствие — и не сказать, чтобы оно было неприятным. Это вам не пара бигмаков с картошкой возле Пушкинской, после которых ощущение, что в тебя положили гирьку. Наоборот: кажется, что в тебя вливается энергия, тем более, что усваивается папино угощение так же мгновенно, как и улетает со стола. Долго ли, коротко ли — а на скатерти появляется по третьей тарелке — насчет горки можно ведь не уточнять? — но папе это все нипочем: ростом под два метра, бывший спортсмен, держащий хорошую форму в свои сорок шесть и забывающий о режиме разве что в тех редких (прости, папа!) случаях, когда его навещает любимая дочь. Не сказать того же обо мне: первая пельменина, ничуть не уступающая в размерах сорока своим предшественницам, кажется, заставляет мои косые мышцы чуть ослабить хватку: еще парочка, и рука тянется к верхней пуговице джинсов (ремень я надеть не потрудилась).

Еще по пятьдесят, и в рот отправляется пара, кажется, ставших еще более вкусными папиных пельменей. Хотя это я вру: пара таких изделий в рот одновременно не поместится. Ну, по очереди. Понемножку, еще десяток — и тут начинается это волшебное ощущение, о котором я упоминала: чувствую, как начинают раздвигаться бока. Впереди к этому моменту уже вырос приличный холмик (если можно выразиться так про предмет, который обращен не кверху, а вперед — ну, впрочем, в постели, через часик-другой, он станет именно холмиком, потому что после такого ужина валишься на спину совершенно без чувств, если не считать невероятного блаженства и небольшой боли в растянувшихся до предела мышцах). Третью тарелку, если честно, закончить не просто: есть-то все еще хочется, но легкие уже неслабо поджимает снизу. Впрочем, я думаю, к этому моменту первая тарелка уже успела провалиться куда-то вниз (расстегнем еще пуговку), так что если встать-походить — ощущение тяжести пропадает. Правда, далеко не уйдешь: помню, моя попытка надеть туфли не увенчалась успехом — туловище-то уже не гнется, пузо мешает!

Ох, кажется, мы объелись. Вы, наверное, думаете, что я в состоянии запихать в себя еще тарелку? Вот и зря. Я же не обжора какая-нибудь, ну и, если позволять себе подобные излишества, о хорошей фигуре придется забыть. А я ей очень горжусь — и думаю, что кусочек приготовленного бабушкой «Наполеона» ее не слишком испортит. Раз в год можно, правда? Или еще по тарелочке перед сладким? Папа говорит, надо пельмени доесть, пока свежие, чтоб в холодильник не ставить. Ну ладно. В зеркале мой профиль немного нарушен: если с утра доминировал, так сказать, бюст, то сейчас в лидеры вышло пузико, причем ладонь, если поглаживать его снизу, над поясом, сверху уже не видна. О, совсем не видна! Да… Объелась, коза. Пузо начинается от самых сисек, а джинсы уже не застегиваются. Пойду, надену халатик.

На кухне ждет последняя стопка и последняя (да, последняя!) тарелка пельменей. На подоконнике — «Наполеон». Ох, мамочки, куда тебе еще? Но в свежем сибирском воздухе пресыщения совсем не чувствуешь. Кажется, если бы не ограниченный размер желудка, я бы лопала тут до утра. Нет, в зеркало больше не будем смотреть. Это уже безобразие! Седьмой месяц, не иначе. Доедаю пельмени — кажется, прямо слышно уже, как трещат бока. Интересно устроено: сначала вперед расперло, теперь в стороны. Хорошо, что папа не видит — все-таки удобно дома обжираловку устраивать, захотела — переоделась, и лопай себе дальше, пока из ушей не полезет! Это я люблю. Тем более, что сибирская родословная позволяет.

