Элиза

Элиза
(Potbelly)

— Эй, Даррен!
Как всегда, тут же перевожу взгляд на хозяйку голоса. Как всегда, перед тем, как остановиться на ее лице, застреваю несколько ниже.
— Привет! — улыбаюсь в ответ. Вот как начал здесь работать, так на Элизу и запал. Отзывчивая, веселая и неглупая, да и общих интересов у нас хватает. Я уже молчу о том, насколько она роскошная. Совершенно уникальная фигура, как раз такая, какой, по моему глубочайшему убеждению, должна обладать всякая девушка, но не всем везет.
— Как спалось? — хихикает она.
День только начался; широко зеваю, но все так же улыбаюсь.
— Да так, — столь же игриво отвечаю, — а ты?
Элиза столь же заразительно зевает, а потом смеется.
— Ну, могло быть и лучше. А могло — и хуже. — Тыкает пальцем мне в грудь. — Интернет — зло. Каждый вечер пытаюсь лечь пораньше, чтобы выспаться. И каждое утро с трудом выползаю из постели… как и некоторые.
— Ага, вот и у меня один в один, — вздыхаю я. — Сколько повторяю себе, вот ложился бы пораньше, успел бы перед работой позавтракать...
— Брось, это и прямо на месте можно, — отвечает Элиза. — Лично я так и поступаю. Сам знаешь, пончики — моя слабость.
И демонстративно хлопает себя по всколыхнувшемуся пузу. А у меня все внутри колышется в ответ.
Работа у нас не из ряда вон — заведуем складом, с которого идут поставки продуктов на половину лавочек по области, ну, сами небось видели, из серии «кофе с пончиками». Вечно голодная Элиза эту работу просто обожает.
Если кто вдруг не заметил, Элиза — свет очей моих и главная отрада. Она и вообще хороша, а для меня хороша божественно. Самый незаинтересованный свидетель согласился бы, что она как минимум уникальна. Каждый рабочий день вижу ее, и каждый раз — как впервые. Она необычайно хорошенькая. Светленькая шатенка; орехового цвета очи, как у того олененка; улыбка, способная остановить проезжающую автоколонну. Твердо стоит на земле и знает себе цену. И еще: лицо у Элизы безусловно очаровательное, но вот насчет прочих параметров ее внешности мнения у людей расходятся.
Здесь замечу, что я категорически не разделяю мнения того большинства, которое, смерив взглядом фигуру девушки, быстро отворачивается. Не от возбуждения или зависти, нет — скорее на их лицах последовательно сменяют друг друга удивление, неверие, замешательство и отвращение.
Фигура у Элизы, как я уже упоминал, уникальная. Воистину так. Ибо у Элизы имеется пузо. Невероятно массивное, совершенно непропорционально объемистое, сравнивая со всеми прочими частями тела. Ловкие быстрые руки, крепкие, но не толстые ноги, среднего размера задний фасад и ничем особенно не выделающийся бюст. Но Элиза весит чуть ли не вдвое больше, чем положено при ее росте, и практически весь этот лишний вес непонятным образом сосредоточился у нее в области живота. А я… я просто без ума от этого факта. Впрочем, уже упоминал.
Вот такой вот выверт матушки-природы, известной своими чудесами. Пузо у Элизы совершенно титанических габаритов, и при этом оно даже почти не свисает, несмотря на немалый вес. Никаких обвислых складок, вопреки здравому смыслу этот громадный шар жира просто выпирает вперед, начинаясь прямо от грудей и достигая максимальной окружности в области пупка. Не идеально круглая форма, но близко к тому. Причем истинные габариты ее пуза видны не только в профиль, такой объем сала распирает нижнюю часть живота к бокам и в стороны, снабжая хозяйку мультяшно-выпуклым «спасательным кругом». Невероятно, но — факт. Куда там традиционному «пивному брюху», такое изобилие просто растет во всех направлениях. Главным образом, правда, вперед. Вот и не вписывается в обычные рамки у людей девушка, в целом чуть пухловатая от сидячего образа жизни — но с пузом, неопровержимо свидетельствующем о немыслимых достижениях его обладательницы на обжорной стезе. От каждого движения Элизы пузо это колышется, вздрагиваеи, вскипает волнами и ходит ходуном.
