Холодильник
Холодильник
(The Fridge)
Сонная, все вокруг в тумане, приоткрываю глаза. Темно. Остатки сновидений потихоньку растворяются в окружающей ночи.
Так, вот она я. А вот ты, спишь рядом, под одеялом твоя рука у меня на боку, а ладонь на животе. Тепло и уютно.
Желудок нетерпеливо урчит, доводя до полусонного сознания мысль, что кто как, а он очень голоден. Смотрю на часы — три утра. Обычно меня посреди ночи и пушкой не разбудишь, но голод… голод сильнее. Он всегда сильнее.
Не то чтобы я отошла ко сну голодной, о нет, вон на тумбочке наглядное доказательство тому — начисто вылизанная миска, в которой было более килограмма мороженого. Желудок сие доказательство отвергает и продолжает громко требовать поживы. Делать нечего, придется вставать.
Медленно и осторожно убираю твою руку и сдвигаю ее на простынь, пытаясь не разбудить тебя. Скорее всего, это напрасный труд — нынешней мне незаметно передвигаться все равно никак. Медленно перемещаю ноги, свесив их с кровати, переворачиваюсь и, собрав силы, толчком перевожу себя в сидячее положение. Со второй попытки добиваюсь своего. Уфф. Кровать скрипит и жалуется, ты ворочаешься. Я тебя разбудила? Жду, затаив дыхание. Нет, повернувшись набок, ты продолжаешь мирно посапывать.
Вот и хорошо.
Так, готовность номер раз, обе ладони упираются в край кровати, толчок нужен достаточно крепкий, чтобы я поднялась — но и не слишком мощный, а то живот перевесит и я попросту плюхнусь ничком на пол. Качнуться назад, а теперь вперед и вверх, вверх, вес мой перемещается, следуя за мягким свисающим чревом, но с помощью ног я все же преодолеваю земное притяжение и опираюсь свободной рукой о стену. Так надежнее. Перевожу дух — упражнение короткое, но все равно нелегкое, — и издаю мысленный смешок. Да, такие усилия ради столь тривиальной операции. А куда деваться.
Тихо, насколько возможно, переваливаясь с боку на бок, покидаю спальню. Только бы ни о что не шмякнуться в темноте. Протянутые вперед и в
стороны руки нашаривают знакомые ориентиры: шкаф, край кровати, стена рядом с зеркалом. Тяжелые шаги отдаются эхом даже сквозь мягкий ковер. Слишком громко для ночной тиши, но — поделать я ничего не могу. Дыхание учащается, все мои раскормленные телеса ходят ходуном. Ох, нелегкая это работа, передвигать все мои килограммы даже на столь скромную дистанцию… Вот так пытаешься все делать тихо-тихо, а получается всегда громче, чем обычно. Бедра мои трутся друг о друга, свисающее пузо. покачиваясь, постоянно задевает их. Вот она дверь. Оборачиваюсь — ты все еще спишь, — а желудок снова подает голос: ну же, не останавливайся, вперед!
Двигаюсь по коридору, стараясь не слишком шуметь. Нетерпение мое растет с каждым шагом, приближающим меня к кухне. Вот она, движущая сила голода. Краем глаза ловлю собственное отражение в зеркале. Черные пижамные штанишки из растягутого эластика и бледная оголенная плоть над ними. Забавный контраст. И, кажется, я выгляжу несколько объемнее, чем в прошлый раз? Да, наверное. Что-то я в последнее время слишком много ем.
Кухня у нас великолепная. Не размерами, но содержанием. Всегда можно открыть любой буфет, и там будет ждать ОНА — еда, роскошная, вкусная и очень-очень сытная. Никогда я не устану восхищаться этим свидетельством твоей способности заботиться о нашем благополучии и уюте.
Кухонную дверь оставляю открытой, свет не включаю — к чему? Я и так знаю, где у нас что лежит.
Целых полторы секунды стою посреди кухни, перевожу дух и чувствую, как во мне растеь радостное предвкушение. При мысли о еде я всегда радуюсь. А уж когда добираюсь до нее не мысленно, а на самом деле...
Открываю холодильник, прищурившись от света. Как всегда, битком набит. Пакеты молока, бруски сыра, бутылки с калорийным молочно-шоколадным коктейлем, которые ты подготовил специально для меня, целая полка воздушно-шоколадных десертов, еще одна полка под бекон, сосиски и яйца — в больших упаковках, само собой. Та-ак, рассматриваю я все это великолепие, пока глаза приспосабливаются к освещению. Пожалуй, это подойдет. Пара «семейных» десертов — трехслойный шоколадный мусс, пластиковый контейнер вместимостью ровно под большую салатницу.
