Два месяца в Такоме

 Два месяца в Такоме

(Two Months in Tacoma)

Школяр по обмену? Я подумал — а что, вроде неплохо. Папа увидел яркую рекламу на школьном ярмарке и сказал, что мне это поможет расширить культурный горизонт… и возможно, завести новых друзей. Я не социопат, вовсе нет! Ну, может, не настолько отдаюсь общению, как некоторые, но у меня вполне хватает друзей-приятелей в разных кружках, просто папа с ними никогда не встречался.

В общем, заполнили мы все нужные бумаги — и вот стоим, ждем. Школьники прибудут из Норвегии, город Альзунд — это вроде как побратим нашей Такомы. С полсотни пацанов и десятка два девиц, так что с точки зрения теории вероятности именно норвежского парня нам с папой предстоит приютить. Не то чтобы это имело такое уж сильное значение, но нам вроде как следует показать иностранцам нашу культуру, а если со мной под руку по городу будет ходить красотка-норвежка… ладно, пустое, какой бы упоительной ни выглядела картинка, это пока лишь фантазия, нечего себя заранее накручивать. Зато пацан куда лучше оценит мои коллекцию видеоигр, вот.

Я подал заполненную анкету клерку, который, как автомат, сложил ее, вложил в конверт, шлепнул сверху печать, положил в стопку, достал из второй стопки другой конверт и отдал мне.

— Вот ваш ученик, — скучным тоном сказал он. — Выбирали случайным образом, но все уже оформлено и поменяться нельзя. Позаботьтесь о том, чтобы у гостя или гостьи заранее было подготовлено место для проживания, до того, как он или она прибудет. Следующий, пожалуйста.

Я сказал «спасибо» и вышел из кабинета. Вскрыл конверт, развернул анкету. Фотографии к ней не прилагалось, но в поле «Учащийся» аккуратным мелким почерком было проставлено имя: Алиса Одегард. Губы мои расплылись в предвкушающей ухмылке.

*

Группа по обмену прибыла через полтора месяца. Мы с папой, как и шесть дюжин прочих семейств, ждали в аэропорту, на стоянке автобусов. Кое у кого имелись транспаранты «Добро пожаловать, школяры из Альзунда» и «Velkomma Alesund studenter!», но я решил подобным не заморачиваться. Пацану не к лицу. Вот из терминала начали выходить норвежцы — их легко было отличить, практически все рослые и светловолосые, а еще они увидели транспаранты и приветственно засвистели. Были в толпе и девчонки, одни очень симпатичные, а другие вообще полный шик. Особенно, с моей точки зрения, выделялась одна: высокая, чуть повыше меня, под туго облегающей белой футболкой небольшой, но явственно колышущийся животик, и грудь, которая выплескивалась из бюстгальтера. Сочные бедра и ягодицы придавали ей пропорции этакой цветочной вазы. На вид — вполне Алиса… Я вытягивал шею, и тут она посмотрела на мея. Господи, такая фигура… я давно знал, что предпочитаю барышень в теле, и как раз такое тело вполне заслуживало того, чтобы быть предметом моих предпочтений. Она подмигнула и полошла к нам, покачивая бедрами.

— Привет, — пропела она ангельским голосом. Колени мои задрожали, когда ее маленький двойной подбородок шевельнулся. — Это вы ждете Эмили Фредриксон?

Сердце мое чуть не выпрыгнуло наружу.

— А… нет, — проговорил я, скрывая разочарование. — Мы ждем Алису. Алису Одегард.

— А, кюллинглаар, — отозвалась она. — Она… а, во-он там.

Эмили указала на худенькую девочку, которая не достала бы мне и до плеча. Та шла позади всех, неуверенно оглядываясь по сторонам. Эмили тем временем двинулась дальше, позволив мне и отцу полюбоваться видом ее раскачивающегося заднего фасада, прежде чем скрылась в толпе. Я же подошел к Алисе, и она подняла взгляд. Глаза ее были синими как весеннее небо, гладкие золотисто-русые волосы опускались ниже пояса, а одета она была в джинсовые шортики и длинную темную футболку. Личико красивое, но уж очень тощая.

— Алиса? — переспросил я, дабы проверить, правильно ли указала Эмили.

— Максвелл? — ответила она.

— Привет! Вилькоммен тил митт лянд! — провозгласил я, надеясь с места поразить ее знанием толики норвежской речи, мол, «добро пожаловать в мою страну».

— О! — широко улыбнулась она. — Фа фольк снаеекр норск и Америка! Са хензифулль ав дег а люре!

— О, — только и мог ответить я и замер, пока она не рассмеялась.

— Не бойся, говорю я на вашем английском, — захихикала она. — У нас его почти все учат. Я и не ожидала, что ты понимаешь по-норвежски, не переживай. Зря я смеялась над тобой.

— А, — с облегчением улыбнулся я. — Не переживай, я сам виноват, что попался на твою шутку.

— А я отец Максвелла, — вмешался папа, протягивая ей руку. Она взяла его ладонь, но вместо рукопожатия изобразила танцевальный пируэт, отчего мы рассмеялись уже втроем. А потом Ализа широко зевнула и потянулась, отчего краешек футболки задрался над поясом шортиков, обнажая полоску живота — совершенно плоского, ни следа моего любимого сальца.

— Ох, простите, но после самолета я так устала, — виновато сказала она. — Разница в часовых поясах. Спать хочу, умираю… Надеюсь, моя американская койка удобная?

— А я думал, надо поехать в школу и закончить регистрацию, — заметил я.

— Но я очень устала, — возразила Алиса. — Могу в любую минуту упасть прямо здесь.

Папа мне подмигнул.

— Этот вопрос я решу. — Достал бумажник. — Вы двое езжайте на такси, а я нашим автобусом поеду в школу и сообщу, что вы оба живы, договорились?

И выдал мне полусотенную банкноту на такси.

— Договорились, — отозвался я, а Алиса кивнула и еще раз зевнула.

*

— Так, — провел я Алису к двери, — вот наши апартаменты. Не слишком просторные, но это мой дом.

— Такома просто прекрасная! — отозвалась она, словно не слыша моих слов. — Самолеты, и эти здания… как вы там зовете эти большие дома?

— Небоскребы?

— Да! Просто очаровательно! Америка чудесная.

— Ну, не думаю, что пейзажи тут лучше норвежских, — ответил я. — Хотя, наверное, вопрос перспективы.

— Пер-спек-тивы, — повторила Алиса, укладывая слово в памяти. — А что такое вопрос перспективы?

— Ну… это в смысле, что я привык к Америке, а ты привыкла к Норвегии, поэтому тебе здесь нравится, потому что для тебя все другое.

— А, — ответила она, затем широко улыбнулась и активно закивала. — Да! Вопрос перспективы.

— Так ты хочешь посмотреть, где будешь спать? — спросил я, она снова кивнула. — Тогда пошли.

Я провел ее по коридору мимо гостиной, повернул направо и открыл крайнюю дверь. Алиса пробежала мимо меня, уронила свой баул и уселась на кровать, улыбка из счастливой стала мечтательной, а затем снова счастливой, пока она ерзала и подпрыгивала на матраце.

— Нравится?

— Да, — ответила она, — очень удобно! И комната такого милого цвета. У меня дома комната не такая красивая.

— Рад, что тебе нравится, — улыбнулся я. — Ладно, сейчас дам тебе подремать, наверное, а то у меня еще домашка не сделана.

— Спасибо! — пискнула она. — Я так рада. Ты мне уже нравишься!

— Спасибо, — сказал я, щеки мои покраснели, и я это знал. — Ты мне тоже.

Закрыв дверь ее комнаты, я вернулся в гостиную за своей сумкой, потом потопал к себе и разложил учебники. Сосредоточиться, однако, было трудно, постоянно вспоминался голос Алисы «ты мне нравишься». Конечно, это просто мог быть ее несколько корявый английский, а вовсе не потому, что она в момент влюбилась в меня, но может же человек помечтать… Кстати, о мечтах: в них также присутствовал образ Эмили, вернее, ее сочной фигуры, распирающей одежду. Вот прямо посреди математики, блин… Ладно. Она достойна того, чтобы о ней мечтали, и лично я совершенно не против, если однажды понравлюсь ей...

