Гости: визит и грезы
Гости: визит и грезы
(Ausflug in die Vorstadt, Traum von der Vorstadt)
Поездка в гости
Малышка спит. И видит явно приятный сон, судя по блаженной улыбке и легким вздохам, срывающимся с ее пухлых губ. Обе руки ее сомкнуты на круглой, очень круглой подушке пуза — даже по ее стандартам оно чрезмерно округлилось.
Что же наша малышка снова сотворила, что ее теперь так распирает?
Началось все это вчера вечером, в субботу, когда ее позвали в гости.
Когда-то их было трое — три весьма упитанные студенточки, — но после выпуска, как это часто бывает, вопреки всем обещаниям регулярно встречаться и болтать о старых добрых деньках, подруги почти потеряли связь. Ведь прошло, страшно даже подумать, четыре года, она чувстувует себя жутко старой… Но вот час встречи настал, троица вновь на связи и договорились нынче же на выходных приехать к Ане, которая, выйдя замуж, поселилась далеко за городом. Конечно же, поездка с ночевкой, и утром хозяйка обещала покормить всех вкусным завтраком.
Когда же они виделись в последний раз? Года два назад, пожалуй. Целая вечность прошла! Аня как раз вышла замуж и бросила работу, окончательно перейдя в статус домохозяйки. Познакомились они с Руди еще в универе, тогда же и начали жить вместе, но с оформлением отношений не спешили, пока у Ани внутри не заворочалась достаточно важная причина. Семейное гнездышко оформляли в спешке, но получилось, по ее уверениям, неплохо. А сейчас, когда Аня ждет уже второе дите, она уж точно не похудела...
От этой мысли нашей малышке становится немного легче. Сабрина — та совсем другой породы. Бизнес-леди, постоянного спутника не имеет, но любит хвастаться своими победами над мужчинами. Этакое пушечное ядро в человеческом обличье, сметает все преграды, особенно те, что оказываются между ней и тарелкой с вкусняшками.
А она сама? Чего она добилась за эти два года? Уважения коллег — да, должность — ну, на ступеньку выше стала, но это все та же контора, а так… большая часть ее достижений, она поглаживает внушительное пузо — это, увы, ее растущее чревоугодие и лихорадочные старания по сокрытию этого факта. И ведь еще в универе она была самой толстой из всей троицы… и хотя Аня за эти годы изрядно растолстела, но вряд ли обогнала ее саму. Хотя у Ани всегда были такие могучие широкие бедра, а у нее — пузо шире таза и давно уже ни намека на талию. Она снова вздыхает. Да, больше она всегда завидовала Сабрине, но — и Ане тоже, будь у нее такая фигура, может, не так плохо было бы так растолстеть… Увы, она мелкая, шарообразная и слишком любит покушать. А в последний год совсем сорвалась с цепи. Нашла себе новую фишку — обжираться в закусочных, упиваясь осуждением окружающих; блюсти фигуру это совсем не помогло!
Но сейчас все равно уже слишком поздно. С нелегким сердцем садится она в свою микролитражку, поправляет штаны с низкой талией, утягивающие рейтузы и свежее хорошенькое платье, и едет за Сабриной — та живет на другом краю города. А еще она не может не заметить, сколь угрожающе невелика дистанция от рулевого колеса до ее бедного задрапированного пуза!
Сабрина сглатывает напрашивающуюся на язык фразу, малышка видит это, смущенно покраснев — подруга замолкает посреди предложения, не сводя взгляда с ее массивного живота, и лишь спустя полминуты приходит в себя. Ни балахонистое платье, ни утягивающие рейтузы, как-то скрывающие истинные ее габариты, не помогают. Раскормленная мышка готова провалиться сквозь сидение от стыда!