— Милый, я тебя люблю, — шепчу, обращаясь к спящему тебе, такому предусмотрительному, прежде чем жадно сцапать контейнер.
Поворачиваюсь — так, вот он мой стул, рядом со столом. Тихо ставлю десерт на буфет и переставляю стул поближе, стараясь не очень ерзать ножками по полу. Потом, подумав, ставлю его прямо перед холодильником, чтобы два раза не тянуться, из выдвижного ящика беру ложку, а из холодильника — большую бутыль свежего, вечером взбит, молочно-шоколадного коктейля.
Опускаюсь на стул и делаю большой глоток прямо из бутылки, чувствуя, как капля жидкого холода минует губы, сползает по щеке и падает на верхнюю складку моего пуза. Сладкая сливочная гуща скользит по пищеводу прямо в желудок. Да, самое оно. Бутылку в сторону, вскрываю контейнер и ложкой выхватываю громадный кус липкого нежно-розового содержимого. Мммм… Постанываю от наслаждения с набитым ртом, переливы воздушного шоколада все еще плещутся на вкусовых сосочках, мусс, который даже жевать незачем, сам скользит в желудок, а ложка уже снова погружается в коробку.
Просто божественно. Хочу еще. Всегда хочу еще и еще. С трудом запихиваю в рот все, что сгребла столовой ложкой, облизываю губы. Этот мусс не едят, его практически вдыхают, что я и делаю. Такой легкий и нежный, такой плотный, роскошный и сытный. Еда меня всегда успокаивает — иначе я не достигла бы нынешних габаритов, — но поздней ночью мне всегда хочется чего-нибудь сладкого, липкого и сочного. Творожник, молочный коктейль или вот такие мягкие сливочные десерты.
Кстати, о коктейле. Останавливаюсь и жадно вливаю в себя еще с пол-литра, наслаждаясь контрастом между пенящейся жидкостью и густым вязким муссом, хотя и то, и другое переливается оттенками шоколада. Затем снова берусь за ложку, глотаю почти не жуя, и тут вдруг обнаруживаю, что ложка уже скребет по дну и стенкам опустешвего контейнера. Опускаю взгляд, выскребаю емкость дочиста, пластик в сторону, ложку с остатками десерта в рот. Облизываюсь. О да, вот оно, счастье.
Любовно оглаживаю свободной рукой живот, снова припав к бутылке с коктейлем. В желудке знакомое ощущение «уже не голодна и на верном пути к сытости». О да, тянусь я за вторым муссом, одно это ощущение уже возбуждает меня. Не просто еда, нет, а ощущение себя, своей монументальности, своего массивного тела и складок сала, беззастенчиво выпирающих во все стороны. Мягкие жиры бедер, которыми я чувствую вытертый плюш пока-еще-крепкого сидения. Мое чрево, тяжелой каплей свешивающееся промеж ног. Мои груди, мягкие и тяжелые, опирающиеся на верхнюю складку пуза. Все это и более того — даже сейчас, когда мои габариты уже мешают мне свободно передвигаться, я продолжаю лопать как не в себя. Потому что хочу еще, еще и еще.
По-настоящему сытой я начинаю чувствовать себя, ополовинив второй контейнер с десертом. Мягкое, уютное, уверенное чувство сытости, оно растет внутри меня, распирает меня, порождая радостное возбуждение. Как вообще люди могут отказывать себе в подобном?
Вот и со вторым десертом покончено, коробка брошена рядом с первой. Снова смотрю в холодильник — так, что дальше, чем все это заполировать. Ага, вон на верхней полке творожник в глазури, с ванилью и корицей. Ухмыляюсь и достаю блюдо.
— О да, — шепчу сама себе, — самое оно.
Глубокий вдох, ложкой отламываю солидный кусок и отправляю в рот. Тихий-тихий стон, улыбка до ушей. Невероятное, неописуемое ощущение, смесь трех разных вкусовых оттенков, идеальное сочетание, которые плотной тяжестью устраиваются у меня в желудке неповторимым образом, присущим одному лишь творожнику.
Оглаживаю живот, чувствуя, как меня распирает от обжорства. О да, творожник — идеальное завершение трапезы. Еще один кусок творожника ныряет в рот, и я позволяю себе пару мгновений понаслаждаться вкусом, прежде чем мои пухлые пальцы потянутся за следующей порцией. Божественно. Так бы ела, ела, и ела...