*

Разбудил меня стук в дверь. Согласно часам, было шесть утра, папа в это время еще дрыхнет без задних ног. Я поспешно натянул джинсы и рубашку и, открыв дверь, обнаружил на пороге Алису в пижаме глубоко пуританского формата, то есть видны лишь лицо и кисти рук.

— И тебе доброе утро, — проворчал я. — Чего в такую рань-то?

— Прости, что разбудила, но неправильно было бы хозяйничать на вашей кухне до того, как ты мне там все покажешь.

— Вполне правильно, если есть хочется, — я пытался говорить вежливо, но спросонья не очень получалось. — Впрочем, уже неважно. Пошли, объясню где что лежит.

Кухонька у нас фактически была отделенным от гостиной уголком, такая вот планировка.

— Тут кладовка, вот холодильник, все столовые приборы здесь, чашки на этой полке, тарелки на этой. Кушай что хочешь, разрешения спрашивать не нужно. Ме каса и су каса.

— Эй, — улыбнулась Алиса, — а в конце было не по-английски.

— Нет, это по-испански, — ухмыльнулся я. — Типа прикольно.

— Типа?

— Ну, как бы.

— А, — кивнула она. — Ой, я такая голодная… В самолете есть не могла. Стало плохо. Покорми меня!

— Хорошо, — усилием воли я подавил ассоциации с последними словами и достал коробку с хлопьями. — Такое у вас в Норвегии едят?

— Да! Но у нас дома только овсянка, иначе мама рассердится. Она не признает «быстрой еды».

— А ты?

— Что — я?

— А тебе «быстрая еда» нравится?

— А. Да! — снова закивала она этак мультяшно.

— Тогда здешняя жизнь тебе понравится, — заверил я.

Смешал ей полную тарелку хлопьев, залив молоком, ну и себе заодно сделал. Алиса в предвкушении запретного плода радостно пискнула, и пискнула еще громче, отправив в рот первую ложку американской «быстрой еды». Тарелку она умяла чуть ли не быстрее меня, а потом еще и добавки взяла — примерно половину порции. При ее-то размерах аппетит у девчонки был на зависть, и я, любуясь бесплатным зрелищем, мысленно пообещал устроить ей экскурсию по всем заведениям «быстрого питания».

*

Учащиеся по программе обмена ходили в местные школы, и Алису, само собой, записали в нашу. Уроки у нас не совсем совпадали, кроме испанского языка, но мы всегда встречались за обедом. Чему я очень радовался, но однажды краем глаза поймал в коридоре группку норвежских «обменщиков», которые шли вместе и болтали на родном языке. Тут я и задумался: а ведь у Алисы наверняка есть приятели, и она вместе с ними отправится гулять по городу и окрестностям, они будут проводить с ней время, общаясь по-норвежски, а я и слова вставить не смогу. Сия неприятная мысль крутилась у меня все утро, мешая следить за лекцией, и за обедом следовало решить вопрос. Я собирался подождать Алису в столовке, но она обнаружилась в коридоре чуть в стороне от моего кабинета, девчонка делала вид, что стоит тут просто так, но явно смотрела на мою дверь, сведя брови. Я махнул рукой, мол, я тут, и она ухмыльнулась и помахала в ответ, пробиваясь навстречу мне сквозь толпу копытных, притворяющихся учениками.

— Привет! А я тебя жду! — сообщила она. — Я посмотрела твое расписание и жду тебя!

— И тебе привет, — ответил я. — Слушай, а друзья у тебя есть!

— Прямо тут, передо мной! — радостно сказала она. У меня секунды три ушло, чтобы понять, что это я.

— То есть никто из твоих друзей сюда по программе обмена не попал?

Она снова нахмурилась. И стала как раз такой, какой была, когда мне на нее указала Эмили: грустная, потерянная. Такая непохожая на обычную себя. Моя собственная улыбка испарилась.

— Я не… я… — и замолчала.

— Понял, — проговорил я, — извини. Не надо было мне говорить об этом.

— Нет-нет! — вдруг вскинулась она. — Я говорю с людьми, но у меня нет очень близких людей. Иногда мне одиноко, но я никогда не одна. Не надо извиняться, Максвелл.

— Для друзей я просто Макс, — усмехнулся я. — Кстати, твой английский уже стал получше.

— То есть я зову тебя Макс?

— Конечно.

Губы ее растянулись в уверенной улыбке.

— Есть хочешь?

— Да! — привычно закивала Алиса, и ее улыбка стала еще шире. Умилительная.

— Лады, тогда пошли, обед с меня. Кормят в нашей столовке достойно.

Какое-то время мы шли молча, затем она вдруг заговорила:

— Некоторые в моей школе не очень меня любят. Они меня называют «кюллинглаар». Смеются надо мной.

Я вспомнил — именно так ее назвала Эмили.

— А что это значит?

— Цыпленок. Ненавижу, когда меня так называют.

— Ну, ты действительно худенькая… но ничего страшного тут нет, — быстро добавил я.

— Мама говорит, что у меня правильный вес. Я думаю, она неправа. Я слишком легкая.

Сердце мое затрепетало, когда я представил себе возможности. Но постарался этого не показывать.

— Тебе следует быть счастливой, в этом суть.

— Суть… а что такое — суть?

— Ну, в данном случае это значит — самое важное, что ты можешь сделать.

— А. — Она моргнула, и я уже знал, что будет дальше. И оказался прав. — Да! — воскликнула она и радостно закивала.

— Вот и наша столовая, — я открыл стеклянную дверь, и она вошла следом. Очередь оказалась короткой, и просмотреть весь перечень блюд Алиса не успела, а потому заказала то же, что и я: бургер с ветчиной и сыром, жареную картошку и пепси.

— Ой, как много! — выдохнула она, когда мы сели за стол. — Если еорвежский бургер приедет сюда, ему будет стыдно лежать рядом с американским!

— На еду не смотрят, ее едят, — улыбнулся я и вонзил зубы в свой бургер.

— Да! — она немедленно последовала моему примеру, и я постарался сосредоточиться на собственной тарелке, в чем полностью не преуспел. Она откусывала достаточно большие куски, чтобы щеки вздулись, но рот у девчонки был поменьше, и держаться со мной на равных ей было трудно. Тем не менее, она в два счета расправилась с бургером и картошкой, словно к концу вполне плотного обеда оставалась такой же голодной, как в начале.

А потом Алиса открыла бутылочку пепси и сделала глоток.

— Ой, пузырьки! — пискнула она.

— Ну да. Ты что, никогда раньше не пробовала шипучку?

— Нет! Мама рассердилась бы, — ответила она.

— А тебе нравится?

— Да! — Еще глоток, и еще. Потом она замерла, лицо на миг исказила гримаска боли — и икнула, после чего, прикрыв рот, расплылась в улыбке, смущенная, но довольная.

— Спасибо, что купил мне обед, — отставив бутылку, сказала она. — Я не думала, что буду тут так много есть!

— Тогда лучше привыкай, — проговорил я, изобразив безразличный вид. — На карманные расходы мне папа специально сейчас дает больше, так что я буду кормить тебя каждый день.

Она расплылась в ухмылке до ушей. Я тоже.

— Может быть, домой я вернусь уже не цыпленком.

Это и есть мой план, мысленно кивнул я.

Алиса залпом допила колу, затем откинулась на спинку стула и похлопала себя по животу. И я не мог не заметить, что после сытного обеда он неплохо так округлился.

*

Так и продолжалось до конца недели. Утром я делал ей завтрак, простой и сладкий. Днем покупал плотный обед, который она уплетала, пока мы весело болтали. Вечером папа или я готовили какое-нибудь классическое американское блюдо, и примерно в семи случаях из десяти Алиса весело доказывала нам, что по происхождению оно вовсе не американское. Потом смотрели телевизор в гостиной, делали домашку и шли спать. То и дело Алиса спрашивала о том или ином моменте американской культуры или обычаев, мы с папой порой также интересовались чем-то из норвежских — или европейских, благо девчонка хоть и не была экспертом в общеевропейских вопросах, но нередко разбиралась в этом получше нас. Так, потихоньку, мы и сближались. Так, потихоньку, я наблюдал, как она поправляется. Не то чтобы за неделю результаты вообще могли стать заметными, так что больше все это было в моем воображении… пока не наступил вечер пятницы.