И чтобы оно не висело между ними весь вечер, она сама поднимает эту тему еще по дороге. Да, из-за карантина получила проблемы с весом, ты заметила, да? А вот теперь никак согнать не могу. Вся в раздрае. Сабрина все понимает — конечно, у многих теперь такое, сама вон поправилась (ага, килограмма на два от силы), перенапрягаться со спортом в таких случаях вредно, просто потихоньку старайся и однажды все получится...
А в диеты я не верю, говорит Сабрина. Извиняется за собственный ошарашенный вид при виде живота подруги. Знаешь, все эти прыгающие последствия, все такое… Мышка даже ощущает симпатию со стороны собеседницы, которая жалуется, мол, как сложно придерживаться жесткого режима, ибо да, с одной стороны, можно гордиться своей силой воли, но стоит только отпустить поводья — и бамс! Все, что согнала, вмиг возвращается, да еще и с прибытком.
Таким нехитрым способом Сабрина расписывает подноготную всей этой диет-индустрии, и мышке становится легче и уже почти даже совсем не стыдно, что в обхвате пояса она превосходит подругу примерно вдвое.
Поездка заканчивается радостным писком общей встречи, объятия, шутки и смех, и никто уже не косится на ее толстое пузо, а Аня и Руди с гордостью демонстрируют свой загородный рай, экскурсия по дому по полной программе! Мышка же потихоньку присматривается к супругам-экскурсоводам: похоже, ее подозрения оправдались! Руди — ладно, бывший спорстмен, рослый и могучий, на нем выросшее брюшко почти и незаметно, но вот Аня, господи, вот это бедра! То-то в доме все дверные проемы пошире стандартных! А живот у нее — ну да, пятый месяц, только вот у других и на девятом такого нет, а она этак лениво и горделиво-вальяжно выставляет напоказ это круглое совершенство, и бедра колышутся сами собой!
От такого соседства толстушке сразу же становится легче, она тут не единственная растолстела! Вот не зря она еще в те годы завидовала подруге, не в смысле объемов вообще, тут Аня ей уступала и тогда, и сейчас, но если бы у нее были такие бедра, ох!..
А потом — прекрасный вечер, подруги часами обсуждают всякие разности, пьют вино (у Ани в бокале клюквенный морс) и много-много едят! Руди в основном слушает, наполняет бокалы и иногда вставляет пару слов, но больше заботится о том, чтобы супруге было хорошо и уютно. Милая парочка, и явно наслаждающаяся семейным гнездышком.
Аня и Руди, всегда гостеприимные, накрыли стол не на четверых, а на три дюжины, не меньше. Слава богу, тут некого стыдиться и не перед кем притворяться, и мышка впервые за очень и очень долгое время расслабляется и делает все, на что способен ее аппетит, и подруги, как и Руди, подпихивают ей то одно блюдо, то другое, а потом еще вот это вот, и желудок наливается приятной тяжестью, распирая одежду, а потом еще десерт, целые тонны сластей под вино, весь вечер, и толстушка наслаждается как только может. При этом все, включая вроде как блюдущую фигуру Сабрину, то и дело стонут, ох, как же они объелись, но все это слишком вкусно, чтобы остановиться — и продолжают лопать. Руди честно признается, похлопав себя по брюху: да, это все Аня, от ее кормежки не растолстеть просто невозможно. На что три подруги дружно хихикают и уверяют его, что их это тоже касается, а Сабрина со смехом добавляет — но ведь вам обоим это явно нравится, и Аня чуть краснеет.
Мышка и рада бы съесть столько, сколько может, стесняться сейчас некого, но — мешает врезающаяся в плоть резинка утягивающих рейтуз! Не раздеваться бы, а так больше, увы, не лезет… впрочем, этой подробности никто не замечает, ибо все объедаются, даже Сабрина, которая лениво оглаживает вздувшийся желудок. По собственному опыту толстушка прекрасно знает, что это приятно помогает умерить распирающее давление и вообще способствует ощущению уверенности и покоя.
