Дриада, воплощение мечты

Дриада, воплощение мечты
(Dryad — A Fantasy Fulfilled)

Мы рождаемся бесформенными, из семени. Из семени, которое с ветви падает в землю и укореняется там. Тогда появляемся мы, сперва похожие на странного вида камешки с корешками, уходящими глубоко в почву. Несколько лет впитанного света, воды и плодородных земных соков нужно, чтобы мы выросли по-настоящему и стали такими, как сейчас.
Вы зовете нас «дриадами». Пусть будет так, любовь моя.
Да, мы разумны. С самого начала, с самого зарождения из семени, мы — знаем, кто мы и что мы. Не так, как знаете вы, но — знаем. С самого начала нам открыто восприятие запахов, света и цветов, просто для нас они не имеют значения. «Солнце», трава" — у нас нет таких слов, мы их просто воспринимаем солнцем и травой. Смысл понятен, малыш? Понимаешь все, что я говорю? ВОт и хорошо, тогда улыбнись и кивни, молодец.
Пока семя мое не проросло, я не знала, что укоренилась на небольшой ферме. Я тогда выглядела совсем иначе. Мы… ладно, пускай уж будет «мы, дриады», — не люди, у нас ведь даже и определенного пола нет. Просто сплетение корней, прикрытое плотью, отдаленно напоминающей человеческую, и ростом меньше локтя. Даже сейчас у меня нет костей. Да-да, вот ты сейчас гладишь меня по бедру: там, под плотью, корни и питающие жилы. Не боишься, нет? Ну тогда продолжай, щупай, смелее, чувствуешь бугорки? О да, вот так, приятно, просто продолжай и слушай дальше.
Да, так о чем бишь это я? Почему я такая прекрасная и завлекающая. О да, именно это и хотела рассказать. На ферме тогда было громадный амбар и много-много лошадей, которых регулярно кормили овсом. Горсточку-другую я у них иногда приворовывала. Пару раз меня чуть не затоптали, но мы быстро учимся. Мари и не замечала, что я расту прямо в дальнем углу в амбаре — для этого понадобилось еще несколько лет, когда я достаточно выросла, чтобы решить, что мне там все-таки удобно, и пустить корни основательнее. Переплетя их с утоптанным глиняным полом и соломенными половиками.
Тогда Мари было лет пятнадцать. Странная эта штука — возраст — у вас, у людей. Я-то бывала всякой, сейчас ты хочешь меня юной — и я снова молода. Молодость — великолепна, не спорю, а возраст… вот он — загадка. Не могу объяснить, так что и не буду. Не сейчас, не такому юноше, как ты.
В общем, Мари тогда было лет пятнадцать, тонкая как былинка, только что вышла замуж и осваивается в роли хозяйки собственной фермы. Помню, она вошла подоить коров, светало, и розовые лучи озаряли ее тонкие, легкие руки, умело трудящиеся над коровьим выменем. Идеально очерченные светом и косточки под кожей, от кончиков пальцев до запястья...
Мари была моей первой любовью.
Я видела, как она заботится о животных, городская девочка, которая все вроде бы знает, однако впервые делает это сама; как ее опасения и страхи сменяются радостной улыбкой. Я видела, как в редкие минуты отдыха она читает, как поднимается на крыльцо под руку с мужем. Вот его я видела не слишком часто.
Любовь для нас — знак перемены. Мы меняемся, становимся больше похожи на людей. Мое тело, сплетенное из лозы, покрылось чем-то вроде мускулов, а корневая основа стала отдаленно напоминать скелет. Я вырастила кожу, сначала зеленую и с листьями, но постепенно она стала мягкой, розоватой и чистой. Тогда в моих жилах тек хлорофилл. Со временем я научилась скрывать его, скрывать свою суть.
Руки, ноги, торс. Перед и зад, мелкий и неоформленный, не зная, куда склониться, к мужскому или же к женскому началу. Тут-то Мари меня впервые и заметила — и едва не пролила все свеженадоенное молоко прямо себе в подол. Тогда она уже была беременна, живот оттопыривался тяжестью новой жизни. Мари смотрела на меня, глаза круглые от ужаса, удивления и неверия; и тогда мне пришлось открыться ей, благо язык ее мира мы впитываем вместе с воздухом.
