Еще!

Еще!
(More)

Надоело. Все надоело. Тихий ужин, как всегда. Достала меня эта семейка. Тянусь за следующим бургером. Еще жареной картошки. Еще картофельного салата. Чего у мамы не отнять — готовит прекрасно. Она и папа на работе днюют и ночуют. А заниматься дочерью времени не хватает. И прекрасно. Сама собой займусь. Буду ездить куда хочу. Делать что хочу. Есть что хочу и сколько хочу.
Бургер сытный и сочный. Пряный сыр, хрусткий салат-латук, острый лук, мягкий помидор. Сладкий майонез и кетчуп. Еда — это вершина. Постоянно хочу есть, еще и еще. Чтобы мое большое и мягкое пузо было набито как барабан. Хочу сидеть и есть. Пусть меня раскармливают. Чтобы я стала еще больше.
Мама и папа тихо болтают о делах. Мне не до болтовни, уплетаю за обе щеки. Да и о чем с ними болтать? Они не знают, как разговаривать с девицей младых лет. Беру еще бургер. Это третий. Пузо тяжелеет, раздуваясь и округляясь под столом. Расстегиваю джинсы. Высвобожденное пузо выпирает вперед, ложась на бедра. Уже перевалила за полтора центнера. Слишком толстая для семнадцати лет. Но может быть, недостаточно толстая?
— Еще добавки, Бекка? — спрашивает мама.
Улыбаюсь, киваю и набиваю рот жареной картошкой. Потом картофельным салатом. Снова улыбаюсь. Она хоть что-нибудь скажет? Или так и будет смотреть, как ее дочка толстеет и толстеет? Лопая как не в себя? Именно этого я и хочу. Я ее проучу.
Доедаю картофельный салат. Нагребаю в тарелку еще пару половников. Не знаю, справлюсь ли. Но хочу еще. Хочу есть, еще и еще. Раздуваться и толстеть. Мама встает и достает пирог из духовки. Папа улыбается мне. Поглаживаю под столом свое разбухшее пузо. Трамбую съеденное в желудке и освобождаю немного местечка. Я съем больше, чем оба они вместе взятые.
— А вот и пирог! — провозглашает мама.
Облизываюсь. Она делает вид, что не замечает. Кладет тоненький ломтик себе, средний папе. Отрезает средний и мне, но на тарелку класть не спешит. Вишневый.
— Дорогая, может, тебе уже хватит? — спрашивает она. — Не лопнешь?
— Нет, — отвечаю я. Невинная улыбка.
Она сдается и кладет мне ломоть пирога. Да, мама, давай, помогай своей дочке толстеть. Смотри, как я обжираюсь.
Еще три ломтя. Папа уже ушел. Мама, расстроенная, все еще за столом. И не хочет отрезать мне следующий кусок. Откидываюсь на стуле. Раздувшееся пузо выпирает вперед, тяжелым шаром возлежа на подушках моих бедер. Оглаживаю его пухлыми руками. Одной оглаживаю, второй переправляю еду в рот.
— Ну же, мам, от одного кусочка вреда не будет. Только большой, пожалуйста.
Вздыхает и отрезает мне ломоть. Большой. Щекотка по всему телу. Желудок набит как барабан. Дышать трудно. Через силу впихиваю в себя пирог. Запиваю молоком. Мама со вздохом поднимается из-за стола. Прости, мам, но твоя дочка сейчас как выброшенная на берег китиха и встать не может. Надо посидеть. Передохнуть. Слишком толстая. Слишком возбуждена. Глубоко вдыхаю. Упираюсь в стол. Ну же, Бекка. Медленно, аккуратно, поднимаюсь. Вперевалку иду к лестнице. Карабкаюсь на второй этаж. Каждая ступенька выше предыдущей. Медленно и аккуратно. Вперевалку иду в комнату. Сбрасываю одежду на пол. Медленно перекатываюсь на кровать. Лежу на спине, упиваясь ощущением невероятно раздувшегося пуза. Категорически обожралась.

