Хочу быть еще толще!
Хочу быть еще толще!
(Der Wunsch, dicker zu werden!)
Родители Мадлен были персонами вполне упитанными и уважали вкусную и сытную кормежку. Неудивительно, что их единственная дочь унаследовала сию семейную черту и с младых ногтей пристрастилась к сладкому. Утром ли сразу как проснулась, днем ли, до или после обеда, вечером перед сном или даже посреди ночи — шоколад, печенье и конфеты у Мадлен всегда были под рукой.
Так что она тоже выросла девочкой вполне себе упитанной, и весила в четырнадцать лет семьдесят четыре кило. Самая толстая в своем классе, впрочем, никаких проблем Мадлен на эту тему не имела. У нее было много друзей и еще больше знакомых, девочка хорошо училась и вовсю наслаждалась жизнью. Конечно, случалось, что кто-то о ней говорил что-то нехорошее, ну так с кем не бывает! Посему она не видела ни малейших причин менять свои привычки в плане питания, напротив, активно отправляла в свой круглый животик все, что пожелает, а поскольку овощи и фрукты не уважала, в основном это было то, что принято именовать «нездоровой пищей». И ничего!
А потом жизнь у девочки вдруг дала трещину. Ее родители погибли в автокатастрофе, и Мадлен увезла к себе бабушка. От переживаний девочка практически замкнулась в себе, бросив школу и все на свете, и чтобы вывести ее из тяжелой депрессии и отвлечь от боли, бабушка была готова на все.
Помогло. И искренняя забота, и «все прочее». Последнее включало и невероятное кулинарное мастерство, ибо бабушка у Мадлен лишь недавно вышла на пенсию, а до того работала поваром в небольшом ресторанчике и знала массу рецептов вкуснейших блюд. Ни тортов таких, ни лазаньи девочка в жизни не пробовала. В отличие от родителей, бабушка не признавала «готовых обедов» и прочих полуфабрикатов и всю жизнь стояла у плиты сама, однако если говорить о «здоровом питании» — вот чего не было, того не было. Для себя и внучки фрау Брауэр готовила исключительно сытные и калорийные блюда. И еды на столе было как минимум на четверых, хотя там сидело только двое. Потому неудивительно, что Мадлен частенько переедала и из-за стола выползала с немалым трудом. И вскоре привыкла, что в процессе трапезы приходится расстегивать штаны, а то дышать нечем… или больше не влезает.
Или же, хотя Мадлен могла и не отдавать себе в этом отчета, она пыталась догнать в аппетите любимую бабушку. Которая, словно считала свой собственный тринадцатипудовый вес недостаточно солидным, готовила пять раз в день — и это были пять полноценных трапез, даже упитанная Мадлен к такому не привыкла. Вернее, привыкла не сразу. Но несколько месяцев спустя вполне освоилась, даже если это и значило «есть с утра до вечера практически без перерыва». Бабушка словно намеренно раскармливала ее, буквально заваливая сладостями и домашней выпечкой. Не говоря уж о том, что встать из-за стола, оставив тарелку неочищенной, для фрау Брауэр было чем-то сродни богохульству.
Неудивительно, что депрессия там или нет, а Мадлен вскоре снова начала толстеть. В период всей этой депрессии она двигалась исключительно посещая врача — не столько обычный медосмотр, сколько разговоры с психиатром, — в остальном же лениво валялась на диване, смотрела телевизор и объедалась сластями. Из-за такого регулярного обжорства ее так разнесло, что выходить и общаться с друзьями девочке было банально влом.
Депрессия спустя какое-то время прошла. Привычка — осталась.
Шестнадцатилетняя Мадлен весила уже сто двадцать два кило. Пузо расчертили полоски растяжек, отсутствие физической активности одарило девушку изобилием целлюлита. Она, впрочем, не возражала. Ей было хорошо и, глядя на себя в зеркало, она не считала себя уродиной. И вообще ей было совершенно неинтересно, что там другие думают насчет ее габаритов. Всеобщему похудательному безумию, о котором твердили все таблоиды и телеканалы, она ни за что не уступит!
Летом, спустя два года после смерти родителей, Мадлен осталась одна на целую неделю. Бабушка отправилась на ежегодную традиционную встречу со старыми подругами, и маленький домик с садиком остался в полном распоряжении девушки. Разумеется, в кладовке и холодильнике заготовленных припасов имелось на целую роту, плюс двести евро в кошельке, если вдруг любимой внучке захочется скушать чего-то этакого. Мадлен кивнула — ну конечно, она уже не маленькая, как-нибудь самостоятельно проживет.
Лето выдалось очень жарким, и девушка наслаждалась погодой и самостоятельным одиночеством в саду. Лично ей больше всего нравилось загорать, попивая охлажденный сок, ну и при этом лопать чего-нибудь повкуснее, желательно без перерывов. На второй день она разленилась настолько, что даже одеваться не стала. Мадлен вообще нередко ходила дома голышом, не из благоприобретенной склонности к нудизму, а именно что от лени-матушки. Вот так вот, голышом и объесться до отключки… что-то в этом было такое, странно-притягательное. При бабушке она подобного себе не позволяла, а сейчас — вышла в сад с извлеченным из холодильника большим шоколадным тортом, плюхнулась на шезлонг и, как была, нагишом, принялась поглощать торт так быстро, как только могла, жадно, погружаясь в своеобразный транс, набивая живот и в то же время сердцем взмывая ввысь… вот оно, счастье. И когда торт закончился, Мадлен лениво растеклась всей своей тушкой по шезлонгу, задумчиво оглаживая мягкий-мягкий живот и складки на боках. Ей было хорошо. От сытости, от осознания свободы, от ощущения «слопала сколько хотела и могу еще столько же», или же ее возбуждала мысль, что сосед может случайно увидеть ее вот такую вот? Она об этом даже не задумывалась ранее, но что-то внутри этак вот защекотало. Погруженная в себя, в свои ощущения, в свой собственный мир, она ласкала и оглаживала свои тучные телеса, скользнула пухлой ладошкой промеж бедер… не так уж часто ей после сытной еды хотелось большего, но сейчас — хотелось, и никто не мешает, а значит, нет причин отказывать себе в удовольствии.