Расходятся далеко за полночь, Сабрине отдали детскую — малыш сегодня спит с родителями, — а толстушка растекается по удобному широкому дивану в гостиной. И то, детскую кровать она своей тушкой сломала бы! В ночнушке ее пузо, ничем не стесненное, выглядит гротескно раздувшейся бочкой, она оглаживает свою гордость и, сытая и довольная, засыпает.
А потом вдруг просыпается от внезапного болезненного давления, едва удержавшись от крика! Полусонная, она не сразу понимает, что такое вдруг давит на ее вздувшееся пузо. Это анина кошка, которая посреди ночи гуляла по дому и решила, что тут специально для нее положили большую теплую подушку, вот и вспрыгнула на самое выдающееся место… Первое побуждение — шугануть наглую зверюгу, но потом ей стало любопытно, что будет делать животное, когда эта самая подушка начнет вздыматься и опускаться при каждом вздохе.
Животное, оказывается, исключительно не против! Кошка потопталась на холме живого сала, свернулась клубочком и уютно замурлыкала, причем так громко, что вибрация пробрала все могучее пузо толстушки, и ощущение оказалось настолько приятным, что можно смириться и с ролью временной подушки, и с дополнительными килограммами на ее бедном раздувшемся пузе. Так, вибрируя, она и погружается в сон, во время которого все тысячи съеденных калорий преобразуются в новые жировые клетки, которые пополнят ее мягкие двойной подбородок, и складки на тучной спине, но, конечно, в первую очередь осядут новыми слоями в облести живота...
Проснувшаяся утром толстушка, отдохнувшая и на удивление голодная, вызывается добровольцем проехать в кондитерскую за свежими булочками. О, толстушка умная, у нее есть план! От одной мысли внутри щекочет.
Закупает она много — в конце концов, завтракать должны четверо взрослых и одно дите, опять же Аня так щедро их вчера накормила, что надо же ее порадовать в ответ. Так что пять круассанов и дюжина булочек самое то. И вовсе она не смущается, что закупает такую гору выпечки, это же не для нее одной, правда! Нет, бывало так, что она, сообщив продавцу, что большой торт предназначен для мамы и кучи гостей, потом съедала его сама до последней крошки, но сейчас-то все так и есть, а потому она без особых треволнений покупает полдюжины сандвичей, полдюжины кусков тертого пирога и большую кружку кофе с молоком, и еще ломтик орехового торта, ее любимый, а потом еще полдюжины мини-кексиков, на них как раз скидка, небось вчерашние, но так даже вкуснее...
Быстро, быстро, загрузить все это в машину и уехать чуть дальше, на стоянку, не доезжая до дома Ани. Малышка вся в предвкушении, аж пыхтит, пухлые щеки ее возбужденно горят. И она принимается за дело. Жутко голодная, сердце трепещет. Надо поскорее, пока никто не заметил, что ее как-то слишком долго нет, и это лишь добавляет остроты ощущений. Сандвича уже нет, и второго тоже, запить кофе, ах, хорошо! Еще один! Она жадно откусывает, почти не прожевывая, заставляя себя не обращать внимания на неодобрительные взгляды прохожих — да, тот еще кадр, целая гора снеди на соседнем сидении и пузо, упирающееся в рулевое колесо. И жрет, жрет и жрет, как будто месяц сидела на черством хлебе и воде...
О, она с головой ныряет в омут чревоугодия, живо слопав шесть сандвичей и три куска тертого пирога… пузо ее распирает с каждым проглоченным куском, раздувается, становится все тяжелее, все толще, разбухает, ох, это невероятное ощущение! И ореховый торт, ох, с трудом проглочен, желудок приятно наполнен, но — не сверх меры, она не объелась, нет, вполне адекватная. Собрать крошки, это уже медленнее, она такая неуклюжая, собрать все, что просыпалось на ее выпирающее пузо, собрать на пухлую ладонь и отправить в рот. Очередной неодобрительный взгляд, ха, крошек оказалось несколько больше, чем на средний кусочек, и приходится постараться, чтобы во рту все это все-таки поместилось, щеки так и раздулись, прохожий качает головой и удаляется.