Вместить подобное не может ни одна футболка. И не вмещает. Так что Элизе просто некуда деваться, и примерно четверть ее колоссального пуза обычно выпирает, оголенная, из-под футболки или блузки. Снизу и по бокам, демонстрируя гладкую и пухлую белую кожу. Пупок, как правило, все же прикрыт, но готов поклясться, что только за те пару месяцев, что я тут работаю, мне доводилось и его видеть обнаженным раза три-четыре.
Люблю толстушек. Всегда любил. Безудержное изобилие женской плоти — что может быть привлекательнее? Одно но: как-то не складывалось у меня ранее с ними. Может, комплексы — в семье у меня все как на подбор, стройные и спортивные, и появиться на одном из семейных праздников с подружкой пышных форм… как-то не представляю я себе такого. Опять же общество в целом к толстушкам не сказать чтобы благодушно настроено… Короче, как-то обходился. А тут, можно сказать, попал: идеальная, по моим представлениям, персона, ради которой я на все готов — вот она, рядом.
Элиза мне безумно нравится. Не из-за пуза, хотя конечно не без того, а просто нравится. Она самый близкий мне человек. Вне работы мы почти не пересекаемся, но СМСками обмениваемся, считай, в режиме веселого трепа, а уж на работе постоянно болтаем о том о сем. Я тут вовсю расписываю ее внешность — о да, физически меня к Элизе, несомненно, влечет, но это лишь половина ее обаяния.
Наше общение очень быстро дошло до грани флирта. И с каждым днем все серьезнее. Открыта зеленая улица, мы оба это понимаем, мы готовы, целиком и полностью.
Весь день я краешком глаза наблюдаю за ее пузом. Как оно вздымается волнами от каждого движения, как глубоко в него врезается край прилавка, когда Элиза принимает заказы, как она каждые пять-десять секунд одергивает футболку, прикрывая безразмерное изобилие хотя бы частично, однако бледная плоть ниже подола интригующе выглядывает наружу… Ну а сама Элиза в итоге краешком глаза наблюдает за некоторыми изменениями в области моих форменных брюк.
Она всегда ведет себя так, словно понятия не имеет, что у нее такое экстраординарное пузо. Хотя, разумеется, прекрасно это понимает и гордится им, оттого и выставляет громадный живот напоказ, а не прячет, как некоторые, под балахонистыми одеяниями. И, конечно же, Элиза видит, что мне это нравится. Я вообще не слишком хорошо скрываю, если мне что-то по душе, а уж в таком количестве… Ну а сегодня, поймав друг дружку на том, что я пялюсь на ее живот, а она на область моего паха, мы обмениваемся ухмылками и перемигиваемся. Сегодня наконец химия перехватывает управление.
И вот конец рабочего дня, закрывать склад доверено нам. Случайно совпало, клянусь. Сердце мое трепещет, как только я осознаю столь интригующую перспективу… И вот все ушли, мы одни, взгляды наши встречаются, она улыбается мне, я улыбаюсь в ответ.
Убираемся после рабочего дня, обсуждая сегодняшние забавные мелочи, смеемся вместе — с Элизой легко и весело, даже если забыть о ее фигуре, что категорически невозможно. Под разговор она обычно берет пару-тройку пончиков из тех, что «на выброс» и говорит с полунабитым ртом, отчего на ее футболку падают крошки теста и сахарной пудры. Стряхивать их, однако, Элиза не считает нужным, руки-то тоже в сахаре, а местами еще и в ягодной начинке, и футболку тогда точно придется стирать...
— Даррен? — дожевывает она наконец очередной пончик.
— Ммм? — отзываюсь я. Сейчас я на нее не смотрю, вытираю стойку.
— Надо бы нам как-нибудь встретиться… не на складе.
Улыбаюсь.
— Надо. Определенно.
Молчание, довольное и светлое. Потом она касается моего плеча и жестом зовет за собой.
Вперевалку, покачивая пузом и задним фасадом, идет в кладовую — она у нас тут просторная, раз в несколько побольше собственно рабочего зала. Я следую за ней. Она включает свет, закрывает за нами дверь и берет меня за руку, чуть покраснев. В зале стоят камеры видеонаблюдения, но здесь их нет.
— Я кое-что должна тебе сказать, — говорит она.
Сердце мое замирает.