Впрочем, именно это я и делаю, и через некоторое время заканчивается и творожник. Растягиваю удовольствие от последних кусочков, вылизывая тарелку дочиста. А закончив, отодвигаю тарелку в сторону и обеими руками оглаживаю живот, особое внимание уделяя выпирающему сквозь все мои жиры желудку, твердому как камень. Таков ритуал, которому я предаюсь после каждой солидной трапезы — мягкими круговыми движениями успокаиваю боль и топление. Глажу собственное пузо, наслаждаясь мягким, теплым, уютным чувством «полностью и абсолютно объелась», дыхание учащенное и короткое. Осознав, сколько же я слопала, сама собой восхищаюсь.
Веки тяжелеют, мысли расплываются в туманной дымке, как всегда перед погружением в сон. Надо бы перебраться в кровать — но мне тут так уютно, мне и моему мягкому объемистому пузу, в которое только что отправилось столько калорий, и я так устала — пожалуй, и не встать… Объелась. Довольная. Лень. Склоняю голову, опираюсь рукой о край холодильника… и отключаюсь.
Просыпаюсь, спине и плечам как-то холодно. Тут же понимаю — непорядок. С тех пор, как в моей кровати появилась ты, мне всегда тепло. Сажусь, осматриваю спальню — темно, и тебя нет.
Выглядываю в коридор, вижу полоску света на кухне… ага, это свет из открытого холодильника. Точно, открыт настежь, а перед холодильником ты. На буфете пустые коробки и тарелка. Не в первый раз ты устраиваешь ночью налет на холодильник, но обычно все-таки ты ешь за столом или приносишь что-нибудь вкусненькое прямо в кровать. А сегодня ты явно так проголодалась, что просто придвинула стул к холодильнику и лопала, пока не отключилась, всей своей немалой тяжестью навалившись на дверь, за которой скрыто столько вкусностей — хотя, сейчас как раз уже не скрыто.
Так, тарелку в посудомоечную машину, пустые коробки и пакет в мусорку. Хм. А творожника-то и нет. Я его приготовил, чтобы сделать тебе сюрприз, но вместо этого сюрприз мне сделала ты.
Убрав все следы твоего полуночного перекуса, целую тебя в пухлую щеку, холодную от соседства с дверцей холодильника.
— Любимая, давай-ка обратно под одеяло.
— Что… что… — восхитительно сонная, отвечаешь ты. — Ой, прости… я просто так проголодалась, что не вытерпела...
— Все хорошо, детка, — заверяю я, гладя твои плечи, мягкие и пышные, а потом ладони мои скользят вниз, к твоему громадному, вздувшемуся пузу, где всегда замирают, не в силах оторваться от такого изобилия. — Я знаю, когда ты голодная, у тебя никакого терпения не хватит. Просто давай вернемся под одеяло, хорошо?
Ты пытаешься встать, сразу обхватывая пузо обеими руками. Наверное, чтобы легче было тащить его перед собой весь долгий путь до спальни.
— Я так объелась… — стонешь ты.
— Да уж я думаю, — замечаю через плечо, убирая на место твой стул и прихватив из холодильника еще бутылку с шоколадным коктейлем. Так, на всякий случай. Закрываю холодильник. — Тут один творожник завесил на двадцать баксов.
В кровати ты оказалась всего на пару секунд раньше меня, но уже успела согреть ее своим теплом. Ныряю под одеяло рядом с тобой, обнимаю — ну, насколько хватает рук — и стискиваю ближайшую складку. Ты слабо стонешь, протестуя.
— Ну я же просто не могу от тебя оторваться, от такой пышной и нежной, — шепчу на ухо.
— Ну я же просто не погу пошевелиться, так обожралась, — отзываешься ты.
Ладонь моя скользит по твоему пузу. О да, по твоему громадному, неохватному пузу. Без малого сто восемьдесят кило, и немалая часть этих килограммов осела именно здесь. Чувствую, как колышутся твои пышные телеса, пока я ласкаю складки мягкого сала, любовно пощипывая объемистые бока, оглаживаю все твои пыпуклости, касаясь вздувшегося пуза в области желудка лишь самыми кончиками пальцев.
— Ты бы получше следила за собой, любимая, — предупреждаю тебя, — будешь и дальше столько есть, рискуешь растолстеть.
Ты хихикаешь, отчего все твое тело колышется самым занимательным образом.
— Вот-вот, и что мы тогда будем делать?
Смотрю на тебя, упиваюсь тобой, а ты потихоньку отключаешься, полностью объевшаяся и довольная, сложив ладони на внушительном пузе. Наконец и сам закрываю глаза, но перед тем, как заснуть, понимаю: сегодня ночью я в первый раз застал тебя у холодильника. В первый — но не в последний...