— О боже, — простонала Алиса. В тот день шел дождь, случай для штата Вашингтон нередкий, трава была скользкая. Алиса, чтобы не упасть, попыталась изобразить рок-н-ролльный подкат, как на дискотеке, и все равно приземлилась на пятую точку. Я протянул ей руку, помогая подняться, был встречен обычной улыбкой — но улыбка тут же сменилась гримасой, и она, пискнув, уселась обратно.

— Нога болит! — прохныкала она, указывая чуть пониже лодыжки.

— Ничего страшного, — сказал я. — Опирайся на вторую, нечего сидеть в грязи. — Я снова обхватил ее запястье, принимая на себя большую часть веса, и она поднялась. Попыталась все же ступить на больную ногу, но та отказалась ей служить.

— Идем, — обхватил я ее за плечи, а фактически почти взяв под мышку. — Домой поедем на автобусе.

Так мы доковыляли до остановки и таки успели на последний автобус в нужном направлении. Я помог ей устроиться на сидении в самом конце и сел рядом. Получил благодарную улыбку, улыбнулся сам.

— Не сломала ведь, нет? — спросил я.

— Не думаю, — отозвалась Алиса. — Скорее всего… повернула?

— Подвернула, — кивнул я.

— Да! — радостно закивала она, и все, словно ничего и не случилось. Беспокойство мое тут же рассеялось — и то, с кем не бывало, — и я наконец позволил себе оглядеться оп сторонам, после чего обнаружил, что Эмили сидит тут же, в автобусе, немного впереди. Сидели они вместе со смутно знакомой девчонкой, наверное, из той семьи, которая приютила Эмили. Автобус подпрыгнул на лежачем полицейском, вместе с ним подпрыгнула на сидении и Эмили. Ее футболка — та самая, что и в день прибытия — задралась, обнажив несколько сантиметров сочной складки на боку, прежде чем девушка поспешила стянуть ее обратно, закрепляя за поясом. Штаны, насколько мне было видно, также чуть не трещали под натиском роскошных бедер. Тот еще кадр. Жаль, что как раз на следующей остановке Эмили выходила, и я, полюбовавшись ее задним фасадом, более не отвлекался и перевел внимание на Алису. Был встречен новой улыбкой от уха до уха, и когда автобус вновь рванул через очередного лежачего полиейского, футболка Алисы также выскочила из джинсов, открывая полоску ее алебастрово-белого животика.

— Ой! — поспешно заправила она ее обратно. Но мой наметанный взгляд за это мгновение успел зафиксировать, что животик стал чуток попухлее и даже на сантиметр нависает над пуговицей джинсов.

Домой от автобуса мы шли, болтая ни о чем. Алиса почти уже не хромала, но все равно держала меня за руку, чтобы не упасть, и держала крепко. Снова начало моросить, так что мы поспешили укрыться под козырьком на крыльце, а вскоре уже вытирали ноги и сбрасывали рюкзаки в коридоре. Алиса послушно пошла за мной на кухню, где я организовал перекус.

— А мама не разрешает есть до самого ужина, — заметила она, когда я достал из кладовки коробку шоколадных батончиков.

— Папе это тоже не по душе, — согласился я, — но он сейчас на работе, а мы ведь ему не расскажем?

— Точно! — согласилась Алиса. — А что это такое?

— Батончики, — пожал я плечами, придвигая один к ней. — Сверху шоколад, а внутри орехи, зерновой паштет и что-то еще. Вполне вкусно.

— Мама разрешает мне есть шоколад только на Рождество, — заметила она. — И сердится, если я его ем в другое время.

— Хочешь?

— Да!

Развернув обертку, Алиса впилась зубами в батончик… и надула губки, обнаружив, что уже половины нет как не было.

— Такой маленький! — почти извинилась она.

Я улыбнулся и достал из коробки еще три — один для нее, и два для себя.

— Спасибо! — широкая улыбка, затем во взгляде что-то мелькнуло — и Алиса сцапала себе сразу два батончика, оставив мне лишь один.

Позднее, сумеречным вечерком, я делал домашку, валяясь на кровати, и размышлял. Впереди выходные, и по-хорошему, мне нужно дать Алисе ощутить вкус Такомы в культурном плане, а не просто скормить ей тонну вкусняшек из сетей быстрого питания. При этой мысли я фыркнул: а почему, собственно, не совместить приятное с полезным? Никогда еще мне не попадалась девчонка, которая настолько радуется, поедая что-нибудь сладкое или калорийное — при ее-то реально цыпленковых габаритах. Это сравнение категорически отвлекло меня от домашки, и я замечтался, отложив карандаш. Мне реально повезло. Веселая красотка-норвежка под боком, мало того, девочковую аккуратность она переносит даже на еду, то есть съедает все до последней крошки. И когда сегодня в автобусе ее футболка задралась, обнажив краешек животика — ну, это просто вишенка на торте: свидетельство, что все скормленное мною даром не прошло… Конечно, там животика как такового еще нет, но лиха беда начало, всего-то несколько дней прошло. Подобными темпами к отъезду она точно вырастет на несколько размеров, и не похоже, чтобы Алису это хоть в малейшей степени беспокоило. Потрясающая девчонка. То и дело в мыслях моих всплывали кадры — ее улыбка при набитых, аки у хомяка, щеках, и сегодняшний момент в автобусе… сам удивился, насколько быстро от этих мыслей мой организм пришел в состояние радостного возбуждения.

Тут дверь скрипнула, я резко вернулся к действительности и обнаружил у себя на пороге как раз героиню собственных грез, благополучно переодетую в сухое; прислонившись к дверному косяку, она смотрела прямо на меня.

— Хао, — изобразила она индейское приветствие.

— И тебе того же, — фыркнул я. — Чего пришла-то?

Она тоже улыбнулась.

— Я никогда раньше не была у тебя в комнате. Хочу исследовать ее!

— Не вопрос, заходи, — отложил в сторону недоделанную домашку и встал. — Если что интересно, просто спроси.

Алиса вошла, без задней мысли закрыла за собой дверь. Первое, на что она обратила внимание — маленький телевизор в углу, я его держал специально для видеоигр.

— У тебя телевизор в спальне? — тон у нее был такой, словно так могут поступать только инопланетяне. — Моя мама рассердилась бы.

— Жаль, но я переживу, пожалуй. Пусть лучше она сердится, чем мне нельзя будет играть в видеоигры.

Глаза ее вспыхнули.

— Видеошпилль! Я просила и просила маму, но она считает видеоигры пустой тратой времени и денег. Мы должны обязательно сыграть!

Ухмылка Алисы казалась еще шире обычной, хотя куда уж шире, радостное предвкушение изливалось рекой. После такого не отказывают, разве что ты последняя сволочь, а у меня не было причин говорить «нет». Так что я включил приставку и добыл из ящика вторую панель управления. В этой девчонке обнаруживается чем дальше, тем больше положительных сторон...

Вечер пятницы промелькнул в единый миг. Мы перепробовали чуть не весь мой запас видеоигр, смеялись, болтали. Папа пришел домой как обычно, но нам не мешал — только уже за полночь постучал в комнату и попросил вести себя потише, а то спать мешаем.

— Не знаю, можем ли мы быть тише, — хихикнула Алиса, когда папа закрыл дверь. — Мне так весело! Я просто удержаться не могу!

— Да, однако дело серьезное, — заметил я. — Папа у меня спокойный как тот удав, но если его вывести из себя, мало не покажется...

— А. — Улыбка ее померкла. — Что ж… мне тогда, наверное, лучше пойти спать.

Впрочем, никуда она не ушла, даже не поднялась со стула. Только выпрямилась и поймала мой взгляд, и так мы и смотрели друг на друга — по часам, наверное, прошло от силы секунд пятьдесят, но по внутренним ощущениям, как бывает в такие моменты, «целую вечность». Внезапно она улыбнулась, и я тоже.

— Ну… — проговорил я.

— Да?

— Я думаю… э… не зна. Но сегодня вечером мне с тобой было хорошо.