Она шагает ко мне, обеими руками сжимая мои ладони, ее пузо касается моего живота, хотя наши лица разделяет еще сантиметров сорок. Пузо у Элизы неизмеримо мягкое, в точности каким выглядит, и холодное, потому как за работой наполовину выглядывает из-под футболки, скрытое под прилавком.
— Ты мне нравишься, — шепчет она.
Дыхание ее пахнет пончиками, и мне это нравится. Она подается вперед еще сильнее, и плоть моя восстает, упираясь в это облако нежнейшей плоти.
Перемещаю ее ладони себе на бедра, а своими касаюсь ее пуза.
— И ты мне тоже нравишься, — говорю я. Ласково приподнимаю ее футболку, обнажая ее пузо полностью. Наклоняюсь к ее уху. — Очень-очень нравишься.
Это словно сон. Словно фантазия. Я так давно об этом мечтал, и вот оно, вдруг, сейчас, по-настоящему… Остановись, мгновенье!
Элиза отодвигается и одергивает футболку, насколько возможно. Ой. Неужели я ошибся?
Но — нет, в глазах ее такой же свет, чистый и открытый:
— Не здесь. Хочешь, поедем сегодня ко мне, поужинаем? Можем прямо сейчас.
— Конечно, — отвечаю я.
Беру ее под руку, и мы выходим наружу. Вместе.

От элизиного живота я в восторге. Такой невероятный, странный, непропорциональный — и прекрасный. Гиперболизированная женственность, и возможно, из всего, что только можно гиперболизировать — наименее привлекательная часть (среднестатистически); и все-таки я целиком и полностью без ума от него.
Так огорчительно — найти нечто прекрасное и при этом точно знать, что твои понятия о прекрасном практически никто не разделяет. Вот спроси я кого из знакомых, мол, правда Элиза классная девчонка? — на меня взглянули бы как на чокнутого. Жестокая реальность. Ага, знаю, «красота — в глазах смотрящего», и то, что я, похоже, единственный, кто видит красоту Элизы, ничуть ее не умаляет. И все же… С таким шарообразным мешком сала, даже и пузом-то его поименовать будет преуменьшением, — для многих она весьма неказиста, а кое для кого и вовсе уродина, а вот для меня просто богиня. Словно сошедшая с ренессансного полотна, ослепительно роскошная, идеальная настолько, что подобное создание просто не может существовать в нашей серой действительности. А она существует. Ладно, согласен, может, у меня просто крышу сорвало и я не могу даже мысленно разделить Элизу и собственное представление о женской красоте. Но я правда чувствую в ней это невероятное, роскошное великолепие, нечто особое, единственное в своем роде. А может, я просто болван, каких свет не видывал.
Плевать. Я вижу красоту, это есть факт. А сегодня вечером мне наконец дозволено не ограничиться визуальным восприятием.
Химия, как говорят мудрые люди. Мы с Элизой творим ее уже несколько месяцев. И вот сегодня вечером Элиза наконец впервые и открыто назвала свою самую выдающуюся подробность, болтая со мной. Слово за слово...

— С тобой уютно. Так бы на тебе и заснула. — Элиза расслабилась, отчего голос ее звучит чуть тоньше обычного. Умилительно. — Но нельзя. Вот уже минут пятнадцать это себе твержу.
— Почему нельзя? — Сверху вниз улыбаюсь ей, хотя глаза у нее закрыты. Она прильнула ко мне, ее пальцы у меня на груди.
— Что ж это за хозяйка, которая использует своего гостя в качестве подушки?
— Ну, почему нет, если гость не возражает. Опять же, ужин ты мне уже приготовила, верно?
Ухмыляется.
— Ну да. Приготовила. И две трети слопала сама.
— Так вкусно же.
— Это да.
Звонко смеется.
Ужин — цыпленок с пармезаном и вермишель в красном соусе — великолепная Элиза действительно готовила сама. Я как-то и не думал, что она умеет готовить — прежние наши совместные трапезы представляли собой то ли сандвичи и прочее из окрестных кафешек, то ли пончики из ассортимента нашего же заведения. Кулинарное амплуа ее стало новостью. Впрочем, это также имело смысл: может, Элиза и не профи в кухонных искусствах, но себя любимую не обделяет, иначе откуда бы взялось столь впечатляющее пузо, которое я как раз поглаживаю, пока мы валяемся в обнимку у нее на диване перед телевизором.