Ну все, ребятки. Животик — или это ласкательно-уменьшительное выражение тут уже неуместно? — хочется приласкать, погладить. Спасибо хочется ему сказать большое, что терпит несдержанный нрав своей хозяйки и не ропщет на свою тяжкую судьбу. Впрочем, роптать ему сейчас грех: столько вкуснятины запихали, жил бы да радовался. Готовься, дорогой: тебе еще «Наполеон» предстоит, не забудь поздороваться. Ладно, перекурили — а на столе уже чай. Дружок, ну давай как-нибудь раздвинься еще немножко. Найди ресурс. Не вбок — так вперед или вверх, на твое усмотрение. Хотя уже на позвоночник давит, надо же так обожраться! И на ляжках лежит. Удобно тебе? Ну, давай тогда еще кусочек.

Никогда на диетах не сидела, вес держится — но это, конечно, перебор. Так нельзя каждый день! — а хочется. Ох, хорошо, что я с родителями не живу. Была бы уже как бочка с такою кухней. Нет, в Москве я, конечно, тоже люблю посидеть от души в каком-нибудь Дурдине за парой кружек пива и несчетным числом крылышек, но в офисной экипировке так не полопаешь, да и нет такого аппетита, как в Энске у папы. Друзья всегда удивляются, как в меня столько крыльев влезает — посмотрели бы на меня сейчас! Боже мой. Кстати, я замечала, что с каждой новой кружкой и новой порцией крылышек интерес к моей особе со стороны мужской части стола возрастает. Не знаю уж, в чем тут секрет, но один мой знакомый откровенно заменил, что хороший аппетит у девушки кажется ему дико сексуальным. Он-то меня обычно и подкармливает всякий раз, и не скажу, чтобы это было неприятно. Правда, потом слишком уж пялится на мою аппетитную складочку над поясом, а пялиться на надо: хочешь — скажи. Не факт, что тебе откажут.!

Совсем не факт.

Ох, что-то я увлеклась своими мыслями, отвлеклась от самой приятной части семейного ужина. Кастрюля с пельменями давно пуста, и, похоже, животик внял моим молитвам, смирившись со своей судьбой — выдержать еще порцию этого дивного торта. Нет, это уже не животик никакой: это пузо, блин! Твердое. Особенно сверху. И тяжелое, если взять с низу обеими руками и попробовать приподнять. Да, центр тяжести у девушки явно сместился. Хорошо, что я не кораблик — а то бы уже перевернулась кверху килем. Вроде бы не так много съела — впрочем, не стоит уподобляться моей подруге, у которой, в отличие от меня, фигурка вовсе не такая изящная, а наблюдается явная диспропорция в области талии. Она, правда, утверждает, что это очень удобно — кастрюля шашлыка на даче влетает, как мяч в корзину, но мне такие пропорции не нравятся: моя аккуратная дынька, выступающая (до обеда, я имею в виду) нешироким таким, не от бока до бока, а длиною с ладонь выступом над чуть наклоненной книзу пряжкой натянутого ремня, гораздо более сексуальна, чем ее мешок сала, хотя и вмещающий несравненно большее количество вкусностей. Впрочем, сейчас бы я с ней потягалась. Интересно, смогла бы она слопать столько, сколько я этим вечером?

«Наполеон», я гляжу, совсем уже проиграл битву с нашим сибирским аппетитом: аппетит пока еще жив, а тортика почти что и нету. И как это в нас с папой влезло? Ему хоть бы хны, а мне еще до кровати ползти. Эх, жаль, тот мой знакомый, который не стесняется меня в Москве откармливать, сейчас далеко. Как поешь хорошо — тянет еще чем-нибудь потешить утробу. Ох, боже ты мой, это ж надо так налопаться, чтобы столешница встать мешала! Ну, папочка, спасибо тебе. Совсем ты о дочериной фигуре не заботишься. И бабушке тоже спасибо, было вкусно… хотя дышать тяжело, и не нагнешься ни хрена. Ладно, оставим пару кусочков на утро. После такой жраловки почему-то с утра зверский аппетит. Утром начнем с жареной картошки, папа-то рано встает.