— И мне!

— И… ну, наверное, спокойной ночи, увидимся утром.

— Да! — Она поднялась и вышла, подарив мне на прощание улыбку в щель закрывающейся двери. А я так и лежал пол-ночи, размышляя о тех самых мгновениях, и еще раз перебирал в памяти весь минувший вечер, и понять не мог, что на меня нашло. Мы развлекались как лучшие друзья, какими, пожалуй, и стали, выяснив друг о дружке более или менее все стоящие подробности. Я многое о ней знал, и в тот момент чувствовал, что Алиса мне ближе всех, кого я ранее знал… Так почему же я не сделал следующий шаг? Я хотел сказать что-то особенное, вот только не знал, что на самом деле хотел сказать… я хотел ей сказать то, что я на самом деле думаю. То, что вертелось у меня в голове, когда я смотрю, как она ест, и когда она улыбается смеется. Я так многое хотел сказать ей в эти секунды, вот только не знал, какими словами это вообще можно сказать.

*

В воскресенье мы с Алисой пошли в ресторан «Тяжелый рок», самое можно сказать американское местечко, куда можно повести девушку поужинать. Ей понравилось. Как только мы вошли, она принялась расспрашивать, что это тут за экспонаты на стенах, я ответил обо всех, какие знал. На первом этаже мы минут десять болтались, пока вокруг нас гудели гитары и мерцали неонки — дух дискотеки во всей красе. А затем устроились за столиком на втором этаже, почти над самой сценой, с которой струилась незнакомая мне помесь блюза с роком.

Вытащить Алису из апартаментов после того, как она узнала про мои видеоигры, оказалась неожиданно нелегко: всю субботу она валялась у меня на кровати, проходя все уровни «Жака и Дакстера», прерываясь лишь на покушать. Я-то не возражал, с Алисой было очень уютно, а ее вскрывшийся гедонизм лишь улучшал дело. Интересно, чувствовала ли она это сама. Точно знаю, она не раз и не десять ловила меня на том, как я любуюсь ее аппетитом — не то чтобы мне когда-либо удавалось успешно это дело скрыть, — и всегда лишь улыбалась в ответ и принималась еще активнее работать челюстями.

Тут к нам по лестнице поднялась официантка, неся две тяжелые тарелки с курочкой-гриль и жареной картошкой и пару больших бокалов шипучки, наш заказ. Поставив все это на стол, она напомнила, что если вдруг чего-то не осилим здесь, всегда можно упаковать остатки с собой в контейнере.

— Ой, посмотри! — улыбнулась Алиса, — как тут много!

— Думаешь, справишься? — поинтересовался я. Хотелось бы посмотреть...

— Ага! — радостно кивнула она, уже успев набить рот хрусткой, жирной и нежной курятиной. Первый и второй кусок курицы улетели в момент, под довольные комментарии в духе «ой, какая вкуснятина», а вместе с ними изрядная толика картошки и пол-бокала лимонада. К третьему куску легкие стоны Алисы стали более чувственными, ела она уже помедленнее, вытирая крошки с губ и сдавленно икая в ладошку. Порции в «Тяжелом роке» были солидные, одной вполне хватило бы двоим, однако она твердо намеревалась всю свою тарелку слопать сама.

Я наслаждался этим спектаклем, понемногу прикладываясь к своей порции и потягивая лимонад. Алиса периодически косилась на меня и на мою тарелку, как бы проверяя, чтобы я тоже ел — и всякий раз, поймав мой взгляд, с новыми силами набрасывалась на еду. Четвертый, последний кусок курятины она дожевала как раз когда я принялся за второй, и теперь, забрасывая в рот остатки картошки, сама наблюдала, как я кушаю. Улыбка ее поблекла, и я понял, что ей, должно быть, неудобно: я и треть тарелки еще не осилил, а она, такая обжора, уже всю свою. Я подумал, не попросить ли у официантки тот самый контейнер с собой, однако Алиса, наверное, тогда будет чувствовать себя еще хуже, словно я хочу поскорее закруглиться и смыться домой, пока никто не увидел меня в ее компании. Да, может быть, я и параноик, но мне категорически не хотелось, чтобы ей было не по себе, а потому быстро придумал оправдание:

— Повара тут хорошие, — сказал я, — только что-то мне немного не по себе. В желудке крутит. А то я бы лопал так же активно, как ты. Но сейчас… наверное, мне всей порции не осилить.

— А. Это плохо… но и хорошо, — вдруг улыбнулась она.

— Это почему?

— Я еще не наелась… хотела попросить, могу ли я взять все, что у тебя осталось, но не знала, как это сказать.

Моя улыбка сама собой расплылась до ушей, и я одним движением поменял ее тарелку со своей. Она тут же принялась доедать мою порцию, а я потихоньку жевал остатки ее картошки и любовался процессом. Минут двадцать спустя, шесть с половиной больших и сочных кусков курятины, не считая небольшой горы картошки, благополучно перекочевали в раздувшуюся прорву ее желудка. Подошла официантка и забрала наши тарелки, лицо ее искажала гримаска легкого презрения, и я положил банковскую карточку в папку со счетом. Когда я поднялся, Алиса также откатилась чуть назад от стола, предъявив моему взору фантастически шарообразный живот, оттопыривающий блузку повыше пояса. Попыталась встать, но со столь переполненным животом явно не смогла сделать этого сама и взглядом попросила меня протянуть ей руку помощи, что я, разумеется, с радостью сделал.

— Давай поднимемся… ик… на балкон, — предложила она. — Мне надо… ик… немного подышать… ик… переварить...

Она вцепилась в мою руку, и я провел ее в тихий уголок вверх по ступеням, молясь, чтобы она не заметила, как у меня кое-что резко оттопыривается. Но не думать о ее раздувшемся животе, активно и шумно занятого перевариванием утрамбованной еды, я просто не мог. Алиса тем временем постоянно икала, стонала, кряхтела и нетерпеливо оглаживала живот свободной рукой. На балконе я придвинул для нее кресло, и она поблагодарила меня взглядом. Луна серебрилась в водах Пюджет-Саунда, океанская зыбь шелестела в ночи. Даже небоскребы и бизнес-центры Такомы в поздний воскресный час не портили романтический полумрак ночного неба. Сейчас или никогда.

— Ох!.. — простонала Алиса, опускаясь на сидение, обхватив живот обеими руками и сползая по спинке. — Столько съесть — это было ошибкой...

— Вовсе нет, — махнул рукой я. — Ты здесь всего-то на два месяца, так что надо наслаждаться, пока можно.

— Мммм… — уставилась она в ночной мрак.

Рот мой пересох, сердце колотилось. Я взял себя в руки. Она такая уверенная, сидит здесь с переполненным животом, и роскошное небо над нами… Ветерок ласково покачивает ее волосы… А что, если? Нет. Думать и гадать сейчас не время. Надо действовать.

— Алиса?

Она медленно повернула голову ко мне, каждой клеткой своей изображая, что от сытости ей и пошевелиться сейчас нелегко.

— Да?

— Не хочу выплетать экивоки… По-моему, я в тебя влюбился.

Глубокий выдох, смешок. Ну вот я и сказал.

Затуманенный взгляд Алисы прояснился, она с усилием выпрямилась,

— Я...

Она смотрела мне в глаза, и я в ответ посылал ей всю свою страсть, какая только умещалась в моем взгляде. Обеими руками она взяла мою ладонь, притянула к себе, заставив мой средний палец скользнуть по своей шее, по подбородку, вдоль щеки, ласково проведя им по своим острым зубкам, прежде чем выпустить. И расплылась в широченной улыбке.

— Йег эльскер дег огса… Максвелл, я тоже тебя люблю. Ты такой добрый. Я хотела сказать тебе, но не знала, как… Максвелл… Я люблю тебя.

Мы оставались на балконе часов до одиннадцати, пока ресторан работал. Организм Алисы, к счастью, за это время успел переправить часть ужина из желудка чуть пониже по пищеварительной системе, так что она снова могла передвигаться. Пока такси везло нас домой, она, прижимаясь ко мне, задремала, и будить это умилительное создание, когда мы прибыли, совершенно не хотелось. Но спать все же удобнее в кровати, так что я помог ей выйти, проводил до лифта, и она, сонная, едва сбросив туфли, чмокнула меня в щеку и поплелась по коридору к себе в спальню. Папа, который как раз выглянул из кухни, молча ухмыльнулся мне и показал большой палец; я с удовольствием ответил тем же и направился к себе. Несколько минут я был довольно-таки занят, но потом заснул, громко и уверенно.