Не то чтобы мы этот зомбоящик смотрели, просто для первого свидания все-таки надо было придумать предлог, как бы завалиться на диван. А дальше наши мысли и руки заняты уже совсем другим: ее пальчики поглаживают выпуклость, образовавшуюся в моих штанах, а моя ладонь скользит по ее круглому аки Луна пузу.
— Элиза, тебе в футболке не тесно? — интересуюсь я. Да, конечно, честный и прямой флирт, явный намек на то, что этой футболке место на полу, и я очень хочу ее туда переправить. Но кстати говоря, мои слова и без всякого подтекста правдивы.
— Очень тесно, — сонная и умилительная, соглашается она.
— Разве не жмет?
— Нет, это ведь из моделей для беременных. Они удобные, специально так сделаны, очень уж нервная целевая клиентура. Ну а поскольку я не беременная, мне и нервничать не с чего. — Перекатывается на живот, приподнимается на локтях, смотрит мне в глаза. — Только ты же сейчас не о моем удобстве думаешь, а о том, чтобы я сняла эту футболку, ага?
— Может быть, — улыбаюсь я. Она знает, что я знаю, что она знает, и так далее.
Элиза приподнимается и садится мне на колени, лицом ко мне. Из-за своего колоссального пуза прильнуть потеснее, как девушка «обычных» габаритов, она не может, но поскольку пузо это трется как раз о мой пах — ни она, ни я не против. Выпрямляется и стягивает футболку через голову, полностью обнажая массивный шар белой плоти, демонстрируя пузо во всей его непропорционально объемистой красе. Здесь освещение получше, чем на нашем складе, когда я видел всю эту роскошь часа два назад, так что волна вожделения и восхищения попросту выплескивается из моих очей. Все это великолепие, которого я так долго жаждал — вот оно, здесь, сейчас!
— Черт, — выдыхаю я. Глупо, да? А у меня при взгляде на ее божественное пузо просто крышу рвет.
Она заливается хохотом.
— Странный ты тип, Даррен. Но я рада, что он тебе нравится.
— Он?
— Мой живот. Я рада, что он тебе нравится.
Даже и не знаю, что тут сказать. Само собой, она права, отрицать — бессмысленно, да и бесполезно. Но соглашаться — не будет ли это обидно для нее? Вот так вот вслух назвать ее толстой...
Правда, думать о принятых в социуме приличиях сейчас как-то тоже не совсем уместно.
— Да ладно тебе. И не делай вид, что он тебе не нравится. — Наклоняется, упирается лбом мне в район подбородка, животом прижимаясь к моему условному прессу. — Скажи.
— Что сказать?
— Что он тебе нравится!
Сгребаю ее бока обеими руками, «клевок» в губы, а затем выполняю ее просьбу.
— Что ж, подловила. Нравится. Я его просто обожаю.
— Тогда скажи, какой он толстый.
— Что-что?
— Даррен, кончай задавать вопросы! Скажи, какой толстый у меня живот.
— Стой, я не понимаю: тебя это что, возбуждает? Что у тебя большой живот? — Я и правда ничего не понимаю, но и не могу перестать ласкать и поглаживать ее роскошное, нежно-шарообразное пузо.
— Нет, я не о том… трудно сформулировать. Меня не живот возбуждает — он просто есть. Но если ты мне скажешь, какой он толстый… вот это и правда возбуждает.
— Как так?
— Ладно, разъясняю на примере. — Ерзает, сдвигает свое пузо чуть в сторону (действительно СДВИГАЕТ, одной рукой), запускает ладонь мне в джинсы и касается восставшего стержня моей плоти. — У тебя большой член. — Не успеваю открыть рот, а она уже заглушает мои потуги на скромность: — Нет! И не говори, что вовсе он не большой, видела я, насколько ему становится тесно у тебя в штанах. Потому и знаю, что тебе нравится мой живот. И вот если честно и откровенно: само по себе то, что он большой, тебя возбуждает?
— Нет, — соглашаюсь я, — конечно же, нет.
— Именно. А вот если я к тебе вот так вот прижимаюсь и шепчу на ушко: Даррен Коэн, у тебя та-акой большой член, и я просто от него без ума — это возбуждает?
Глупо ухмыляюсь. О да. Это возбуждает… особенно в исполнении Элизы.