Мадлен закрыла глаза, левой рукой накрыла свисающую грудь и стиснула между пальцами набухший сосок. Вновь нахлынула волна предвкушения, острого и сильного, особенно когда она подумала, насколько ее за эти пару лет разнесло… возбуждение стало еще сильнее, еще быстрее она перебирала пальцами, играя со своими жирами вверху и внизу, и вдруг ее посетила странная фантазия — такой раньше вроде не было. Она воображала себя — какой она станет толстой, если и дальше будет лопать как не в себя, и как на ней лопнет вся ее одежда… как ее пузо свисает все ниже и ниже, и даже ходить ей становится все труднее...
Через несколько минут ее накрыло так, что она ахнула от восторга.
Обнаженная, объевшаяся, с истекающей влагой расщелиной, она не без труда села на скрипнувшем шезлонге. Ей было хорошо как никогда, и в то же время Мадлен испытывала смущение: она что, действительно обо всем этом думала перед тем, как дойти до вершины? Ее на самом деле возбуждает тот факт, что она такая толстая? Что жрет за троих? Или что продолжает активно толстеть? Объяснить это даже себе она не могла, но именно от таких мыслей девушка снова начала возбуждаться...
Чуть позднее, вечером, она продолжала размышлять все на ту же тему. По-прежнему нагишом, правда, приняв душ, она развалилась на диване перед телевизором, поглощая чипсы. Живот лениво свисал на массивные бедра, двойной подбородок колыхался от жевательных движений. Она толстая. Без вариантов толстая, и если продолжит в том же духе, через несколько лет объемами догонит любимую бабушку.
Часа в два ночи Мадлен проснулась от урчания в собственном желудке. Она так и заснула на диване. На столике в гостиной валялись три пакета из-под чипсов. Не без труда, закряхтев, девушка воздвиглась на ноги. Надо бы отправиться спать в собственную кровать, там удобнее… но раз уж все равно встала, Мадлен не могла не поддаться искушению сделать крюк через кухню.
Почему-то в размеренно урчащем холодильнике не горел свет, и она почти вслепую вытащила с полки пачку вроде как шоколадного масла. Прихватив из буфета жестянку с крекерами, Мадлен ушла к себе в спальню, где вскрыла обертку и, не утруждая себя сложностями вроде намазывания добытого на крекеры, просто принялась откусывать от целого куска, заедая хрусткими прямоугольниками солоноватого теста. Шоколадное масло на вкус оказалось чуток странноватым, да и консистенция вроде не совсем та, однако Мадлен была выше таких мелочей, когда желудок требовал своего. Да и свет включать лень, а потому, полностью отдавшись ночному дожору, девушка слопала все без остатка, вытерла грязные пальцы о предусмотрительно найденную в ящике тумбочки салфетку, плюхнулась в кровать и быстро отключилась.
Разбудил ее солнечный луч, скользнув по лицу. Толстушка потянулась, зевнула, поднялась… и посмотрела на лежащую у себя на тумбочке обертку, после чего глаза ее стали круглые-круглые.
— Масло?.. — выдохнула она. Точно, чистое масло. Которое обычно намазывают на булочку понемножку, а она ночью слопала двести пятьдесят граммов. Четверть кило чистейшего жира, если верить диетологам, и для фигуры это заканчивается известно чем. Вместо переживаний, однако, внутри у Мадлен поднялась волна вчерашней странной щекотки. Немедленно вспомнилось, как ее вчера подбросило до самой вершины и еще дальше, и девушка посмотрела на свое пузо, большое и мягкое. Нежно и ласково огладила она свои жиры, колыщущиеся от малейшего движения, все в растяжках, бедра испещрены ямочками целлюлита… и возбуждение подступило снова. Она понятия не имела, почему так, не знала, нормально это или нет, но как же ее непередаваемо перло!
Не задумываясь более ни о чем, Мадлен протопала на кухню, открыла холодильник — света внутри таки не было, лампочка небось перегорела, надо заменить, — и добыла еще одну пачку масла. Полукилограммовую. Помешкала… и, отбросив все сомнения, взяла из буфета маленький багет, села на коврик прямо там и развернула масло.
Та еще картинка! Разжиревшая девица, голая, в руках пачка масла и французский батон, сидит на полу и жрет, жрет, жрет...
Кое-как высвободив одну руку, она, не переставая лопать, сунула ладонь промеж раздвинутых ног и принялась теребить тайные места. Жадность и возбуждение накатывали волнами, подталкивая друг дружку и саму Мадлен.
— Тебя разнесет, подруга, ты станешь еще толще бабушки! — сама себе прошептала она, наконец осознавая, насколько же восхитительны все эти ее фантазии. Ее охватило страстное желание — растолстеть. Раньше это было, так сказать, побочным эффектом ничем и никем не сдерживаемого аппетита, но если Мадлен возьмется за дело сознательно… Ее не волновало, почему она вдруг решила, что это классно. Она знала только, что хочет еще раз дойти до такой же вершины, впрочем, почему раз — она хочет еще и еще, а значит, так тому и быть!