*

Утром, проснувшись, я позволил себе немного поваляться в кровати, улыбаясь, а в сознании моем плавала Алиса, ухмыляющаяся, как тот чертенок. Я сейчас выйду из спальни, и она будет там, чтобы встретить меня, девушка, которую я люблю, и у нас перед школой целое утро на двоих. Я оделся и привел себя в порядок, стряхивая мечтательность, а потом открыл дверь — и она была там, у противоположной стены, руки за спину, ожидающая меня. Лицо ее просияло, как всегда, когда мы вот так вот сталкивались взглядами, и она метнулась вперед и радостно обняла меня, умостив голову точно мне под подбородком, когда я обнял ее в ответ.

— Мы как два кусочка паззла, — промурлыкала она.

Я улыбнулся так, что тепло стало всему телу, и держал ее вот так вот еще минуту, или две, одна рука скользит от лопаток вниз, вторая ласково перебирает ее длинные мягкие волосы. И я не мог не ощутить, как ко мне прижимается ее еще немного, но уже мягкий животик.

— Пошли, — наконец проговорил я, — покормим тебя завтраком.

— Я так наелась вчера ночью, — радостно вспоминала она, пока я вел ее на кухню, обнимая за талию, — такое чувство было, если съем еще кусочек, лопну.

— Ты и выглядела так же, — улыбнулся я, насыпая хлопья в ее тарелку, надеясь скрыть охватившее меня желание.

— Ты же теперь мой парень, так? — уточнила она. — Значит, теперь твоя обязанность — гладить мой пузик, когда я слишком много ем.

Как всегда, завтрак был маленьким спектаклем, который Алиса сопровождала радостно-восторженным звуковым сопровождением: она всегда была слишком сосредоточена на главной трапезе дня, чтобы уделять внимание чему-либо еще. Меня всегда восхищала такая ее особенность, ведь я мог просто любоваться: как только тарелка оказывалась перед ней, она тут же принималась за еду. Ложка за ложкой, со всей возможной скоростью, лишь раз или два прервавшись, чтобы утереть рот, пока в тарелке не осталось одно молоко. Затем поднимала тарелку ко рту и просто выпивала весь остаток, поблескивающий крупинками не растворившегося сахара, а затем сыто и довольно икала.

— Еще, вилле дю бер, — сказала Алиса, протягивая опустевшую тарелку. Я не сразу сообразил, что она что-то произнесла, завороженный тем, как она ела. Но это, признаться, что-то новенькое.

— Не наелась? — уточнил я, наливая ей вторую тарелку.

— После вчерашнего вечера мой желудок растянулся. Теперь там как будто бездонная прорва! — заявила она, ожидая добавки. Я с улыбкой передал ей тарелку, на которую девушка набросилась с прежним аппетитом и также слопала все без остатка. Я потихоньку доел свою кашу, и был вознагражден зрелищем ее слегка раздувшегося животика, пока мы вместе шли в школу.

Примерно то же случилось и за обедом: Алиса доказала, что теперь в нее влазит куда больше прежнего, выдув в дополнение к обычному, совсем не скромному обеду, две бутылки шипучки. Следующим уроком, к вящему моему удовольствию, был общий для нас обоих испанский, так что я сам видел, как она в течение всего занятия тихо икает и оглаживает переполненный живот. Эх, хотел бы я помочь ей в последнем, но увы — не время и не место. Опять же нечего отпугивать девочку столь явной демонстрацией своих пристрастий… не сейчас, во всяком случае, и я ограничился тем, что краешком глаза любовался ее восхитительно вздувшимся животом, изображая, что занят учебой.

Остаток дня промелькнул в ожидании следующей встречи.

*

Собственно говоря, именно так продолжалось и дальше: все свободное время я теперь проводил с Алисой и ее почти неизменно переполненным животом. Последний теперь куда реже пустовал, так как я приобщил ее к традиции перекусывать между трапезами. В школе мы с улыбкой общались когда только получалось, она даже сменила себе расписание, и теперь у нас было три общих предмета. А дома все больше и больше времени проводили у меня в спальне — видеоигры, разговоры о том о сем, и, конечно же, поцелуи. У Алисы оказалась смешная привычка, сцапав мою руку, ленонько покусывать кончики моих пальцев, если вдруг ей казалось, что я обращаю на нее внимания меньше, чем следует. Я-то планировал каждые выходные выгуливать ее по разным интересным местам, однако норвежская красотка при углубленном знакомстве оказалась фантастически ленивой персоной — ну а поскольку при этом она обладала острым умом, непревзойденной умилительностью и завидным аппетитом, весь следующий месяц мы фактически провели наедине в нашем маленьком мирке, за вычетом того вечера в ресторане.

Естественно, вес ее с таким расписанием продолжал расти. К концу ноября, как раз месяц прошел со дня приезда, Алиса вытащила меня в магазин купить ей одежду получше — я это расшифровал так, что она переросла все, что имела с собой в багаже, но не желает этого признавать вслух. Что оказалось чистой правдой: ни шорты, ни джинсы, ни даже юбки на ней уже не застегивались благодаря не предусмотренным изначальным размером слоям мягкой плоти. Но даже и расстегнутые джинсы трещали по швам, так выросли в обхвате ее сочные ножки (по странному совпадению, именно эти джинсы мне на Алисе больше всего и нравились). Живот ее из плоско-впалого стал отчетливо выпуклым, и резинка даже самых просторных трусиков так и впивалась в плоть. И самая интересная для меня подробность: все ее футболки и блузки были уже в облипку, подол сам собой задирался, обнажая полоску живота, и по сути мало что скрывали, заворачиваясь чуть ли до самой груди и выставляя напоказ гордый пупок. Особенно в процессе еды, то есть весьма нередко.

— И как тебе эти? — спросила Алиса, выйдя из примерочной. На ней были черные джинсы, отделанные стразами. Мрак. Но так я ей сказать не мог.

— Ну, неплохо, — сделал я попытку соврать, и она тут же надула губки.

— Тебе не нравится!

— Да нормально все, — отмахнулся я, — просто не мой любимый крой.

Она скрестила на груди руки.

— Ладно, — проговорила, — мне еще осталось примерить одни штаны, потом четыре футболки, а дальше идем кушать!

Вот насчет последнего я был решительно «за». Последней парой штанов Алиса выбрала серого цвета спортивки, чем-то ей этот эластик пришелся по душе; я не возражал, авось мешковатая одежка помешает ей заметить, насколько она поправилась, чтобы даже попыток не было похудеть. Правда, раньше никаких поползновений в эту сторону не было, но мало ли.

— Как-то неправильно она сидит! — послышался ее голос из-за занавески. — У меня ведь Икс-Эс!

Теперь уж вряд ли, фыркнул я. А вслух ответил:

— Может, американский Икс-Эс меньше, чем норвежский...

Занавеска отдернулась, открывая Алису, облаченную в категорически не соответствующую ее реальным размерам футболочку, наполовину обнажающую ее подросший животик. Более того, футболка даже стискивала ее скромные грудки, заставляя их выпирать в шейный вырез — пожалуй, они теперь у норвежки тоже не такие уж скромные...

— Зато она подчеркивает твои сиськи, — заметил я, — это ведь хорошо, правильно?

Алиса шагнула ко мне, ткнула кулачком куда-то в район груди и снова скрылась в раздевалке. Недовольно перебрав еще несколько вариантов, в итоге девушка отобрала себе пару блузок и футболок сорок четвертого размера, а еще большой безразмерно-балахонистый свитер в бело-голубую полоску, который доставал ей чуть ли не до колен. И когда все это было упаковано и вручено мне — ну не буду же я заставлять Алису потеть и тратить калории на бесполезные физические упражнения, правда? — она сцапала меня за руку и чуть не волоком потащила в уголок с кафешками. Вполне успешно, хотя сил у нее после месяца лени и обжорства стало заметно меньше. Заказала себе четыре тако и самую большую газировку, какую тут только подавали; я ограничился бургером. Как всегда, она вся сосредоточилась на собственной еде, однако в этот раз я не пялился на нее, хотя и мог. Она едва вгрызлась в первую из своих больших лепешек, начиненных плавленым сыром и рубленым мясом, когда я краем глаза поймал знакомую фигуру. Неподалеку от нашего стола сидела Эмили, которая явно пришла сюда с той же целью, что и Алиса.