— Согласен, — говорю, — так и есть. То есть тебя возбуждает не то, что ты толстая, а...
— А то, что это возбуждает тебя. Именно так.
— Значит, я...
— Даррен, заткнись! Господи, ты слишком много болтаешь. Так что или ты молчишь, или говоришь, какая я толстая.
Трачу долгие полсекунды, обдумывая сказанное. Лучше быть честным, правильно? Сама ведь просит, а значит...
— Ты не толстая, ты огроменная, — говорю я. — Честно, я как тебя увидел, решил, что ты беременная, месяце на девятом «с походом». Но ведь у беременных животы не просто круглые — они такие из себя твердые, с вывернутыми наружу пупками. А у тебя этакий шар сала, свисает как мешок, и колышется, словно там внутри сплошь этакая густая жидкость или желе. Так что я скоро понял — нет, эта девчонка не беременная, а просто толстая. Понял, что у тебя просто живот такой, большой и прожорливый, и хотелось вот так вот сгрести тебя, сжать как следует, и… ну...
— Что — ну? — Элиза ожидающе смотрит мне в глаза, словно читает книгу, которую просто невозможно отложить, пока не перевернута последняя страница. Все ближе и ближе, в ее теплом дыхании до сих пор чувствуется запах пончиков — после ужина она привычно сжевала парочку.
— Трахнуть, — выдыхаю я. Честно, ага. — Основной инстинкт. Да, в голове пузырится романтика и все такое, но на самом-то деле, в глубине души, я просто хотел как следует потискать этот твой мешок сала и трахнуть тебя.
— Ну так трахни, — отвечает она, глаза горят. — Вот она я, в любой позиции.
Э… одно затруднение.
— У меня с собой презиков нет. Как-то не думал, что понадобятся, я же сегодня планировал просто продавать пончики.
Извлекает упаковку из заднего кармана, глаза в глаза.
Переходим к делу.

Суббота начинается с гренок и ветчины. Элиза вырывает меня из царства снов звонким шлепком пониже спины.
— Подъем, соня, пора завтракать!
Зеваю, аж челюсти хрустят, и потягиваюсь. Теперь хрустит в хребте, мускулы спины еще гудят после вчерашнего. Переполнен счастьем. В постельной гимнастике я не новичок, но никогда еще утром не чувствовал себя так.
— Завтракать?
— Именно! А теперь вставай, шевели копытами, не хочу терять весь день.
И уходит на кухню.
Элиза — персона иногда более чем энергичная, и с тем еще чувством юмора. У не столь обаятельной персоны это обернулось бы грубостью. Она точно знает, чего хочет, и руководствуется исключительно собственными пониманиями и инстинктами. Захочет подшутить — подшутит. Захочет расцеловать — расцелует. Возражения не принимаются, смирись и получай удовольствие. А удовольствие гарантировано даже тем, кто при взгляде на ее пузо решил бы, что спятил.
Странно наблюдать за ней вот так вот на рассвете, после вчерашнего, когда мы оба наконец разрядились, полностью выпустив пар. Любоваться ее невероятным животом, который генетическим капризом вырос на стройной во всем остальном фигурке. Лицо у Элизы — как у любой другой девицы-красавицы: бесшабашная улыбка, светло горящий взор и прочее. У такой красавицы и фигура должна быть идеальной, подумает всякий, а потом опустит взгляд пониже подбородка...
Меня бросает в дрожь уже при одной мысли об этом. Живая помесь Барби с Капитошкой, и желательно не говорить такого вслух. Точеное лицо, стройные ноги и руки, обычного размера бюст — и вдруг настолько массивное шарообразное пузо, что в его реальность даже поверить трудно. Но пузо это у Элизы самое настоящее, готов свидетельствовать, всю ночь проверял, чему безмерно рад. Все время его гладил — то одной рукой, то сразу двумя.
Сонный, вваливаюсь на кухню. Элиза готовит все ингридиенты для гренок. Как раз разбивает яйцо. Господи, как же она прекрасна! Истинная, ничем не замаскированная красота: прическа «взрыв на макаронной фабрике», одета в категорически тесную маечку и пятнисто-розовые трусики. Прелесть, не девушка.
— Как спалось? — интересуется она. Даже голос у нее сегодня другой, ангельский; ну или это я еще не привык к такому счастью, тоже может быть.