Воспоминания об этом будут подогревать ее — но потом, все потом, а сейчас надо срочно возвращаться. Остатки тертого пирога она убирает в бардачок, выбрасывает обертки (с трудом выбирается из машины, пузо перевешивает) и быстро едет домой к Ане — с багетами, круассанами, кексами и втайне набитым желудком, делая вид, что все в порядке. По дороге мышка оглаживает свое пузо в области вздувшегося желудка, туго набитого под слоем сала, господи, как же она обожает демонстрировать случайным встречным, какая она ненасытная обжора! Почти так же, как обожает с полным желудком изображать, что вовсе она ничего не ела и готова легко расправиться еще с парой порций!..
Так что за завтраком она задается целью съесть не меньше Ани. Тогда никто и не заметит, что она уже позавтракала. Но — ох и аппетит же нынче у Ани, этого она не ожидала! Понятно, что та ест за двоих, и все же… Только ее резиновый желудок, тренированный постоянными обжираловками, способен на такой подвиг! Ну и еще то, что завтрак продолжается почти два часа, и ее бедный желудок успевает хоть немного переварить съеденное.
За завтраком общение проходит не менее живо, чем вчера вечером, все кушают плотно и охотно. Особенно Аня. И толстушка держится с ней на равных, и втайне гордится, какое же толстое и массивное у нее пузо скрывается под столом! Однако после двух багетов и круассана чувствует, что сейчас лопнет, надо что-то сделать. Осторожно встает, подавив икоту, добирается до уборной и первым делом расстегивает штаны. Охх, какая прелесть, пузо буквально выплескивается наружу — но и этого мало, и за стол она возвращается, приспустив рейтузы под пузо. И молится, чтобы никто не заметил, что ее пузо выглядит иначе, теперь уже ничем не стесненное, совершенно голое под мешковатым сарафанчиком, как оно теперь по-другому колышется — и насколько вообще стало больше.
Руди как-то странно смотрит на нее. Задержав взгляд в области пояса как-то слишком долго. Она даже краснеет. Ох, будь проклято ее смущение! Для прикрытия она мягко улыбается ему, Руди отвечает кивком и молча нагружает ее тарелку еще одной порцией яичницы. И подмигивает в ответ на вежливое «спасибо»! Мышка теперь даже не знает, куда девать глаза, так что смотрит сугубо в тарелку и ест. Мысленно взмолясь: только бы он не увидел, сколько я уже ухитрилась слопать, как я уже объелась. Только бы он ничего не заметил. Только бы он просто вежливого гостеприимства ради предложил мне добавки, а не считает меня жадной и ненасытной обжорой, которая не знает слова «хватит». Которая даже штаны сняла, чтобы больше влезло. Только бы он не заметил!
Анин муж ничего не говорит, вернее, просто беседует с Сабриной, и толстушка может облегченно вздохнуть. То есть могла бы, если бы только что, сражаясь со смущением, не сожрала полную тарелку яичницы, багет, ведерко йогурта и два кекса. Так что даже ничем не стесненное пузо ее теперь набито как барабан, и мысленно она полностью разделяет громкий стон Ани: ох, не могу, так объелась, даже крошки уже не влезет! Меня и так-де уже спрашивают, у тебя что, двойня будет?
А потом настает час прощаться — ей это кажется, или Руди и правда обнимает ее как-то особенно тепло, прижимая ее разбухшее пузо к своему брюшку? Кажется, так ведь? — и они тихо едут домой. Осоловевшая Сабина дремлет на пассажирском сидении, а толстушка от смущения, возбуждения и сытости с трудом может сосредоточиться на дороге. А еще ее пузо и правда упирается сейчас в рулевое колесо. Взгляд строго вперед, следить за движением. И хорошо, что строго вперед, а то если бы она еще заметила, что подруга, которая вроде как дремлет, на самом деле косится на ее раздувшееся сверх всякой меры пузо...