Объективно выражаясь, она трещала по швам. То есть с моей точки зрения выглядела еще прекраснее, чем была изначально. За этот месяц Эмили поправилась минимум на десять кило — хотя, может, она просто выглядела так, потому как одежда уже была не просто в облипку, а растянута до прорех. Синяя футболка едва прикрывала пупок, а бюстгальтеры свои Эмили явно переросла вовсе, поскольку появилась на людях без данного предмета одежды вообще. Сиськи ее пока еще сохраняли форму и без поддержки, хотя и колыхались от малейшего движения, как и положено наполненным водой мячикам размером со среднюю дыню. Бледная складка живота выплескивалась из-под футболки ей на коленки, и — да, ноги у Эмили и раньше были сочными и мясистыми, а теперь раздались в объеме еще заметнее, именно ниже талии осела большая часть новонабранных килограммов. Ягодицы выросли настолько, что застегнуть джинсы явно было невозможно, так что всему свету и, что важнее, мне они, низкосидящие, открывали треугольник трусиков. Бедра едва втиснулись как в тонкую джинсу, так и на дешевый пластик сидения, а пополневшие икры точно так же распирали ее сапожки.

Все это несообразие, однако, ни капли не отразилось на заботе Эмили о себе, любимой. Отменный макияж и прическа, если бы не одежда — хоть сейчас на званую вечеринку. Округлились щеки, и двойной подбородок также потяжелел, а на тарелке у нее было шесть тако — на две больше, чем у Алисы! О да, на это стоило полюбоваться, и сердце мое задрожало еще сильнее, когда она заметила меня и улыбнулась! Ясно было — она точно знала, куда я смотрю, и демонстративно просыпала немного начинки на грудь промеж сисек, с улыбкой вытерла свободной рукой и облизала пальцы, медленно и чувственно. Потом огладила живот, слегка закатала подол чуть выше пупка, демонстрируя вставленное в последний золотое колечко, легонько шлепнула по складке сала, заставив ее колыхнуться, но не переходя черту: все же мы, как ни крути, находились на людях… Тут я тоже это сообразил, и как-то вдруг мое туннельное зрение снайпера-корректировщика отключилось и я понял, что Алиса пытается мне что-то сказать вот уже секунд десять как.

— Макс! — шепотом прокричала она, уже скомкав салфетку и готовясь запустить в меня сей метательный снаряд.

— А… что? — отозвался я. Эмили продолжала свой спектакль для одного зрителя, и отвлечься от него было непросто.

— Ты куда это смотрел… о.

Алиса проследила за моим взглядом и, действительно, трудно было не заметить, как сидящая через стол от нас Эмили устраивает помесь стриптиза с сеансом чревоугодия, запихивая в рот очередную лепешку-тако.

— Ты на нее смотрел?

Поймали на горячем.

— Я… ну, наверное, да.

Она не ответила. Лишь изобразила кривую и печальную усмешку и вздохнула. С минуту мы просто смотрели друг на друга, и тут Эмили снова попала мне в поле зрения: она как раз поднималась на ноги. Это добром не кончится, подумал я, но одновременно какая-то часть меня любовалась ее видом, у Эмили действительно было на что посмотреть, особенно когда она вот так вот подходила, покачивая всем, чем покачивалось, а этого всего опять же имелось в изобилии. Я сосредоточился на Алисе, однако не обращать внимания на Эмили было действительно сложно — по указанным причинам.

— Приветик, кюллинглаар, — проговорила она, опираясь на наш стол и намеренно выпячивая живот и грудь еще сильнее. — О, и Максвелл здесь… какой приятный сюрприз.

Я встретил ее взгляд со всем доступным мне безразличием, однако она словно видела реакцию моего организма сквозь столешницу.

— Я знаю, тебе нравится то, что ты видишь, Максвелл, — проворковала она, наклонившись ко мне еще ближе. — По глазам видно: тебе нравится девушки выдающихся пропорций. И честно скажу… мне тоже это нравится.

Она чуть прикусила губу, скользя по мне взглядом, сверху вниз и обратно. Мои глаза также не могли оторваться от нее — от ее округлого лица, вниз к обильному декольте… но потом я вновь повернулся к Алисе, которая отвернулась, и лица на ней, можно сказать, не было. Сердце мое заныло.

Эмили коснулась моей руки. Я сжал ее ладонь. Она поощрительно улыбнулась.

— Эмили, — проговорил я.

— Да? — Судя по ее лицу, меня можно было брать тепленьким. Кровь моя вскипела.

— Уходи. Я общаюсь с Алисой, а ты нам мешаешь.

— Что?!

— Ты по-английски понимаешь? — Я поднялся. — Повторяю: уходи, за свой стол или куда угодно. И не смей больше называть Алису «кюллинглаар».

Надув губки, она вздохнула и повиновалась. Я плюхнулся обратно на стул, утомленный и весь в раздрае… и чувстувуя себя последней скотиной, потому что так долго не обращал на Алису внимания.

— Алиса...

— Максвелл, я хочу домой, — бесстрастно проговорила она.

На миг я подумал, что она имеет в виду Норвегию, но понял, что это уже несколько чересчур. Кивнул, поднялся, взял все пакеты с покупками. Она молча встала и зашагала к выходу, хриплым голосом подозвала проезжающее такси и бездумно смотрела в окно всю дорогу; взгляд ее был застывшим, словно стеклянный, когда я поймал ее отражение в зеркале. Когда мы добрались до дому, она так же молча выбралась из машины и вошла в подъезд, пока я поспешно расплачивался с водителем. Она не ждала меня ни в вестибюле, ни в лифте. Не было ее и в коридоре, когда я вошел. А у дверей уже ждал отец.

— У малышки Алисы побитый вид, — вместо приветствия сообщил он. — Что случилось?

Я вздохнул.

— Я смотрел...

— … На другую женщину, — закончил он. — Классика жанра. За такое могут и прогнать ночевать на диван.

— Пап, мы же не спим вместе.

— Это только пока, — улыбнулся папа. — Тебе, может, и не видно, но если девочка злится, что ты смотришь на других девиц — твои шансы не так уж плохи.

— А мама до развода тоже тебя ловила на таком?

— Иди делай уроки, — отрезал он.

Я снял кроссовки и медленно и тихо прошел по коридору к комнале Алисы, где у порога и поставил пакеты с покупками. Думал постучать, но не решился. На остатках сил доплелся до своей спальни, где и распластался у себя на матраце со всей грацией и энергией дохлой рыбы, и лежал так, пока не услышал, как где-то далеко-далеко открылась дверь, потом закрылась, но в промежутке зашуршали полиэтиленом пакеты. Стало легче, но чувствовал я себя все еще ужасно, и вот так и заснул — одетым, без одеяла, уничиженный тем, что оказался столь слаб.

Проснулся я от того, что кто-то тихо скребся в мою дверь. Было еще темно, а у меня веки слипались, но я включил настольную лампу и выбрался из кровати со всей доступной мне скоростью, потому что знал, кто там. Медленно повернул дверную ручку, чтобы замок открылся как можно тише, и конечно, обнаружил на пороге Алису. Одетая в тот самый большой свитер, ноги от коленок и ниже голые.

— Привет, — выдохнул я, стараясь говорить потише.

— Ты вступился за меня, когда подошла Эмили.

Я вздохнул с облегчением; по крайней мере она не сердилась, судя по голосу.

— Ну да, — просто ответил я.

— И сказал ей больше не называть меня цыпленком.

— Ну да.

— А она сказала, что знает, что тебе нравятся девушки особых пропорций.

— Выдающихся пропорций, — поправил я. — Так называют тех, кто выделяется из толпы.

— Но она имела в виду нечто иное, да?