— Великолепно, — отвечаю, — после вчерашнего просто рухнул без задних ног. А ты как?
— Если о «спать», бывало и похуже, и получше, — хихикает девушка. Отправляет пустую скорлупу в мусорку, разворачивается ко мне и обнимает. — Но я рада, что ты со мной, Даррен.
Объятие быстро переходит из дружеского в более чем плотное, и живот Элизы совершенно этому не мешает, просто подогревает… интерес. Очень, очень правильное во всех смыслах ощущение.
— И я рад. Я давно этого хотел.
— Я тоже, — говорит она. Потом с явной неохотой отпускает меня и отодвигается, ухмыльнувшись: — Но еще, Даррен, я сейчас хочу гренок, и побольше. Помогать будешь, или как?
Ласкаю ее встрепанные пряди, ухмыляюсь в ответ.
— Помогу, но предупреждаю: рецептов не знаю и мысли читать не умею.
— Скажи что-нибудь новенькое, — мурлычет Элиза, встряхивает головой. — Ладно, разбей в миску вот эти четыре яйца, справишься, надеюсь?
— Постараюсь.
Меняюсь с ней местами, беру ножик и яйцо, а девушка перемещается к буфету.
Элиза в одном белье — кое-что новенькое, а в первых рассветных лучах картинка предстает еще занимательнее. Задний фасад у нее далеко не спортивно-подтянутый, но размерами не крупнее среднего. И кажется гротестно мелким, как и остальные фрагменты фигуры, в сравнении с колоссальным пузом. Походкой Элиза слегка напоминает беременную, слегка переваливается с боку на бок, чтобы уравновесить непропорциональную часть тушки. Ее ножки явно не привычны тащить такой вес.
С трудом оторвав взгляд от идеально неидеальной фигуры девушки, принимаюсь взбивать яичную болтушку.
Готовить на пару с Элизой — просто шик. Мы болтаем, обмениваемся усмешками и подколками, время от времени тремся друг о друга бедрами и срываем случайные поцелуи, перешучиваемся, смеемся. Зашли бы и дальше, но не хочется обжечься — в прямом смысле, как-никак, горячая сковородка и прочее.
Наши тела притягиваются друг к другу как магнитом, а в кухне слишком мало места, чтобы спастить увеличением дистанции. Странно, как уютно нам сразу стало вместе, как легко и свободно мы можем касаться друг друга и обмениваться ласковыми словами. Правда, это само по себе прекрасно, я даже не могу объяснить, насколько. Наверное, главная причина в том, что мы впервые нашли себя, нашли с кем себя разделить. Я — тайный пышколюб, который никогда никому не признавался в своих предпочтениях, никогда раньше не встречался с толстушками. Да, я впервые удовлетворил свою подлинную страсть, но дело не только в этом; я наконец освободился, смог расслабиться рядом с той, кто знает мои вкусы, и ничего против них не имеет. Более того, обожает их, как и меня. Для меня это бесценно.
Для Элизы же… сперва я полагал, что это потому, что большинство окружающих испытывают отвращение к некоторым подробностям ее внешности, а я их обожаю. Потом понял, что тут все сложнее: мне в ней нравится не живот, нет, я обожаю Элизу отдельно от ее живота, пусть они и неразделимы. Вот чему она радуется. Она просто хотела, чтобы любили ее самое, а не обращали все внимание на воистину выдающееся пузо. Увы, большинство окружающих дальше этого пуза ничего в ней и не видит.
Наверное, именно поэтому у нас так быстро все и получилось. Сколько лет я желал найти ту, кого смогу любить, не скрывая своих предпочтений, ведь они — неотъемлемая часть меня. А она так же мечтала о том, с кем сможет ненадолго забыть про свой живот, даже если в некоторой степени им гордится.
Мы с Элизой уплетаем горячие гренки с ветчиной, болтаем о том о сем, перескакивая с одного на другое. Скрывать нам нечего, да и не хочется. Мы были друзьями, а теперь дружба расцвела в нечто более пышное и ослепительно-яркое.
Хихикая и витая в облаках, мы очищаем тарелки, и вот Элиза умилительно корчит рожицу:
— Даррен, еще не слишком рано?
— Нет, — отвечаю я, — я тоже тебя люблю.