И вот наконец-то она одна, Сабрину высадила у дома, больше некого в принципе смущаться, ура, ура, наконец-то она может без стыда насладиться ощущением, насколько она обожралась, насколько шарообразным стало пузо. И пока едет домой, подчищает остаток тертого пирога и пять батончиков «Марса», неприкосновенный запас из все того же бардачка. Она ест без всякого стыда, жадно заглатывая, забыв о распирающем протестующий желудок давлении, шоколадные крошки пачкают красивый сарафан, крошки пирога скатываются по холму жира под рулевое колесо, и при свете дня при всем честном народе она задирает подол сарафана и оглаживает полуголый мешок сала, и жалеет только, что вторую руку с руля все-таки снимать во время езды нельзя...
Но самое лучшее в субботу днем — это поспать!
Объевшаяся и уставшая от взрыва эмоций, от радости встречи с подругами, от неожиданной возможности дважды туго набить желудок в их обществе, от тайной вылазки за провизией, от советов подруги «как правильно питаться», от озадаченных взглядов, которыми она обменялась с мужем другой подруги… после всего этого ей нужно немного подремать… а перед этим как следует насладиться ощущением голого, туго набитого пуза, активно огладить пухлыми пальчиками все свои выпуклости...
Объевшаяся толстушка отключается даже быстрее, чем обычно.
И видит сон.
Явно приятный сон, судя по блаженной улыбке и легким вздохам, срывающимся с ее пухлых губ. Обе руки ее сомкнуты на круглой подушке пуза.
Грезы о гостях
Малышка спит. И видит явно приятный сон, судя по блаженной улыбке и легким вздохам, срывающимся с ее пухлых губ. Обе руки ее сомкнуты на круглой, очень круглой подушке пуза — даже по ее стандартам оно чрезмерно округлилось.
Ей снится, что ее снова пригласили на ужин, все те же корпулентная Аня и ее супруг. Но на сей раз ее одну, почетную гостью. И во сне оба они еще толще, чем тогда. Как и вчера, они выставляют целые горы еды, и она ест, ест и ест, все очень вкусно, она охотно нагружает себе добавки, и еще, а Аня и Руди подсаживаются к ней поближе и убеждают скушать еще это, и вот это, и не останавливаться, остынет ведь. А еще она замечает, что ест она одна — Аня и Руди только подкладывают ей и подвигают одну тарелку за другой, прижимаясь с обеих сторон своими обильными животами, оба настаивают — кушай еще, еще больше, и вот это попробуй, и не оставляй недоеденным...
Она давно уже наелась, объелась, ее пузо невероятно раздулось — даже по ее меркам невероятно, — однако корпулентная парочка не позволяет сказать «стоп», они уже даже не подкладывают ей еду, а попросту кормят разбухшую от жира толстушку с ложки, с рук, ее желудок раздувается все больше, вываливается из рейтуз, распирает сарафан бледным шаром сала, ее раскармливают как рождественскую гусыню, зажав между массивными бедрами Ани и выпирающим пивным брюхом Руди, и оба супруга оглаживают и массируют ее громадное обожравшееся пузо, проверяя, а может, влезет еще немножко. И влезает. Пузо ее растет и растет, она беспомощно растекается по креслу, не в силах пошевелиться, не в силах даже пискнуть «хватит», едва дышит, она так объелась, ох, так объелась, так отяжелела. Еще, еще, еще, прожевать, проглотить, все толще и толще становится ее пузо, все толще и толще, трещит по швам, и вот, придавленная тяжестью своего горообразного пуза, она отрубается от обжорства, как порою случается.