— Да. Она имела в виду, что мне нравятся пышные девушки.

Сам не ожидал, что скажу это так откровенно, но как-то само вырвалось. Алиса и глазом не моргнула, а просто медленно стащила с себя свитер, открывая сперва чуть пополневшие ноги, затем округлый низ животика… Под свитером на ней были только трусики, причем не совсем по размеру. По сравнению с Эмили она, конечно, была почти тощей, но вот по сравнению с собой же месяц назад… Свободной рукой Алиса сгребла мягкую плоть на животе и посмотрела на меня.

— Ты вот этого хочешь?

— Да, — только и мог сказать я. Голос мой дрожал: вскрылся мой самый секретный секрет. Время застыло, пока я ожидал ее ответа, ладони стали как ватные, дыхание сперло.

— Тогда я дам это тебе.

Легкие снова заработали, выдав сдавленный смешок и слабую улыбку. Весь дрожа, я взял ее за руки и притянул к себе. Свитер упал куда-то на пол, ее тело растаяло в моих объятиях. Я втащил ее к себе в комнату, закрыл двери и мы вместе рухнули ко мне на кровать.

— Хочешь сегодня спать со мной? — спросил я. И почувствовал, как она самым активнейшим образом кивает, как всегда, выражая свое согласие.

— Да! — счастливая, прошептала она.

Я обнял ее, а она, сцапав мою руку, сомкнула губы вокруг кончика моего среднего пальца, легонько облизывая его язычком и ласково прикусывая.

В тот миг я понял, что наконец обрел свое место в жизни. Оно — рядом с этой маленькой норвежской красавицей, обожающей покушать, с широкой душой и такой же улыбкой. Кормить ее кашей каждое утро, говорить с ней каждый день, обнимать ее когда ей захочется и вообще делать все, чего она только пожелает — вот все, что мне нужно.

Она отпустила мой палец.

— Макс… — полусонно спросила Алиса.

— Да?

— А «выдающиеся пропорции» — это сколько? Насколько большой ты хочешь меня видеть?

— Не знаю, — ответил я, совершенно не кривя душой. — Все люди разные… Но уж точно не такой толстой, чтобы ты не могла передвигаться и делать все, что захочешь.

— Но ты хочешь, чтобы я стала такой большой, как Эмили?

— Тут все непросто, — отозвался я, — учитывая, как распределяется по фигуре Эмили набранный вес, ей, как по мне, еще можно поправиться как минимум на столько же, а то и больше. Но ты гораздо меньше ее, так что — поживем, увидим.

Даже в темноте было видно, как удивленно распахнулись ее очи.

— Ты так говоришь, как будто много об этом думал.

— А это потому, что так и было.

Она улыбнулась и снова свернулась у меня на груди, на сей раз посасывая мой большой палец. Забавная привычка. Так я и заснул, а девушка моей мечты мирно посапывала в обнимку со мной.

*

Неутолимый аппетит Алисы теперь, обретя цель и смысл, вырос еще больше. Твердо намеренная стать мягкой и пухлой, как та подушка, потому как мне-де именно с такой и нужно спать в обнимку, норвежская красотка буквально сметала все, до чего дотягивалась, и если раньше у нее и была хотя бы тень сомнения насчет не слишком ли она растолстела — теперь все это сомнение испарилось. Объем желудка медленно, но уверенно вырос до такой степени, что она физически не могла насытиться за время школьной перемены, а потому большую часть учебного дня проводила, потирая растущий живот и тихо жалуясь мне, какая она голодная, и вслух мечтая, сколько съест, когда доберется до апартаментов. Так что послешкольный перекус для нее по необходимости вырос в полноразмерную трапезу, а как минимум дважды в неделю после занятий мы проходили через «МакДональдс» или нечто подобное. Алиса была счастлива, я тоже, а жаловались разве что весы. Широкие бедра, даже пополнев, пока отказывались тереться друг о дружку, разве что она намеренно сжимала ноги. Круглый животик выпирал сантиметров на десять, создавая ощущение почти полного даже при совершенно пустом желудке, а с противоположной стороны наконец-то появились вполне сочные ягодицы, которые я обожал лапать, при этом она попискивала от удовольствия. Бюст снова перерос имеющиеся лифчики, а вишенкой на этом маленьком пухлом пирожном стало то, что ее лицо наконец-то обзавелось зачатком второго подбородка, тем самым сделав явным всему свету переход Алисы в категорию пышных барышень.

— Максвелл… — простонала она, сидя меж моих ног с джойстиком в руке. Она играла в «Галактика Супер-Марио», это была ее любимая игра по двум причинам: во-первых, мою красавицу восхищали форменные прикиды братьев Марио, а во-вторых, для этой игры достаточно было одной руки, то есть я мог одновременно играть с ней и делать что-то еще.

— Да?

— Скорми мне еще кусок пиццы, вилле дю бер.

Я взял ломоть пиццы из коробки, что лежала сбоку на кровати, и поднес к ее рту. Не отрываясь от игры, она жадно впилась в предложенное, несмотря на то, что это уже была вторая коробка за сегодняшний вечер, а мне досталось едва три кусочка. Угадайте, куда делось все остальное? Правильно, и в основном из моих рук, я только рад был ее кормить. Алиса же, ленивая, но весьма сообразительная, быстро научилась пользоваться тем, что я готов на все для нее, однако, вежливая и воспитанная, всегда говорила «спасибо». Вот и сейчас, доев ломоть, она нажала на паузу, повернулась и чмокнула меня в губы, скользнув язычком по моим зубам. А затем вернулась к игре.

— Еще, пожалуйста, кьяресте, — проворковала она, примостив голову мне прямо под подбородок. — И как в тот раз, два сразу, хорошо?

Я поцеловал ее в подставленный лоб, она снова вернулась к игре, а я пока сложил два треугольника пиццы этаким сандвичем — начинкой внутрь, — и привычным жестом поднес к ее губам. Она медленно жевала сей «пицца-сандвич», сражаясь с боссом, и икнула как раз когда противник был повержен. СНова нажала на паузу.

— Максвелл, я очень голодная и не могу играть в полную силу! — пожаловалась она. — Моему пузику нужно больше еды.

— Ну вот, — ответил я, — а у нас как раз пицца закончилась.

— Макс, но мой пузик...

— Твой пузик слопал почти две пиццы, но все еще голодный? Черт, я таки правильно тебя выбрал.

Она ухмыльнулась, полностью с этим солидарная, поднялась и взяла меня за руку.

— Для тебя, Максвелл, я на все согласна. Только покорми меня.

Привела меня на кухню, присела у стола и ожидающе ухмыльнулась. Ну, этот взгляд был мне прекрасно знаком, так что я выложил перед ней на стол горстку шоколадных батончиков. И пока я доставал из холодильника три банки шипучки, один батончик уже был съеден.

— Ты чудо, — выдохнул я, получил в ответ очень неразборчивое из-за набитого рта «спасибо», и занялся более важным делом: нарезал хлеб и сыр. Как раз когда Алиса доедала последний батончик, тарелка с горячими бутербродами уже была перед ней. Второй бутерброд она, однако, доедала через силу, медленно, едва дыша. То и дело поднимала на меня взгляд, улыбалась и откусывала еще немножко. Третью, полудопитую газировку, уже не столько пила, сколько мечтательно созерцала, тихо икая.

Наконец на тарелке остался только краешек бутерброда. Моя красавица подмигнула и сказала:

— Ротик открываем, — и забросила кусочек поджаристого хлеба мне на язык. Ел я и повкуснее, но ей, пожалуй, это было неинтересно.

— Закрываем, — велела она, и я сомкнул губы вокруг ее пальцев. Она медленно вытащила их у меня изо рта и сама облизала начисто.

— Иди в кровать, крошка, — проговорил я. — Я пока приберусь.

Она скрылась в коридоре, а я выкинул в мусорку все жестянки и картонки и оставил отмокать сковородку. Затем пошел к себе.

Возбужденный как черт, я, однако, не думал, что после всего этого будет что-то еще. Однако в моей спальне была Алиса, ее футболка и лифчик валялись в углу, а она сама лежала на кровати и ждала меня.