Знал ли обо мне ее муж? Понятия не имею. Мне на глаза он попадался редко, а я издалека не отличалась от батраков, на ферме их было несколько. Я ведь решила помочь Мари с хозяйством, чтобы она смогла отдохнуть. Так и получилось: она валялась на сене, смотрела на небо, читала, ну и готовила. О животных и уборке всего случайно упавшего на землю ей беспокоиться не приходилось — об этом позаботилась я.
Она родила чудесных деток, совершенно восхитительных. Иногда я присматривала за ними, если Мари с мужем требовалось отлучиться по делам. Я заботилась, чтобы им всегда хватало еды, а еще показывала им свою магию. Мы… ну пусть будет «дриады», знающие мелодии жизни и космоса, способны вырастить что угодно хоть на сухом песке. И можем попросить ростки и плоды принять сколь угодно приятный вид и форму.
По той же самой причине урожаи на ферме были отменные, а значит, еды с запасом хватало всем.
Поэтому Мари и начала толстеть.
Я видела, как Мари кормит детей — и светится от счастья, отображая их довольные жизнью мордочки. Значит, чтобы Мари была довольна жизнью, я тоже должна ее кормить? Я собрала самые сладкие фрукты со всей земли, взрастила их сочными и ароматными как нигде, и кормила Мари ими. Она быстро привыкла к моим плодам и просила «еще». И я приносила еще и еще.
Кормила я ее тайно. Это была наша с нею тайна. Нет, дети у нее были чудесные, но я хотела, чтобы это был только наш с Мари секрет, и плоды предназначались только ей, ей одной. И она ела, и живот ее вздувался от сытости — сперва слегка, а потом все больше и больше, как наливается соком на ветвях спелый плод.
Это замечал муж, это замечали дети — но Мари об этом не беспокоилась, она просто наслаждалась жизнью. Навсегда в памяти моей осталось, как ее зубы погружаются в мякоть моего плода, как сладкий сок течет по губам и гладкому подбородку, капая на шею, а веки сами собой закрываются от наслаждения.
Видишь ли, красота — в глазах смотрящего. И мы — ну, пускай «дриады», — оплодотворенные любовью, меняемся, становимся такими, какими нас желают видеть наши партнеры. Что красиво для них, хорошо и для нас. Мари хотела видеть во мне мужчину, и я стала мужчиной, ловким и крепким. Было щекотно, когда вдруг груди уменьшились до плоской доски с двумя мелкими сосками, зато стали шире плечи, а волосы укоротились до аккуратного «ежика», как ей нравилось. Даже пробилась небольшая щетина. Муж Мари протирал глаза, не зная, как с этим быть. Что ж, он прав: выбирай Мари, он или я, ловить ему было бы нечего.
Мари становилась все старше, и я вместе с нею; ведь она хотела, чтобы партнер ее был одних с нею лет, но все такой же крепкий и сильный, как в молодости, так что мускулы у меня сохранились. А потом муж ее умер, и теперь только мне принадлежала радость заботиться о ее растущем вширь теле, о ее зреющей, наливающейся светлой тяжестью плоти. Она хотела, чтобы ее дети росли здоровыми и счастливыми, что ж, мне нетрудно было помочь ей и с этим.
С каждым годом она становилась все круглее и пышнее, подобная зрелой тыкве, окруженная моей заботой.
А потом пришел и ее час. Дети оставили хозяйство на меня и уехали искать лучшей доли. Не знаю, нашли или нет, однако ферму они вскоре решили продать. Я пыталась вернуть их, но они не отозвались на мой зов. В конце концов, у них было право жить так, как они хотят, да и что они знали обо мне, о батрачке-прислуге, которая вдруг по неведомому волшебству стала мужчиной?
И я перестала быть мужчиной, перестала быть человеком и снова пустила корни, вернулась в землю, став корнями и покрывшись корою.
Пока не появился ты.
Пока ты не купил эту ферму, пока я не нашла тебя.
Ты нанял работников привести хозяйство в порядок, и я смешалась с ними в прежнем облике батрачки. И раз сейчас мы вместе валяемся на сене, а ты улыбаешься моему рассказу — тебе явно по душе мысль о том, чтобы жить с дриадой.
Пусть будет «дриада». Скажи, чего ты хочешь — и да будут свидетелями мне солнце, земля и воздух, я могу облечь плотью любые твои мечты!