А потом она просыпается, все еще во сне, ибо пара извращенцев продолжает впихивать ей в рот все новые порции съестного, и ее чуть обмякшее пузо вновь распирает до каменно-твердого состояния, она уже полностью голая, а ее пузо вздулось как никогда, оно уже больше, чем вся ее корпулентная тушка. Ее ласкают, оглаживают, жадно облизывают появившиеся на нежной коже растяжки, прижимаются к ее разбухшей плоти собственными жирными телами, от давления и боли она чуть не плачет, но пузо ее все растет, все толще, все больше, все массивнее, и вот оно уже свисает на пол, бесформенное, сплошной мешок жира, она только и может, что есть, вся в кумаре, поглощая все новые порции калорий через воронку, которую иногда дразняще отнимают у нее — в эти краткие мгновения они смеются и тычут пальцами в ее расплывшееся бесформенное пузо, веселятся, глядя, как она пытается приподнять тучные от сала руки, чтобы дотянуться до воронки сама… а потом, обмякшая и довольная, вновь покорно глотает, когда калорийная жидкость течет в воронку мощным потоком, и желудок ее раздувается и растет как гора, и ее жирные маленькие ладошки удовлетворенно похлопывают по бокам громадной бочки пуза, о, она хочет еще, еще, еще, она готова есть, пока не лопнет...
Малышка все толстеет и толстеет, но раскармливание все длится и длится, и хотя порой она словно приходит в себя и пытается сопротивляться, редко, очень редко — вот как сейчас, она обожралась так, что от острой рези в желудке словно очнулась от обжорного ступора и осознала, где находится. И Аня видит это, Аня, сама с пузом как шар, подходит к ней с воронкой в руках… а ведь она уже обожралась, больше уже не лезет, она больше не хочет, не может, хочет отвернуться — но голова словно зафиксирована в подушках из сала, из ее собственного сала, складок шеи и подбородка, она разжирела настолько, что даже повернуть голову не в силах, как бы медленно ни двигалась Аня, тучная и тяжело беременная.
Аня вставляет воронку ей промеж губ, тяжелое пузо ее упирается в тучные складки сала. А ее муж, Руди, надежно придерживает голову дорогой гостьи обеими руками, отвернуться невозможно. Он стоит на коленях позади нее, своей оплывшей спиной она чувствует его массивное пивное брюхо, частично опираясь на него, и ей нравится это ощущение, она почти забывает, что намерена сопротивляться — и в качестве награды он прижимается к ней потеснее, треплет ее за пухлую щеку, она довольно пыхтит, ничто не доставляет ей больше удовольствия, чем когда ее кормильцы прижимаются к ней своими массивными тушками. Ну разве только сама еда...
… Но она настолько больше, настолько жирнее их обоих, ее пузо превратилось в громадный мешок бесформенного сала, свисающий далеко-далеко вперед от раздувшейся бочки ее желудка, который оттеснил все внутренние органы куда-то вверх и в стороны, чтобы освободить для себя пространство — а пространство это ему требуется, и потребуется еще больше, ибо как только первая капля калорийной смеси коснется ее губ, она, охваченная жадностью и чревоугодием, забудет всякую боль, стыд и сомнение, и в ней будет пульсировать лишь одна мысль: еще!..
И тут малышка просыпается уже по-настоящему… и воспоминания о том, что она видела во сне, вгоняют ее в пурпурную краску. Она сама не своя. Разве можно вообще воображать себе такое — о своей подруге, и что еще хуже, о ее муже? Такими фантазиями, пусть трижды во сне, она как будто предала Аню… Отвратительно. И разве она действительно хочет разжиреть так, что и пошевелиться будет не в силах? Она видит это во сне, потому что втайне мечтает о подобном? Отбросить все на свете и без сомнений лопать и лопать, набивая пузо, чтобы набирать вес, толстеть и жиреть? И о чем она там еще мечтала, каким извращениям она еще потакала, позволяя раскормленной парочке играть с собой? Она почти не хочет думать о таком...
А потом желудок ее громко урчит, и мышка-толстушка забывает об этих экзистенциальных сложностях, сосредоточившись на том, что действительно важно. Ее растущее жирное пузо требует еды и должно быть покормлено, как следует, то есть по самое не могу...