Следующий вечер. Мама в тихой ярости. Будем драться? Валяй, мам, твой ход.
Папа, едва дожевав ужин, встает. Губы стиснуты. Не одобряет. Уходит к себе. За столом мы с мамой. Дожевываю четвертую порцию спагетти. Устала жевать, желудок набит. Допиваю четвертый стакан молока. Вкусное и сытное. Никаких обезжиренных заменителей, благодарю покорно.
— Еще спагетти?
Мама тянется к кастрюле, охотно подвигаю ей свою тарелку. Откидываюсь на спинку стула, высвобождаю пузо из штанов. Я уже толще, чем вчера. Пятая порция спагетти. Еще, еще, еще. Жирные и сытные. Лопаю как не в себя. Не могу остановиться. Хочу еще.
Как же хорошо...
Мама поднимается, идет на кухню. Как, и сегодня пирог? Быть не может. А если пирог, я с ним справлюсь? Уже почти не лезет. Желудок как барабан. Активно поглаживаю, трамбую съеденное, освобождаю местечко. Ик. Вздыхаю. Обожралась. Раздвигаю ноги. Пусть пузо опирается на стул. Обеими руками массирую пузо. Пальцы как сосиски. Пухлые ладони. Перетяжки на запястьях как у младенца. Я вся круглая и толстая.
Вносит пирог. Голубика. Ванильное мороженое. Взбитые сливки. Немного приподнимаю футболку. Кожа гладкая, чистая, идеальная. Мама улыбается мне. Невинно. Пытаюсь ответить тем же. Обожралась. Сколько в меня еще влезет? Растущий организм. Растущий вширь. Постоянно. Без устали. Уфф.
Отрезает себе ломтик пирога. Добавляет ложечку мороженого. Берет вторую тарелку. Гигантский кусок — в четверть пирога — и два шарика мороженого. Хочешь меня проверить? Я справлюсь, да, справлюсь, я покажу тебе. Я же толстая. И твердо движусь к двумстам кило.
Мороженое мягкое, соблазнительное. Скользнуло по пищеводу прямо в желудок. В туго набитый желудок. Пузо вздувается как барабан. Глажу левой рукой, ем правой. Как всегда. Просто сегодня я обожралась еще сильнее. Столько еды. Спагетти. Чесночный хлеб. Молоко. Обожралась. И продолжаю обжираться. Я сейчас взорвусь от наслаждения не сходя с места. Пирог. Теплый. А мороженое холодное. Теплое-холодное, теплое-холодное. Пирог, мороженое, взбитые сливки, смешать вместе. Все такое вкусное и сытное. Меня распирает как на дрожжах. Спасибо, мама!
Еще один гигантский кусок пирога и три шарика мороженого. Медленно жую, держусь на одной силе воли. Мама давно уже не ест, только смотрит на меня — не может отвернуться. Смотри, мама, смотри на эту прорву обжорливую. Которая лопнет, но не остановится. Жую. Глажу пузо. Ик. Жую. Жую. Жую. На седьмом небе от возбуждения, разбухшая от сытости и счастья. Никогда столько в себя не впихивала. Перекрываю собственные фантазии. Очищаю тарелку. Все, теперь уже точно все, ни крошки больше не влезет. С трудом вздыхаю. Обожралась. Сверх всякого воображения. Мама, ты победила.
Улыбается.
— Как, Бекка, больше не хочешь?
А то сама не видишь. Или, по-твоему, твоя толстуха дочь способна поглощать пищу с утра до вечера?
— Нет, — выдыхаю я.
Проиграла. Но не просить же ее помочь мне выбраться из-за стола? А впрочем, это даже забавно. Может ли худенькая мама помочь громадной раскормленной дочке с горообразным пузом подняться со стула? Сама я уж точно не встану. Вся горю.
— Мам… ты можешь помочь мне встать?
Есть. Ее аж передернуло. Быстро скрывает это улыбкой.
— Конечно, Бекка, все что пожелаешь.