— Максвелл, — сказала она, когда я вошел, — тебе пора заняться делом, помнишь? Пузик хочет, чтобы его гладили.

— С удовольствием. — Я закрыл дверь и взялся за работу, оседлав ее бедра и ласково оглаживая раздувшийся живот. Он выпирал над моей крошкой сантиметров на тридцать, если не больше, и издавал звуки, точно как в моих фантазиях, и сама Алиса — тоже, едва мои пальцы коснулись ее кожи, она прогнула спину и замурлыкала, всем телом изображая истинное блаженство.

— Посмотри на мой пузик, сколько в нем калорий… — мурлыкала она. — Скоро они станут жирком, нежным и мягким, чтобы ты с ним играл, Максвелл… чтобы гладил, и тискал, и наслаждался...

Скрыть возбуждение было немыслимо, я и не старался, и моя восставшая плоть прижималась к ее телу, а она улыбалась все шире, все активнее сама терлась о меня, а потом положила мою ладонь себе на грудь, нежную и пышную, и я легонько стиснул ее набухший сосок промеж пальцев, почти позабыв о том, что в первую очередь должен гладить ее живот, а она уже стягивала с меня футболку. Палец ее скользнул по моим тощим ребрам, она занялась моими джинсами, которые быстро уступили обоюдному желанию от них избавиться, так что я отбросил сию шмотку и, на миг выпустив ее грудь, стянул с нее трусики. Там, внизу, не было и следа волос. И причину я знал.

— А теперь моя очередь, — прошептал я, ныряя под ее раскормленный живот. Она только попискивала всякий раз, когда мой язык погружался внутрь, но я слишком нервничал, чтобы входить глубоко, и вот она потянула мою голову обратно, я сбросил трусы, она притянула меня и поцеловала в губы.

— Киска хочет котика, — сообщила она.

— Плохое сейчас время для плохих шуток, — отозвался я, и она резко и громко выдохнула, когда я вошел.

*

Утром, когда я проснулся, игра все так же замерла на паузе. Мой мяконький ангелочек все так же свернулась в моих объятиях, приникнув к груди, громко и забавно посапывая. Пошевелиться и разбудить ее я не осмелился. и просто все так лежал, наслаждаясь шелестом дождевых капель за окном спальни и дыханием моей пухленькой норвежской красавицы. Пронзительное, невероятное блаженство, идеал, рай на земле. Вот оно, счастье, так бы и провести весь остаток дней.

Конечно, с моим великим жизненным опытом говорить так было рановато — поди знай, что может быть дальше, — однако здесь и сейчас я чувствовал именно так.

Алиса поцеловала меня в подбородок, тем самым сообщив, что проснулась.

— Максвелл, — сонно проговорила она, — я тебя люблю...

Я провел рукой по ее длинным волосам, от макушки до пухлых округлостей ягодиц.

— Я тоже люблю тебя, Алиса.

Эпилог

Проснулся я от дождя, который размеренно барабанил по крыше нашего скромного домика. С одной стороны у меня был мягкий матрац, с другой — еще более мягкое и пышное бедро, закинутое мне на ногу. Бедро с одной стороны переходило в изящно-округлую и длинную ногу молочных тонов, а с другой — в нежный и мягкий бочок, и роскошный нежный торс, также прижавшийся ко мне, и все вместе это принадлежало моей забавной норвежской красавице. Алиса, чудо мое ненаглядное, имеет интересную манеру спать — но это лишь одна из многих и многих черточек, за которые я ее люблю. Руки и ноги наши переплелись в объятиях, и тяжелое дыхание ее временами сменяется то легким стоном, то тихим посапыванием. Рай на земле — говорил раньше и не устану повторять и впредь.

Я лежал вот так и наслаждался. Слишком хорошо, чтобы быть правдой, даже после нескольких месяцев вместе. Алиса выбила себе грант на обучение в универе Пьюджет-Саунда и каким-то образом уболтала свою сверхзаботливую мамочку, что получить в Америке полноценное высшее образование — самый лучший для нее вариант, так что в ее случае «программа обмена» так и продолжалась.

Знала бы фру Одегард, что сотворили эти месяцы, помноженные на благоприобретенную лень ее дочери, пробужденную мной любовь Алисы к американской кулинарии и наши успешно развивающиеся отношения! Ее малышка уже далеко не та, какой была — она сейчас примерно вдвое тяжелее той тощей крошки, что прибыла в наш дом по программе обмена, и останавливаться на достигнутых рубежах не намерена...

Белокурая красавица чуть пошевелилась и глубоко вздохнула, теснее прижимаясь ко мне. Я тоже чуть сильнее сжал ее в объятиях.

— Доброе утро, принцесса.

— Мммм… — проворковала она. — И тебе доброе утро, любовь моя.

— Как ты смотришь на завтрак в постели?

— Да! — сонно-радостно выдохнула она мне в ребра. — Он уже готов?

— Нет, — рассмеялся я. — Мне...

— Максвелл! — возмущенно подняла она голову. — Ты же знаешь, я ненавижу ждать!

— Займусь готовкой, как только ты с меня слезешь!

— Ладно, — весело согласилась Алиса, снова укладываясь на меня. Впрочем, хватило ее ненадолго. — Вафли, вилле дю бер. С шоколадной крошкой. И еще сосиски хочу.

— Твои любимые, — согласился я, перебирая ее длинные, до пояса, локоны. — Еще что-нибудь?

— Хмм, — задумалась она, сползая с меня — довольно небыстро, в сравнении с теми днями, когда я легко мог перенести ее хоть на кровать, чтобы покормить с ложечки, хоть на диван себе на колени, чтобы в обнимку посмотреть фильм. — А в Америке нет традиции готовить пиццу на завтрак?

— Вот как-то раньше никому такое в голову не приходило. Ты первая.

— Снова ты надо мной смеешься, — изобразила Алиса обиденный вид, но широченная улыбка сильно таковому мешала. Я наклонился и быстро чмокнул ее, а потом поспешил на кухню. Первым делом — смазать маслом вафельницу...

Мне нравилось готовить для Алисы. И уж конечно, ей нравилось есть все, что я приготовлю. С тех пор, как мы окончательно стали жить вместе, я обнаружил в себе кулинарные таланты, и Алиса неустанно повторяла, мол, зря я избрал себе карьеру плотника, лучше бы шел в повара. Увы: вариантов у меня было немного, деньги-то нужны. Пока сама Алиса учится на искусствоведа, кому-то же нужно оплачивать наши скромные апартаменты и кормежку одной весьма прожорливой особы.

Я как раз заливал в вафальницу вторую порцию теста, когда послышался скрип кровати, а потом в сторону кухни протопали тяжелые ножки Алисы. Когда она окончательно перешла в категорию полных красавиц, нижняя половина тушки ее стала потихоньку доминировать в смысле доли лишних килограммов. Живот и бюст все время пытались угнаться за растущими бедрами и ягодицами; бюст этот бой с честью проигрывал, но живот пока держался. В последний месяц он, будучи пустым, наконец стал немного свисать, однако в таком состоянии он у Алисы пребывал лишь от пробуждения до завтрака, в остальное же время моя ненаглядная стремилась держать его максимально набитым.

— Глупенькая, завтрак в постели предполагает, что ты в постели и остаешься, — заметил я.

Пухлые руки ее обвили меня за пояс, а мягкое тело красавицы прильнуло ко мне, пока я вилкой протыкал сосиски перед тем, как подвергнуть их термообработке. Свободной рукой я обвил ее, жмакая нежную плоть где придется. Алиса вся привычно затрепетала и привстала на цыпочки, чтобы чмокнуть меня в подбородок — дальше не дотягивалась.

— Я просто хотела намекнуть, чтобы ты поторопился, Максвелл, а то твоя крошка уже голодная!

— Моя крошка всегда голодная, — улыбнулся я, накрыл крышкой кастрюльку с сосисками и обнял Алису уже обеими руками. Потом наклонился и поцеловал — одной ладонью придерживая пухлую шейку, а второй продолжая оглаживать ее раскормленную филейную часть, и мы мягко покачивались туда-сюда, глаза в глаза, лоб ко лбу, пока на плите шкворчали две с половиной тысячи калорий скромного первого завтрака моей красавицы...