Потираю ноющий желудок. Улыбаюсь ей. Она подставляет мне плечо. Упираюсь в стол и медленно поднимаюсь. Когда я стою, пузо еще больше. Выпирает еще заметнее. Громадное. Оба мои подбородка вздрагивают. Рука у мамы совсем тоненькая рядом с моей — колышущейся, пухлой. А в ширину она вся меньше, чем одно мое бедро. Она отпускает меня, я медленно вперевалку топаю к лестнице. В кровать. Пузо горой вздымается над лежащей мной. Колышется как водяной шар в невесомости. Обожралась по самые гланды. Желудок урчит. Счастливо вздыхаю и отключаюсь.
Мне снится еда.

Спустя несколько недель. От обжорства вся как в тумане. Домашние пиры ежедневно. Сытные, вкусные. Цыплята с пармезаном. Энчилады. Домашняя пицца. Стейки. Вермишель. Сочащиеся калориями. Мама это умеет. Папа не понимает, что происходит. Для него я навсегда маленькая пухленькая дочурка. Которой надо по дороге с работы купить конфетку. И посидеть вместе у телевизора, посмотреть десятичасовые новости. А вот мама бросила мне вызов.
Каждый ужин превосходит предыдущие. Толстею со страшной силой. Весов уже не вижу. С прошлого раза набрала двадцать кило. Если не тридцать. Не знаю. До двухсот еще не добралась. Наверное. Пока.
Мама приносит домой из супермаркета банановый торт. Весь такой блестящий, шелковистый, сладкий. Хочу. Прямо сейчас. Ужинать еще рано, но я все равно его хочу. Пристраиваюсь за кухонным столом. Снимаю крышку. Съем прямо из коробки.
Первая ложка. Само совершенство. Свежий и не слишком сладкий. Я легко могу съесть такой торт. Два. И три тоже. Кусок за куском. Обжора. И не желает с этим бороться. Опять объемся так, что встать не смогу. В пять часов вечера. Что подумает мама, когда найдет меня тут, застрявшую в стуле? Не знаю, но за ужином опять обкормит меня до отключки. Скорее бы. Прекрасная семейная традиция. Хочу, чтобы так было всегда. Чтобы я ела еще и еще, не переставая. Толстая обжорливая я.
Откидываюсь на спинку стула. Два подбородка. Вся заплыла жиром. Пузо выпирает вперед. Побольше пляжного мяча. В две складки. Едва втискиваюсь на сидение. Бедра застревают в ручках. Господи, как же мне нравится быть толстой. Такой толстой. Громадной. Ик. Медленно выдыхаю.
Входит мама.
— Ты что, съела мой торт? — Удивленно. Но не сердится. Может, теперь ей по душе маленькая обжора.
— Прости, ма. — Дышать трудно. Зачем она так?
Руки в бедра. Смотрит на меня. На раздувшуюся как мяч меня, раскормленную и круглую. Руки беспомощно возлежат на пузе. Китиха на берегу. Так, хватит, или я сейчас снова взорвусь.
Вздыхает.
— Ладно, Бекка, ничего страшного. Где-то в холодильнике у меня был другой пирог, возьмем на ужин его. Надеюсь, твой отце возражать не станет.
Еще пирог на ужин. Ура. Насколько я поправлюсь сегодня вечером? Смогу ли я встать? Что будем кушать? Сколько тарелок я съем? Я уже сыта. Буду и дальше так жрать, однажды лопну. Зато я толстая, воистину толстая. Двести кило. Скоро.
Она накрывает на стол. Выставляет еду. Тихо беседует с папой о работе. Я сама накладываю себе в тарелку что хочу. Пряные макароны с сыром. Теплая морковь в масле. Стейк тает во рту. Как ей такое удается? Папа уходит, не дожидаясь десерта. Мама подает пирог. Отрезает мне громадный кусок. Знает, что я справлюсь. И с этим куском, и с остатком пирога. Четыре шарика мороженого. О, аппетит у меня за эти недели вырос!
Мама смотрит на меня, словно хочет что-то сказать.
— Бекка, дорогая… — Пелеплетает пальцы. Смотрю на нее, продолжаю жевать. Рот постоянно набит. — Я хотела кое о чем с тобой поговорить...
Прожевав, глотаю.
— Конечно, мам. Что такое?
Еще кусок. Ледяное ванильное мороженое и горячий яблочный пирог. Симфония греха. Просто прелесть.
— Пару дней назад в местных новостях мелькнул сюжет — ожидается соревнование едоков. И я подумала, такое как раз по тебе.
Вот оно. Настоящий вызов. А я смогу? Выиграть?
И снова та же невинная улыбка. Согласна ли я?
Решительно киваю головой, несколько раз. Губы в мороженом. Прорва обжорливая. Точно буду первой толстухой на этом соревновании. И потом не смогу встать. Все увидят, какая я обжора. Внутри все вздрагивает от предвкушения. Когда?
Спрашиваю.
— Завтра, — отвечает она.
Завтра. Завтра я буду объедаться. И съем больше, чем когда-либо раньше.
— Да, — добавляет она, словно забыв, — это будет соревнование по поеданию пирогов. Я потому о тебе и подумала. Знаю, что от пирогов ты без ума.
Мама улыбается. Я улыбаюсь в ответ.

Завтра. Длинный деревянный стол со скамейками. Пузо трется о край стала. Футболка чуть тесновата. Шорты хоть и эластичные, но все равно на размер меньше, чем надо. Пузо нависает над поясом шортов, футболка пытается его прикрыть. Громадное, круглое, колышущееся. Располневшие руки едва протиснулись в рукава. Штанины трещат под натиском бедер. Груди двумя арбузами упираются в верхнюю часть пуза. Вся раздувшаяся, раскормленная.
Женщины справа, мужчины слева. Я самая младшая, не считая одной девицы — шестнадцать лет и где-то сто тридцать кило. Когда-то и я такой была. Очень, очень давно. Есть участники подтянутые и стройные. Эти быстро сойдут с дистанции. А вот кто покрупнее — да, это соперники. Среди женщин я самая крупногабаритная, а вот мужчины есть и покрупнее меня. Мужчины без рубашек, все их жиры на виду. Затянутые в гимнастические шортики. Складки сала от пояса и выше, животы как у Будды, внушительные и круглые. Готовые есть, объедаться и побеждать. Придется попотеть, чтобы одолеть их.
Мама стоит среди зрителей. Скрестила руки на груди и ухмыляется. Не верит, что я выиграю. Я ей покажу. Ведущий объявляет, что состязание скоро начнется. Что рекорд прошлого соревнования — девять пирогов. Это я перекрою без проблем. Просто состязание по поеданию пирогов на небольшой деревенской ярмарке. Скоро. Терпение.
Подают первый пирог. Яблочный. С верхом-плетенкой. От горячего пара слюнки капают.
— Начали! — командует ведущий.
Вцепляюсь пальцами в пирог. Никаких вилок. Облизываю толстые пальцы. Запихиваю куски пирога в жадно распахнутый рот. Три пирога исчезают как корова языком слизнула. Желудок тяжелеет. Пошло веселье. Закатываю футболку. Оглаживаю пузо. Сейчас ты у меня округлишься по-настоящему. Станешь твердым как камень. Две роскошных складки. Липкие, потому что руки все в пироге. Вокруг губ капли сиропа. Голубика. Яблоко. Лайм. Что дальше?
Пекан. Сытный, пряный. С таким труднее справиться. Очень плотный. Потом лимонная меренга. Легкая, воздушная. Пара пустяков. Пока пять, еще три — и пойду на рекорд. Но я не впереди: на доске указано, что какой-то мужик принялся уже за седьмой. Надо догонять.
Сметаю черничный пирог. Ни о чем не думаю. Почти не чувствую вкуса. Просто запихиваю в желудок еще и еще. Глубоко вдыхаю. Ох, какое же это наслаждение. Все тело вздрагивает. Распирает изнутри. О, как меня прет! Еще два пирога. Клубника. Тыква. Потом вишневый. И сливочный. Рекорд взят. Тот, другой, на первом месте, тоже осилил девять. Он пойдет дальше? Я точно пойду.
Снова голубика. Потом опять яблоко. Обожралась. Одиннадцать пирогов. Пальцы склеиваются от сахара, на губах застыли крем и соус. Облизываю что успеваю, но отдыхать некогда. Многие участники сдались. Я осилю еще один? Никогда так не обжиралась. У поваров закончилась начинка, теперь они просто выпекают кексы. Меня распирает вширь. Футболка задралась, пузо наружу. Массирую желудок. Икаю, еще раз и еще. Так и лопнуть недолго. Доедаю двенадцатый пирог. Дальше. По-моему, футболка трещит по швам. Или шорты.
Еще часть народу сошла с дистанции. Остались две женщины, включая меня, и пяток мужчин. Нет, уже меньше — эти сигналят «финиш». Осталась я и двое мужчин. Один где-то с меня. Второй просто громадина сала и плоти. Килограммов под триста. Господи, я тоже хочу быть такой! И еще толще! Он жадно набрасывается на пирог. Тот, первый сдается. Мы остались вдвоем..
Тринадцатый пирог. Я сейчас лопну. В глазах туман. Раздулась как аэростат. Круглая, толстая, обожравшаяся. Бедняжка не рассчитала и перебрала. А он принимается за четырнадцатый. Толпа ахает. Кое-кто отворачивается. Я не сдамся! Медленно, кусочек за кусочком. Желудок дико болит, но какое же это наслаждение! Переполненный сверх всякой фантазии сосуд греха. Виновна. И наслаждаюсь этим!
Он замедляет темп. Я на половине четырнадцатого пирога. Он доедает свой, оседает на скамью, липкие пальцы медленно массируют твердое как камень брюхо. Все, он вне игры.
А я должна доесть этот.
Но на ничью я не согласна! Только победа. Вот она я, мама, твоя призовая свиноматка, самая жирная на ярмарке! Жрет как не в себя и не может остановиться. Пузо между бедер, опирается на скамью. Медленно вздымается и опадает при каждом тяжелом вздохе. Пятнадцатый пирог, пожалуйста! Свободно.
Опять яблочный. С которого все началось. Густой пар. Обожралась. Лопаюсь по швам, не могу двинуться с места. Хочу. Обжора. С громадным оголенным пузом, всем и каждому видно, до чего я себя довела. Поехали.
Впихиваю в себя остатки пирога. Со стонами боли и радости. Желудок скрипит и протестует. Обожралась, света белого не вижу. Удар гонга, меня объявляют победительницей. Ведущий выкрикивает мое имя. Аплодисменты. Возгласы восхищения и отвращения. Толпа медленно рассасывается. Родные и близкие помогают объевшимся участникам выбраться из-за стола. Громадные разбухшие пуза. Пылающие лица. Медленно расходятся, вперевалку топая к автостоянке.
Мама гладит меня по плечу.
— Хорошая работа.
И подмигивает. Наверняка думает «ну ты и обжора». Да, я обжора. И этим горжусь.
Мама помогает мне добраться до машины. Со стоном плюхаюсь на заднее сидение. Занимаю его едва не целиком. Горообразное, туго набитое пузо полностью заполняет колени. Все в растяжках. Складки исчезли, идеально круглое. По дороге домой я то и дело вздыхаю и постанываю. В зеркале то и дело сверкает мамин гневный взор. Никогда не была счастливее.
Вперевалку захожу на кухню. Пузо так набито, что даже не покачивается из стороны в сторону. Столько съесть. Еще бы. Ополаскиваю руки и ласково поглаживаю пузо. О господи, твердое как камень. Гладное и круглое. Липкое от пирогов. Я вся толстая и разбухшая. Сегодня я превзошла сама себя. Возврата к прошлому не будет.
Лучше лопну.
Улыбаюсь.
Мама, мама, ты кормила меня, ты меня раскормила. Ты сама не знаешь, что ты натворила. Это — начало.
В мыслях моих оформляются образы роскошных, сытных трапез. Каждая — целый пир.
Хочу еще.